Фадеечев, Николай Борисович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Николай Фадеечев

В балете "Лебединое озеро" (1956)
Имя при рождении:

Николай Борисович Фадеечев

Дата рождения:

27 января 1933(1933-01-27) (91 год)

Место рождения:

Москва, СССР

Профессия:

артист балета, балетный педагог

Гражданство:

СССР СССРРоссия Россия

Театр:

Большой театр

Награды:
IMDb:

ID 1089672

Никола́й Бори́сович Фаде́ечев (р. 1933) — советский российский артист балета, педагог. Народный артист СССР (1976), лауреат Премии имени Вацлава Нижинского Парижской академии танца (1958)[1].





Биография

Окончил Московское хореографическое училище в 1952 году по классу Александра Руденко. На выпускном спектакле вместе с Мариной Кондратьевой исполнил главные партии в балете «Щелкунчик».

Был принят в Большой театр, где быстро начал получать сольные и ведущие партии. Как вспоминает Марина Кондратьева: «Весь творческий путь Коли прошёл на моих глазах. Конечно, мы начинали с кордебалета. Но Коля быстро выделился благодаря своим уникальным данным, таланту и работоспособности… Партнёра более удобного трудно себе представить. Он прекрасно „держал“, иногда даже не руками, а одним пальцем. И никогда не надо было волноваться за пируэты или обводки. Николай всегда выигрышно представлял балерину, оттеняя её своим исключительным благородством».[2]

Благодаря хорошим природным данным, прекрасной школе, врожденной деликатности и чуткости в дуэтном танце, оказался незаменимым партнёром для всех ведущих балерин своего времени. В разные годы он танцевал с Г. С. Улановой, М. М. Плисецкой, Р. С. Стручковой, Н. В. Тимофеевой, М. В. Кондратьевой, С. Д. Адырхаевой, Н. И. Бессмертновой, Е. С. Максимовой, Л. И. Семенякой.

В 1956 году был участником первых гастролей Большого театра в Лондоне, где дебютировал в балете «Жизель» с Галиной Улановой. Английские рецензенты назвали Фадеечева самым «аристократичным коммунистом».[3]

В 1971 году Фадеечев вместе с Майей Плисецкой стали первыми советскими приглашёнными солистами Опера де Пари, где исполнили главные партии в балете «Лебединое озеро». По отзывам Майи Плисецкой: «Танец Николая Фадеечева отличается редким чувством стиля. Здесь сказывается такое драгоценное качество этого артиста, как умение видеть себя со стороны, до конца продумывать всю линию своего сценического поведения, вплоть до мельчайших деталей, ракурсов, той или иной позы».[4]

Оставил сцену в 1977 году и стал педагогом-репетитором Большого театра. Под его руководством занимались и репетировали ведущие солисты и премьеры Большого Балета: Алексей Фадеечев, Сергей Филин, Андрей Уваров, Николай Цискаридзе, Руслан Скворцов. С 2009 года является педагогом-репетитором Артёма Овчаренко.

По словам Николая Цискаридзе: «Он стал одним из тех самых важных в моей жизни людей, кто воспитал меня в театре, сделал из мальчика артиста. Фадеечев не позволяет мне „вариться в собственном соку“, заставляет думать и развиваться».[2]

В 19931997 годах также работал педагогом-репетитором труппы «Академия Ренессанс балет».

Семья

Репертуар (основные партии)

Фильмография

Награды и достижения

О Николае Фадеечеве

«Танец артиста лишён малейшей напыщенности и напряжения — кажется, что артисту привольно и просто жить в сфере танца. Лёгкость, непринуждённость, особая певучесть движений делают его властелином воздушной техники.
Фадеечев принадлежит к редкому типу „воздушных“ танцовщиков. Лёгкость как бы замедленного в воздухе прыжка, „бесшумность“ приземлений создают впечатление, что он может свободно и безмятежно парить в воздухе. Не только прыжок, но и все туры, пируэты, шенэ кажутся у него мягкими, он не форсирует, не подчёркивает технические эффекты и трудности.»

