ФК «Аякс» Амстердам в сезоне 1951/1952
Поделись знанием:
Флигель адъютант Вольцоген, тот самый, который, проезжая мимо князя Андрея, говорил, что войну надо im Raum verlegon [перенести в пространство (нем.) ], и которого так ненавидел Багратион, во время обеда подъехал к Кутузову. Вольцоген приехал от Барклая с донесением о ходе дел на левом фланге. Благоразумный Барклай де Толли, видя толпы отбегающих раненых и расстроенные зады армии, взвесив все обстоятельства дела, решил, что сражение было проиграно, и с этим известием прислал к главнокомандующему своего любимца.
Кутузов с трудом жевал жареную курицу и сузившимися, повеселевшими глазами взглянул на Вольцогена.
Вольцоген, небрежно разминая ноги, с полупрезрительной улыбкой на губах, подошел к Кутузову, слегка дотронувшись до козырька рукою.
Вольцоген обращался с светлейшим с некоторой аффектированной небрежностью, имеющей целью показать, что он, как высокообразованный военный, предоставляет русским делать кумира из этого старого, бесполезного человека, а сам знает, с кем он имеет дело. «Der alte Herr (как называли Кутузова в своем кругу немцы) macht sich ganz bequem, [Старый господин покойно устроился (нем.) ] – подумал Вольцоген и, строго взглянув на тарелки, стоявшие перед Кутузовым, начал докладывать старому господину положение дел на левом фланге так, как приказал ему Барклай и как он сам его видел и понял.
– Все пункты нашей позиции в руках неприятеля и отбить нечем, потому что войск нет; они бегут, и нет возможности остановить их, – докладывал он.
Кутузов, остановившись жевать, удивленно, как будто не понимая того, что ему говорили, уставился на Вольцогена. Вольцоген, заметив волнение des alten Herrn, [старого господина (нем.) ] с улыбкой сказал:
– Я не считал себя вправе скрыть от вашей светлости того, что я видел… Войска в полном расстройстве…
– Вы видели? Вы видели?.. – нахмурившись, закричал Кутузов, быстро вставая и наступая на Вольцогена. – Как вы… как вы смеете!.. – делая угрожающие жесты трясущимися руками и захлебываясь, закричал он. – Как смоете вы, милостивый государь, говорить это мне. Вы ничего не знаете. Передайте от меня генералу Барклаю, что его сведения неверны и что настоящий ход сражения известен мне, главнокомандующему, лучше, чем ему.
Вольцоген хотел возразить что то, но Кутузов перебил его.
– Неприятель отбит на левом и поражен на правом фланге. Ежели вы плохо видели, милостивый государь, то не позволяйте себе говорить того, чего вы не знаете. Извольте ехать к генералу Барклаю и передать ему назавтра мое непременное намерение атаковать неприятеля, – строго сказал Кутузов. Все молчали, и слышно было одно тяжелое дыхание запыхавшегося старого генерала. – Отбиты везде, за что я благодарю бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской, – сказал Кутузов, крестясь; и вдруг всхлипнул от наступивших слез. Вольцоген, пожав плечами и скривив губы, молча отошел к стороне, удивляясь uber diese Eingenommenheit des alten Herrn. [на это самодурство старого господина. (нем.) ]
– Да, вот он, мой герой, – сказал Кутузов к полному красивому черноволосому генералу, который в это время входил на курган. Это был Раевский, проведший весь день на главном пункте Бородинского поля.
Раевский доносил, что войска твердо стоят на своих местах и что французы не смеют атаковать более. Выслушав его, Кутузов по французски сказал:
– Vous ne pensez donc pas comme lesautres que nous sommes obliges de nous retirer? [Вы, стало быть, не думаете, как другие, что мы должны отступить?]
– Au contraire, votre altesse, dans les affaires indecises c'est loujours le plus opiniatre qui reste victorieux, – отвечал Раевский, – et mon opinion… [Напротив, ваша светлость, в нерешительных делах остается победителем тот, кто упрямее, и мое мнение…]
– Кайсаров! – крикнул Кутузов своего адъютанта. – Садись пиши приказ на завтрашний день. А ты, – обратился он к другому, – поезжай по линии и объяви, что завтра мы атакуем.
Пока шел разговор с Раевским и диктовался приказ, Вольцоген вернулся от Барклая и доложил, что генерал Барклай де Толли желал бы иметь письменное подтверждение того приказа, который отдавал фельдмаршал.
Кутузов, не глядя на Вольцогена, приказал написать этот приказ, который, весьма основательно, для избежания личной ответственности, желал иметь бывший главнокомандующий.
И по неопределимой, таинственной связи, поддерживающей во всей армии одно и то же настроение, называемое духом армии и составляющее главный нерв войны, слова Кутузова, его приказ к сражению на завтрашний день, передались одновременно во все концы войска.
Далеко не самые слова, не самый приказ передавались в последней цепи этой связи. Даже ничего не было похожего в тех рассказах, которые передавали друг другу на разных концах армии, на то, что сказал Кутузов; но смысл его слов сообщился повсюду, потому что то, что сказал Кутузов, вытекало не из хитрых соображений, а из чувства, которое лежало в душе главнокомандующего, так же как и в душе каждого русского человека.
И узнав то, что назавтра мы атакуем неприятеля, из высших сфер армии услыхав подтверждение того, чему они хотели верить, измученные, колеблющиеся люди утешались и ободрялись.
Полк князя Андрея был в резервах, которые до второго часа стояли позади Семеновского в бездействии, под сильным огнем артиллерии. Во втором часу полк, потерявший уже более двухсот человек, был двинут вперед на стоптанное овсяное поле, на тот промежуток между Семеновским и курганной батареей, на котором в этот день были побиты тысячи людей и на который во втором часу дня был направлен усиленно сосредоточенный огонь из нескольких сот неприятельских орудий.
Не сходя с этого места и не выпустив ни одного заряда, полк потерял здесь еще третью часть своих людей. Спереди и в особенности с правой стороны, в нерасходившемся дыму, бубухали пушки и из таинственной области дыма, застилавшей всю местность впереди, не переставая, с шипящим быстрым свистом, вылетали ядра и медлительно свистевшие гранаты. Иногда, как бы давая отдых, проходило четверть часа, во время которых все ядра и гранаты перелетали, но иногда в продолжение минуты несколько человек вырывало из полка, и беспрестанно оттаскивали убитых и уносили раненых.
С каждым новым ударом все меньше и меньше случайностей жизни оставалось для тех, которые еще не были убиты. Полк стоял в батальонных колоннах на расстоянии трехсот шагов, но, несмотря на то, все люди полка находились под влиянием одного и того же настроения. Все люди полка одинаково были молчаливы и мрачны. Редко слышался между рядами говор, но говор этот замолкал всякий раз, как слышался попавший удар и крик: «Носилки!» Большую часть времени люди полка по приказанию начальства сидели на земле. Кто, сняв кивер, старательно распускал и опять собирал сборки; кто сухой глиной, распорошив ее в ладонях, начищал штык; кто разминал ремень и перетягивал пряжку перевязи; кто старательно расправлял и перегибал по новому подвертки и переобувался. Некоторые строили домики из калмыжек пашни или плели плетеночки из соломы жнивья. Все казались вполне погружены в эти занятия. Когда ранило и убивало людей, когда тянулись носилки, когда наши возвращались назад, когда виднелись сквозь дым большие массы неприятелей, никто не обращал никакого внимания на эти обстоятельства. Когда же вперед проезжала артиллерия, кавалерия, виднелись движения нашей пехоты, одобрительные замечания слышались со всех сторон. Но самое большое внимание заслуживали события совершенно посторонние, не имевшие никакого отношения к сражению. Как будто внимание этих нравственно измученных людей отдыхало на этих обычных, житейских событиях. Батарея артиллерии прошла пред фронтом полка. В одном из артиллерийских ящиков пристяжная заступила постромку. «Эй, пристяжную то!.. Выправь! Упадет… Эх, не видят!.. – по всему полку одинаково кричали из рядов. В другой раз общее внимание обратила небольшая коричневая собачонка с твердо поднятым хвостом, которая, бог знает откуда взявшись, озабоченной рысцой выбежала перед ряды и вдруг от близко ударившего ядра взвизгнула и, поджав хвост, бросилась в сторону. По всему полку раздалось гоготанье и взвизги. Но развлечения такого рода продолжались минуты, а люди уже более восьми часов стояли без еды и без дела под непроходящим ужасом смерти, и бледные и нахмуренные лица все более бледнели и хмурились.
