У-ди (династия Лян)

У-ди (кит. 梁武帝), имя от рождения Сяо Янь (кит. 蕭衍), родился в 464 году; умер в 549 году — император китайской династии Лян с 502 по 549 год, утвердил буддизм в Китае. В литературе школы Чань известна его беседа с Бодидхармой.

У-ди сразу после прихода к власти узаконил преимущества буддизма перед традиционными конфуцианством и даосизмом, которые назвал ложными "внешними" учениями. Однако он сохранил их ради интересов государства (создал университеты и ввёл систему экзаменов для чиновников). Он запретил жертвоприношения животных и пытался отменить смертную казнь. Он лично писал комментарии к буддийским сочинениям и организовывал буддийские собрания с участием 50 000 человек. У-ди был хорошо образован и сочинял стихи, поощрял изящные искусства; годы его правления считались золотым веком китайской аристократии.

Во время его правления страна подвергалась нападению со стороны царства Северная Вэй, в государстве вспыхивали также внутренние мятежи. В 548 году мятежный генерал Хоу Цзин окружил столицу, которая пала летом 549 года. Император умер от голода и истощения в возрасте 85 лет. Как и смерть, годы, спредшествовавшие коронации в жизни Сяо Яня были далеки от мирного идеала.

Характеристика личности

Историк Сыма Гуан описывал У-ди как высокоморального, набожного, скромного, образованного человека, знатока оккультных наук, астрологии, мастера верховой езды и стрельбы из лука, музыки, каллиграфии и игры вэйци. Император постоянно трудился, вставал рано утром в четыре часа. Став буддистом, он ел только вегетарианскую пищу: овощи и грубый рис; одевался скромно, не любил алкоголь. Делая подношения предкам, в храмовых церемониях и даже во время пиров он не использовал музыки. При этом был всегда одет тщательно, даже будучи один в темной комнате.

Император был приветлив к слугам как к почтенным гостям, чрезмерно снисходителен к чиновникам, в то время как местные правители и губернаторы проявляли алчность и стяжательство. Чрезмерно доверяя злым и нечестным людям, он мог критиковать людей за мелкие ошибки. Монаршье расточительство в пожертвованиях на строительство буддийских храмов и пагод вызвало справедливую критику со стороны Хэ Чэна, что привело к его опале.

Происхождение

Сяо Янь родился в 464, во время династии Лю Сун . Его отец Сяо Шуньчжи (蕭順之) считал себя потомком знаменитого Сяо Хэ, премьер-министра династии Хань, он был родственником генерала Сяо Даочэна, который сверг династию Лю Сун и взошёл на престол как император Гао-ди новой династии Южная Ци в 479 году.

Сяо Даочэн в благодарность Сяо Шуньчжи за поддержку присвоил ему титул хоу и генеральский чин.

Сяо Янь был третьим сыном, у его матери Чжан Чжижоу (張至柔) было ещё два старших сына — Сяо И (蕭懿) и Сяо Фу (蕭敷), а также младший сын Сяо Чан (蕭暢) и младшая дочь Сяо Линси (蕭令嫕). Мать умерла в 471 году, позднее у отца родилось ещё шесть сыновей от наложниц.

Около 481 Сяо Янь женился на Чи Хуэй (郗徽), дочери чиновника династии Лю Сун по имени Чи Е (郗燁) и принцессы Сюньян. У него родились три дочери — Сяо Юйяо (蕭玉姚), Сяо Юйвань (蕭玉婉) и Сяо Юйхуань (蕭玉嬛), но не было сыновей.

Карьера чиновника династии Южная Ци

Сяо Янь благодаря своим знаниям и обходительности стал военным ассистентом Сяо Цзылуна (蕭子倫), сына императора. Позднее он попал в советники премьер-министра Ван Цзяна. Ван Цзян был восхищён его талантами. Сяо Янь попал также в восьмёрку лучших литераторов, признанных двором. Этот круг в дальнейшем оказывается связанным с его судьбой, позднее один из литераторов становится императором Мин-ди, и он попадает в число высших советников, а ещё позднее во время смуты с помощью друзей занимает трон сам и объявляет новую династию.

В 490 году у него умирает отец, и он прерывает карьеру на три года. Он отказался участвовать в путче с целью возвести на трон Сяо Цзылуна, когда император был при смерти. На трон вступил внук императора Сяо Чжаое. Ставший премьер-министром Сяо Луань дал Сяо Яню должность, вскоре Сяо Янь получил чин генерала и был направлен на защиту стратегически важного города Шоуян (壽陽), совр. Луань, пров. Аньхой). Позже, когда премьер-министр совершил переворот и занял трон как император Мин-ди, Сяо-янь получил титул гуна.

В 495 в страну вторглись войска Северной Вэй. Сяо Янь отличился на фронте под командованием генерала Сяо Чэня (蕭諶). Позднее Сяо Чэнь был казнён императором по подозрению в измене, а Сяо Янь тогда казнил его брата Сяо Даня (蕭誕), губернатора Сычжоу (司州, юг провинции Хэнань).

В 497 войска Северной Вэй начали новую атаку, Сяо Янь стал оборонять Юнчжоу (雍州, юго-запад Хэбэя и северо-запад Хэнани). Несмотря на неудачи, ему присвоили должность губернатора Юнчжоу и поручили оборонять столицу провинции Сянъян (襄陽, Сянфань, Хубэй), на этом посту он пробыл до смерти императора Мин-ди и вступления на трон его сына в 498 году.

В 499 умирает его жена Чи Хуэй. Сяо Янь больше не брал в жёны никого, хотя имел несколько наложниц.

Гражданская война против Сяо Баоцзюаня

После смерти Мин-ди в 498 Сяо Баоцзюань в возрасте 15 лет стал императором. Власть попала в руки шести чиновников прежней администрации, которая занималась управлением, не заботясь о молодом императоре. Сяо Янь обеспокоился тем, что император прослыл своевольным и жестоким, стал готовить восстание, опираясь на свою область Юнчжоу, пытаясь привлечь своего старшего брата Сяо И, но тот оставался верен императору.

В 499 шести высшим чиновникам также стало ясно, что император своим иррациональным поведением способен навредить стране, и его следует сместить. Однако император Сяо Баоцзюаня успел их опередить, и казнил двоих из них. Сяо Яогуань попытался совершить переворот, чтобы стать самим императором, но потерпел поражение и был убит. Император при этом казнил и тех пять высших чиновников и генералов, кто помогал ему ликвидировать этот заговор. В результате вспыхнул широкомасштабный бунт, который начал генерал Чэнь Сяньда (陳顯達) в провинции Цзянчжоу (теперь Цзянси и Фуцзянь). Бунт был также быстро подавлен, и император стал считать себя непобедимым. В страхе генерал Пэй Чжаое (裴昭業) в 500 году, контролирующий область Шоуян (Аньхой) сдал свою территорию государству Северная Вэй.