— Борис Львов-Анохин[5]

«Николай Фадеечев — замечательный танцовщик, великолепный партнёр. Красота, благородство каждого его жеста, всей сценической манеры стали образцом для нашего поколения. Когда Фадеечев выходил на сцену, с первого шага ощущалось, что это — настоящий принц! До сих пор помню, как в „Лебедином озере“ весь зал смотрел вовсе не на танцующие на переднем плане пары: все смотрели на Зигфрида — Николая Фадеечева, который сидел в глубине сцены и всего лишь неторопливо, пальчик за пальчиком, безумно элегантно снимал перчатки! Недаром во время гастролей Большого театра в Англии в 1956 году рецензии на его выступления выходили под заголовками: „Самый аристократичный коммунист“!
У Коли были необыкновенные руки — в его руках я всегда чувствовала себя очень спокойно, уверенно: с ним танцуешь — всё равно что на диване лежишь — можно ничего не делать, до того удобно! Но главное — с таким партнёром всегда получалось общение на сцене, он „говорил“ с тобой танцем.
Танцевала я с Фадеечевым совсем немного; сейчас, когда работаю в Большом театре балетмейстером-репетитором, мы встречаемся даже чаще. Иногда мы проводим совместные репетиции наших учеников и я наблюдаю, как спокойно, доброжелательно Николай Борисович указывает им на шероховатости исполнения, как он находит удивительно точные образы, поясняя актёрскую задачу, как передаёт молодым традиции истинного партнёрства. Его знаменитый аристократизм, благородство манеры сохранились до сих пор: Фадеечев никогда не повышает голоса, никогда не кричит, на спорит. Он только говорит: „Знаешь, то, что ты сделал, совсем не элегантно, не надо так…“ Сейчас фигура у Коли довольно сильно изменилась (всегда любил покушать и не отказывал себе в этом), на репетициях он двигается мало, больше сидит и встаёт редко. Но иногда Фадеечев (если после долгих словесных пояснений танцовщик всё равно никак не понимает, что от него требуется) нехотя поднимается со стула, бежит по залу — тогда я вдруг вижу, как этот очень полный человек просто летит, летит как воздушный шар, почти не касаясь пола, и каждый жест его всё так же исполнен непередаваемого изящества… А потом Николай Борисович спокойно спрашивает своего молодого ученика: „Ну и что же тебе непонятно?“… Он оказался блестящим педагогом!»

— Екатерина Максимова[6]

«Николай Борисович помогает мне найти какие-то свои, особенные краски, предлагая новый актёрский взгляд на привычные формы, ситуации. Он, словно художник, рисует меня, и я не в силах противиться его волшебной кисти. Фадеечев говорит, что и сам всегда находился в поиске, любил что-то изменить, пробовать новое. Это даёт огромный результат, и на мой взгляд, обогащает партию.
Когда он сам что-то показывает в зале, поражаешся, как тонко чувствует он музыку, как гармоничны его движения. Это же ощущение возникает, когда смотришь записи Фадеечева — танцуя, он словно пропевал свою партию на сцене. осхищает его необыкновенная лёгкость — в движениях, в прыжках, в дуэтах. И тогда думаешь: выйду на сцену и сделаю всё так же легко, а выходишь и не можешь понять, как это у него получалось…»

— Сергей Филин[7]

Библиография

  • Гришина Е. [www.ozon.ru/context/detail/id/2300631/ Николай Фадеечев]. — М.: Искусство, 1990. — 288 с. — (Солисты балета). — 25 000 экз. — ISBN 5-210-00339-6.
  • Габович М. Николай Фадеечев // Театр.—1958.—№ 10
  • Львов-Анохин Б. Мужественный лиризм // Театральная жизнь.—1965.—№ 2
  • Львов-Анохин Б. Николай Фадеечев, в сборнике: Наш Большой театр, М., 1976
  • Киселев В. Николай Фадеечев // Советская музыка.—1977.—№ 11
  • Гришина Е. Жизнь, отданная балету // Театральная жизнь.—1983.—№ 2
  • Дешкова И. В мире чистых надежд и устремлений // Советский балет.—1983.—№ 6
  • Николай Фадеечев. Истинный художник // Балет.—2005.—№ 2

Напишите отзыв о статье "Фадеечев, Николай Борисович"

Примечания

  1. [www.pro-ballet.ru/html/f/fadee4ev.html Фадеечев, Николай Борисович] // Русский балет: Энциклопедия. — М.: Большая российская энциклопедия, Согласие, 1997.
  2. 1 2 Из статьи в буклете Большого театра к 70-летнему юбилею Н. Б. Фадеечева, 2003
  3. [www.bolshoi.ru/ru/theatre/people/detail.php?act26=info&id26=434/ Николай Борисович Фадеечев на официальном сайте Большого театра]
  4. Из статьи в журнале «Музыкальная жизнь», 1965, № 6
  5. Львов-Анохин Б. Мужественный лиризм // Театральная жизнь. — 1965. — № 2.
  6. Максимова Е. С. Партнёры первых лет // Мадам "нет". — М.: АСТ-Пресс, 2004. — С. 85-86. — ISBN 5-462-00061-8.
  7. Филин С. Из статьи в буклете Большого театра к 70-летнему юбилею Н. Б. Фадеечева. — 2003.