Князь Андрей, точно так же как и все люди полка, нахмуренный и бледный, ходил взад и вперед по лугу подле овсяного поля от одной межи до другой, заложив назад руки и опустив голову. Делать и приказывать ему нечего было. Все делалось само собою. Убитых оттаскивали за фронт, раненых относили, ряды смыкались. Ежели отбегали солдаты, то они тотчас же поспешно возвращались. Сначала князь Андрей, считая своею обязанностью возбуждать мужество солдат и показывать им пример, прохаживался по рядам; но потом он убедился, что ему нечему и нечем учить их. Все силы его души, точно так же как и каждого солдата, были бессознательно направлены на то, чтобы удержаться только от созерцания ужаса того положения, в котором они были. Он ходил по лугу, волоча ноги, шаршавя траву и наблюдая пыль, которая покрывала его сапоги; то он шагал большими шагами, стараясь попадать в следы, оставленные косцами по лугу, то он, считая свои шаги, делал расчеты, сколько раз он должен пройти от межи до межи, чтобы сделать версту, то ошмурыгывал цветки полыни, растущие на меже, и растирал эти цветки в ладонях и принюхивался к душисто горькому, крепкому запаху. Изо всей вчерашней работы мысли не оставалось ничего. Он ни о чем не думал. Он прислушивался усталым слухом все к тем же звукам, различая свистенье полетов от гула выстрелов, посматривал на приглядевшиеся лица людей 1 го батальона и ждал. «Вот она… эта опять к нам! – думал он, прислушиваясь к приближавшемуся свисту чего то из закрытой области дыма. – Одна, другая! Еще! Попало… Он остановился и поглядел на ряды. „Нет, перенесло. А вот это попало“. И он опять принимался ходить, стараясь делать большие шаги, чтобы в шестнадцать шагов дойти до межи.
Свист и удар! В пяти шагах от него взрыло сухую землю и скрылось ядро. Невольный холод пробежал по его спине. Он опять поглядел на ряды. Вероятно, вырвало многих; большая толпа собралась у 2 го батальона.
– Господин адъютант, – прокричал он, – прикажите, чтобы не толпились. – Адъютант, исполнив приказание, подходил к князю Андрею. С другой стороны подъехал верхом командир батальона.
– Берегись! – послышался испуганный крик солдата, и, как свистящая на быстром полете, приседающая на землю птичка, в двух шагах от князя Андрея, подле лошади батальонного командира, негромко шлепнулась граната. Лошадь первая, не спрашивая того, хорошо или дурно было высказывать страх, фыркнула, взвилась, чуть не сронив майора, и отскакала в сторону. Ужас лошади сообщился людям.
– Ложись! – крикнул голос адъютанта, прилегшего к земле. Князь Андрей стоял в нерешительности. Граната, как волчок, дымясь, вертелась между ним и лежащим адъютантом, на краю пашни и луга, подле куста полыни.
«Неужели это смерть? – думал князь Андрей, совершенно новым, завистливым взглядом глядя на траву, на полынь и на струйку дыма, вьющуюся от вертящегося черного мячика. – Я не могу, я не хочу умереть, я люблю жизнь, люблю эту траву, землю, воздух… – Он думал это и вместе с тем помнил о том, что на него смотрят.
– Стыдно, господин офицер! – сказал он адъютанту. – Какой… – он не договорил. В одно и то же время послышался взрыв, свист осколков как бы разбитой рамы, душный запах пороха – и князь Андрей рванулся в сторону и, подняв кверху руку, упал на грудь.
Несколько офицеров подбежало к нему. С правой стороны живота расходилось по траве большое пятно крови.
Вызванные ополченцы с носилками остановились позади офицеров. Князь Андрей лежал на груди, опустившись лицом до травы, и, тяжело, всхрапывая, дышал.
– Ну что стали, подходи!
Мужики подошли и взяли его за плечи и ноги, но он жалобно застонал, и мужики, переглянувшись, опять отпустили его.
– Берись, клади, всё одно! – крикнул чей то голос. Его другой раз взяли за плечи и положили на носилки.
– Ах боже мой! Боже мой! Что ж это?.. Живот! Это конец! Ах боже мой! – слышались голоса между офицерами. – На волосок мимо уха прожужжала, – говорил адъютант. Мужики, приладивши носилки на плечах, поспешно тронулись по протоптанной ими дорожке к перевязочному пункту.
– В ногу идите… Э!.. мужичье! – крикнул офицер, за плечи останавливая неровно шедших и трясущих носилки мужиков.
– Подлаживай, что ль, Хведор, а Хведор, – говорил передний мужик.
– Вот так, важно, – радостно сказал задний, попав в ногу.
– Ваше сиятельство? А? Князь? – дрожащим голосом сказал подбежавший Тимохин, заглядывая в носилки.
Князь Андрей открыл глаза и посмотрел из за носилок, в которые глубоко ушла его голова, на того, кто говорил, и опять опустил веки.
Ополченцы принесли князя Андрея к лесу, где стояли фуры и где был перевязочный пункт. Перевязочный пункт состоял из трех раскинутых, с завороченными полами, палаток на краю березника. В березнике стояла фуры и лошади. Лошади в хребтугах ели овес, и воробьи слетали к ним и подбирали просыпанные зерна. Воронья, чуя кровь, нетерпеливо каркая, перелетали на березах. Вокруг палаток, больше чем на две десятины места, лежали, сидели, стояли окровавленные люди в различных одеждах. Вокруг раненых, с унылыми и внимательными лицами, стояли толпы солдат носильщиков, которых тщетно отгоняли от этого места распоряжавшиеся порядком офицеры. Не слушая офицеров, солдаты стояли, опираясь на носилки, и пристально, как будто пытаясь понять трудное значение зрелища, смотрели на то, что делалось перед ними. Из палаток слышались то громкие, злые вопли, то жалобные стенания. Изредка выбегали оттуда фельдшера за водой и указывали на тех, который надо было вносить. Раненые, ожидая у палатки своей очереди, хрипели, стонали, плакали, кричали, ругались, просили водки. Некоторые бредили. Князя Андрея, как полкового командира, шагая через неперевязанных раненых, пронесли ближе к одной из палаток и остановились, ожидая приказания. Князь Андрей открыл глаза и долго не мог понять того, что делалось вокруг него. Луг, полынь, пашня, черный крутящийся мячик и его страстный порыв любви к жизни вспомнились ему. В двух шагах от него, громко говоря и обращая на себя общее внимание, стоял, опершись на сук и с обвязанной головой, высокий, красивый, черноволосый унтер офицер. Он был ранен в голову и ногу пулями. Вокруг него, жадно слушая его речь, собралась толпа раненых и носильщиков.
– Мы его оттеда как долбанули, так все побросал, самого короля забрали! – блестя черными разгоряченными глазами и оглядываясь вокруг себя, кричал солдат. – Подойди только в тот самый раз лезервы, его б, братец ты мой, звания не осталось, потому верно тебе говорю…
Князь Андрей, так же как и все окружавшие рассказчика, блестящим взглядом смотрел на него и испытывал утешительное чувство. «Но разве не все равно теперь, – подумал он. – А что будет там и что такое было здесь? Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю».
Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.
– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.
Князь Андрей не мог удерживаться более и заплакал нежными, любовными слезами над людьми, над собой и над их и своими заблуждениями.
«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам – да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!»
Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
Не в один только этот день, объезжая поле сражения, уложенное мертвыми и изувеченными людьми (как он думал, по его воле), он, глядя на этих людей, считал, сколько приходится русских на одного француза, и, обманывая себя, находил причины радоваться, что на одного француза приходилось пять русских. Не в один только этот день он писал в письме в Париж, что le champ de bataille a ete superbe [поле сражения было великолепно], потому что на нем было пятьдесят тысяч трупов; но и на острове Св. Елены, в тиши уединения, где он говорил, что он намерен был посвятить свои досуги изложению великих дел, которые он сделал, он писал:
«La guerre de Russie eut du etre la plus populaire des temps modernes: c'etait celle du bon sens et des vrais interets, celle du repos et de la securite de tous; elle etait purement pacifique et conservatrice.
C'etait pour la grande cause, la fin des hasards elle commencement de la securite. Un nouvel horizon, de nouveaux travaux allaient se derouler, tout plein du bien etre et de la prosperite de tous. Le systeme europeen se trouvait fonde; il n'etait plus question que de l'organiser.
Satisfait sur ces grands points et tranquille partout, j'aurais eu aussi mon congres et ma sainte alliance. Ce sont des idees qu'on m'a volees. Dans cette reunion de grands souverains, nous eussions traites de nos interets en famille et compte de clerc a maitre avec les peuples.
L'Europe n'eut bientot fait de la sorte veritablement qu'un meme peuple, et chacun, en voyageant partout, se fut trouve toujours dans la patrie commune. Il eut demande toutes les rivieres navigables pour tous, la communaute des mers, et que les grandes armees permanentes fussent reduites desormais a la seule garde des souverains.
De retour en France, au sein de la patrie, grande, forte, magnifique, tranquille, glorieuse, j'eusse proclame ses limites immuables; toute guerre future, purement defensive; tout agrandissement nouveau antinational. J'eusse associe mon fils a l'Empire; ma dictature eut fini, et son regne constitutionnel eut commence…
Paris eut ete la capitale du monde, et les Francais l'envie des nations!..
Mes loisirs ensuite et mes vieux jours eussent ete consacres, en compagnie de l'imperatrice et durant l'apprentissage royal de mon fils, a visiter lentement et en vrai couple campagnard, avec nos propres chevaux, tous les recoins de l'Empire, recevant les plaintes, redressant les torts, semant de toutes parts et partout les monuments et les bienfaits.
Русская война должна бы была быть самая популярная в новейшие времена: это была война здравого смысла и настоящих выгод, война спокойствия и безопасности всех; она была чисто миролюбивая и консервативная.
Это было для великой цели, для конца случайностей и для начала спокойствия. Новый горизонт, новые труды открывались бы, полные благосостояния и благоденствия всех. Система европейская была бы основана, вопрос заключался бы уже только в ее учреждении.
