Файн, Ройбен
Поделись знанием:
Ростову, как от звуков самой веселой музыки, стало весело на душе от этих звуков, давно уже не слышанных. Трап та та тап! – хлопали то вдруг, то быстро один за другим несколько выстрелов. Опять замолкло все, и опять как будто трескались хлопушки, по которым ходил кто то.
Гусары простояли около часу на одном месте. Началась и канонада. Граф Остерман с свитой проехал сзади эскадрона, остановившись, поговорил с командиром полка и отъехал к пушкам на гору.
Вслед за отъездом Остермана у улан послышалась команда:
– В колонну, к атаке стройся! – Пехота впереди их вздвоила взводы, чтобы пропустить кавалерию. Уланы тронулись, колеблясь флюгерами пик, и на рысях пошли под гору на французскую кавалерию, показавшуюся под горой влево.
Как только уланы сошли под гору, гусарам ведено было подвинуться в гору, в прикрытие к батарее. В то время как гусары становились на место улан, из цепи пролетели, визжа и свистя, далекие, непопадавшие пули.
Давно не слышанный этот звук еще радостнее и возбудительное подействовал на Ростова, чем прежние звуки стрельбы. Он, выпрямившись, разглядывал поле сражения, открывавшееся с горы, и всей душой участвовал в движении улан. Уланы близко налетели на французских драгун, что то спуталось там в дыму, и через пять минут уланы понеслись назад не к тому месту, где они стояли, но левее. Между оранжевыми уланами на рыжих лошадях и позади их, большой кучей, видны были синие французские драгуны на серых лошадях.
Ростов своим зорким охотничьим глазом один из первых увидал этих синих французских драгун, преследующих наших улан. Ближе, ближе подвигались расстроенными толпами уланы, и французские драгуны, преследующие их. Уже можно было видеть, как эти, казавшиеся под горой маленькими, люди сталкивались, нагоняли друг друга и махали руками или саблями.
Ростов, как на травлю, смотрел на то, что делалось перед ним. Он чутьем чувствовал, что ежели ударить теперь с гусарами на французских драгун, они не устоят; но ежели ударить, то надо было сейчас, сию минуту, иначе будет уже поздно. Он оглянулся вокруг себя. Ротмистр, стоя подле него, точно так же не спускал глаз с кавалерии внизу.
– Андрей Севастьяныч, – сказал Ростов, – ведь мы их сомнем…
– Лихая бы штука, – сказал ротмистр, – а в самом деле…
Ростов, не дослушав его, толкнул лошадь, выскакал вперед эскадрона, и не успел он еще скомандовать движение, как весь эскадрон, испытывавший то же, что и он, тронулся за ним. Ростов сам не знал, как и почему он это сделал. Все это он сделал, как он делал на охоте, не думая, не соображая. Он видел, что драгуны близко, что они скачут, расстроены; он знал, что они не выдержат, он знал, что была только одна минута, которая не воротится, ежели он упустит ее. Пули так возбудительно визжали и свистели вокруг него, лошадь так горячо просилась вперед, что он не мог выдержать. Он тронул лошадь, скомандовал и в то же мгновение, услыхав за собой звук топота своего развернутого эскадрона, на полных рысях, стал спускаться к драгунам под гору. Едва они сошли под гору, как невольно их аллюр рыси перешел в галоп, становившийся все быстрее и быстрее по мере того, как они приближались к своим уланам и скакавшим за ними французским драгунам. Драгуны были близко. Передние, увидав гусар, стали поворачивать назад, задние приостанавливаться. С чувством, с которым он несся наперерез волку, Ростов, выпустив во весь мах своего донца, скакал наперерез расстроенным рядам французских драгун. Один улан остановился, один пеший припал к земле, чтобы его не раздавили, одна лошадь без седока замешалась с гусарами. Почти все французские драгуны скакали назад. Ростов, выбрав себе одного из них на серой лошади, пустился за ним. По дороге он налетел на куст; добрая лошадь перенесла его через него, и, едва справясь на седле, Николай увидал, что он через несколько мгновений догонит того неприятеля, которого он выбрал своей целью. Француз этот, вероятно, офицер – по его мундиру, согнувшись, скакал на своей серой лошади, саблей подгоняя ее. Через мгновенье лошадь Ростова ударила грудью в зад лошади офицера, чуть не сбила ее с ног, и в то же мгновенье Ростов, сам не зная зачем, поднял саблю и ударил ею по французу.