Ссылки

  • [www.tvkultura.ru/news.html?id=203798&cid=104 Документальный фильм «Николай Фадеечев» на телеканале «Культура»]
  • [www.answers.com/topic/nikolai-fadeyechev Николай Фадеечев в Oxford Dictionary of Dance]
  • [gallery-mt.narod.ru/pages-b/fadeechev.html Фотогалерея Николая Фадеечева на сайте «Мастера музыкального театра»]

Отрывок, характеризующий Фадеечев, Николай Борисович

Господи боже наш, в него же веруем и на него же уповаем, не посрами нас от чаяния милости твоея и сотвори знамение во благо, яко да видят ненавидящий нас и православную веру нашу, и посрамятся и погибнут; и да уведят все страны, яко имя тебе господь, и мы людие твои. Яви нам, господи, ныне милость твою и спасение твое даждь нам; возвесели сердце рабов твоих о милости твоей; порази враги наши, и сокруши их под ноги верных твоих вскоре. Ты бо еси заступление, помощь и победа уповающим на тя, и тебе славу воссылаем, отцу и сыну и святому духу и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь».
В том состоянии раскрытости душевной, в котором находилась Наташа, эта молитва сильно подействовала на нее. Она слушала каждое слово о победе Моисея на Амалика, и Гедеона на Мадиама, и Давида на Голиафа, и о разорении Иерусалима твоего и просила бога с той нежностью и размягченностью, которою было переполнено ее сердце; но не понимала хорошенько, о чем она просила бога в этой молитве. Она всей душой участвовала в прошении о духе правом, об укреплении сердца верою, надеждою и о воодушевлении их любовью. Но она не могла молиться о попрании под ноги врагов своих, когда она за несколько минут перед этим только желала иметь их больше, чтобы любить их, молиться за них. Но она тоже не могла сомневаться в правоте читаемой колено преклонной молитвы. Она ощущала в душе своей благоговейный и трепетный ужас перед наказанием, постигшим людей за их грехи, и в особенности за свои грехи, и просила бога о том, чтобы он простил их всех и ее и дал бы им всем и ей спокойствия и счастия в жизни. И ей казалось, что бог слышит ее молитву.