Удовлетворенный в этих великих вопросах и везде спокойный, я бы тоже имел свой конгресс и свой священный союз. Это мысли, которые у меня украли. В этом собрании великих государей мы обсуживали бы наши интересы семейно и считались бы с народами, как писец с хозяином.
Европа действительно скоро составила бы таким образом один и тот же народ, и всякий, путешествуя где бы то ни было, находился бы всегда в общей родине.
Я бы выговорил, чтобы все реки были судоходны для всех, чтобы море было общее, чтобы постоянные, большие армии были уменьшены единственно до гвардии государей и т.д.
Возвратясь во Францию, на родину, великую, сильную, великолепную, спокойную, славную, я провозгласил бы границы ее неизменными; всякую будущую войну защитительной; всякое новое распространение – антинациональным; я присоединил бы своего сына к правлению империей; мое диктаторство кончилось бы, в началось бы его конституционное правление…
Париж был бы столицей мира и французы предметом зависти всех наций!..
Потом мои досуги и последние дни были бы посвящены, с помощью императрицы и во время царственного воспитывания моего сына, на то, чтобы мало помалу посещать, как настоящая деревенская чета, на собственных лошадях, все уголки государства, принимая жалобы, устраняя несправедливости, рассевая во все стороны и везде здания и благодеяния.]
Он, предназначенный провидением на печальную, несвободную роль палача народов, уверял себя, что цель его поступков была благо народов и что он мог руководить судьбами миллионов и путем власти делать благодеяния!
«Des 400000 hommes qui passerent la Vistule, – писал он дальше о русской войне, – la moitie etait Autrichiens, Prussiens, Saxons, Polonais, Bavarois, Wurtembergeois, Mecklembourgeois, Espagnols, Italiens, Napolitains. L'armee imperiale, proprement dite, etait pour un tiers composee de Hollandais, Belges, habitants des bords du Rhin, Piemontais, Suisses, Genevois, Toscans, Romains, habitants de la 32 e division militaire, Breme, Hambourg, etc.; elle comptait a peine 140000 hommes parlant francais. L'expedition do Russie couta moins de 50000 hommes a la France actuelle; l'armee russe dans la retraite de Wilna a Moscou, dans les differentes batailles, a perdu quatre fois plus que l'armee francaise; l'incendie de Moscou a coute la vie a 100000 Russes, morts de froid et de misere dans les bois; enfin dans sa marche de Moscou a l'Oder, l'armee russe fut aussi atteinte par, l'intemperie de la saison; elle ne comptait a son arrivee a Wilna que 50000 hommes, et a Kalisch moins de 18000».
[Из 400000 человек, которые перешли Вислу, половина была австрийцы, пруссаки, саксонцы, поляки, баварцы, виртембергцы, мекленбургцы, испанцы, итальянцы и неаполитанцы. Императорская армия, собственно сказать, была на треть составлена из голландцев, бельгийцев, жителей берегов Рейна, пьемонтцев, швейцарцев, женевцев, тосканцев, римлян, жителей 32 й военной дивизии, Бремена, Гамбурга и т.д.; в ней едва ли было 140000 человек, говорящих по французски. Русская экспедиция стоила собственно Франции менее 50000 человек; русская армия в отступлении из Вильны в Москву в различных сражениях потеряла в четыре раза более, чем французская армия; пожар Москвы стоил жизни 100000 русских, умерших от холода и нищеты в лесах; наконец во время своего перехода от Москвы к Одеру русская армия тоже пострадала от суровости времени года; по приходе в Вильну она состояла только из 50000 людей, а в Калише менее 18000.]
Он воображал себе, что по его воле произошла война с Россией, и ужас совершившегося не поражал его душу. Он смело принимал на себя всю ответственность события, и его помраченный ум видел оправдание в том, что в числе сотен тысяч погибших людей было меньше французов, чем гессенцев и баварцев.
Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
 «Аякс» Амстердам</font>
| ||
 «Аякс» в первом туре чемпионата, 2 сентября 1951 | ||
| Общая информация</font> | ||
| Сезон | 1951/52 | |
| Стадион | Де Мер, Амстердам | |
| Президент | Мариус Колхас
| |
| Тренер |  Боб Томсон
| |
| Соревнования</font> | ||
| 1-й класс Б | 1-е место | |
|---|---|---|
| 1-й класс, турнир чемпионов | 4-е место | |
| Лучший бомбардир</font> | ||
| Чемпионат | Ринус Михелс (15)
| |
| Форма</font> | ||
| ||
Сезон 1951/52 — тридцать седьмой сезон для амстердамского «Аякса» в первом футбольном классе Нидерландов и пятьдесят второй с момента основания клуба[1]. Главным тренером команды в течение сезона был шотландец Боб Томсон[1].
Сезон для команды начался 8 августа 1951 года с товарищеского матча против клуба ВЮК[1]. В чемпионате Нидерландов «красно-белые» стартовали 2 сентября с домашней победы над клубом ДОС, а завершили 22 июня 1952 года сыграв вничью с командой «Гермес» ДВС из Схидама[1]. По итогам первенства страны «Аякс» занял первое место в своей группе и вышел в финальную часть чемпионата, но по итогам турнира чемпионов занял последнее 4-е место[1]. Лучшим снайпером клуба в чемпионате стал нападающий Ринус Михелс, забивший пятнадцать голов[1].
Содержание
Обзор сезона
В середине 1951 года Футбольный союз Нидерландов принял решение сократить число дивизионов в первом классе с пяти до четырёх[1]. Сокращение привело к увеличению числа участников в каждом дивизионе на две команды и количества матчей — до 26 игр[1]. Несмотря на неудовлетворительное выступление клуба в предыдущем сезоне, тренером клуба по прежнему был шотландец Боб Томсон; его разногласия с командой были позади, к тому же он получал помощь от своих ассистентов Тео Схеттерса и Джонни Руга[1]. Центр обороны «Аякса», вместе с ветераном Яном Потхарстом, на постоянной основе занял Ханс Боскамп[1].
В августе амстердамцы могли потерять своего главного нападающего Ринуса Михелса, желавшего подписать профессиональный контракт с французским «Лиллем»[1][2]. Ринус сыграл несколько матчей за «Лилль» и даже получил разрешение от Федерации футбола Франции, но переход не состоялся, так как нидерландская армия не позволила ему это сделать, ссылаясь на то, что он должен сначала пройти военную службу[1].
Новый сезон команда начала с выездного товарищеского матча против клуба ВЮК, состоявшегося 8 августа 1951 года[1]. Игра завершилась победой «Аякса» — 2:7[1]. В конце августа футболисты приняли участие в ежегодном турнире Кубок АРОЛ; амстердамцы преодолели четвертьфинал и полуфинал, выиграв у АФК[3] и «Блау-Вита», а в финале обыграли клуб ВСВ — 3:1[1][4]. В том же месяце «красно-белые» приняли на «Олимпийском» стадионе испанский клуб «Сабадель». Незадолго до матча в автокатастрофе погиб нападающий испанцев Альфредо Эспига[5][6], но игроки всё же вышли на игру. Представители Лиги Сегунды нанесли «Аяксу» первое поражение в сезоне, выиграв со счётом 2:4[1].
В чемпионате Нидерландов амстердамцы стартовали 2 сентября с домашней победы 3:2 над клубом ДОС[1][7]. Уже к пятнадцатой минуте хозяева поля вели 2:0, благодаря голам Дрэгера и ван Дейка. В середине первого тайма Темминга сократил отставание, воспользовавшись грубой ошибкой голкипера Виссера. Незадолго до перерыва ван Леуэн сфолил в штрафной против Дрэгера и в итоге арбитр Лео Хорн назначил пенальти, который успешно реализовал ван дер Вел. После перерыва Хорн назначил пенальти уже в ворота «Аякса» за игру рукой в штрафной. Темминга был точен с пенальти, но амстердамцы удержали победу — 3:2.
В шестом туре «Аякс» потерпел первое поражение в чемпионате, уступив на «Олимпийском» стадионе клубу «Блау-Вит» с крупным счётом 4:0[1][8]. В начале ноября амстердамцы сыграли вничью в десятом туре с «Витессом»[1][9][10]. После матча на выходе со стадиона «Де Мер» произошла массовая давка, но к счастью никто из зрителей не погиб[11]. В следующем туре, одержав победу в гостях над «Энсхеде» (1:2)[1][12], «красно-белые» начали серию из двенадцати выигрышей подряд. Став единоличным лидером группы Б, футболисты «Аякса» за четыре тура до конца оформили выход в финальную часть чемпионата. Выиграв дома у «Бе Квика» со счётом 3:1, амстердамцы в семнадцатый раз стали победителями своей группы[1][13][14][15]. В последних четырёх матча они набрали только два очка, сыграв два матча вничью и дважды уступив[1]. Последний двадцать шестой тур завершился небольшой сенсацией — выигрывая 0:3 в гостях у «Леувардена», игроки «Аякса» умудрился проиграть со счётом 4:3[16][17].