В то же мгновение, как он сделал это, все оживление Ростова вдруг исчезло. Офицер упал не столько от удара саблей, который только слегка разрезал ему руку выше локтя, сколько от толчка лошади и от страха. Ростов, сдержав лошадь, отыскивал глазами своего врага, чтобы увидать, кого он победил. Драгунский французский офицер одной ногой прыгал на земле, другой зацепился в стремени. Он, испуганно щурясь, как будто ожидая всякую секунду нового удара, сморщившись, с выражением ужаса взглянул снизу вверх на Ростова. Лицо его, бледное и забрызганное грязью, белокурое, молодое, с дырочкой на подбородке и светлыми голубыми глазами, было самое не для поля сражения, не вражеское лицо, а самое простое комнатное лицо. Еще прежде, чем Ростов решил, что он с ним будет делать, офицер закричал: «Je me rends!» [Сдаюсь!] Он, торопясь, хотел и не мог выпутать из стремени ногу и, не спуская испуганных голубых глаз, смотрел на Ростова. Подскочившие гусары выпростали ему ногу и посадили его на седло. Гусары с разных сторон возились с драгунами: один был ранен, но, с лицом в крови, не давал своей лошади; другой, обняв гусара, сидел на крупе его лошади; третий взлеаал, поддерживаемый гусаром, на его лошадь. Впереди бежала, стреляя, французская пехота. Гусары торопливо поскакали назад с своими пленными. Ростов скакал назад с другими, испытывая какое то неприятное чувство, сжимавшее ему сердце. Что то неясное, запутанное, чего он никак не мог объяснить себе, открылось ему взятием в плен этого офицера и тем ударом, который он нанес ему.
Граф Остерман Толстой встретил возвращавшихся гусар, подозвал Ростова, благодарил его и сказал, что он представит государю о его молодецком поступке и будет просить для него Георгиевский крест. Когда Ростова потребовали к графу Остерману, он, вспомнив о том, что атака его была начата без приказанья, был вполне убежден, что начальник требует его для того, чтобы наказать его за самовольный поступок. Поэтому лестные слова Остермана и обещание награды должны бы были тем радостнее поразить Ростова; но все то же неприятное, неясное чувство нравственно тошнило ему. «Да что бишь меня мучает? – спросил он себя, отъезжая от генерала. – Ильин? Нет, он цел. Осрамился я чем нибудь? Нет. Все не то! – Что то другое мучило его, как раскаяние. – Да, да, этот французский офицер с дырочкой. И я хорошо помню, как рука моя остановилась, когда я поднял ее».
Ростов увидал отвозимых пленных и поскакал за ними, чтобы посмотреть своего француза с дырочкой на подбородке. Он в своем странном мундире сидел на заводной гусарской лошади и беспокойно оглядывался вокруг себя. Рана его на руке была почти не рана. Он притворно улыбнулся Ростову и помахал ему рукой, в виде приветствия. Ростову все так же было неловко и чего то совестно.
Весь этот и следующий день друзья и товарищи Ростова замечали, что он не скучен, не сердит, но молчалив, задумчив и сосредоточен. Он неохотно пил, старался оставаться один и о чем то все думал.
Ростов все думал об этом своем блестящем подвиге, который, к удивлению его, приобрел ему Георгиевский крест и даже сделал ему репутацию храбреца, – и никак не мог понять чего то. «Так и они еще больше нашего боятся! – думал он. – Так только то и есть всего, то, что называется геройством? И разве я это делал для отечества? И в чем он виноват с своей дырочкой и голубыми глазами? А как он испугался! Он думал, что я убью его. За что ж мне убивать его? У меня рука дрогнула. А мне дали Георгиевский крест. Ничего, ничего не понимаю!»
Но пока Николай перерабатывал в себе эти вопросы и все таки не дал себе ясного отчета в том, что так смутило его, колесо счастья по службе, как это часто бывает, повернулось в его пользу. Его выдвинули вперед после Островненского дела, дали ему батальон гусаров и, когда нужно было употребить храброго офицера, давали ему поручения.
Получив известие о болезни Наташи, графиня, еще не совсем здоровая и слабая, с Петей и со всем домом приехала в Москву, и все семейство Ростовых перебралось от Марьи Дмитриевны в свой дом и совсем поселилось в Москве.
