Фабиан, Оскар
| Оскар Фабиан | |
 Oskar Fabian | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: |
Новы-Двур , Сокульского повята, Подляское воеводство, Великое княжество Литовское |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Страна: | |
| Научная сфера: | |
| Место работы: | |
Фабиан, Оскар (польск. Fabian, Oskar) (28 февраля 1846 в с. Новы-Двур Сокульского повята Подляское воеводство — 28 ноября 1899, Львов) — польский математик и физик.
Биография
С 1872 Приват-доцент математики и физики Львовского университета, с 1873 — экстраординарный профессор, а с 1881 ординарный профессор этого же университета. О. Фабиан был первым руководителем кафедры теоретической физики Львовского университета и деканом философского факультета университета. Кроме того, в 1876—1881 гг. — преподаватель физики Львовской политехники.
Избирался президентом Польского общества естествоиспытателей им. Коперника в 1882—1883. Был членом Германской академии естествоиспытателей «Леопольдина» в Галле .
Опубликовал ряд работ по физике, математике, механике и метрологии, в том числе о проблемах метрологии Татр, а также астрономии и экологии. Наиболее весомые его работы по вопросам преломления световой волны, гравитации и радиационного состояния материи.
Умер во Львове.
Напишите отзыв о статье "Фабиан, Оскар"
Ссылки
- [przyrbwn.icm.edu.pl/APP/PDF/116/a116z201.pdf A. Rovenchak. Oskar Fabian, the First Head of the Department for Theoretical Physics at the University of Lviv.]
Отрывок, характеризующий Фабиан, Оскар
Камердинер махнул рукой.– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.
Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