В турнире чемпионов «Аякс» выступил крайне неудачно[1]. В первой игре амстердамцы проиграли дома клубу «Гермес» ДВС со счётом 1:2[1][18][19]. В оставшихся матчах «красно-белые» потерпели неудачу в обоих встречах с «Виллемом II»[20][21] и «Харлемом»[22][23], и лишь в последнем шестом матче смогли набрать очко, сыграв вничью в ответной игре с «Гермес» ДВС (2:2)[1][24]. Титул чемпиона страны достался «Виллему II», а амстердамцы довольствовались лишь четвёртым местом[1].
Клуб
Состав команды
|
|
Официальные лица
| Должность | Имя |
|---|---|
| Главный тренер | Боб Томсон
|
| Президент | Мариус Колхас
|
| Второй президент | Ян Комен
|
| Первый казначей | Ферри Дюккер ст.
|
| Второй казначей | Беп Лентвар
|
| Комиссары | Ари де Вит ст., Ян де Бур, Тео Брокманн
|
| Первый секретарь | Ян Элзенга
|
| Второй секретарь | Руф Вюндеринк
|
Предсезонные и товарищеские матчи
Легенда
Выигрыш
Ничья
Поражение
Август
| 8 августа 1951 | ВЮК | 2:7 </span> | Аякс | Гаага | |
| Стадион: Городской Зрителей: ? Судья: ? | |||||
| 12 августа 1951 | Аякс | 3:0 (1:0) </span> | Эмма | Амстердам | |
| 18:00 (CET) | ван Дейк  Хёйс ван Дейк
|
[resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:011140159:mpeg21:a0211 отчёт] | Стадион: Де Мер Зрителей: ? Судья: ? | ||
| 1/4 финала 19 августа 1951 | Аякс | 3:0 (2:0) </span> | АФК | Амстердам | |
| Баккер Вестерс
|
[resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:011140165:mpeg21:a0219 отчёт] | Зрителей: ? Судья: ? | |||
| 22 августа 1951 | Аякс | 2:4 (2:2) </span> |  Сабадель
|
Амстердам | |
| 20:15 (CET) | ван дер Вел Баккер
|
[resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:011202665:mpeg21:a0074 отчёт] | Патро Тони Колино Наварро II
|
Стадион: Олимпийский Зрителей: ? Судья: Лео Хорн | |
| 1/2 финала 26 августа 1951 | Аякс | 2:0 (0:0) </span> | Блау-Вит | Амстердам | |
| 13:00 (CET) | ван дер Вел Вестерс
|
[resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:011140171:mpeg21:a0206 отчёт] | Зрителей: ? Судья: ? | ||
| финал 26 августа 1951 | Аякс | 3:1 (2:1) </span> | ВСВ | Амстердам | |
| 16:00 (CET) | ван Дейк 8' ван дер Вел ?' (пен.) ?' (пен.)
|
[resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:011140171:mpeg21:a0206 отчёт] | ван дер Кёйл
|
Зрителей: ? Судья: ? | |
Октябрь
| 24 октября 1951 | Аякс | 0:0 </span> |  Хапоэль Тель-Авив
|
Амстердам | |
| 20:15 (CET) | [resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:011140222:mpeg21:a0135 отчёт] | Стадион: Олимпийский Зрителей: 10 000 Судья: Лео Хорн | |||
Декабрь
| 9 декабря 1951 | Аякс | 4:2 (2:1) </span> | Де Волевейккерс | Амстердам | |
| 14:00 (CET) | ван Дейк 24' 43' Михелс ван Дейк
|
[resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:011140261:mpeg21:a0252 отчёт] | ван де Рёйт Схенкел
|
Стадион: Де Мер Зрителей: ? Судья: ? | |
Март
| 1 марта 1952 | Фейеноорд | 2:1 </span> | Аякс | Роттердам | |
| [resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:010368761:mpeg21:a0102 отчёт] | Стадион: Де Кёйп Зрителей: 20 000 Судья: ? | ||||
Апрель
| 12 апреля 1952 | Лердам | 3:4 </span> | Аякс | ? | |
| Зрителей: ? Судья: ? | |||||
| 1/2 финала[25] 13 апреля 1952 | Аякс | 4:3 </span> |  Антенте РНТВ
|
Амстердам | |
| [resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:011201386:mpeg21:a0109 отчёт] | Стадион: Де Мер Зрителей: ? Судья: ? | ||||
| финала[25] 14 апреля 1952 |  Лейтонстоун
|
0:2 (0:2) </span> | Аякс | Амстердам | |
| [resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:011201386:mpeg21:a0109 отчёт] | Стадион: Де Мер Зрителей: ? Судья: ? | ||||
Чемпионат Нидерландов
Турнирная таблица — Первый класс Б
| № | Команда | Город | И | В | Н | П | О | Голы | ± | Примечания |
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| 1. | Аякс | Амстердам | 26 | 19 | 4 | 3 | 42 | 76 − 29 | +47 | Выход в финал чемпионата |
| 2. | РКХ | Хемстеде | 26 | 13 | 7 | 6 | 33 | 64 − 36 | +28 | |
| 3. | Витесс | Арнем | 26 | 12 | 9 | 5 | 33 | 54 − 36 | +18 | |
| 4. | Леуварден | Леуварден | 26 | 15 | 3 | 8 | 33 | 61 − 49 | +12 | |
| 5. | Вагенинген | Вагенинген | 26 | 14 | 4 | 8 | 32 | 64 − 33 | +31 | |
| 6. | ДОС | Утрехт | 26 | 12 | 6 | 8 | 30 | 68 − 48 | +20 | |
| 7. | Бе Квик | Гронинген | 26 | 13 | 3 | 10 | 29 | 49 − 38 | +11 | |
| 8. | Энсхеде | Энсхеде | 26 | 9 | 7 | 10 | 25 | 36 − 44 | −8 | |
| 9. | ВСВ | Велсебрук | 26 | 7 | 10 | 9 | 24 | 37 − 40 | −3 | |
| 10. | Зволзе Бойз | Зволле | 26 | 8 | 8 | 10 | 24 | 37 − 46 | −9 | |
| 11. | Блау-Вит | Амстердам | 26 | 6 | 11 | 9 | 23 | 38 − 46 | −8 | |
| 12. | Снек | Снек | 26 | 6 | 4 | 16 | 16 | 29 − 67 | −38 | |
| 13. | Ахиллес | Ассен | 27 | 5 | 2 | 20 | 12 | 27 − 68 | −41 | |
| 14. | Остерпаркерс | Гронинген | 27 | 3 | 4 | 20 | 10 | 28 − 88 | −60 | Понижение классом |
Матчи — Первый класс Б
Легенда
Выигрыш
Ничья
Поражение
Сентябрь
| 1 тур 2 сентября 1951 | Аякс | 3:2 (3:2) </span> | ДОС | Амстердам | |
| 14:00 (CET) | Дрэгер 9' ван Дейк 15'ван дер Вел 42' (пен.)
|
[resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:011140205:mpeg21:a0174 отчёт] | Темминг 20' ?' (пен.)
|
Стадион: Де Мер Зрителей: ? Судья: Лео Хорн | |
| 2 тур 9 сентября 1951 | Аякс | 6:1 (1:1) </span> | ВСВ | Амстердам | |
| 14:00 (CET) | Дитмейер 5' ван дер Вел ?' (пен.)Вестерс ван Дейк Дитмейер
|
[resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:010852647:mpeg21:a0113 отчёт] | де Граф 27'
|
Стадион: Де Мер Зрителей: ? Судья: Пит Хенеман | |
| 3 тур 16 сентября 1951 | Ахиллес | 1:1 (1:1) </span> | Аякс | Ассен | |
| Схют 20'
|
[resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:011140186:mpeg21:a0180 отчёт] | Вестерс 23'
|
Стадион: Городской Зрителей: 5000 Судья: Йоп Мартенс | ||
| 4 тур 23 сентября 1951 | Аякс | 4:0 (1:0) </span> | Снек | Амстердам | |
| 14:00 (CET) | Баккер 24' ван дер Вел Баккер 75'Вестерс
|
[resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:010613070:mpeg21:a0092 отчёт] | Стадион: Де Мер Зрителей: ? Судья: Т. ван дер Кёйл | ||
| 5 тур 30 сентября 1951 | Вагенинген | 1:2 (0:0) </span> | Аякс | Вагенинген | |
| Блейенберг
|
[resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:011140198:mpeg21:a0155 отчёт] | Баккер Бауэнс
|
Стадион: Де Вагенингсе Берг Зрителей: ? Судья: Г. де Бур | ||
Октябрь
| 6 тур 6 октября 1951 | Аякс | 2:0 (2:0) </span> | Остерпаркерс | Амстердам | |
| Вестерс 30' ван дер Вел ?' (пен.)
