Фаду

Фаду
Направление:	португальская музыка
Место и время возникновения:	середина XIX века, Лиссабон
Годы расцвета:	первая половина XX века

Фаду (порт. fado) — португальский музыкальный и танцевальный жанр. Буквально слово «фаду» означает «фатум», «судьба», доминантной эмоцией в произведениях является принятие горькой судьбы. Основные разновидности — лиссабонское и коимбрское фаду.

История

История фаду вызывает споры. Согласно наиболее распространённой версии, фаду появился в Лиссабоне во второй четверти XIX века в квартале Алфама, населённом детьми от смешанных браков португальцев с жителями Африки (преимущественно Анголы и Мозамбика) и Бразилии после периода колониальной экспансии Португалии. Сильное влияние на становление фаду оказали танцы фофа (порт. fofa), распространённый в Португалии и Бразилии, бразильский лунду (порт. lundu), возникший в Африке, и фанданго. Другой источник жанра — португальская литература и поэзия, в особенности катрен и модинья. Изначально словом фаду называли бразильский танец под пятиструнную гитару, однако современный фаду испытал влияние вышеперечисленных жанров, а пятиструнная гитара была вытеснена португальской гитарой.

В развитии фаду выделяют четыре периода:

• 1830—1868 — «спонтанный»: фаду развивается в маргинализированных слоях, появляется первая знаменитая исполнительница — Мария Севера;
• 1869—1890 — «аристократический» — жанр становится популярным у высших слоёв;
• 1890—1920 — диверсификация и распространение;
• с 1930 — фаду из фольклорной музыки превратился в профессиональный жанр.

Развитие фаду в XX веке происходило в том числе и в тоталитарный период, именующийся «Новым государством», в этот период цензура правила тексты песен, а исполнителям приходилось обращаться за разрешениями на пение. Несмотря на это, в данный период работали такие выдающиеся исполнители, как Амалия Родригиш, Алфреду Марсенейру, Армандинью и Мартинью д’Ассунсан (порт. Martinho d'Assunção).

После падения режима Салазара и революции популярность жанра некоторое время переживала спад, однако впоследствии фаду снова набрал популярность.

27 ноября 2011 года ЮНЕСКО внесло фаду в список нематериального культурного наследия человечества.

Исполнение

Фаду исполняется сольно, мужчиной или женщиной, под аккомпанемент португальской или классической гитары (иногда двух гитар), однако аудитория также активно участвует в исполнении, выражая свои эмоции от происходящего. Исполнение должно происходить в тишине, нарушителей выдворяют из помещения; плохого певца могут освистать, а хорошего награждают бурными аплодисментами.

Живое исполнение происходит в домах фаду (порт. casa do fado), а также в некоторых туристических ресторанах, театрах-ревю, кабаках, кафе и так далее.

Хороший исполнитель фаду — «фадишта» (порт. fadista) — обязательно должен выражать саудади, сложную эмоцию, аналогичную светлой печали. Выдающиеся фадишта, виртуозно владеющие импровизацией, именуются «эштилишта» (порт. estilista).

Репертуар

Произведения фаду делятся на «исконные» — «каштису» (порт. fado castiço) и «песни» — «кансан» (порт. fado canção); это разделение условно, данные разновидности представляют собой полюса одного жанрового ряда. У фаду каштису фиксированная ритмическая и гармоническая структура (метр 4/4), аккомпанемент представляет собой повторяющийся мотив; стихи организованы в катрены. Эта разновидность позволяет наибольшее количество вокальных импровизационных элементов.

В фаду кансану куплет чередуется с припевом, присутствует более сложная гармония, возможен свободный выбор аккомпанемента в рамках заданных гармонических последовательностей.

Коимбра

Коимбрским фаду именуется традиция студенческого пения в Коимбрском университете, появившаяся во второй половине XIX века. В отличие от лиссабонского фаду, эта традиция изначально развивалась не в маргинализированных, а в привилегированных слоях. Местное фаду было привезено из Лиссабона и впитало традиции исполнения бельканто, место главного аккомпанирующего инструмента занимает классическая гитара (исполнитель зачастую играет на ней сам). Мелодия коимбрского фаду значительно более простая, фокус внимания находится на словах.

В культуре

В 2007 году вышел фильм испанского режиссёра Карлоса Сауры «Фаду», посвящённый судьбе жанра во 2-й четверти — конце ХХ века.

A Severa, старейший дом фаду

Фадишта Дулсе Понтеш на концерте

Памятник исполнителям фаду, Лиссабон

Литература

• Salwa El-Shawan Castelo-Branco. [www.oxfordmusiconline.com/subscriber/article/grove/music/09216 Fado] (англ.). Oxford University Press. Проверено 26 августа 2016.  (требуется подписка)
• Andrew Cronshaw, Paul Vermon. [books.google.com/books?id=gyiTOcnb2yYC World Music: Africa, Europe and the Middle East]. — Rough Guides, 1999. — (Music reference series). — ISBN 9781858286358.
• [www.unesco.org/culture/ich/index.php?lg=en&pg=00011&RL=00563 Fado, urban popular song of Portugal]. UNESCO Culture Sector. Проверено 28 августа 2016.