Император приказал отвоевать Шоуян, во главе войска был назначен генерал Цуй Хуэйцзин. Цуй Хуэйцзин, выйдя из столицы Цзянькана, неожиданно повернул обратно, решив свергнуть императора и посадить на трон Сяо Баосюаня. Ему удалось окружить войска охраны в самом дворцовом комплексе, но Сяо И (брат Сяо Яня) подоспел с войсками на помощь, Цуй Хуэйцзин пытался скрыться, но был убит. Сяо И получил пост премьер-министра, но через небольшое время был тоже казнён. Услышав о смерти Сяо И, Сяо Янь объявил восстание.

Император послал против восставших армию, во главе которой был назначен Лю Шаньян (劉山陽). Сяо Янь вступил в союз с Сяо Инчжоу (蕭穎冑), правителем провинции Цзинчжоу (сейчас западная и центральная часть провинции Хубэй), которому сообщил, что Лю собирается напасть на его провинцию тоже. Сяо Инчжоу внезапно напал на Лю Шаньяна, который был убит. Сяо Инчжоу был советником младшего брата императора, двенадцатилетнего Сяо Баожуна, и строил план объявить Сяо Баожуна императором Хэ-ди. Сяо Янь, хотя был с этим не согласен, решил поддержать Сяо Инчжоу, чтобы разбить общего врага — императора Сяо Баоцзюаня.

Весной 501 года Сяо Инчжоу объявил Сяо Баожуна императором, даровав себе и Сяо Яню равные высокие титулы, и несколько месяцев в стране существовало два императора. Сяо Инчжоу остался с новым императором в провинции Хубэй, а Сяо Янь направился поход против прежнего императора.

Так как император Сяо Баоцзюаня лишился большинства талантливых генералов, Сяо Янь уверенно продвигался к столице, одерживая победы. У зиме 501 он достиг столицы Цзянькана, занял внешний город и осадил дворец. В это время его союзник Сяо Инчжоу потерпел поражение от генерала Сяо Гуя (蕭璝) и умер. Сяо Дань (蕭儋), брат Сяо Яня, смог прийти на помощь и взять под охрану нового императора Хэ-ди.

К новому 502 году генералы Сяо Баоцзюаня Ван Чжэнго (王珍國) и Чжан Цзи (張稷), испугавшись, что император казнит их, как и предыдущих своих сторонников, и чувствуя, что не смогут прорвать осаду дворца, убили императора и сдались, принеся голову императора на пике в качестве трофея . Сяо Янь с триумфом вошёл во дворец и назначил мать прежнего императора Сяо Чжаое (Юйлинь-ван) вдовствующей императрицей и регентшей при новом императоре, себя же он назначил верховным главнокомандующим. Старый император был посмертно понижен в титулах до Дунхунь-хоу.

Основание династии Лян

Теперь, будучи полноправным хозяином в стране, Сяо Янь стал строить планы, как стать императором самому. Он посоветовался со своими прежними друзьями из лине литераторов, и стал назначать на высшие должности своих братьев. Он задерживал прибытие императора Хэ в столицу, а вдовствующая императрица наделяла его всё новыми титулами. Он постепенно казнил братьев и двоюродных братьев императора, чтобы исключить возможность их притязаний на трон и попыток сопротивления. Только брат императора Хэ, Сяо Баоинь, смог сбежать в Северную Вэй, где стал генералом.

Сяо Янь присвоил себе звание Лян-гуна, а потом Лян-вана. Только выполнив все меры предосторожности, он стал организовывать возвращение императора Хэ в столицу. Весной 502 года перед тем, как император собирался въехать в Цзянкан, в Гушу (姑孰, сейчас Мааньшань, Аньхой), Сяо Янь заставил его издать постановление о передаче трона Сяо Яню, прекращении династии Южная Ци, образовании новой династии Лян, в которой Сяо Янь становился императором У-ди. Император Хэ понижался до принца Балин-вана, таким образом линия прежнего императора Мин-ди завершалась (кроме сбежавшего генерала Сяо Баолиня). Тем не менее, учитывая, что семьи Южной Ци и Лян находились в родстве, он оставил привилегии остальным членам императорского рода. Через небольшое время прежний император Хэ-ди был умерщвлён.

Его сын от наложницы Сяо Тун стал наследным принцем. При этом Сяо Янь снял статус приёмного сына с Сяо Чжэндэ, сына его брата Сяо Хуна (蕭宏), вернув его обратно в семью брата.

Ранние годы правления 502—519

В первые годы император У-ди проявил себя как скромный и трудолюбивый правитель, учитывающий мнения других чиновников, даже отличающиеся от его мнения. Однако вызывала опасения его толерантность к коррупции, особенно членов своей семьи и в первую очередь брата Сяо Хуна, а также своих сподвижников, которые помогали ему занять трон.

Получив трон, У-ди укрепил своё положение, усмирив территорию современной провинции Сычуань (Ичжоу 益州) в 503 году.

Осенью 503 года началась война против Северной Вэй, которая продлилась несколько лет с переменным успехом. Император Сюань У-ди собирался использовать Сяо Баоиня, чтобы вернуть государство Южная Ци. В этой войне государство Лян потеряло несколько важных приграничных городов.

В 505 году У-ди предпринял несколько контратак, которые возглавил Сяо Хун. Он остановился у Локоу (洛口, сейчас Бэнбу, Аньхой). Весной 506 генерал Вэй Жуй (韋叡) занял Хэфэй (合肥, пров. Аньхой). Однако осенью Со Хун предпринял неудачную контратаку, его войско бежало без битвы. Противнику не удалось далеко продвинуться, Вэй Жуй и Цао Цзинцзун (曹景宗) весной 507 удержали Чжунли. На этом война закончилась, хотя эпизодически вспыхивали пограничные столкновения.

В 511 году его остановил на дороге пожилой крестьянин, попросив облегчить участь тех родов, которые были объявлены преступными, так как один из их представителей совершил когда-то преступление. Император изучил законы, и издал указ что отныне те члены проштрафившихся родов, у которых на попечении дети и старики, не посылаются на тяжёлые работы.