|
[resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:011140207:mpeg21:a0223 отчёт] | Стадион: Де Мер Зрителей: ? Судья: Й. Веркерк | |||
| 7 тур 14 октября 1951 | Блау-Вит | 4:0 (1:0) </span> | Аякс | Амстердам | |
| ван Дейк 38' Кукебаккер Тьепкема Кукебаккер
|
[resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:011140213:mpeg21:a0203 отчёт] | Стадион: Олимпийский Зрителей: 45 000 Судья: Й. Г. де Брёйн | |||
| 8 тур 21 октября 1951 | Аякс | 2:1 (1:1) </span> | Зволзе Бойз | Амстердам | |
| Бауэнс 3' Стандар 80'
|
[resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:010851197:mpeg21:a0132 отчёт] | ван дер Велден 30'
|
Стадион: Де Мер Зрителей: ? Судья: Пит Хенеман | ||
| 9 тур 28 октября 1951 | Бе Квик | 2:3 (1:2) </span> | Аякс | Гронинген | |
| 14:30 (CET) | Дёйт Розема
|
[resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:011140225:mpeg21:a0082 отчёт] | Баккер ван дер Вел Баккер
|
Стадион: Харенер Зрителей: 16 000 Судья: ? | |
Ноябрь
| 10 тур 4 ноября 1951 | Аякс | 2:2 (0:1) </span> | Витесс | Амстердам | |
| Баккер 70' ван Дейк 82'
|
[resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:010613106:mpeg21:a0094 отчёт] | Янсен 13' 81'
|
Стадион: Де Мер Зрителей: ? Судья: Кос ван Гелдер | ||
| 11 тур 18 ноября 1951 | Энсхеде | 1:2 (0:0) </span> | Аякс | Энсхеде | |
| Моддейонге
|
[resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:011140243:mpeg21:a0234 отчёт] | Вестерс де Грот
|
Стадион: Г.Й. ван Хекпарк Зрителей: ? Судья: Х. Роденбюрг | ||
Декабрь
| 12 тур 2 декабря 1951 | Аякс | 2:1 (1:1) </span> | РКХ | Амстердам | |
| де Грот 5'
|
[resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:010613130:mpeg21:a0101 отчёт] | де Ветте | Стадион: Де Мер Зрителей: ? Судья: Андрис ван Леуэн | ||
| 13 тур 16 декабря 1951 | ДОС | 0:1 (0:0) </span> | Аякс | Утрехт | |
| [resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:011140267:mpeg21:a0198 отчёт] | Михелс
|
Стадион: Городской Зрителей: ? Судья: Кос ван Гелдер | |||
| 14 тур 23 декабря 1951 | ВСВ | 1:6 (0:4) </span> | Аякс | Велсебрук | |
| ван дер Кёйл ?' (пен.)
|
[resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:010613148:mpeg21:a0110 отчёт] | Михелс Крист Михелс Бартелс Михелс
|
Стадион: Городской Зрителей: ? Судья: Й. Бигелар | ||
| 15 тур 30 декабря 1951 | Аякс | 7:0 (1:0) </span> | Леуварден | Амстердам | |
| 14:00 (CET) | ван Дейк де Грот Бартелс Михелс
|
[resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:010613152:mpeg21:a0255 отчёт] | Стадион: Де Мер Зрителей: ? Судья: Й. Веркерк | ||
Январь
| 16 тур 6 января 1952 | Аякс | 7:0 (1:0) </span> | Ахиллес | Амстердам | |
| ван Дейк 49' де Грот 52' ван Дейк Баккер ван Дейк
|
[resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:010679331:mpeg21:a0104 отчёт] | Стадион: Де Мер Зрителей: ? Судья: Х. Лар | |||
| 17 тур 13 января 1952 | Снек | 0:2 (0:1) </span> | Аякс | Снек | |
| [resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:010613163:mpeg21:a0095 отчёт] | Бартелс Михелс
|
Стадион: Городской Зрителей: ? Судья: П. П. Ромер | |||
| 18 тур 20 января 1952 | Аякс | 2:0 (0:0) </span> | Вагенинген | Амстердам | |
| ван Дейк Михелс
|
[resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:011201314:mpeg21:a0104 отчёт] | Стадион: Де Мер Зрителей: ? Судья: Карел ван дер Мер | |||
Февраль
| 19 тур 10 февраля 1952 | Остерпаркерс | 0:6 (0:2) </span> | Аякс | Гронинген | |
| [resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:011201332:mpeg21:a0107 отчёт] | Бауэнс 10' Баккер Крист Михелс де Грот
|
Стадион: Городской Зрителей: ? Судья: Й. Бигелар | |||
| 20 тур 17 февраля 1952 | Аякс | 2:1 (2:0) </span> | Блау-Вит | Амстердам | |
| де Грот
|
[resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:011201338:mpeg21:a0131 отчёт] | ван Дейк
|
Стадион: Олимпийский Зрителей: ? Судья: Клас Схиппер | ||
Март
| 21 тур 9 марта 1952 | Зволзе Бойз | 0:3 (0:3) </span> | Аякс | Зволле | |
| [resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:011201356:mpeg21:a0115 отчёт] | Бартелс Бауэнс Михелс
|
Стадион: Городской Зрителей: ? Судья: Клас Схиппер | |||
| 22 тур 16 марта 1952 | Аякс | 3:1 (0:0) </span> | Бе Квик | Амстердам | |
| де Грот ван дер Вел
|
[resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:011201362:mpeg21:a0121 отчёт] | Брюгтс
|
Стадион: Де Мер Зрителей: ? Судья: Дирк Нейс | ||
| 23 тур 23 марта 1952 | РКХ | 1:1 (1:0) </span> | Аякс | Хемстеде | |
| Бисбраук
|
[resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:011201368:mpeg21:a0108 отчёт] | Баккер
|
Стадион: ? Зрителей: ? Судья: ? | ||
Апрель
| 24 тур 20 апреля 1952 | Аякс | 1:2 (1:0) </span> | Энсхеде | Амстердам | |
| ван дер Вел
|
[resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:010368800:mpeg21:a0108 отчёт] | Алберс
|
Стадион: Де Мер Зрителей: ? Судья: Т. ван дер Кёйл | ||
| 25 тур 27 апреля 1952 | Витесс | 3:3 (2:3) </span> | Аякс | Арнем | |
| Хейн Янсен Вейанд ?' (пен.)
|
[resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:110585490:mpeg21:a0138 отчёт] | де Грот Михелс Баккер
|
Стадион: Ньив-Монникенхёйзе Зрителей: ? Судья: ? | ||
Май
| 26 тур 4 мая 1952 | Леуварден | 4:3 (0:1) </span> | Аякс | Леуварден | |
| Крамер Хукема ван дер Лей
|
[resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:010613256:mpeg21:a0073 отчёт] | Михелс Баккер ван дер Вел
|
Стадион: ? Зрителей: ? Судья: ? | ||
- Отчёты по матчам не сходятся с официальной статистикой: отсутствует один гол у ван Дейка, на один гол больше у де Грота.
Турнирная таблица — турнир чемпионов
| № | Команда | Город | И | В | П | Н | О | Голы | ± | Примечания |
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| 1. | Виллем II | Тилбург | 6 | 6 | 0 | 0 | 12 | 21 − 9 | +12 | Чемпион страны и победитель группы С |
| 2. | Гермес ДВС | Схидам | 6 | 3 | 1 | 2 | 7 | 10 − 10 | 0 | Победитель группы Д |
| 3. | Харлем | Харлем | 6 | 2 | 0 | 4 | 4 | 12 − 15 | −3 | Победитель группы А |
| 4. | Аякс | Амстердам | 6 | 0 | 1 | 5 | 1 | 8 − 17 | −9 | Победитель группы Б |
Матчи — турнир чемпионов
Легенда
Выигрыш
Ничья
Поражение
Май
| 1 тур 18 мая 1952 | Аякс | 1:2 (1:1) </span> | Гермес ДВС | Амстердам | |
| ван дер Вел 9'
|
[resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:010613268:mpeg21:a0109 отчёт] | Хейстер 26' ван Бёйтенен 72' (пен.)
|
Стадион: Олимпийский Зрителей: 40 000 Судья: А. П. Форманой | ||
| 2 тур 25 мая 1952 | Виллем II | 5:2 (4:1) </span> | Аякс | Тилбург | |
| де Йонг 18' ван Руссел 33' (пен.) ?' (пен.) Бекс
|
[resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:010613273:mpeg21:a0142 отчёт] | Бауэнс Михелс
|
Стадион: Городской Зрителей: ? Судья: Дирк Нейс | ||
Июнь
| 3 тур 2 июня 1952 | Харлем | 2:0 (0:0) </span> | Аякс | Харлем | |
| ван Ос 65' де Грут 68'
|
[resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:010613279:mpeg21:a0117 отчёт] | Стадион: Городской Зрителей: ? Судья: ? | |||
| 4 тур 7 июня 1952 | Аякс | 2:4 (0:3) </span> | Харлем | Амстердам | |
| Михелс ван дер Вел
|
[resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:010613283:mpeg21:a0117 отчёт] | Груневелд де Вогт
|
Стадион: Олимпийский Зрителей: 25 000 Судья: ? | ||
| 5 тур 15 июня 1952 | Аякс | 1:2 (1:0) </span> | Виллем II | Амстердам | |
| ван Дейк
|
[resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:010613289:mpeg21:a0104 отчёт] | де Брёйккере ван Руссел ?' (пен.)
|
Стадион: Олимпийский Зрителей: 20 000 Судья: Ян Бронкхорст | ||
| 6 тур 22 июня 1952 | Гермес ДВС | 2:2 (1:1) </span> | Аякс | Схидам | |
| Янсе ван ден Тёйн
|
[resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:110585536:mpeg21:a0129 отчёт] | ван дер Вел
|
Стадион: Городской Зрителей: ? Судья: ? | ||
Статистика
Статистика игроков
|
Бомбардиры
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Источники
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 Vermer, van Hoof, 1999, с. Soepel kampioen, en kansloos ten onder.