С того дня, как Пьер, уезжая от Ростовых и вспоминая благодарный взгляд Наташи, смотрел на комету, стоявшую на небе, и почувствовал, что для него открылось что то новое, – вечно мучивший его вопрос о тщете и безумности всего земного перестал представляться ему. Этот страшный вопрос: зачем? к чему? – который прежде представлялся ему в середине всякого занятия, теперь заменился для него не другим вопросом и не ответом на прежний вопрос, а представлением ее. Слышал ли он, и сам ли вел ничтожные разговоры, читал ли он, или узнавал про подлость и бессмысленность людскую, он не ужасался, как прежде; не спрашивал себя, из чего хлопочут люди, когда все так кратко и неизвестно, но вспоминал ее в том виде, в котором он видел ее в последний раз, и все сомнения его исчезали, не потому, что она отвечала на вопросы, которые представлялись ему, но потому, что представление о ней переносило его мгновенно в другую, светлую область душевной деятельности, в которой не могло быть правого или виноватого, в область красоты и любви, для которой стоило жить. Какая бы мерзость житейская ни представлялась ему, он говорил себе:
«Ну и пускай такой то обокрал государство и царя, а государство и царь воздают ему почести; а она вчера улыбнулась мне и просила приехать, и я люблю ее, и никто никогда не узнает этого», – думал он.
Пьер все так же ездил в общество, так же много пил и вел ту же праздную и рассеянную жизнь, потому что, кроме тех часов, которые он проводил у Ростовых, надо было проводить и остальное время, и привычки и знакомства, сделанные им в Москве, непреодолимо влекли его к той жизни, которая захватила его. Но в последнее время, когда с театра войны приходили все более и более тревожные слухи и когда здоровье Наташи стало поправляться и она перестала возбуждать в нем прежнее чувство бережливой жалости, им стало овладевать более и более непонятное для него беспокойство. Он чувствовал, что то положение, в котором он находился, не могло продолжаться долго, что наступает катастрофа, долженствующая изменить всю его жизнь, и с нетерпением отыскивал во всем признаки этой приближающейся катастрофы. Пьеру было открыто одним из братьев масонов следующее, выведенное из Апокалипсиса Иоанна Богослова, пророчество относительно Наполеона.
В Апокалипсисе, главе тринадцатой, стихе восемнадцатом сказано: «Зде мудрость есть; иже имать ум да почтет число зверино: число бо человеческо есть и число его шестьсот шестьдесят шесть».
И той же главы в стихе пятом: «И даны быта ему уста глаголюща велика и хульна; и дана бысть ему область творити месяц четыре – десять два».
Французские буквы, подобно еврейскому число изображению, по которому первыми десятью буквами означаются единицы, а прочими десятки, имеют следующее значение:
a b c d e f g h i k.. l..m..n..o..p..q..r..s..t.. u…v w.. x.. y.. z
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 20 30 40 50 60 70 80 90 100 110 120 130 140 150 160
Написав по этой азбуке цифрами слова L'empereur Napoleon [император Наполеон], выходит, что сумма этих чисел равна 666 ти и что поэтому Наполеон есть тот зверь, о котором предсказано в Апокалипсисе. Кроме того, написав по этой же азбуке слова quarante deux [сорок два], то есть предел, который был положен зверю глаголати велика и хульна, сумма этих чисел, изображающих quarante deux, опять равна 666 ти, из чего выходит, что предел власти Наполеона наступил в 1812 м году, в котором французскому императору минуло 42 года. Предсказание это очень поразило Пьера, и он часто задавал себе вопрос о том, что именно положит предел власти зверя, то есть Наполеона, и, на основании тех же изображений слов цифрами и вычислениями, старался найти ответ на занимавший его вопрос. Пьер написал в ответе на этот вопрос: L'empereur Alexandre? La nation Russe? [Император Александр? Русский народ?] Он счел буквы, но сумма цифр выходила гораздо больше или меньше 666 ти. Один раз, занимаясь этими вычислениями, он написал свое имя – Comte Pierre Besouhoff; сумма цифр тоже далеко не вышла. Он, изменив орфографию, поставив z вместо s, прибавил de, прибавил article le и все не получал желаемого результата. Тогда ему пришло в голову, что ежели бы ответ на искомый вопрос и заключался в его имени, то в ответе непременно была бы названа его национальность. Он написал Le Russe Besuhoff и, сочтя цифры, получил 671. Только 5 было лишних; 5 означает «е», то самое «е», которое было откинуто в article перед словом L'empereur. Откинув точно так же, хотя и неправильно, «е», Пьер получил искомый ответ; L'Russe Besuhof, равное 666 ти. Открытие это взволновало его. Как, какой связью был он соединен с тем великим событием, которое было предсказано в Апокалипсисе, он не знал; но он ни на минуту не усумнился в этой связи. Его любовь к Ростовой, антихрист, нашествие Наполеона, комета, 666, l'empereur Napoleon и l'Russe Besuhof – все это вместе должно было созреть, разразиться и вывести его из того заколдованного, ничтожного мира московских привычек, в которых, он чувствовал себя плененным, и привести его к великому подвигу и великому счастию.
Пьер накануне того воскресенья, в которое читали молитву, обещал Ростовым привезти им от графа Растопчина, с которым он был хорошо знаком, и воззвание к России, и последние известия из армии. Поутру, заехав к графу Растопчину, Пьер у него застал только что приехавшего курьера из армии.
Курьер был один из знакомых Пьеру московских бальных танцоров.
– Ради бога, не можете ли вы меня облегчить? – сказал курьер, – у меня полна сумка писем к родителям.
В числе этих писем было письмо от Николая Ростова к отцу. Пьер взял это письмо. Кроме того, граф Растопчин дал Пьеру воззвание государя к Москве, только что отпечатанное, последние приказы по армии и свою последнюю афишу. Просмотрев приказы по армии, Пьер нашел в одном из них между известиями о раненых, убитых и награжденных имя Николая Ростова, награжденного Георгием 4 й степени за оказанную храбрость в Островненском деле, и в том же приказе назначение князя Андрея Болконского командиром егерского полка. Хотя ему и не хотелось напоминать Ростовым о Болконском, но Пьер не мог воздержаться от желания порадовать их известием о награждении сына и, оставив у себя воззвание, афишу и другие приказы, с тем чтобы самому привезти их к обеду, послал печатный приказ и письмо к Ростовым.
Разговор с графом Растопчиным, его тон озабоченности и поспешности, встреча с курьером, беззаботно рассказывавшим о том, как дурно идут дела в армии, слухи о найденных в Москве шпионах, о бумаге, ходящей по Москве, в которой сказано, что Наполеон до осени обещает быть в обеих русских столицах, разговор об ожидаемом назавтра приезде государя – все это с новой силой возбуждало в Пьере то чувство волнения и ожидания, которое не оставляло его со времени появления кометы и в особенности с начала войны.
Пьеру давно уже приходила мысль поступить в военную службу, и он бы исполнил ее, ежели бы не мешала ему, во первых, принадлежность его к тому масонскому обществу, с которым он был связан клятвой и которое проповедывало вечный мир и уничтожение войны, и, во вторых, то, что ему, глядя на большое количество москвичей, надевших мундиры и проповедывающих патриотизм, было почему то совестно предпринять такой шаг. Главная же причина, по которой он не приводил в исполнение своего намерения поступить в военную службу, состояла в том неясном представлении, что он l'Russe Besuhof, имеющий значение звериного числа 666, что его участие в великом деле положения предела власти зверю, глаголящему велика и хульна, определено предвечно и что поэтому ему не должно предпринимать ничего и ждать того, что должно совершиться.