Болезнь Наташи была так серьезна, что, к счастию ее и к счастию родных, мысль о всем том, что было причиной ее болезни, ее поступок и разрыв с женихом перешли на второй план. Она была так больна, что нельзя было думать о том, насколько она была виновата во всем случившемся, тогда как она не ела, не спала, заметно худела, кашляла и была, как давали чувствовать доктора, в опасности. Надо было думать только о том, чтобы помочь ей. Доктора ездили к Наташе и отдельно и консилиумами, говорили много по французски, по немецки и по латыни, осуждали один другого, прописывали самые разнообразные лекарства от всех им известных болезней; но ни одному из них не приходила в голову та простая мысль, что им не может быть известна та болезнь, которой страдала Наташа, как не может быть известна ни одна болезнь, которой одержим живой человек: ибо каждый живой человек имеет свои особенности и всегда имеет особенную и свою новую, сложную, неизвестную медицине болезнь, не болезнь легких, печени, кожи, сердца, нервов и т. д., записанных в медицине, но болезнь, состоящую из одного из бесчисленных соединений в страданиях этих органов. Эта простая мысль не могла приходить докторам (так же, как не может прийти колдуну мысль, что он не может колдовать) потому, что их дело жизни состояло в том, чтобы лечить, потому, что за то они получали деньги, и потому, что на это дело они потратили лучшие годы своей жизни. Но главное – мысль эта не могла прийти докторам потому, что они видели, что они несомненно полезны, и были действительно полезны для всех домашних Ростовых. Они были полезны не потому, что заставляли проглатывать больную большей частью вредные вещества (вред этот был мало чувствителен, потому что вредные вещества давались в малом количестве), но они полезны, необходимы, неизбежны были (причина – почему всегда есть и будут мнимые излечители, ворожеи, гомеопаты и аллопаты) потому, что они удовлетворяли нравственной потребности больной и людей, любящих больную. Они удовлетворяли той вечной человеческой потребности надежды на облегчение, потребности сочувствия и деятельности, которые испытывает человек во время страдания. Они удовлетворяли той вечной, человеческой – заметной в ребенке в самой первобытной форме – потребности потереть то место, которое ушиблено. Ребенок убьется и тотчас же бежит в руки матери, няньки для того, чтобы ему поцеловали и потерли больное место, и ему делается легче, когда больное место потрут или поцелуют. Ребенок не верит, чтобы у сильнейших и мудрейших его не было средств помочь его боли. И надежда на облегчение и выражение сочувствия в то время, как мать трет его шишку, утешают его. Доктора для Наташи были полезны тем, что они целовали и терли бобо, уверяя, что сейчас пройдет, ежели кучер съездит в арбатскую аптеку и возьмет на рубль семь гривен порошков и пилюль в хорошенькой коробочке и ежели порошки эти непременно через два часа, никак не больше и не меньше, будет в отварной воде принимать больная.
Что же бы делали Соня, граф и графиня, как бы они смотрели на слабую, тающую Наташу, ничего не предпринимая, ежели бы не было этих пилюль по часам, питья тепленького, куриной котлетки и всех подробностей жизни, предписанных доктором, соблюдать которые составляло занятие и утешение для окружающих? Чем строже и сложнее были эти правила, тем утешительнее было для окружающих дело. Как бы переносил граф болезнь своей любимой дочери, ежели бы он не знал, что ему стоила тысячи рублей болезнь Наташи и что он не пожалеет еще тысяч, чтобы сделать ей пользу: ежели бы он не знал, что, ежели она не поправится, он не пожалеет еще тысяч и повезет ее за границу и там сделает консилиумы; ежели бы он не имел возможности рассказывать подробности о том, как Метивье и Феллер не поняли, а Фриз понял, и Мудров еще лучше определил болезнь? Что бы делала графиня, ежели бы она не могла иногда ссориться с больной Наташей за то, что она не вполне соблюдает предписаний доктора?
– Эдак никогда не выздоровеешь, – говорила она, за досадой забывая свое горе, – ежели ты не будешь слушаться доктора и не вовремя принимать лекарство! Ведь нельзя шутить этим, когда у тебя может сделаться пневмония, – говорила графиня, и в произношении этого непонятного не для нее одной слова, она уже находила большое утешение. Что бы делала Соня, ежели бы у ней не было радостного сознания того, что она не раздевалась три ночи первое время для того, чтобы быть наготове исполнять в точности все предписания доктора, и что она теперь не спит ночи, для того чтобы не пропустить часы, в которые надо давать маловредные пилюли из золотой коробочки? Даже самой Наташе, которая хотя и говорила, что никакие лекарства не вылечат ее и что все это глупости, – и ей было радостно видеть, что для нее делали так много пожертвований, что ей надо было в известные часы принимать лекарства, и даже ей радостно было то, что она, пренебрегая исполнением предписанного, могла показывать, что она не верит в лечение и не дорожит своей жизнью.
(перенаправлено с «Файн, Рубен»)
| Ройбен (Рубен) Файн | |
| Reuben Fine | |
 Ройбен Файн (1961 год) | |
| Страны: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Место смерти: | |
| Звание: | |
Ройбен[1] Файн (англ. Reuben Fine; 11 октября 1914, Нью-Йорк — 26 марта 1993, там же) — американский шахматист и шахматный теоретик; один из претендентов на мировое первенство в середине 1930-х — 1940-х годов, гроссмейстер (1950). Шахматный литератор. Психолог.