С 514 У-ди начал проект по строительству плотины на реке Хуайхэ снизу от Шоуяна, он собирался создать водохранилище и затопить Шоуян, чтобы его потом занять. Инженеры не поддержали проекта, которые считали, что река слишком засорена грязью, что помешает дамбе. Однако генерал Кан Сюань (康絢) смог успешно возвести дамбу, что далось ценой жизней множества рабочих.

Северная Вэй послала армию генерала Ли Пина (李平), но не смогла повредить дамбу, и летом 516 почти пятикилометровая дамба была завершена, её охраняли солдаты. Кан Сюань аккуратно управлял сбором воды, и Шоуян стал затопляться. Однако У-ди отозвал его в столицу, назначив генерала Чжан Баоцзы (張豹子), который не обладал должными навыками по контролю за дамбой. Когда зимой во время паводка вода реки Хуайхэ сильно поднялась, дамбу смыло. Внизу погибло более 100 тысяч человек, но Шоуян был спасён.

Точно неизвестно, в каком году У-ди стал ревностным буддистом, но с 517 года он стал проводить политику, в которой влияние буддизма было очевидно. Он запретил изображать на ткани богов и животных, потому что рисунок может повредиться, что может прогневать врагов и будет неуважительно к животным.

Далее, вопреки конфуцианской традиции, он стал ослаблять и заменять кровавые церемонии жертв императорским предкам, где закалывались козы, свиньи и коровы. Вместо этого он ввёл жертвы сухим мясом, а потом — вегетарианские церемонии, вместо реальных животных использовались их чучела из цветов и овощей. Появились мнения, что такие нововведения прогневают предков.

Средние годы правления 520—534

В 522 Сяо Чжандэ (племянник императора, некогда усыновлённый, а потом возвращённый в семью брата) сбежал в Северную Вэй, попросив о помощи как незаконно смещённый наследный принц. Однако власти Северной Вэй не отнеслись серьёзно к его притязаниям, и он снова вернулся в Лян. У-ди не стал его наказывать, а лишь отчитал его и простил, вернув ему титул хоу.

Зимой 523 страна переполнилась медными монетами, и У-ди запретил медные монеты, став печатать железные монеты. Не сохранилось оценок этого нововведения, однако китайская традиция считает железо металлом, не подходящим для чеканки монет.

В 524 У-ди предпринял несколько успешных атак Северной Вэй. Весной 525 генерал Северной Вэй Юань Фасэн (元法僧) отдал южанам стратегический город Пэнчэн (彭城, Сючжоу, пров. Цзянсу).

Этим же летом сын У-ди Сяо Цзун (蕭綜) проиграл сражение и отдал Пэнчэн обратно, сведя на нет все продвижения южан за предыдущий год. При этом существовало подозрение, что Сяо Цзун вовсе не сын У-ди, потому что его мать ранее была наложницей Сяо Баоцзюаня, а сын родился на седьмом месяце.

Летом 526 года У-ди снова попытался возвести дамбы ниже Шоуяна, на этот раз успешно, и Шоуян пал. В следующие семь лет Лян одерживал небольшие приграничные победы в столкновениях с северянами.

До 526 у императора были очень хорошие и доверительные отношения с наследником престола Сяо Туном, но после смерти его матери, наложницы Дин Лингуан (丁令光), отношения охладели.

Возни конфликт по поводу выбора места для захоронения наложницы Дин. Евнух Юй Саньфу (俞三副) предсказал, что эта земля благоприятна для императора, а даосский монах предсказал, что земля неблагоприятна для сына Сяо Туна. Тогда Сяо Тун попросил монаха зарыть несколько предметов для снятия неблагоприятной судьбы с него — в частности восковых уток, но история дошла до ушей императора, который был в гневе. Он однако казнил только даосского монаха, но простил сына, который при этом потерял доверие в его глазах.

В 527 У-ди совершил первую церемонию передачи себя в служение Будде (捨身, шэшэнь) в храме Тунтай (同泰寺), в котором он провёл три дня.

В 529 в Северной Вэй произошёл переворот, когда генерал Эрчжу Жун лишит трона вдовствующую императрицу Ху после того, как та отравила своего сына-императора. В это время многие чиновники и аристократы бежали в Лян, а губернаторы стали отдавать свои территории государству Лян.

Зимой 528 года У-ди присвоил Юань Хао, бежавшему с севера, титул принца Вэй, ожидая от него проявление претензий на вэйский трон. Генерал Чэнь Цинчжи (陳慶之) получил поручение сопровождать Юань Хао обратно. Чэнь, несмотря на малый отряд, победоносно продвигался вперёд, и весной 529 занял Суйян (睢陽, в Шанцю, Хэнань). Юань Хао после этого объявил себя императором Северной Вэй, и тут же получил признание У-ди. Войска северян бежали в столицу — Лоян, но Юань Хао смог взять Лоян.

Однако Юань Хао хотел независимости от Лян, и когда У-ди предложил ему дополнительную армию, он отказался. У-ди ему поверил и не послал войска. Эрчжу Жун и император Сяочжуан организовали контратаку, Лоян был взят, а Юань Хао был убит, пытаясь скрыться. Армия Чэня была разбита, хотя Чэнь смог спастись. У-ди, признав заслуги Чэня и невозможность отстоять Лоян, даровал ему титул Хоу.

Осенью 529 У-ди совершил вторую церемонию передачи себя в служение Будде в храме Тунтай. На этот раз он провёл в храме 12 дней, при этом демонстративно разорвал царские одежды, надев монашескую робу, и исполнял монашеские обязанности, включая песнопения и раздачу поучений по Нирвана-сутре. Покидая монастырь, он оставил большие дары и приобрёл славу бодхисаттвы-императора.

В 530 У-ди повторил попытку возвести вассального императора на престол Северной Вэй. Он даровал теперь другому беженцу Юань Юэ титул принца Вэй, и поручил его дяде, генералу Фань Цзуну, сопровождать его в Лоян. Как раз в это время в Северной Вэй вспыхнула междоусобица, император Сяо Чжуань-ди снял с постов, а потом казнил Эрчжу Жуна, а потом был свергнут племянником Эрчжу Жуна Эрчжу Чжао и двоюродным братом Эрчжу Шилуном. Поэтому Юань Юэ продвинулся далеко вперёд, но по дороге к Лояну осознал, что семья Эрчжу прочно взяла власть и у него не хватит сил их победить. К зиме 540 он вернулся в Лян.