- ↑ [resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:010949167:mpeg21:a0136 Michels is het eens met Lille.] (нид.). Het Vrije Volk. Проверено 17 марта 2014.
- ↑ [resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:011140165:mpeg21:a0223 «Outsiders» geen kans in AROL-tournooi Ajax, Bl. Wit. HBS, VSV winnen.] (нид.). De Telegraaf. Проверено 17 марта 2014.
- ↑ [resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:011140171:mpeg21:a0206 Ajax zet AROL-beker voorgoed in prijzenkast.] (нид.). De Telegraaf. Проверено 17 марта 2014.
- ↑ [resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:010949164:mpeg21:a0093 Spaanse voetballer gedood bij autobotsing.] (нид.). Het Vrije Volk. Проверено 17 марта 2014.
- ↑ [resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:010613042:mpeg21:a0129 Spaanse voetballer bij auto-ongeluk gedood.] (нид.). Leeuwarder Courant. Проверено 17 марта 2014.
- ↑ [resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:011140205:mpeg21:a0174 Ajax tegen DOS met de hakken over de sloot.] (нид.). De Telegraaf. Проверено 17 марта 2014.
- ↑ [resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:011140213:mpeg21:a0203 Ajax onmachtig.] (нид.). De Telegraaf. Проверено 17 марта 2014.
- ↑ [resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:011140231:mpeg21:a0203 Snel open spel van Vitesse kost Ajax een punt (2:2).] (нид.). De Telegraaf. Проверено 17 марта 2014.
- ↑ [resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:010851208:mpeg21:a0104 Hoog tempo bij Ajax-Vitesse.] (нид.). De Waarheid. Проверено 17 марта 2014.
- ↑ [resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:010851208:mpeg21:a0029 Vrouwen onder de voet gelopen bij Ajax-stadion.] (нид.). De Waarheid. Проверено 17 марта 2014.
- ↑ [resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:011140243:mpeg21:a0238 Ajax klopt Enschedcse Boys.] (нид.). De Telegraaf. Проверено 17 марта 2014.
- ↑ [resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:011201362:mpeg21:a0109 Ajax behaalt 17de titel.] (нид.). De Tijd. Проверено 17 марта 2014.
- ↑ [resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:011201362:mpeg21:a0121 Ajax als van ouds bejubeld.] (нид.). De Tijd. Проверено 17 марта 2014.
- ↑ [resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:010368773:mpeg21:a0016 Ajax voor zeventiende maal kampioen!] (нид.). De Waarheid. Проверено 17 марта 2014.
- ↑ [resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:010368811:mpeg21:a0136 Dapper Leeuwarden won van Ajax na 3:0 achterstand.] (нид.). De Waarheid. Проверено 17 марта 2014.
- ↑ [resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:010691425:mpeg21:a0099 Leeuwarden sloeg Ajax.] (нид.). Heerenveense Koerier. Проверено 17 марта 2014.
- ↑ [resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:010613268:mpeg21:a0109 Strafschop gaf HDVS zege op Ajax: 2:1] (нид.). Leeuwarder Courant. Проверено 17 марта 2014.
- ↑ [resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:011201415:mpeg21:a0080 Bezoekende kampioensclubs winnen.] (нид.). De Tijd. Проверено 17 марта 2014.
- ↑ [resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:110585513:mpeg21:a0138 Matig Willem II-team snel op winst tegen Ajax: 5:2.] (нид.). De Telegraaf. Проверено 17 марта 2014.
- ↑ [resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:011201437:mpeg21:a0083 Willem II kan op de lauweren rusten.] (нид.). De Tijd. Проверено 17 марта 2014.
- ↑ [resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:011201426:mpeg21:a0102 Ajax in 3 minuten gevloerd.] (нид.). De Tijd. Проверено 17 марта 2014.
- ↑ [resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:011201431:mpeg21:a0086 Ajax heeft niets te vertellen.] (нид.). De Tijd. Проверено 17 марта 2014.
- ↑ [resolver.kb.nl/resolve?urn=ddd:110585536:mpeg21:a0129 Geen kampioensstemming bij HDVS-Ajax: 2:2] (нид.). De Telegraaf. Проверено 17 марта 2014.
- ↑ 1 2 [www.rsssf.com/tablesa/ajaxpasen25-52.html Easter Tournaments Ajax (Amsterdam) 1925—1952.] (англ.). RSSSF. Проверено 17 марта 2014.
- ↑ 1 2 [www.rsssf.com/tablesn/nedamahist.html Netherlands Final Tables 1950—1954.] (англ.). RSSSF. Проверено 17 марта 2014.
Напишите отзыв о статье "ФК «Аякс» Амстердам в сезоне 1951/1952"
Литература
- Evert Vermer, Marcelle van Hoof. Ajax 100 Jaar Jubileumboek 1900-2000. — Amsterdam: Luitingh-Sijthoff, 1999. — ISBN 90-245-3497-6.
Отрывок, характеризующий ФК «Аякс» Амстердам в сезоне 1951/1952
В третьем часу атаки французов прекратились. На всех лицах, приезжавших с поля сражения, и на тех, которые стояли вокруг него, Кутузов читал выражение напряженности, дошедшей до высшей степени. Кутузов был доволен успехом дня сверх ожидания. Но физические силы оставляли старика. Несколько раз голова его низко опускалась, как бы падая, и он задремывал. Ему подали обедать.Флигель адъютант Вольцоген, тот самый, который, проезжая мимо князя Андрея, говорил, что войну надо im Raum verlegon [перенести в пространство (нем.) ], и которого так ненавидел Багратион, во время обеда подъехал к Кутузову. Вольцоген приехал от Барклая с донесением о ходе дел на левом фланге. Благоразумный Барклай де Толли, видя толпы отбегающих раненых и расстроенные зады армии, взвесив все обстоятельства дела, решил, что сражение было проиграно, и с этим известием прислал к главнокомандующему своего любимца.
Кутузов с трудом жевал жареную курицу и сузившимися, повеселевшими глазами взглянул на Вольцогена.
Вольцоген, небрежно разминая ноги, с полупрезрительной улыбкой на губах, подошел к Кутузову, слегка дотронувшись до козырька рукою.
Вольцоген обращался с светлейшим с некоторой аффектированной небрежностью, имеющей целью показать, что он, как высокообразованный военный, предоставляет русским делать кумира из этого старого, бесполезного человека, а сам знает, с кем он имеет дело. «Der alte Herr (как называли Кутузова в своем кругу немцы) macht sich ganz bequem, [Старый господин покойно устроился (нем.) ] – подумал Вольцоген и, строго взглянув на тарелки, стоявшие перед Кутузовым, начал докладывать старому господину положение дел на левом фланге так, как приказал ему Барклай и как он сам его видел и понял.
– Все пункты нашей позиции в руках неприятеля и отбить нечем, потому что войск нет; они бегут, и нет возможности остановить их, – докладывал он.
Кутузов, остановившись жевать, удивленно, как будто не понимая того, что ему говорили, уставился на Вольцогена. Вольцоген, заметив волнение des alten Herrn, [старого господина (нем.) ] с улыбкой сказал:
– Я не считал себя вправе скрыть от вашей светлости того, что я видел… Войска в полном расстройстве…
– Вы видели? Вы видели?.. – нахмурившись, закричал Кутузов, быстро вставая и наступая на Вольцогена. – Как вы… как вы смеете!.. – делая угрожающие жесты трясущимися руками и захлебываясь, закричал он. – Как смоете вы, милостивый государь, говорить это мне. Вы ничего не знаете. Передайте от меня генералу Барклаю, что его сведения неверны и что настоящий ход сражения известен мне, главнокомандующему, лучше, чем ему.
Вольцоген хотел возразить что то, но Кутузов перебил его.
– Неприятель отбит на левом и поражен на правом фланге. Ежели вы плохо видели, милостивый государь, то не позволяйте себе говорить того, чего вы не знаете. Извольте ехать к генералу Барклаю и передать ему назавтра мое непременное намерение атаковать неприятеля, – строго сказал Кутузов. Все молчали, и слышно было одно тяжелое дыхание запыхавшегося старого генерала. – Отбиты везде, за что я благодарю бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской, – сказал Кутузов, крестясь; и вдруг всхлипнул от наступивших слез. Вольцоген, пожав плечами и скривив губы, молча отошел к стороне, удивляясь uber diese Eingenommenheit des alten Herrn. [на это самодурство старого господина. (нем.) ]
– Да, вот он, мой герой, – сказал Кутузов к полному красивому черноволосому генералу, который в это время входил на курган. Это был Раевский, проведший весь день на главном пункте Бородинского поля.
Раевский доносил, что войска твердо стоят на своих местах и что французы не смеют атаковать более. Выслушав его, Кутузов по французски сказал:
– Vous ne pensez donc pas comme lesautres que nous sommes obliges de nous retirer? [Вы, стало быть, не думаете, как другие, что мы должны отступить?]