Содержание
Биография
Файн имеет русско-еврейское происхождение, родился в семье иммигрантов. Его родители перебрались за океан из Польши, входившей тогда в состав Российской империи. Мама будущего гроссмейстера была родом из Одессы, отец — из Варшавы. Он оставил семью, когда Ройбену было два года[2].
Научился играть в шахматы в 8 лет, с 15 лет член Нью-Йоркского шахматного клуба имени Ф. Маршалла. Первого шахматного успеха добился в 1931 году в чемпионате штата Нью-Йорк (2-е место). В 1932 году дебютировал в международном соревновании: Пасадена — 7—10-е место (сыграл в ничью с чемпионом мира А. Алехиным); всего сыграл с А. Алехиным в различных соревнованиях 9 партий (+3 −2 =4). Совершенствовал своё мастерство, изучая сочинения З. Тарраша, Р. Рети, А. Нимцовича. 7-кратный победитель турниров американских мастеров (1932—1941); лучшие результаты в чемпионатах США: 1936 — 3-4-е; 1938, 1940, 1944, 1955 — 2-е; 1948/1949 — 1-е места.
В составе команды США победитель олимпиад (1933, 1935, 1937); в том числе в 1937 показал лучшие результат на 2-й доске — 11½ очков из 15 (+9 −1 =5). В 1935—1938 годах участвовал в 16 международных соревнованиях: в Милуоки (1935), Гастингсе (1935/1936), Зандворте и Осло (1936), Стокгольме, Москве и Ленинграде (1937) занял 1-е места; в Амстердаме (1936), Маргите (1937) — 1—2-е; в Остенде (1937) — 1—3-е; в Гастингсе (1936/1937), Земмеринге — Бадене (1937) — 2-е; в Лодзи (1935) — 2—3-е места. Успешно выступил в наиболее крупном международном турнире 1930-х годов — Ноттингем (1936) — 3—5-е место (с С. Решевским и М. Эйве). Но наивысшим спортивным достижением Файна следует признать делёж 1—2 мест (вместе с Кересом) в знаменитом АВРО-турнире (Голландия, 1938), в котором приняли участие 8 сильнейших шахматистов мира того времени и который рассматривался как неофициальный турнир претендентов.
Член символического клуба победителей чемпионов мира Михаила Чигорина с 14 ноября 1938 года.
Участник 5 матчей: выиграл у А. Дейка — 5½ : 3½ (1933; +4 −2 =5), И. Горовица (1934; +4 −1 =5), Г. Штальберга — 5 : 3 (1937; +4 −2 =2); сыграл в ничью с К. Торре — 1 : 1 (1934; +1 −1), М. Найдорфом — 4 : 4 (1949; +2 −2 =4). Участник радиоматча (1945) и матча (1946) СССР — США.
Во время второй мировой войны Ройбен Файн занимался аналитикой в секретной группе учёных при ВМФ США — ASWORG, в его задачи входило изучение различных аспектов борьбы с подводными лодками и самолётами противника, составление соответствующих отчётов и т. д.[3] Владея несколькими иностранными языками, Файн выступал также как переводчик.
В 1948 отказался от участия в матч-турнире на первенство мира; в 1948/1949 выиграл турнир в Нью-Йорке; в дальнейшем прекратил выступать в соревнованиях. Шахматист тонкого позиционного стиля, обладал высокой техникой игры. Автор ряда книг по различным проблемам в шахматах и о психоанализе.
В 1948 году защитил докторскую диссертацию.
Умер в 1993 году в результате инфаркта.