В 530 умер наследный принц Сяо Тун, У-ди похоронил его с императорскими почестями. Он приготовился назначить наследником престола сына Сяо Туна, Сяо Хуаня (蕭歡) и готовился провести соответствующие церемонии. Однако, всё ещё помня историю с магией и восковыми утками, он отказался от своей затеи, и неожиданно назначил наследником престола Сяо Гана (в будущем — Цзянь Вэнь-ди), младшего брата Сяо Туна от той же наложницы Дин. Сыновьям Сяо Туна он даровал в виде компенсации тоже высокие звания, но внуки остались обиженными.

В 532 снова вспыхнула война в Северной Вэй, генерал Гао Хуань поднял мятеж против семьи Эрчжу, У-ди снова направил отряд вместе с Юань Юэ. Гао Хуань принял Юань Юэ как союзника, но не признал его права на трон. В результате на трон был возведён Сяо У-ди, который тут же казнил Юань Юэ.

В 534 году проход Марса через созвездие Южного Ковша был интерпретирован астрологами как признак того, что император должен покинуть дворец. У-ди ходил босиком вокруг дворца, пытаясь перенаправить злую судьбу. Однако пришли вести, что император Северной Вэй Сяо У-ди сбежал из Лояна, поссорившись с Гао Хуанем. Тогда он удовлетворённо произнёс: «Оказывается, даже варвары живут в соответствии с астрологией».

Поздние годы правления 535—546

В 535 году Северная Вэй в результате смут распалась, возникли Восточная Вэй и Западная Вэй. Пользуясь ситуацией, У-ди продолжал ещё несколько лет посылать свои войска как против Восточной Вэй для получения локальных территориальных приобретений на границах, так и против Западной Вэй.

Особенно в последний период правления У-ди был чрезмерно снисходителен по отношению к своим родственникам и высшим чиновникам. Его сыновья и губернаторы областей также становились все более и более самостоятельными и непослушными к центральной власти, часто действуя как фактические императоры в пределах своих владений.

В 537 У-ди заключил перемирие с Восточной Вэй и стал регулярно обмениваться послами. Хотя не было заключено формальных договорённостей с Западной Вэй, количество приграничных конфликтов уменьшилось и с обеими Вэй, воюющими друг с другом, Лян была в мире. Он доверил правительство Чжу И и Хэ Цзинжуну (何敬容). Хэ был неискушён в политике, и Чжу И стал фактически премьер-министром, сосредоточив в своих руках значительную власть. Несмотря на свои способности, он пользовался ситуацией, наращивая свои богатства. В 544 Хэ Цзинжун попал в скандал с коррупцией, был отстранён в 544 году.

В 539 по рекомендации Чжу И император реорганизовал провинции, присвоив им разный статус в зависимости от размеров и населения. В результате образовалось 108 провинций: 20 — первого класса, 10 — второго класса, 8 — третьего класса, 23 — четвёртого и 21 пятого класса. Малые провинции состояли из отдельных поселений в пограничных регионах.

В 541 вспыхнул мятеж в провинции Цзяочжоу (交州, примерно там, где сейчас Ханой, Вьетнам), по причине жестокости местного губернатора Сяо Цзы (蕭諮), племянника императора. Восстание возглавил Ли Бэнь (вьетн. Lý Nam Đế). Ли объявил себя императором народа Юэ с 544 года и вёл партизанскую войну, которая продлилась до 548, закончившись поражением вьетнамцев.

В 545 советник Хэ Чэнь (賀琛) написал императору предложение упорядочить правление и исправить четыре недостатка — коррупцию чиновников, расточительность, роскошь, жёсткость наказаний и чрезмерные траты для осуществления крупных проектов — в первую очередь для строительства храмов. Император пришёл в ярость и отверг предложенные реформы.

В 546 У-ди совершил третью церемонию передачи себя в служение Будде в храме Тунтай, на этот раз он провёл в храме целый месяц. От сильного пожара храм сгорел, и он снова вернулся во дворец.

Восстание Хоу Цзина после 547

В 547 году умер император Восточной Вэй Гао Хуань, на трон взошёл его сын Гао Чэн. Генерал Хоу Цзин поднял мятеж, так как он был недоволен новым императором. Он контролировал 13 провинций, и решил для поддержки своего мятежа отдать четыре провинции Западной Вэй, а девять провинций — государству Лян.

У-ди поначалу хотел отказаться от дара по причине мирных соглашений с Восточной Вэй. Многие советники были против принятия дара, но Чжу И убедил его согласиться. Хоу был пожалован титул принца и дарована власть над девятью провинциями. После этого У-ди снова направился в монастырь Тунтай посвящать себя Будде, и пробыл там в качестве монаха 37 дней, вернувшись к управлению страной только после того, как чиновники передали монастырю большие пожертвования.

Хоу Цзин благодаря помощи Лян и Западной Вэй поначалу выдерживал атаки Восточной Вэй. Однако после того, как Юйвэнь потребовал у Хоу Цзина явиться в столицу Чанъань и поприветствовать западного императора Вэнь-ди, он неожиданно повернул войска против своих союзников.

В то время У-ди также держал наготове большую армию, готовую напасть на Западную Вэй, во главе которой стоял его племянник Сяо Юаньмин. У-ди отдал приказ Сяо Юаньмину продвинуться в горы Ханьшань (寒山), и около Пэнчэна построить дамбу на реке Сышуй(泗水), чтобы атаковать Пэнчэн. Генерал Ян Кань (羊侃) успешно построил дамбу, готовый атаковать Пэнчэн, и ожидая приказа Сяо Юаньмина, однако тот стал медлить и сомневаться. За это время Западная Вэй успела собрать армию во главе с Мужун Шаоцзуном (慕容紹宗), которая направилась в Ханьшань. Ян Кань снова стал требовать от Сяо Юаньмина приказа начать атаку, но тот всё не решался. Когда армии встретились, сначала лянские войска одерживали победы, но вэйцы организовали мощную контратаку, почти уничтожив лянскую армию. Сяо Юаньмин был взят в плен вместе со многими офицерами.

Одержав победу, Мужун направился против войск Хоу Цзина, встретив его войска в Муяне (渦陽, сейчас в Бочжоу, Аньхой). Первоначально Хоу одержал победу, Мужун бежал, но перегруппировался и перерезал пути снабжения провиантом войск Хоу Цзина. Весной 548 войска Хоу сжались, и Хоу направился в Шоуян, где его приветствовал губернатор Вэй Ань (韋黯) провинции Южная Юйчжоу (南豫州, центральная часть Аньхой). Неожиданно Хоу занял с войсками Шоуян и послал извинения императору У-ди. У-ди, не желая принуждать его покинуть Шоуян, назначил его губернатором провинции Южная Юйчжоу.

