У-вэй

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

У-вэй (кит. трад. 無為, упр. 无为, пиньинь: wúwèi) — созерцательная пассивность. Это слово часто переводится как «неделание», другим вариантом перевода является «немотивированность» или, согласно И. А. Арсееву, «спонтанность». Самым главным качеством неделания является отсутствие причин для действий. Нет ни размышления, ни расчёта, ни желания. Между внутренней природой человека и действием его в мире нет вообще никаких промежуточных шагов. Действие происходит внезапно и, как правило, достигает цели самым коротким путём, так как опирается на восприятие здесь и сейчас. Антиподом «У-вэй» является «Вэй».





Природа у-вэй

Согласно Лао-Цзы, «если кто-либо хочет овладеть миром и манипулирует им, того постигнет неудача. Ибо мир — это священный сосуд, которым нельзя манипулировать. Если же кто хочет манипулировать им, уничтожит его. Если кто хочет присвоить его, потеряет его».[1][2]

Чешский философ Якуб Матл отмечал: «Соблюдение "меры вещей" является для человека главной жизненной задачей. Не-деяние или, скорее, деятельность без нарушения этой меры (у вэй) является не поощрением к деструктивной пассивности, но объяснением сообщества человека и мира на единой основе, которой является дао.»[3]

Кандидат философских наук Н. Г. Пряхин отмечает, что Лао-цзы рассматривал человека и весь мир в качестве законного порождения дао. Отсюда человек, являясь частью природы, должен иметь в качестве своего предназначения следование по пути добродетели (дэ) и прожить жизнь соответствуя природе. Лао-цзы видел корень зла в людях в отступлении от тех законов, которые предписаны самой природой. Таким образом, любая деятельность противоречит дао и становится причиной народных несчастий, а значит, главным правилом повседневности должно стать недеяние — «увэй». Лао-цзы говорил: «Знающий не доказывает, доказывающий не знает. Мудрый человек ничего не накапливает. Он всё делает для людей и все отдает другим. Дао мудрого человека – это деяние без борьбы». Пряхин в связи с этим указывает, что: «Недеяние, как ясно из только что приведенных рассуждений, на самом деле есть именно деяние, притом весьма активное, соответствующее законам природы – соответствующее дао. Доверчивость, доброта и забота о народе отличают „непротивленца“, следующего дао».[4]

Влияние

Принцип У-Вэй оказал значительное влияние на учение о неделании Л. Н. Толстого[5].

Недеяние и неделание

У-вэй иногда путают с понятием ''неделания'' в книгах Карлоса Кастанеды. Это различные понятия: У-вэй — это созерцательная пассивность, а неделание — это активное действие по избавлению от привычек (стереотипов поведения послепроизвольного внимания), когда стереотипное поведение заменяется на любое другое действие, которое и называется "неделание".[6]

Напишите отзыв о статье "У-вэй"

Примечания

  1. Матл, 1991, Лао-цзы отвергает какое-либо усилие не только индивида, но и общества. Усилия общества, порождённые цивилизацией, ведут к противоречию человека и мира, к дисгармонии, ибо, „если кто-либо хочет овладеть миром и манипулирует им, того постигнет неудача. Ибо мир - это священный сосуд, которым нельзя манипулировать. Если же кто хочет манипулировать им, уничтожит его. Если кто хочет присвоить его, потеряет его“., с. 54.
  2. Кишукова, 2011, По мнению представителей Дао, если кто-либо хочет овладеть миром и манипулирует им, того постигает неудача. Это обусловлено тем, что мир — это священный сосуд, которым нельзя манипулировать. В том случае если кто-либо захочет манипулировать им, то он уничтожит его. «Если кто хочет присвоить его, потеряет его».".
  3. Матл, 1991, с. 54.
  4. Пряхин, 2007, с. 29.
  5. Чэнь Бин. [cheloveknauka.com/v/121378/a?#?page=1 Принцип неделания в религиозно-нравственном учении Л. Н. Толстого] / автореферат дис. ... кандидата философских наук : 09.00.05. — Тула: Тул. гос. пед. ун-т им. Л. Н. Толстого, 2004. — 22 с.
  6. Кастанеда К. «Путешествие в Икстлан» — К.: София, 2008. ISBN 978-5-91250-523-2