– Au contraire, votre altesse, dans les affaires indecises c'est loujours le plus opiniatre qui reste victorieux, – отвечал Раевский, – et mon opinion… [Напротив, ваша светлость, в нерешительных делах остается победителем тот, кто упрямее, и мое мнение…]
– Кайсаров! – крикнул Кутузов своего адъютанта. – Садись пиши приказ на завтрашний день. А ты, – обратился он к другому, – поезжай по линии и объяви, что завтра мы атакуем.
Пока шел разговор с Раевским и диктовался приказ, Вольцоген вернулся от Барклая и доложил, что генерал Барклай де Толли желал бы иметь письменное подтверждение того приказа, который отдавал фельдмаршал.
Кутузов, не глядя на Вольцогена, приказал написать этот приказ, который, весьма основательно, для избежания личной ответственности, желал иметь бывший главнокомандующий.
И по неопределимой, таинственной связи, поддерживающей во всей армии одно и то же настроение, называемое духом армии и составляющее главный нерв войны, слова Кутузова, его приказ к сражению на завтрашний день, передались одновременно во все концы войска.
Далеко не самые слова, не самый приказ передавались в последней цепи этой связи. Даже ничего не было похожего в тех рассказах, которые передавали друг другу на разных концах армии, на то, что сказал Кутузов; но смысл его слов сообщился повсюду, потому что то, что сказал Кутузов, вытекало не из хитрых соображений, а из чувства, которое лежало в душе главнокомандующего, так же как и в душе каждого русского человека.
И узнав то, что назавтра мы атакуем неприятеля, из высших сфер армии услыхав подтверждение того, чему они хотели верить, измученные, колеблющиеся люди утешались и ободрялись.
Полк князя Андрея был в резервах, которые до второго часа стояли позади Семеновского в бездействии, под сильным огнем артиллерии. Во втором часу полк, потерявший уже более двухсот человек, был двинут вперед на стоптанное овсяное поле, на тот промежуток между Семеновским и курганной батареей, на котором в этот день были побиты тысячи людей и на который во втором часу дня был направлен усиленно сосредоточенный огонь из нескольких сот неприятельских орудий.
Не сходя с этого места и не выпустив ни одного заряда, полк потерял здесь еще третью часть своих людей. Спереди и в особенности с правой стороны, в нерасходившемся дыму, бубухали пушки и из таинственной области дыма, застилавшей всю местность впереди, не переставая, с шипящим быстрым свистом, вылетали ядра и медлительно свистевшие гранаты. Иногда, как бы давая отдых, проходило четверть часа, во время которых все ядра и гранаты перелетали, но иногда в продолжение минуты несколько человек вырывало из полка, и беспрестанно оттаскивали убитых и уносили раненых.
С каждым новым ударом все меньше и меньше случайностей жизни оставалось для тех, которые еще не были убиты. Полк стоял в батальонных колоннах на расстоянии трехсот шагов, но, несмотря на то, все люди полка находились под влиянием одного и того же настроения. Все люди полка одинаково были молчаливы и мрачны. Редко слышался между рядами говор, но говор этот замолкал всякий раз, как слышался попавший удар и крик: «Носилки!» Большую часть времени люди полка по приказанию начальства сидели на земле. Кто, сняв кивер, старательно распускал и опять собирал сборки; кто сухой глиной, распорошив ее в ладонях, начищал штык; кто разминал ремень и перетягивал пряжку перевязи; кто старательно расправлял и перегибал по новому подвертки и переобувался. Некоторые строили домики из калмыжек пашни или плели плетеночки из соломы жнивья. Все казались вполне погружены в эти занятия. Когда ранило и убивало людей, когда тянулись носилки, когда наши возвращались назад, когда виднелись сквозь дым большие массы неприятелей, никто не обращал никакого внимания на эти обстоятельства. Когда же вперед проезжала артиллерия, кавалерия, виднелись движения нашей пехоты, одобрительные замечания слышались со всех сторон. Но самое большое внимание заслуживали события совершенно посторонние, не имевшие никакого отношения к сражению. Как будто внимание этих нравственно измученных людей отдыхало на этих обычных, житейских событиях. Батарея артиллерии прошла пред фронтом полка. В одном из артиллерийских ящиков пристяжная заступила постромку. «Эй, пристяжную то!.. Выправь! Упадет… Эх, не видят!.. – по всему полку одинаково кричали из рядов. В другой раз общее внимание обратила небольшая коричневая собачонка с твердо поднятым хвостом, которая, бог знает откуда взявшись, озабоченной рысцой выбежала перед ряды и вдруг от близко ударившего ядра взвизгнула и, поджав хвост, бросилась в сторону. По всему полку раздалось гоготанье и взвизги. Но развлечения такого рода продолжались минуты, а люди уже более восьми часов стояли без еды и без дела под непроходящим ужасом смерти, и бледные и нахмуренные лица все более бледнели и хмурились.
Князь Андрей, точно так же как и все люди полка, нахмуренный и бледный, ходил взад и вперед по лугу подле овсяного поля от одной межи до другой, заложив назад руки и опустив голову. Делать и приказывать ему нечего было. Все делалось само собою. Убитых оттаскивали за фронт, раненых относили, ряды смыкались. Ежели отбегали солдаты, то они тотчас же поспешно возвращались. Сначала князь Андрей, считая своею обязанностью возбуждать мужество солдат и показывать им пример, прохаживался по рядам; но потом он убедился, что ему нечему и нечем учить их. Все силы его души, точно так же как и каждого солдата, были бессознательно направлены на то, чтобы удержаться только от созерцания ужаса того положения, в котором они были. Он ходил по лугу, волоча ноги, шаршавя траву и наблюдая пыль, которая покрывала его сапоги; то он шагал большими шагами, стараясь попадать в следы, оставленные косцами по лугу, то он, считая свои шаги, делал расчеты, сколько раз он должен пройти от межи до межи, чтобы сделать версту, то ошмурыгывал цветки полыни, растущие на меже, и растирал эти цветки в ладонях и принюхивался к душисто горькому, крепкому запаху. Изо всей вчерашней работы мысли не оставалось ничего. Он ни о чем не думал. Он прислушивался усталым слухом все к тем же звукам, различая свистенье полетов от гула выстрелов, посматривал на приглядевшиеся лица людей 1 го батальона и ждал. «Вот она… эта опять к нам! – думал он, прислушиваясь к приближавшемуся свисту чего то из закрытой области дыма. – Одна, другая! Еще! Попало… Он остановился и поглядел на ряды. „Нет, перенесло. А вот это попало“. И он опять принимался ходить, стараясь делать большие шаги, чтобы в шестнадцать шагов дойти до межи.
Свист и удар! В пяти шагах от него взрыло сухую землю и скрылось ядро. Невольный холод пробежал по его спине. Он опять поглядел на ряды. Вероятно, вырвало многих; большая толпа собралась у 2 го батальона.
– Господин адъютант, – прокричал он, – прикажите, чтобы не толпились. – Адъютант, исполнив приказание, подходил к князю Андрею. С другой стороны подъехал верхом командир батальона.
– Берегись! – послышался испуганный крик солдата, и, как свистящая на быстром полете, приседающая на землю птичка, в двух шагах от князя Андрея, подле лошади батальонного командира, негромко шлепнулась граната. Лошадь первая, не спрашивая того, хорошо или дурно было высказывать страх, фыркнула, взвилась, чуть не сронив майора, и отскакала в сторону. Ужас лошади сообщился людям.
– Ложись! – крикнул голос адъютанта, прилегшего к земле. Князь Андрей стоял в нерешительности. Граната, как волчок, дымясь, вертелась между ним и лежащим адъютантом, на краю пашни и луга, подле куста полыни.
«Неужели это смерть? – думал князь Андрей, совершенно новым, завистливым взглядом глядя на траву, на полынь и на струйку дыма, вьющуюся от вертящегося черного мячика. – Я не могу, я не хочу умереть, я люблю жизнь, люблю эту траву, землю, воздух… – Он думал это и вместе с тем помнил о том, что на него смотрят.
– Стыдно, господин офицер! – сказал он адъютанту. – Какой… – он не договорил. В одно и то же время послышался взрыв, свист осколков как бы разбитой рамы, душный запах пороха – и князь Андрей рванулся в сторону и, подняв кверху руку, упал на грудь.
Несколько офицеров подбежало к нему. С правой стороны живота расходилось по траве большое пятно крови.
Вызванные ополченцы с носилками остановились позади офицеров. Князь Андрей лежал на груди, опустившись лицом до травы, и, тяжело, всхрапывая, дышал.
– Ну что стали, подходи!
Мужики подошли и взяли его за плечи и ноги, но он жалобно застонал, и мужики, переглянувшись, опять отпустили его.
– Берись, клади, всё одно! – крикнул чей то голос. Его другой раз взяли за плечи и положили на носилки.
– Ах боже мой! Боже мой! Что ж это?.. Живот! Это конец! Ах боже мой! – слышались голоса между офицерами. – На волосок мимо уха прожужжала, – говорил адъютант. Мужики, приладивши носилки на плечах, поспешно тронулись по протоптанной ими дорожке к перевязочному пункту.
– В ногу идите… Э!.. мужичье! – крикнул офицер, за плечи останавливая неровно шедших и трясущих носилки мужиков.
– Подлаживай, что ль, Хведор, а Хведор, – говорил передний мужик.
– Вот так, важно, – радостно сказал задний, попав в ногу.