Император Восточной Вэй Гао Чэн стал постепенно возвращать себе девять провинций, переданных Хоу Цзином государству Лян, и предложил У-ди мирное соглашение, предлагая также возврат Сяо Юаньмина и родственников Хоу. Хоу Цзин выступал против мира, не доверяя намерениям Гао Чэна и гарантиям У-ди. У-ди пошёл на переговоры, послав также послов чтобы принести соболезнования по поводу смерти предыдущего императора Гао Хуаня. Тогда Хоу Цзин решил проверить намерения У-ди и подделал письмо от Гао Чэна, предлагая обменять Сяо Юаньмина на самого Хоу Цзина. У-ди ответил: «Если Вы возвратите Сяо Юаньмина утром, то я возвращу Хоу Цзина вечером». Хоу был оскорблён. Хоу тогда предложил Сяо Чжэндэ поддержать его как нового императора, и тот согласился. Племянник императора У, Сяо Фань (蕭範) предложил напасть на Хоу, ожидая бунта, но Чжу И отговорил от этого, и У-ди воздержался от атаки. Летом 548 Хоу Цзин наконец поднял восстание, утверждая, что его цель состоит в том, чтобы очистить страну от четырёх злых чиновников — Чжу И, Сю Линя (徐麟), Лу Яня (陸驗), и Чжоу Шичжэня (周石珍) — коррумпированных чиновников, непопулярных в народе.

У-ди поначалу не воспринимал мятеж серьёзно, и сказал «Я сломаю три ветки и убью ими Хоу Цзина». Он поручил своему сыну Сяо Гуаню (蕭綸) повести четыре подразделения на Шоуян, чтобы окружить Хоу Цзина. Однако ещё до того, как Сяо Гуань смог собрать войска воедино, Хоу Цзин решительно направился на столицу Цзянькан, за месяц он переправился через Янцзы и подошёл к столице, застав город врасплох. У-ди послал Сяо Чжэндэ (своего племянника, которого он давно усыновил, а потом отнял статус сына и наследника) против врага, но тот встал на сторону Хоу Цзина и стал помогать Хоу. Столица была окружена, и население пришло в панику. У-ди и Сяо Ган собрали гвардию защищать императорский дворец, и поначалу генерал Ян Кань уверенно держал оборону.

Зимой 548 Хоу Цзин объявил Сяо Чжэндэ императором и женился на его дочери. Войска Хоу Цзина стали собирать еду и грабить крестьян и склады, и возник сильный голод. Во время осады император У-ди вынужден был оставить вегетарианство и питаться яйцами.

Войска губернаторов провинций во главе с Сяо Гуанем и Сяо И наконец-то собрали свои силы и прибыли к столице к новому году (549), но потерпели поражение и не смогли снять осаду. Умер генерал Ян Кань и оборона лишилась талантливого полководца.

Силы провинциальных губернаторов стали соединяться, их возглавил губернатор Сычжоу (司州, южный Хэнань) Лю Чжунли (柳仲禮). Поначалу действия Лю были успешными, однако весной Хоу предпринял неожиданную атаку, в результате сражения обе стороны понесли большие потери, генерал Лю был тяжело ранен. После боя Лю стал крайне невыдержанным, он грубил Сяо Гуаню, его войска стали организовывать поборы среди местных жителей подобно Хоу Цзину, и потерял доверие населения.

Войска Хоу Цзина также сильно вымотались, и Хоу Цзин стал вести переговоры о мире, утверждая, что его цель — только четыре провинции к западу от Янцзы, и что он направляется обратно в Шоуян, если ему передадут эти провинции и Сяо Даци (蕭大器) (сына Сяо Гана) в заложники. У-ди согласился, послав однако в заложники не Сяо Даци, а Сяо Дануаня (蕭大款), его младшего брата. Войска немного отошли друг от друга, и армия Хоу Цзина остановилась на отдых. За 15 дней армия собрала организовала сбор провианта. После этого Хоу Цзин решил, вопреки соглашению, снова осадить императорский дворец, но на этот раз генерал Лю не стал действовать. В конце весны 549 дворец заняли войска Хоу Цзина.

Поначалу Хоу Цзин изображал себя верноподданным У-ди и Сяо Гану, но поместил их под домашний арест. Он издал декрет от имени Узди, расформировав армию генерала Лю, и Лю подчинился. После этого он снял титул «императора» с Сяо Чэндэ, который позже с плачем выпрашивал прощение у У-ди.

У-ди при этом отказывался выполнять все требования Хоу Цзина, в частности когда тот требовал определённых назначений высших чиновников. Тогда Хоу Цзин уморил императора голодом. У-ди умер летом 549 года, не ясно точно, от болезни или от голода. Перед смертью он чувствовал сильную горечь во рту и просил мёда, но никто не пришёл к нему на помощь.

Сяо Ган был назначен императором Цзянь Вэнь-ди, оставаясь в руках Хоу Цзина.

Легендарная традиция

Благодаря тому, что У-ди покровительствовал буддизму, он стал персонажем ряда легенд в буддийской традиции.

Отрывок, характеризующий У-ди (династия Лян)