Спортивные достижения
| Год | Город | Турнир | + | − | = | Результат | Место |
|---|---|---|---|---|---|---|---|
| 1932 | Пасадена | Всеамериканский турнир | 2 | 3 | 6 | 5 из 11 | 7—10 |
| 1935 | Лодзь | Международный турнир | 3 | 0 | 6 | 6 из 9 | 2—3 |
| 1935/1936 | Гастингс | Международный турнир | 6 | 0 | 3 | 7½ из 9 | 1 |
| 1936 | Зандворт | Международный турнир | 6 | 0 | 5 | 8½ из 11 | 1 |
| 1936 | Ноттингем | Международный турнир | 5 | 0 | 9 | 9½ из 14 | 3—5 |
| 1936 | Амстердам | Международный турнир | 4 | 1 | 2 | 5 из 7 | 1—2 |
| 1936/1937 | Гастингс | Международный турнир | 7 | 1 | 1 | 7½ из 9 | 2 |
| 1937 | Ленинград | Международный турнир | 3 | 0 | 2 | 4 из 5 | 1 |
| 1937 | Москва | Международный турнир | 5 из 7 | 1 | |||
| 1937 | Маргит | Международный турнир | 6 | 0 | 3 | 7½ из 9 | 1—2 |
| 1937 | Остенде | Международный турнир | 6 | 3 | 0 | 6 из 9 | 1—3 |
| 1937 | Кемери | Международный турнир | 6 | 5 | 6 | 9 из 17 | 8 |
| 1937 | Земмеринг/Баден | Международный турнир | 2 | 0 | 12 | 8 из 14 | 2 |
| 1937/1938 | Гастингс | Международный турнир | 3 | 0 | 6 | 6 из 9 | 4—5 |
| 1938 | АВРО-турнир 1938 | 6 | 3 | 5 | 8½ из 14 | 1—2 | |
| 1945 | Голливуд | Международный турнир | 6 | 0 | 6 | 9 из 12 | 2 |
| 1946 | Радиоматч СССР — США | 0 | 1 | 1 | ½ из 2 | ||
| 1948/1949 | Нью-Йорк | Международный турнир | 7 | 0 | 2 | 8 из 9 | 1 |
| 1951 | Нью-Йорк | Международный турнир | 5 | 2 | 4 | 7 из 11 | 4 |
Стиль игры и высказывания коллег
Для игры Файна характерны практицизм и высокая техника… Излюбленная тактика Файна — лавирование. В этом искусстве он вряд ли имел себе равных. Не задаваясь большими целями, не стремясь к интересным стратегическим замыслам, он терпеливо выжидал ошибки противника и безупречно их использовал. По партиям Файна — замечательного практика можно учиться, но восхищаться ими трудно.
Пётр Романовский в конце 30-х годов пустил в обиход термин «файно-флоровский стиль», под которым подразумевал уклон в сторону техницизма, обедняющий шахматное творчество[5].
Файн и Решевский являются, без всякого сомнения, исключительными техниками… Однако у меня такое чувство (меня могут за это счесть старомодным), что в их игре чересчур много «делового» и недостаточно искусства.
Впрочем, в дальнейшем Алехин переменил своё мнение. По результатам АВРО-турнира, где Файн разделил 1-2 места с результатом +6 −3 =5[7], он сказал: «Самой большой сенсацией турнира следует признать удивительную перемену стиля Файна»[8].
Файн был великим шахматистом… Мне кажется, что он во многом играл так, как позднее Бобби Фишер, оба они обладали универсальным стилем… Единственное, чего не хватало Файну — бульдожьей цепкости Решевского и его целеустремлённости. Файн… сомневался во всём
Несмотря на то, что Файн был одним из сильнейших гроссмейстеров своего времени, ему ни разу не удалось выиграть официальный чемпионат США[en] (хотя 7 раз побеждал в открытом первенстве США[en]). На этот счёт известна шутка Решевского:В Ноттингеме и АВРО-турнире Файн играл смело и даже азартно, проявляя как оригинальное позиционное понимание, так и тактическую изобретательность
Вы знаете, сколько раз Файн был чемпионом США? Ни разу! А почему? Да потому, что во всех этих чемпионатах играл я!— Самуэль Решевский[10]
«Basic chess endings» — по глубине, краткости и ясности изложения — первое и подлинно научное исследование в изучении концов игр; как только я получил эту книгу, она стала неизменно сопутствовать мне на всех соревнованиях.— Михаил Ботвинник[9]
Примечательные партии
- [www.chessgames.com/perl/chessgame?gid=1031938 Файн — Ботвинник. АВРО-турнир 1938. Французская защита (C17). 1-0] «В заключительном положении у чёрных нет ни одного хорошего хода, угрожает Лf3. Сочетание великолепного стратегического замысла с тактическими тонкостями» (Ботвинник).
- [www.chessgames.com/perl/chessgame?gid=1043868 Файн — Флор. АВРО-турнир 1938. Французская защита (C17). 1-0] Насыщенная тактическими идеями игра в редком варианте французской защиты. Вместо «выжидания ошибок соперника» (С. Флор) — решительная, острая и точно проведённая атака.
- [www.chessgames.com/perl/chessgame?gid=1043934 Файн — Стейнер. Панамериканский турнир 1945. Принятый ферзевый гамбит (D29). 1-0] Файн видит дальше, чем его противник, в остром тактическом положении.
Научная деятельность
Отойдя от практических шахмат, Файн вернулся в высшую школу и дальнейшую жизнь посвятил, главным образом, работе над проблемами психоанализа, а также преподавательской деятельности. Работал профессором в Нью-Йорке и являлся почётным профессором Амстердамского университета, Лоуэлловского института технологии, Флорентийского университета. Основал «Центр творческой психологии», расположенный в самом центре Манхэттена.
