Фабрика Ломбе

Шёлковая фабрика, Фабрика Ломбе (англ. Lombe’s Mill) — первая фабрика по производству шёлка и южная точка включённого в 2001 году во Всемирное наследие ЮНЕСКО в Великобритании комплекса фабрик в долине реки Дервент. Фабрика строилась в 1702 и 1717 годы после возвращения из Пьемонта Джона Ломбе (John Lombe) с шелкопрядными машинами filatoio и torcitoio; архитектор — Джордж Сороколд. Традиционно для производства шёлка использовались прялки, и машины должны были составить серьёзную конкуренцию; однако, для них требовалось большое количество энергии.

Джон Ломбе умер в 1722 году при загадочных обстоятельствах, и, как полагали, был отравлен итальянским убийцей в наказание за воровство их коммерческой тайны. Его единокровный брат, Томас Ломбе, умер 2 июня 1739 года, оставив своё имение вдове и двум их дочерям.

В 1739 году фабрика была передана в лизинг Ричарду Уилсону (Richard Wilson). Уилсон управлял фабрикой совместно с лондонскими купцами Уильямом и Сэмюэлем Ллойдами и Томасом Беннетом в качестве наемного менеджера в доле.

Шёлковый комбинат был одной из туристических достопримечательностей Дерби; его посетил Босуэлл в сентябре 1777 года. Не все посетители были впечатлены условиями работы. Торрингтон прокомментировал их так: «жара, воняет и шумно», в то время как Фэрхолт в 1835 году был потрясен болезненным присутствием детей из бедных семей. Уильям Хаттон (William Hutton), бывший работником фабрики, позднее вспоминал об избиениях и низкой заработной плате: работа останавливалась только в засуху, экстремальные морозы и при перебоях с поставками сырья, хотя во время гонок в Дерби в августе 1748 года и во время выборов делались неофициальные выходные дни.

Ноябрь 1833 года начался с промышленных беспорядков в Дерби, которые привели к образованию Великого Национального профсоюза (Grand National Trades Union) в феврале 1834 года. Фабрика не находилась в центре этих событий, хотя относилась к работодателям, договорившихся не принимать рабочих, являвшихся членами профсоюза. В середине 1834 года владелец фабрики сообщил, что у него работают две трети машин, и ряд бывших работников просит о принятии на работу вновь. Согласно The Derby Mercury, ряд активистов не мог найти себе работу в Дерби.

Семья Тейлоров владела фабрикой до банкротства в 1865 году, когда им пришлось распродавать оборудование. The Derby Mercury рекламирует продажи ряда других шёлковых фабрик, что говорит о спаде отрасли в целом.

Производство шёлка было прекращено в 1908 году, когда новый владелец, FW Hampshire и Co, решил выпускать липкие ловушки на мух и лекарства от кашля. 5 декабря 1910 года на фабрике произошел пожар, после которого восточная сторона здания упала в реку. Здание было отстроено, но уже трёхэтажным вместо прежних пяти этажей. Пожар на шёлковой фабрике Дерби 1910 года запечатлён на картине акварелиста Альфреда Джона Кина.

В 1920 годах здание использовалось Electricity Authority; в нём были открыты магазины, мастерские и столовая. Между фабрикой и дорогой располагалась электростанция, и о существовании фабрики практически забыли, пока в 1970 году электростанция не была разрушена.

Музей

Музей в здании бывшей фабрики был открыт 29 ноября 1974 года.

3 апреля 2011 года Музей индустрии Дерби (музей промышленности и истории Дерби), расположенный ныне в здании бывшей фабрики, был закрыт Городским советом Дерби, чтобы высвободить деньги на реконструкцию ряда других музеев. Какой-либо даты открытия музея вновь в ближайшие два года в отчёте, объясняющем причины закрытия, объявлено не было. Однако отмечено, что открытие состоится так скоро, как это будет возможно, учитывая роль музея и его «положительное влияние на будущее города».

Примечания

• Calladine, Anthony (1993). «Lombe's Mill: An Exercise in reconstruction». Industrial Archaeology Review (Maney Publishing) XVI (1). ISSN [worldcat.org/issn/0309-0728 0309-0728].
• Darley Gillian. Factory (Objekt). — London: Reaktion Books, 2003. — ISBN 1-86189-155-5.
• Rayner Hollins. [openlibrary.org/books/OL7174062M/Silk_throwing_and_waste_silk_spinning Silk throwing and waste silk spinning]. — Scott, Greenwood, Van Nostrand, 1903.
• Warner Frank. 18 // [www.archive.org/stream/cu31924030128825#page/n251/mode/2up The silk industry of the United Kingdom. Its origin and development.]. — London: Dranes. — P. 198-.

Отрывок, характеризующий Фабрика Ломбе

Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.