Граф Илья Андреич повез своих девиц к графине Безуховой. На вечере было довольно много народу. Но всё общество было почти незнакомо Наташе. Граф Илья Андреич с неудовольствием заметил, что всё это общество состояло преимущественно из мужчин и дам, известных вольностью обращения. M lle Georges, окруженная молодежью, стояла в углу гостиной. Было несколько французов и между ними Метивье, бывший, со времени приезда Элен, домашним человеком у нее. Граф Илья Андреич решился не садиться за карты, не отходить от дочерей и уехать как только кончится представление Georges.
Анатоль очевидно у двери ожидал входа Ростовых. Он, тотчас же поздоровавшись с графом, подошел к Наташе и пошел за ней. Как только Наташа его увидала, тоже как и в театре, чувство тщеславного удовольствия, что она нравится ему и страха от отсутствия нравственных преград между ею и им, охватило ее. Элен радостно приняла Наташу и громко восхищалась ее красотой и туалетом. Вскоре после их приезда, m lle Georges вышла из комнаты, чтобы одеться. В гостиной стали расстанавливать стулья и усаживаться. Анатоль подвинул Наташе стул и хотел сесть подле, но граф, не спускавший глаз с Наташи, сел подле нее. Анатоль сел сзади.
M lle Georges с оголенными, с ямочками, толстыми руками, в красной шали, надетой на одно плечо, вышла в оставленное для нее пустое пространство между кресел и остановилась в ненатуральной позе. Послышался восторженный шопот. M lle Georges строго и мрачно оглянула публику и начала говорить по французски какие то стихи, где речь шла о ее преступной любви к своему сыну. Она местами возвышала голос, местами шептала, торжественно поднимая голову, местами останавливалась и хрипела, выкатывая глаза.
– Adorable, divin, delicieux! [Восхитительно, божественно, чудесно!] – слышалось со всех сторон. Наташа смотрела на толстую Georges, но ничего не слышала, не видела и не понимала ничего из того, что делалось перед ней; она только чувствовала себя опять вполне безвозвратно в том странном, безумном мире, столь далеком от прежнего, в том мире, в котором нельзя было знать, что хорошо, что дурно, что разумно и что безумно. Позади ее сидел Анатоль, и она, чувствуя его близость, испуганно ждала чего то.
После первого монолога всё общество встало и окружило m lle Georges, выражая ей свой восторг.
– Как она хороша! – сказала Наташа отцу, который вместе с другими встал и сквозь толпу подвигался к актрисе.
– Я не нахожу, глядя на вас, – сказал Анатоль, следуя за Наташей. Он сказал это в такое время, когда она одна могла его слышать. – Вы прелестны… с той минуты, как я увидал вас, я не переставал….
– Пойдем, пойдем, Наташа, – сказал граф, возвращаясь за дочерью. – Как хороша!
Наташа ничего не говоря подошла к отцу и вопросительно удивленными глазами смотрела на него.
После нескольких приемов декламации m lle Georges уехала и графиня Безухая попросила общество в залу.
Граф хотел уехать, но Элен умоляла не испортить ее импровизированный бал. Ростовы остались. Анатоль пригласил Наташу на вальс и во время вальса он, пожимая ее стан и руку, сказал ей, что она ravissante [обворожительна] и что он любит ее. Во время экосеза, который она опять танцовала с Курагиным, когда они остались одни, Анатоль ничего не говорил ей и только смотрел на нее. Наташа была в сомнении, не во сне ли она видела то, что он сказал ей во время вальса. В конце первой фигуры он опять пожал ей руку. Наташа подняла на него испуганные глаза, но такое самоуверенно нежное выражение было в его ласковом взгляде и улыбке, что она не могла глядя на него сказать того, что она имела сказать ему. Она опустила глаза.
– Не говорите мне таких вещей, я обручена и люблю другого, – проговорила она быстро… – Она взглянула на него. Анатоль не смутился и не огорчился тем, что она сказала.
– Не говорите мне про это. Что мне зa дело? – сказал он. – Я говорю, что безумно, безумно влюблен в вас. Разве я виноват, что вы восхитительны? Нам начинать.
Наташа, оживленная и тревожная, широко раскрытыми, испуганными глазами смотрела вокруг себя и казалась веселее чем обыкновенно. Она почти ничего не помнила из того, что было в этот вечер. Танцовали экосез и грос фатер, отец приглашал ее уехать, она просила остаться. Где бы она ни была, с кем бы ни говорила, она чувствовала на себе его взгляд. Потом она помнила, что попросила у отца позволения выйти в уборную оправить платье, что Элен вышла за ней, говорила ей смеясь о любви ее брата и что в маленькой диванной ей опять встретился Анатоль, что Элен куда то исчезла, они остались вдвоем и Анатоль, взяв ее за руку, нежным голосом сказал:
– Я не могу к вам ездить, но неужели я никогда не увижу вас? Я безумно люблю вас. Неужели никогда?… – и он, заслоняя ей дорогу, приближал свое лицо к ее лицу.
Блестящие, большие, мужские глаза его так близки были от ее глаз, что она не видела ничего кроме этих глаз.
– Натали?! – прошептал вопросительно его голос, и кто то больно сжимал ее руки.
– Натали?!
«Я ничего не понимаю, мне нечего говорить», сказал ее взгляд.
Горячие губы прижались к ее губам и в ту же минуту она почувствовала себя опять свободною, и в комнате послышался шум шагов и платья Элен. Наташа оглянулась на Элен, потом, красная и дрожащая, взглянула на него испуганно вопросительно и пошла к двери.
– Un mot, un seul, au nom de Dieu, [Одно слово, только одно, ради Бога,] – говорил Анатоль.
Она остановилась. Ей так нужно было, чтобы он сказал это слово, которое бы объяснило ей то, что случилось и на которое она бы ему ответила.
– Nathalie, un mot, un seul, – всё повторял он, видимо не зная, что сказать и повторял его до тех пор, пока к ним подошла Элен.
Элен вместе с Наташей опять вышла в гостиную. Не оставшись ужинать, Ростовы уехали.
Вернувшись домой, Наташа не спала всю ночь: ее мучил неразрешимый вопрос, кого она любила, Анатоля или князя Андрея. Князя Андрея она любила – она помнила ясно, как сильно она любила его. Но Анатоля она любила тоже, это было несомненно. «Иначе, разве бы всё это могло быть?» думала она. «Ежели я могла после этого, прощаясь с ним, улыбкой ответить на его улыбку, ежели я могла допустить до этого, то значит, что я с первой минуты полюбила его. Значит, он добр, благороден и прекрасен, и нельзя было не полюбить его. Что же мне делать, когда я люблю его и люблю другого?» говорила она себе, не находя ответов на эти страшные вопросы.