В области фрейдистской психологии Файн был гигантом… Файн написал «Историю психоанализа» — классическую книгу, используемую каждым специалистом в этой области и опубликованную в 1979 году.— Арнольд Денкер[11]
Личная жизнь
 |
Этот раздел не завершён. Вы поможете проекту, исправив и дополнив его.
|
Файн был женат пять раз. Первой его женой (в 1937 году) стала голландка Эмма Кизинг, дочь голландского издателя Исаака Кизинга. Этот брак распался в 1944 году. Вторую жену Файна звали Соня Лебо, она была американка и родила Файну его единственного сына Бенджамина, который был профессором математики в университете в Фэрфилде (штат Коннектикут)[8]. Пятую жену Файна звали Марша (Marcia) Файн (девичья фамилия неизвестна)[12].
Книги
- Basic chess endings, Phil., 1941;
- Chess — the easy way, N. Y., 1942;
- The ideas behind the chess openings, Phil., 1943;
- Chess marches on!, Phil., 1945;
- Schaak verovert de wereld!, Amst., 1946;
- The world’sachess board, Phil., 1948;
- The middle game in chess, L., 1953;
- The psychology of the chess player, N. Y., 1967;
- The final candidates match, B. Aires, 1971, Fischer — Petrosian, Jackson, 1971;
- Bobby Fischer’s conguest of the world’s chess championship, L., 1975.
Напишите отзыв о статье "Файн, Ройбен"
Примечания
- ↑ Шахматы : энциклопедический словарь / гл. ред. А. Е. Карпов. — М.: Советская энциклопедия, 1990. — С. 419. — 624 с. — 100 000 экз. — ISBN 5-85270-005-3.
Написание «Ройбен» принято в русскоязычной шахматной литературе, однако более правильная передача этого имени — Ру́бен. См., например: Рыбакин А. И. Словарь английских личных имён. М.: Русский язык, 1989. — С. 167. - ↑ [chesspro.ru/_events/2011/neistadt1_enc.html ChessPro | Энциклопедия. Владимир Нейштадт].
- ↑ Владимир Нейштадт. [chesspro.ru/_events/2011/neistadt1_enc.html Страсть и военная тайна гроссмейтера Ройбена Файна]. ChessPro. Проверено 2 ноября 2013.
- ↑ Гроссмейстер Флор / Сост. В. Д. Батуринский. — Москва: Физкультура и спорт, 1985. — С. 185-186 (Выдающиеся шахматисты мира)
- ↑ Гроссмейстер Флор / Сост. В. Д. Батуринский. — Москва: Физкультура и спорт, 1985. — С. 21 (Выдающиеся шахматисты мира)
- ↑ [www.plam.ru/sport/aktery_shahmatnoi_sceny/p6.php Парадокс Ботвинника / Актеры шахматной сцены].
- ↑ Интересно, что Керес, считавшийся «творческим», комбинационным шахматистом, показал результат +3 −0 =11, и оба — Файн и Керес — набрали по 8½ очков.
- ↑ 1 2 3 [chesspro.ru/_events/2011/neistadt2_enc.html ChessPro | Энциклопедия. Владимир Нейштадт].
- ↑ 1 2 Рыцарь, уклонившийся от боя // 64 — Шахматное обозрение. 1993. № 11-12. С. 54
- ↑ [chesspro.ru/_events/2011/neistadt4_enc.html ChessPro | Энциклопедия. Владимир Нейштадт].
- ↑ [www.euruchess.org/cgi-bin/index.cgi?action=printtopic&id=792&curcatname=&img= Euruchess.org]
- ↑ [www.nytimes.com/1993/03/27/obituaries/reuben-fine-american-chess-giant-dead-at-79.html Reuben Fine, American Chess Giant, Dead at 79 — NYTimes.com].
Литература
- Шахматный словарь / гл. ред. Л. Я. Абрамов; сост. Г. М. Гейлер. — М.: Физкультура и спорт, 1964. — С. 362—363. — 120 000 экз.
- Шахматы : энциклопедический словарь / гл. ред. А. Е. Карпов. — М.: Советская энциклопедия, 1990. — С. 419—420. — 624 с. — 100 000 экз. — ISBN 5-85270-005-3.
- Памяти Ройбена Файна. // «64 — Шахматное обозрение». — 1993. — № 11—12. — С. 54—55.
Ссылки
- Schonberg, H. [query.nytimes.com/gst/fullpage.html?res=9F0CE5DA123AF934A15750C0A965958260&scp=43&sq=euwe%20president&st=cse Reuben Fine, American Chess Giant, Dead at 79]. The New York Times (27 марта 1993). Проверено 1 ноября 2010. [www.webcitation.org/65tH3wlXo Архивировано из первоисточника 3 марта 2012].