Отрывок, характеризующий Фаду

Предполагая, что такой прием мог быть сделан ему только потому, что Даву не знает, что он генерал адъютант императора Александра и даже представитель его перед Наполеоном, Балашев поспешил сообщить свое звание и назначение. В противность ожидания его, Даву, выслушав Балашева, стал еще суровее и грубее.
– Где же ваш пакет? – сказал он. – Donnez le moi, ije l'enverrai a l'Empereur. [Дайте мне его, я пошлю императору.]
Балашев сказал, что он имеет приказание лично передать пакет самому императору.
– Приказания вашего императора исполняются в вашей армии, а здесь, – сказал Даву, – вы должны делать то, что вам говорят.
И как будто для того чтобы еще больше дать почувствовать русскому генералу его зависимость от грубой силы, Даву послал адъютанта за дежурным.
Балашев вынул пакет, заключавший письмо государя, и положил его на стол (стол, состоявший из двери, на которой торчали оторванные петли, положенной на два бочонка). Даву взял конверт и прочел надпись.
– Вы совершенно вправе оказывать или не оказывать мне уважение, – сказал Балашев. – Но позвольте вам заметить, что я имею честь носить звание генерал адъютанта его величества…
Даву взглянул на него молча, и некоторое волнение и смущение, выразившиеся на лице Балашева, видимо, доставили ему удовольствие.
– Вам будет оказано должное, – сказал он и, положив конверт в карман, вышел из сарая.
Через минуту вошел адъютант маршала господин де Кастре и провел Балашева в приготовленное для него помещение.
Балашев обедал в этот день с маршалом в том же сарае, на той же доске на бочках.
На другой день Даву выехал рано утром и, пригласив к себе Балашева, внушительно сказал ему, что он просит его оставаться здесь, подвигаться вместе с багажами, ежели они будут иметь на то приказания, и не разговаривать ни с кем, кроме как с господином де Кастро.
После четырехдневного уединения, скуки, сознания подвластности и ничтожества, особенно ощутительного после той среды могущества, в которой он так недавно находился, после нескольких переходов вместе с багажами маршала, с французскими войсками, занимавшими всю местность, Балашев привезен был в Вильну, занятую теперь французами, в ту же заставу, на которой он выехал четыре дня тому назад.
На другой день императорский камергер, monsieur de Turenne, приехал к Балашеву и передал ему желание императора Наполеона удостоить его аудиенции.
Четыре дня тому назад у того дома, к которому подвезли Балашева, стояли Преображенского полка часовые, теперь же стояли два французских гренадера в раскрытых на груди синих мундирах и в мохнатых шапках, конвой гусаров и улан и блестящая свита адъютантов, пажей и генералов, ожидавших выхода Наполеона вокруг стоявшей у крыльца верховой лошади и его мамелюка Рустава. Наполеон принимал Балашева в том самом доме в Вильве, из которого отправлял его Александр.


Несмотря на привычку Балашева к придворной торжественности, роскошь и пышность двора императора Наполеона поразили его.
Граф Тюрен ввел его в большую приемную, где дожидалось много генералов, камергеров и польских магнатов, из которых многих Балашев видал при дворе русского императора. Дюрок сказал, что император Наполеон примет русского генерала перед своей прогулкой.
После нескольких минут ожидания дежурный камергер вышел в большую приемную и, учтиво поклонившись Балашеву, пригласил его идти за собой.
Балашев вошел в маленькую приемную, из которой была одна дверь в кабинет, в тот самый кабинет, из которого отправлял его русский император. Балашев простоял один минуты две, ожидая. За дверью послышались поспешные шаги. Быстро отворились обе половинки двери, камергер, отворивший, почтительно остановился, ожидая, все затихло, и из кабинета зазвучали другие, твердые, решительные шаги: это был Наполеон. Он только что окончил свой туалет для верховой езды. Он был в синем мундире, раскрытом над белым жилетом, спускавшимся на круглый живот, в белых лосинах, обтягивающих жирные ляжки коротких ног, и в ботфортах. Короткие волоса его, очевидно, только что были причесаны, но одна прядь волос спускалась книзу над серединой широкого лба. Белая пухлая шея его резко выступала из за черного воротника мундира; от него пахло одеколоном. На моложавом полном лице его с выступающим подбородком было выражение милостивого и величественного императорского приветствия.
Он вышел, быстро подрагивая на каждом шагу и откинув несколько назад голову. Вся его потолстевшая, короткая фигура с широкими толстыми плечами и невольно выставленным вперед животом и грудью имела тот представительный, осанистый вид, который имеют в холе живущие сорокалетние люди. Кроме того, видно было, что он в этот день находился в самом хорошем расположении духа.
Он кивнул головою, отвечая на низкий и почтительный поклон Балашева, и, подойдя к нему, тотчас же стал говорить как человек, дорожащий всякой минутой своего времени и не снисходящий до того, чтобы приготавливать свои речи, а уверенный в том, что он всегда скажет хорошо и что нужно сказать.
– Здравствуйте, генерал! – сказал он. – Я получил письмо императора Александра, которое вы доставили, и очень рад вас видеть. – Он взглянул в лицо Балашева своими большими глазами и тотчас же стал смотреть вперед мимо него.
Очевидно было, что его не интересовала нисколько личность Балашева. Видно было, что только то, что происходило в его душе, имело интерес для него. Все, что было вне его, не имело для него значения, потому что все в мире, как ему казалось, зависело только от его воли.
– Я не желаю и не желал войны, – сказал он, – но меня вынудили к ней. Я и теперь (он сказал это слово с ударением) готов принять все объяснения, которые вы можете дать мне. – И он ясно и коротко стал излагать причины своего неудовольствия против русского правительства.