Литература

на русском языке
  • Матл Я. [philosophica.ru/history/07.htm Философия древнего и средневекового Китая] // [elar.urfu.ru/bitstream/10995/972/1/1997_hist_phil_kratk_izl.pdf История философии в кратком изложении] / Пер. с чеш. канд. филос. наук И. И. Богута. — Мысль, 1991. — 591 с. — 100 000 экз. — ISBN 5-244-00552-9.
  • Кишукова А. П. [www.dslib.net/soc-filosofia/socialno-filosofskij-analiz-cheloveka-kak-samoorganizujuwejsja-sistemy.html Социально-философский анализ человека как самоорганизующейся системы] / диссертация ... кандидата философских наук: 09.00.11. — Пятигорск: Пятигор. гос. технол. ун-т, 2011. — 164 с.
  • Пряхин Н. Г. Проблема ненасилия и недеяния в восточной философии и культуре (Древняя Индия — Древний Китай) // Мир человека. — Обнинск: "Издательство "Вехи", 2007. — № 4. — С. 23—32. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=1999-7531&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 1999-7531].
  • Титаренко М. Л., Абаев Н. В. Вэй // Китайская философия. Энциклопедический словарь / Под ред. М. Л. Титаренко. — М.: Мысль, 1994. — 573 с. — ISBN 5-244-00757-2.
  • Толстой Л. Н. [www.proza.ru/2010/02/10/1257 Глава XXI. Неделание] // Путь жизни. — 1911.
на других языках
  • Slingerland E. [books.google.ru/books?id=gSReaja3V3IC&dq=Effortless+Action:+Wu-wei+as+Conceptual+Metaphor+and+Spiritual+Ideal+in+Early+China&hl=ru&source=gbs_navlinks_s Effortless Action: Wu-wei as Conceptual Metaphor and Spiritual Ideal in Early China]. — New York: Oxford University Press, 2003. — 368 p.