- Владимир Нейштадт. [chesspro.ru/_events/2011/neistadt1_enc.html Страсть и военная тайна гроссмейтера Ройбена Файна]. ChessPro. Проверено 2 ноября 2013.
- Владимир Нейштадт. [chesspro.ru/_events/2011/neistadt2_enc.html Страсть и военная тайна гроссмейтера Ройбена Файна. Часть 2]. ChessPro. Проверено 2 ноября 2013.
- Владимир Нейштадт. [chesspro.ru/_events/2011/neistadt3_enc.html Страсть и военная тайна гроссмейтера Ройбена Файна. Часть 3]. ChessPro. Проверено 2 ноября 2013.
- Владимир Нейштадт. [chesspro.ru/_events/2011/neistadt4_enc.html Страсть и военная тайна гроссмейтера Ройбена Файна. Часть 4]. ChessPro. Проверено 2 ноября 2013.
- Владимир Нейштадт. [chesspro.ru/_events/2008/neistadt.html Встреча в Вашингтоне]. ChessPro. Проверено 5 ноября 2013.
- Борис Смоленский. [evreimir.com/27819/ Он отказался от первенства мира в Москве]. «Еврейский мир» (6 июля 2010 года). Проверено 2 ноября 2013.
- Виктор Чарушин. [www.bs-chess.com/lectures/charush2.html Чёрный пиар в истории шахмат. Ройбен Файн и Ефим Боголюбов]. Проверено 2 ноября 2013.
- Лев Харитон. [www.euruchess.org/cgi-bin/index.cgi?action=printtopic&id=792&curcatname=&img= А загадки, возможно, и не было] (22 апреля 2005 года). Проверено 2 ноября 2013.
- [www.chessgames.com/perl/chessplayer?pid=20102 Партии Ройбена Файна] в базе Chessgames.com (англ.)
- [www.365chess.com/players/Reuben_Fine Личная карточка Ройбена Файна] на сайте 365chess.com
- [www.olimpbase.org/players/rn9fvv7c.html Выступления Ройбена Файна на шахматных олимпиадах]
|
|||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Файн, Ройбен
И гусары по линии войск прошли на левый фланг позиции и стали позади наших улан, стоявших в первой линии. Справа стояла наша пехота густой колонной – это были резервы; повыше ее на горе видны были на чистом чистом воздухе, в утреннем, косом и ярком, освещении, на самом горизонте, наши пушки. Впереди за лощиной видны были неприятельские колонны и пушки. В лощине слышна была наша цепь, уже вступившая в дело и весело перещелкивающаяся с неприятелем.Ростову, как от звуков самой веселой музыки, стало весело на душе от этих звуков, давно уже не слышанных. Трап та та тап! – хлопали то вдруг, то быстро один за другим несколько выстрелов. Опять замолкло все, и опять как будто трескались хлопушки, по которым ходил кто то.
Гусары простояли около часу на одном месте. Началась и канонада. Граф Остерман с свитой проехал сзади эскадрона, остановившись, поговорил с командиром полка и отъехал к пушкам на гору.
Вслед за отъездом Остермана у улан послышалась команда:
– В колонну, к атаке стройся! – Пехота впереди их вздвоила взводы, чтобы пропустить кавалерию. Уланы тронулись, колеблясь флюгерами пик, и на рысях пошли под гору на французскую кавалерию, показавшуюся под горой влево.
Как только уланы сошли под гору, гусарам ведено было подвинуться в гору, в прикрытие к батарее. В то время как гусары становились на место улан, из цепи пролетели, визжа и свистя, далекие, непопадавшие пули.
Давно не слышанный этот звук еще радостнее и возбудительное подействовал на Ростова, чем прежние звуки стрельбы. Он, выпрямившись, разглядывал поле сражения, открывавшееся с горы, и всей душой участвовал в движении улан. Уланы близко налетели на французских драгун, что то спуталось там в дыму, и через пять минут уланы понеслись назад не к тому месту, где они стояли, но левее. Между оранжевыми уланами на рыжих лошадях и позади их, большой кучей, видны были синие французские драгуны на серых лошадях.
Ростов своим зорким охотничьим глазом один из первых увидал этих синих французских драгун, преследующих наших улан. Ближе, ближе подвигались расстроенными толпами уланы, и французские драгуны, преследующие их. Уже можно было видеть, как эти, казавшиеся под горой маленькими, люди сталкивались, нагоняли друг друга и махали руками или саблями.