Пришло утро с его заботами и суетой. Все встали, задвигались, заговорили, опять пришли модистки, опять вышла Марья Дмитриевна и позвали к чаю. Наташа широко раскрытыми глазами, как будто она хотела перехватить всякий устремленный на нее взгляд, беспокойно оглядывалась на всех и старалась казаться такою же, какою она была всегда.
После завтрака Марья Дмитриевна (это было лучшее время ее), сев на свое кресло, подозвала к себе Наташу и старого графа.
– Ну с, друзья мои, теперь я всё дело обдумала и вот вам мой совет, – начала она. – Вчера, как вы знаете, была я у князя Николая; ну с и поговорила с ним…. Он кричать вздумал. Да меня не перекричишь! Я всё ему выпела!
– Да что же он? – спросил граф.
– Он то что? сумасброд… слышать не хочет; ну, да что говорить, и так мы бедную девочку измучили, – сказала Марья Дмитриевна. – А совет мой вам, чтобы дела покончить и ехать домой, в Отрадное… и там ждать…
– Ах, нет! – вскрикнула Наташа.
– Нет, ехать, – сказала Марья Дмитриевна. – И там ждать. – Если жених теперь сюда приедет – без ссоры не обойдется, а он тут один на один с стариком всё переговорит и потом к вам приедет.
Илья Андреич одобрил это предложение, тотчас поняв всю разумность его. Ежели старик смягчится, то тем лучше будет приехать к нему в Москву или Лысые Горы, уже после; если нет, то венчаться против его воли можно будет только в Отрадном.
– И истинная правда, – сказал он. – Я и жалею, что к нему ездил и ее возил, – сказал старый граф.
– Нет, чего ж жалеть? Бывши здесь, нельзя было не сделать почтения. Ну, а не хочет, его дело, – сказала Марья Дмитриевна, что то отыскивая в ридикюле. – Да и приданое готово, чего вам еще ждать; а что не готово, я вам перешлю. Хоть и жалко мне вас, а лучше с Богом поезжайте. – Найдя в ридикюле то, что она искала, она передала Наташе. Это было письмо от княжны Марьи. – Тебе пишет. Как мучается, бедняжка! Она боится, чтобы ты не подумала, что она тебя не любит.
– Да она и не любит меня, – сказала Наташа.
– Вздор, не говори, – крикнула Марья Дмитриевна.
– Никому не поверю; я знаю, что не любит, – смело сказала Наташа, взяв письмо, и в лице ее выразилась сухая и злобная решительность, заставившая Марью Дмитриевну пристальнее посмотреть на нее и нахмуриться.
– Ты, матушка, так не отвечай, – сказала она. – Что я говорю, то правда. Напиши ответ.
Наташа не отвечала и пошла в свою комнату читать письмо княжны Марьи.
Княжна Марья писала, что она была в отчаянии от происшедшего между ними недоразумения. Какие бы ни были чувства ее отца, писала княжна Марья, она просила Наташу верить, что она не могла не любить ее как ту, которую выбрал ее брат, для счастия которого она всем готова была пожертвовать.
«Впрочем, писала она, не думайте, чтобы отец мой был дурно расположен к вам. Он больной и старый человек, которого надо извинять; но он добр, великодушен и будет любить ту, которая сделает счастье его сына». Княжна Марья просила далее, чтобы Наташа назначила время, когда она может опять увидеться с ней.
Прочтя письмо, Наташа села к письменному столу, чтобы написать ответ: «Chere princesse», [Дорогая княжна,] быстро, механически написала она и остановилась. «Что ж дальше могла написать она после всего того, что было вчера? Да, да, всё это было, и теперь уж всё другое», думала она, сидя над начатым письмом. «Надо отказать ему? Неужели надо? Это ужасно!»… И чтоб не думать этих страшных мыслей, она пошла к Соне и с ней вместе стала разбирать узоры.
После обеда Наташа ушла в свою комнату, и опять взяла письмо княжны Марьи. – «Неужели всё уже кончено? подумала она. Неужели так скоро всё это случилось и уничтожило всё прежнее»! Она во всей прежней силе вспоминала свою любовь к князю Андрею и вместе с тем чувствовала, что любила Курагина. Она живо представляла себя женою князя Андрея, представляла себе столько раз повторенную ее воображением картину счастия с ним и вместе с тем, разгораясь от волнения, представляла себе все подробности своего вчерашнего свидания с Анатолем.
«Отчего же бы это не могло быть вместе? иногда, в совершенном затмении, думала она. Тогда только я бы была совсем счастлива, а теперь я должна выбрать и ни без одного из обоих я не могу быть счастлива. Одно, думала она, сказать то, что было князю Андрею или скрыть – одинаково невозможно. А с этим ничего не испорчено. Но неужели расстаться навсегда с этим счастьем любви князя Андрея, которым я жила так долго?»
– Барышня, – шопотом с таинственным видом сказала девушка, входя в комнату. – Мне один человек велел передать. Девушка подала письмо. – Только ради Христа, – говорила еще девушка, когда Наташа, не думая, механическим движением сломала печать и читала любовное письмо Анатоля, из которого она, не понимая ни слова, понимала только одно – что это письмо было от него, от того человека, которого она любит. «Да она любит, иначе разве могло бы случиться то, что случилось? Разве могло бы быть в ее руке любовное письмо от него?»
Трясущимися руками Наташа держала это страстное, любовное письмо, сочиненное для Анатоля Долоховым, и, читая его, находила в нем отголоски всего того, что ей казалось, она сама чувствовала.
«Со вчерашнего вечера участь моя решена: быть любимым вами или умереть. Мне нет другого выхода», – начиналось письмо. Потом он писал, что знает про то, что родные ее не отдадут ее ему, Анатолю, что на это есть тайные причины, которые он ей одной может открыть, но что ежели она его любит, то ей стоит сказать это слово да , и никакие силы людские не помешают их блаженству. Любовь победит всё. Он похитит и увезет ее на край света.
«Да, да, я люблю его!» думала Наташа, перечитывая в двадцатый раз письмо и отыскивая какой то особенный глубокий смысл в каждом его слове.
В этот вечер Марья Дмитриевна ехала к Архаровым и предложила барышням ехать с нею. Наташа под предлогом головной боли осталась дома.