Отрывок, характеризующий У-вэй

– Он мой покровитель, да будет воля его! – проговорил он.
Толпа мужиков и дворовых шла по лугу, с открытыми головами, приближаясь к князю Андрею.
– Ну прощай! – сказал князь Андрей, нагибаясь к Алпатычу. – Уезжай сам, увози, что можешь, и народу вели уходить в Рязанскую или в Подмосковную. – Алпатыч прижался к его ноге и зарыдал. Князь Андрей осторожно отодвинул его и, тронув лошадь, галопом поехал вниз по аллее.
На выставке все так же безучастно, как муха на лице дорогого мертвеца, сидел старик и стукал по колодке лаптя, и две девочки со сливами в подолах, которые они нарвали с оранжерейных деревьев, бежали оттуда и наткнулись на князя Андрея. Увидав молодого барина, старшая девочка, с выразившимся на лице испугом, схватила за руку свою меньшую товарку и с ней вместе спряталась за березу, не успев подобрать рассыпавшиеся зеленые сливы.
Князь Андрей испуганно поспешно отвернулся от них, боясь дать заметить им, что он их видел. Ему жалко стало эту хорошенькую испуганную девочку. Он боялся взглянуть на нее, по вместе с тем ему этого непреодолимо хотелось. Новое, отрадное и успокоительное чувство охватило его, когда он, глядя на этих девочек, понял существование других, совершенно чуждых ему и столь же законных человеческих интересов, как и те, которые занимали его. Эти девочки, очевидно, страстно желали одного – унести и доесть эти зеленые сливы и не быть пойманными, и князь Андрей желал с ними вместе успеха их предприятию. Он не мог удержаться, чтобы не взглянуть на них еще раз. Полагая себя уже в безопасности, они выскочили из засады и, что то пища тоненькими голосками, придерживая подолы, весело и быстро бежали по траве луга своими загорелыми босыми ножонками.
Князь Андрей освежился немного, выехав из района пыли большой дороги, по которой двигались войска. Но недалеко за Лысыми Горами он въехал опять на дорогу и догнал свой полк на привале, у плотины небольшого пруда. Был второй час после полдня. Солнце, красный шар в пыли, невыносимо пекло и жгло спину сквозь черный сюртук. Пыль, все такая же, неподвижно стояла над говором гудевшими, остановившимися войсками. Ветру не было, В проезд по плотине на князя Андрея пахнуло тиной и свежестью пруда. Ему захотелось в воду – какая бы грязная она ни была. Он оглянулся на пруд, с которого неслись крики и хохот. Небольшой мутный с зеленью пруд, видимо, поднялся четверти на две, заливая плотину, потому что он был полон человеческими, солдатскими, голыми барахтавшимися в нем белыми телами, с кирпично красными руками, лицами и шеями. Все это голое, белое человеческое мясо с хохотом и гиком барахталось в этой грязной луже, как караси, набитые в лейку. Весельем отзывалось это барахтанье, и оттого оно особенно было грустно.
Один молодой белокурый солдат – еще князь Андрей знал его – третьей роты, с ремешком под икрой, крестясь, отступал назад, чтобы хорошенько разбежаться и бултыхнуться в воду; другой, черный, всегда лохматый унтер офицер, по пояс в воде, подергивая мускулистым станом, радостно фыркал, поливая себе голову черными по кисти руками. Слышалось шлепанье друг по другу, и визг, и уханье.
На берегах, на плотине, в пруде, везде было белое, здоровое, мускулистое мясо. Офицер Тимохин, с красным носиком, обтирался на плотине и застыдился, увидав князя, однако решился обратиться к нему:
– То то хорошо, ваше сиятельство, вы бы изволили! – сказал он.
– Грязно, – сказал князь Андрей, поморщившись.
– Мы сейчас очистим вам. – И Тимохин, еще не одетый, побежал очищать.
– Князь хочет.
– Какой? Наш князь? – заговорили голоса, и все заторопились так, что насилу князь Андрей успел их успокоить. Он придумал лучше облиться в сарае.
«Мясо, тело, chair a canon [пушечное мясо]! – думал он, глядя и на свое голое тело, и вздрагивая не столько от холода, сколько от самому ему непонятного отвращения и ужаса при виде этого огромного количества тел, полоскавшихся в грязном пруде.
7 го августа князь Багратион в своей стоянке Михайловке на Смоленской дороге писал следующее:
«Милостивый государь граф Алексей Андреевич.
(Он писал Аракчееву, но знал, что письмо его будет прочтено государем, и потому, насколько он был к тому способен, обдумывал каждое свое слово.)
Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тысячами более 35 ти часов и бил их; но он не хотел остаться и 14 ти часов. Это стыдно, и пятно армии нашей; а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну…
Что стоило еще оставаться два дни? По крайней мере, они бы сами ушли; ибо не имели воды напоить людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля скоро привести в Москву…
Слух носится, что вы думаете о мире. Чтобы помириться, боже сохрани! После всех пожертвований и после таких сумасбродных отступлений – мириться: вы поставите всю Россию против себя, и всякий из нас за стыд поставит носить мундир. Ежели уже так пошло – надо драться, пока Россия может и пока люди на ногах…
Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству; но генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества… Я, право, с ума схожу от досады; простите мне, что дерзко пишу. Видно, тот не любит государя и желает гибели нам всем, кто советует заключить мир и командовать армиею министру. Итак, я пишу вам правду: готовьте ополчение. Ибо министр самым мастерским образом ведет в столицу за собою гостя. Большое подозрение подает всей армии господин флигель адъютант Вольцоген. Он, говорят, более Наполеона, нежели наш, и он советует все министру. Я не токмо учтив против него, но повинуюсь, как капрал, хотя и старее его. Это больно; но, любя моего благодетеля и государя, – повинуюсь. Только жаль государя, что вверяет таким славную армию. Вообразите, что нашею ретирадою мы потеряли людей от усталости и в госпиталях более 15 тысяч; а ежели бы наступали, того бы не было. Скажите ради бога, что наша Россия – мать наша – скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдаем сволочам и вселяем в каждого подданного ненависть и посрамление. Чего трусить и кого бояться?. Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно и ругают его насмерть…»