У Ростовых, как и всегда по воскресениям, обедал кое кто из близких знакомых.
Пьер приехал раньше, чтобы застать их одних.
Пьер за этот год так потолстел, что он был бы уродлив, ежели бы он не был так велик ростом, крупен членами и не был так силен, что, очевидно, легко носил свою толщину.
Он, пыхтя и что то бормоча про себя, вошел на лестницу. Кучер его уже не спрашивал, дожидаться ли. Он знал, что когда граф у Ростовых, то до двенадцатого часу. Лакеи Ростовых радостно бросились снимать с него плащ и принимать палку и шляпу. Пьер, по привычке клубной, и палку и шляпу оставлял в передней.
Первое лицо, которое он увидал у Ростовых, была Наташа. Еще прежде, чем он увидал ее, он, снимая плащ в передней, услыхал ее. Она пела солфеджи в зале. Он внал, что она не пела со времени своей болезни, и потому звук ее голоса удивил и обрадовал его. Он тихо отворил дверь и увидал Наташу в ее лиловом платье, в котором она была у обедни, прохаживающуюся по комнате и поющую. Она шла задом к нему, когда он отворил дверь, но когда она круто повернулась и увидала его толстое, удивленное лицо, она покраснела и быстро подошла к нему.
– Я хочу попробовать опять петь, – сказала она. – Все таки это занятие, – прибавила она, как будто извиняясь.
– И прекрасно.
– Как я рада, что вы приехали! Я нынче так счастлива! – сказала она с тем прежним оживлением, которого уже давно не видел в ней Пьер. – Вы знаете, Nicolas получил Георгиевский крест. Я так горда за него.
– Как же, я прислал приказ. Ну, я вам не хочу мешать, – прибавил он и хотел пройти в гостиную.
Наташа остановила его.
– Граф, что это, дурно, что я пою? – сказала она, покраснев, но, не спуская глаз, вопросительно глядя на Пьера.
– Нет… Отчего же? Напротив… Но отчего вы меня спрашиваете?
– Я сама не знаю, – быстро отвечала Наташа, – но я ничего бы не хотела сделать, что бы вам не нравилось. Я вам верю во всем. Вы не знаете, как вы для меля важны и как вы много для меня сделали!.. – Она говорила быстро и не замечая того, как Пьер покраснел при этих словах. – Я видела в том же приказе он, Болконский (быстро, шепотом проговорила она это слово), он в России и опять служит. Как вы думаете, – сказала она быстро, видимо, торопясь говорить, потому что она боялась за свои силы, – простит он меня когда нибудь? Не будет он иметь против меня злого чувства? Как вы думаете? Как вы думаете?
– Я думаю… – сказал Пьер. – Ему нечего прощать… Ежели бы я был на его месте… – По связи воспоминаний, Пьер мгновенно перенесся воображением к тому времени, когда он, утешая ее, сказал ей, что ежели бы он был не он, а лучший человек в мире и свободен, то он на коленях просил бы ее руки, и то же чувство жалости, нежности, любви охватило его, и те же слова были у него на устах. Но она не дала ему времени сказать их.
– Да вы – вы, – сказала она, с восторгом произнося это слово вы, – другое дело. Добрее, великодушнее, лучше вас я не знаю человека, и не может быть. Ежели бы вас не было тогда, да и теперь, я не знаю, что бы было со мною, потому что… – Слезы вдруг полились ей в глаза; она повернулась, подняла ноты к глазам, запела и пошла опять ходить по зале.