– Ваше сиятельство? А? Князь? – дрожащим голосом сказал подбежавший Тимохин, заглядывая в носилки.
Князь Андрей открыл глаза и посмотрел из за носилок, в которые глубоко ушла его голова, на того, кто говорил, и опять опустил веки.
Ополченцы принесли князя Андрея к лесу, где стояли фуры и где был перевязочный пункт. Перевязочный пункт состоял из трех раскинутых, с завороченными полами, палаток на краю березника. В березнике стояла фуры и лошади. Лошади в хребтугах ели овес, и воробьи слетали к ним и подбирали просыпанные зерна. Воронья, чуя кровь, нетерпеливо каркая, перелетали на березах. Вокруг палаток, больше чем на две десятины места, лежали, сидели, стояли окровавленные люди в различных одеждах. Вокруг раненых, с унылыми и внимательными лицами, стояли толпы солдат носильщиков, которых тщетно отгоняли от этого места распоряжавшиеся порядком офицеры. Не слушая офицеров, солдаты стояли, опираясь на носилки, и пристально, как будто пытаясь понять трудное значение зрелища, смотрели на то, что делалось перед ними. Из палаток слышались то громкие, злые вопли, то жалобные стенания. Изредка выбегали оттуда фельдшера за водой и указывали на тех, который надо было вносить. Раненые, ожидая у палатки своей очереди, хрипели, стонали, плакали, кричали, ругались, просили водки. Некоторые бредили. Князя Андрея, как полкового командира, шагая через неперевязанных раненых, пронесли ближе к одной из палаток и остановились, ожидая приказания. Князь Андрей открыл глаза и долго не мог понять того, что делалось вокруг него. Луг, полынь, пашня, черный крутящийся мячик и его страстный порыв любви к жизни вспомнились ему. В двух шагах от него, громко говоря и обращая на себя общее внимание, стоял, опершись на сук и с обвязанной головой, высокий, красивый, черноволосый унтер офицер. Он был ранен в голову и ногу пулями. Вокруг него, жадно слушая его речь, собралась толпа раненых и носильщиков.
– Мы его оттеда как долбанули, так все побросал, самого короля забрали! – блестя черными разгоряченными глазами и оглядываясь вокруг себя, кричал солдат. – Подойди только в тот самый раз лезервы, его б, братец ты мой, звания не осталось, потому верно тебе говорю…
Князь Андрей, так же как и все окружавшие рассказчика, блестящим взглядом смотрел на него и испытывал утешительное чувство. «Но разве не все равно теперь, – подумал он. – А что будет там и что такое было здесь? Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю».
Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.
– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.
Князь Андрей не мог удерживаться более и заплакал нежными, любовными слезами над людьми, над собой и над их и своими заблуждениями.
«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам – да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!»
Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
Не в один только этот день, объезжая поле сражения, уложенное мертвыми и изувеченными людьми (как он думал, по его воле), он, глядя на этих людей, считал, сколько приходится русских на одного француза, и, обманывая себя, находил причины радоваться, что на одного француза приходилось пять русских. Не в один только этот день он писал в письме в Париж, что le champ de bataille a ete superbe [поле сражения было великолепно], потому что на нем было пятьдесят тысяч трупов; но и на острове Св. Елены, в тиши уединения, где он говорил, что он намерен был посвятить свои досуги изложению великих дел, которые он сделал, он писал:
«La guerre de Russie eut du etre la plus populaire des temps modernes: c'etait celle du bon sens et des vrais interets, celle du repos et de la securite de tous; elle etait purement pacifique et conservatrice.
C'etait pour la grande cause, la fin des hasards elle commencement de la securite. Un nouvel horizon, de nouveaux travaux allaient se derouler, tout plein du bien etre et de la prosperite de tous. Le systeme europeen se trouvait fonde; il n'etait plus question que de l'organiser.
Satisfait sur ces grands points et tranquille partout, j'aurais eu aussi mon congres et ma sainte alliance. Ce sont des idees qu'on m'a volees. Dans cette reunion de grands souverains, nous eussions traites de nos interets en famille et compte de clerc a maitre avec les peuples.
L'Europe n'eut bientot fait de la sorte veritablement qu'un meme peuple, et chacun, en voyageant partout, se fut trouve toujours dans la patrie commune. Il eut demande toutes les rivieres navigables pour tous, la communaute des mers, et que les grandes armees permanentes fussent reduites desormais a la seule garde des souverains.
De retour en France, au sein de la patrie, grande, forte, magnifique, tranquille, glorieuse, j'eusse proclame ses limites immuables; toute guerre future, purement defensive; tout agrandissement nouveau antinational. J'eusse associe mon fils a l'Empire; ma dictature eut fini, et son regne constitutionnel eut commence…
Paris eut ete la capitale du monde, et les Francais l'envie des nations!..
Mes loisirs ensuite et mes vieux jours eussent ete consacres, en compagnie de l'imperatrice et durant l'apprentissage royal de mon fils, a visiter lentement et en vrai couple campagnard, avec nos propres chevaux, tous les recoins de l'Empire, recevant les plaintes, redressant les torts, semant de toutes parts et partout les monuments et les bienfaits.
Русская война должна бы была быть самая популярная в новейшие времена: это была война здравого смысла и настоящих выгод, война спокойствия и безопасности всех; она была чисто миролюбивая и консервативная.
Это было для великой цели, для конца случайностей и для начала спокойствия. Новый горизонт, новые труды открывались бы, полные благосостояния и благоденствия всех. Система европейская была бы основана, вопрос заключался бы уже только в ее учреждении.
Удовлетворенный в этих великих вопросах и везде спокойный, я бы тоже имел свой конгресс и свой священный союз. Это мысли, которые у меня украли. В этом собрании великих государей мы обсуживали бы наши интересы семейно и считались бы с народами, как писец с хозяином.
Европа действительно скоро составила бы таким образом один и тот же народ, и всякий, путешествуя где бы то ни было, находился бы всегда в общей родине.
Я бы выговорил, чтобы все реки были судоходны для всех, чтобы море было общее, чтобы постоянные, большие армии были уменьшены единственно до гвардии государей и т.д.
Возвратясь во Францию, на родину, великую, сильную, великолепную, спокойную, славную, я провозгласил бы границы ее неизменными; всякую будущую войну защитительной; всякое новое распространение – антинациональным; я присоединил бы своего сына к правлению империей; мое диктаторство кончилось бы, в началось бы его конституционное правление…
Париж был бы столицей мира и французы предметом зависти всех наций!..
Потом мои досуги и последние дни были бы посвящены, с помощью императрицы и во время царственного воспитывания моего сына, на то, чтобы мало помалу посещать, как настоящая деревенская чета, на собственных лошадях, все уголки государства, принимая жалобы, устраняя несправедливости, рассевая во все стороны и везде здания и благодеяния.]
Он, предназначенный провидением на печальную, несвободную роль палача народов, уверял себя, что цель его поступков была благо народов и что он мог руководить судьбами миллионов и путем власти делать благодеяния!
«Des 400000 hommes qui passerent la Vistule, – писал он дальше о русской войне, – la moitie etait Autrichiens, Prussiens, Saxons, Polonais, Bavarois, Wurtembergeois, Mecklembourgeois, Espagnols, Italiens, Napolitains. L'armee imperiale, proprement dite, etait pour un tiers composee de Hollandais, Belges, habitants des bords du Rhin, Piemontais, Suisses, Genevois, Toscans, Romains, habitants de la 32 e division militaire, Breme, Hambourg, etc.; elle comptait a peine 140000 hommes parlant francais. L'expedition do Russie couta moins de 50000 hommes a la France actuelle; l'armee russe dans la retraite de Wilna a Moscou, dans les differentes batailles, a perdu quatre fois plus que l'armee francaise; l'incendie de Moscou a coute la vie a 100000 Russes, morts de froid et de misere dans les bois; enfin dans sa marche de Moscou a l'Oder, l'armee russe fut aussi atteinte par, l'intemperie de la saison; elle ne comptait a son arrivee a Wilna que 50000 hommes, et a Kalisch moins de 18000».
[Из 400000 человек, которые перешли Вислу, половина была австрийцы, пруссаки, саксонцы, поляки, баварцы, виртембергцы, мекленбургцы, испанцы, итальянцы и неаполитанцы. Императорская армия, собственно сказать, была на треть составлена из голландцев, бельгийцев, жителей берегов Рейна, пьемонтцев, швейцарцев, женевцев, тосканцев, римлян, жителей 32 й военной дивизии, Бремена, Гамбурга и т.д.; в ней едва ли было 140000 человек, говорящих по французски. Русская экспедиция стоила собственно Франции менее 50000 человек; русская армия в отступлении из Вильны в Москву в различных сражениях потеряла в четыре раза более, чем французская армия; пожар Москвы стоил жизни 100000 русских, умерших от холода и нищеты в лесах; наконец во время своего перехода от Москвы к Одеру русская армия тоже пострадала от суровости времени года; по приходе в Вильну она состояла только из 50000 людей, а в Калише менее 18000.]
Он воображал себе, что по его воле произошла война с Россией, и ужас совершившегося не поражал его душу. Он смело принимал на себя всю ответственность события, и его помраченный ум видел оправдание в том, что в числе сотен тысяч погибших людей было меньше французов, чем гессенцев и баварцев.
Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