Вернувшись поздно вечером, Соня вошла в комнату Наташи и, к удивлению своему, нашла ее не раздетою, спящею на диване. На столе подле нее лежало открытое письмо Анатоля. Соня взяла письмо и стала читать его.
Она читала и взглядывала на спящую Наташу, на лице ее отыскивая объяснения того, что она читала, и не находила его. Лицо было тихое, кроткое и счастливое. Схватившись за грудь, чтобы не задохнуться, Соня, бледная и дрожащая от страха и волнения, села на кресло и залилась слезами.
«Как я не видала ничего? Как могло это зайти так далеко? Неужели она разлюбила князя Андрея? И как могла она допустить до этого Курагина? Он обманщик и злодей, это ясно. Что будет с Nicolas, с милым, благородным Nicolas, когда он узнает про это? Так вот что значило ее взволнованное, решительное и неестественное лицо третьего дня, и вчера, и нынче, думала Соня; но не может быть, чтобы она любила его! Вероятно, не зная от кого, она распечатала это письмо. Вероятно, она оскорблена. Она не может этого сделать!»
Соня утерла слезы и подошла к Наташе, опять вглядываясь в ее лицо.
– Наташа! – сказала она чуть слышно.
Наташа проснулась и увидала Соню.
– А, вернулась?
И с решительностью и нежностью, которая бывает в минуты пробуждения, она обняла подругу, но заметив смущение на лице Сони, лицо Наташи выразило смущение и подозрительность.
– Соня, ты прочла письмо? – сказала она.
– Да, – тихо сказала Соня.
Наташа восторженно улыбнулась.
– Нет, Соня, я не могу больше! – сказала она. – Я не могу больше скрывать от тебя. Ты знаешь, мы любим друг друга!… Соня, голубчик, он пишет… Соня…
Соня, как бы не веря своим ушам, смотрела во все глаза на Наташу.
– А Болконский? – сказала она.
– Ах, Соня, ах коли бы ты могла знать, как я счастлива! – сказала Наташа. – Ты не знаешь, что такое любовь…
– Но, Наташа, неужели то всё кончено?
Наташа большими, открытыми глазами смотрела на Соню, как будто не понимая ее вопроса.
– Что ж, ты отказываешь князю Андрею? – сказала Соня.
– Ах, ты ничего не понимаешь, ты не говори глупости, ты слушай, – с мгновенной досадой сказала Наташа.
– Нет, я не могу этому верить, – повторила Соня. – Я не понимаю. Как же ты год целый любила одного человека и вдруг… Ведь ты только три раза видела его. Наташа, я тебе не верю, ты шалишь. В три дня забыть всё и так…
– Три дня, – сказала Наташа. – Мне кажется, я сто лет люблю его. Мне кажется, что я никого никогда не любила прежде его. Ты этого не можешь понять. Соня, постой, садись тут. – Наташа обняла и поцеловала ее.
– Мне говорили, что это бывает и ты верно слышала, но я теперь только испытала эту любовь. Это не то, что прежде. Как только я увидала его, я почувствовала, что он мой властелин, и я раба его, и что я не могу не любить его. Да, раба! Что он мне велит, то я и сделаю. Ты не понимаешь этого. Что ж мне делать? Что ж мне делать, Соня? – говорила Наташа с счастливым и испуганным лицом.
– Но ты подумай, что ты делаешь, – говорила Соня, – я не могу этого так оставить. Эти тайные письма… Как ты могла его допустить до этого? – говорила она с ужасом и с отвращением, которое она с трудом скрывала.
– Я тебе говорила, – отвечала Наташа, – что у меня нет воли, как ты не понимаешь этого: я его люблю!
– Так я не допущу до этого, я расскажу, – с прорвавшимися слезами вскрикнула Соня.
– Что ты, ради Бога… Ежели ты расскажешь, ты мой враг, – заговорила Наташа. – Ты хочешь моего несчастия, ты хочешь, чтоб нас разлучили…
Увидав этот страх Наташи, Соня заплакала слезами стыда и жалости за свою подругу.
– Но что было между вами? – спросила она. – Что он говорил тебе? Зачем он не ездит в дом?
Наташа не отвечала на ее вопрос.
– Ради Бога, Соня, никому не говори, не мучай меня, – упрашивала Наташа. – Ты помни, что нельзя вмешиваться в такие дела. Я тебе открыла…
– Но зачем эти тайны! Отчего же он не ездит в дом? – спрашивала Соня. – Отчего он прямо не ищет твоей руки? Ведь князь Андрей дал тебе полную свободу, ежели уж так; но я не верю этому. Наташа, ты подумала, какие могут быть тайные причины ?
Наташа удивленными глазами смотрела на Соню. Видно, ей самой в первый раз представлялся этот вопрос и она не знала, что отвечать на него.
– Какие причины, не знаю. Но стало быть есть причины!
Соня вздохнула и недоверчиво покачала головой.
– Ежели бы были причины… – начала она. Но Наташа угадывая ее сомнение, испуганно перебила ее.
– Соня, нельзя сомневаться в нем, нельзя, нельзя, ты понимаешь ли? – прокричала она.
– Любит ли он тебя?
– Любит ли? – повторила Наташа с улыбкой сожаления о непонятливости своей подруги. – Ведь ты прочла письмо, ты видела его?
– Но если он неблагородный человек?
– Он!… неблагородный человек? Коли бы ты знала! – говорила Наташа.
– Если он благородный человек, то он или должен объявить свое намерение, или перестать видеться с тобой; и ежели ты не хочешь этого сделать, то я сделаю это, я напишу ему, я скажу папа, – решительно сказала Соня.
– Да я жить не могу без него! – закричала Наташа.
– Наташа, я не понимаю тебя. И что ты говоришь! Вспомни об отце, о Nicolas.
– Мне никого не нужно, я никого не люблю, кроме его. Как ты смеешь говорить, что он неблагороден? Ты разве не знаешь, что я его люблю? – кричала Наташа. – Соня, уйди, я не хочу с тобой ссориться, уйди, ради Бога уйди: ты видишь, как я мучаюсь, – злобно кричала Наташа сдержанно раздраженным и отчаянным голосом. Соня разрыдалась и выбежала из комнаты.
Наташа подошла к столу и, не думав ни минуты, написала тот ответ княжне Марье, который она не могла написать целое утро. В письме этом она коротко писала княжне Марье, что все недоразуменья их кончены, что, пользуясь великодушием князя Андрея, который уезжая дал ей свободу, она просит ее забыть всё и простить ее ежели она перед нею виновата, но что она не может быть его женой. Всё это ей казалось так легко, просто и ясно в эту минуту.

В пятницу Ростовы должны были ехать в деревню, а граф в среду поехал с покупщиком в свою подмосковную.
В день отъезда графа, Соня с Наташей были званы на большой обед к Карагиным, и Марья Дмитриевна повезла их. На обеде этом Наташа опять встретилась с Анатолем, и Соня заметила, что Наташа говорила с ним что то, желая не быть услышанной, и всё время обеда была еще более взволнована, чем прежде. Когда они вернулись домой, Наташа начала первая с Соней то объяснение, которого ждала ее подруга.
– Вот ты, Соня, говорила разные глупости про него, – начала Наташа кротким голосом, тем голосом, которым говорят дети, когда хотят, чтобы их похвалили. – Мы объяснились с ним нынче.
– Ну, что же, что? Ну что ж он сказал? Наташа, как я рада, что ты не сердишься на меня. Говори мне всё, всю правду. Что же он сказал?
Наташа задумалась.
– Ах Соня, если бы ты знала его так, как я! Он сказал… Он спрашивал меня о том, как я обещала Болконскому. Он обрадовался, что от меня зависит отказать ему.
Соня грустно вздохнула.
– Но ведь ты не отказала Болконскому, – сказала она.
– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.