Ростов, как на травлю, смотрел на то, что делалось перед ним. Он чутьем чувствовал, что ежели ударить теперь с гусарами на французских драгун, они не устоят; но ежели ударить, то надо было сейчас, сию минуту, иначе будет уже поздно. Он оглянулся вокруг себя. Ротмистр, стоя подле него, точно так же не спускал глаз с кавалерии внизу.
– Андрей Севастьяныч, – сказал Ростов, – ведь мы их сомнем…
– Лихая бы штука, – сказал ротмистр, – а в самом деле…
Ростов, не дослушав его, толкнул лошадь, выскакал вперед эскадрона, и не успел он еще скомандовать движение, как весь эскадрон, испытывавший то же, что и он, тронулся за ним. Ростов сам не знал, как и почему он это сделал. Все это он сделал, как он делал на охоте, не думая, не соображая. Он видел, что драгуны близко, что они скачут, расстроены; он знал, что они не выдержат, он знал, что была только одна минута, которая не воротится, ежели он упустит ее. Пули так возбудительно визжали и свистели вокруг него, лошадь так горячо просилась вперед, что он не мог выдержать. Он тронул лошадь, скомандовал и в то же мгновение, услыхав за собой звук топота своего развернутого эскадрона, на полных рысях, стал спускаться к драгунам под гору. Едва они сошли под гору, как невольно их аллюр рыси перешел в галоп, становившийся все быстрее и быстрее по мере того, как они приближались к своим уланам и скакавшим за ними французским драгунам. Драгуны были близко. Передние, увидав гусар, стали поворачивать назад, задние приостанавливаться. С чувством, с которым он несся наперерез волку, Ростов, выпустив во весь мах своего донца, скакал наперерез расстроенным рядам французских драгун. Один улан остановился, один пеший припал к земле, чтобы его не раздавили, одна лошадь без седока замешалась с гусарами. Почти все французские драгуны скакали назад. Ростов, выбрав себе одного из них на серой лошади, пустился за ним. По дороге он налетел на куст; добрая лошадь перенесла его через него, и, едва справясь на седле, Николай увидал, что он через несколько мгновений догонит того неприятеля, которого он выбрал своей целью. Француз этот, вероятно, офицер – по его мундиру, согнувшись, скакал на своей серой лошади, саблей подгоняя ее. Через мгновенье лошадь Ростова ударила грудью в зад лошади офицера, чуть не сбила ее с ног, и в то же мгновенье Ростов, сам не зная зачем, поднял саблю и ударил ею по французу.
В то же мгновение, как он сделал это, все оживление Ростова вдруг исчезло. Офицер упал не столько от удара саблей, который только слегка разрезал ему руку выше локтя, сколько от толчка лошади и от страха. Ростов, сдержав лошадь, отыскивал глазами своего врага, чтобы увидать, кого он победил. Драгунский французский офицер одной ногой прыгал на земле, другой зацепился в стремени. Он, испуганно щурясь, как будто ожидая всякую секунду нового удара, сморщившись, с выражением ужаса взглянул снизу вверх на Ростова. Лицо его, бледное и забрызганное грязью, белокурое, молодое, с дырочкой на подбородке и светлыми голубыми глазами, было самое не для поля сражения, не вражеское лицо, а самое простое комнатное лицо. Еще прежде, чем Ростов решил, что он с ним будет делать, офицер закричал: «Je me rends!» [Сдаюсь!] Он, торопясь, хотел и не мог выпутать из стремени ногу и, не спуская испуганных голубых глаз, смотрел на Ростова. Подскочившие гусары выпростали ему ногу и посадили его на седло. Гусары с разных сторон возились с драгунами: один был ранен, но, с лицом в крови, не давал своей лошади; другой, обняв гусара, сидел на крупе его лошади; третий взлеаал, поддерживаемый гусаром, на его лошадь. Впереди бежала, стреляя, французская пехота. Гусары торопливо поскакали назад с своими пленными. Ростов скакал назад с другими, испытывая какое то неприятное чувство, сжимавшее ему сердце. Что то неясное, запутанное, чего он никак не мог объяснить себе, открылось ему взятием в плен этого офицера и тем ударом, который он нанес ему.
Граф Остерман Толстой встретил возвращавшихся гусар, подозвал Ростова, благодарил его и сказал, что он представит государю о его молодецком поступке и будет просить для него Георгиевский крест. Когда Ростова потребовали к графу Остерману, он, вспомнив о том, что атака его была начата без приказанья, был вполне убежден, что начальник требует его для того, чтобы наказать его за самовольный поступок. Поэтому лестные слова Остермана и обещание награды должны бы были тем радостнее поразить Ростова; но все то же неприятное, неясное чувство нравственно тошнило ему. «Да что бишь меня мучает? – спросил он себя, отъезжая от генерала. – Ильин? Нет, он цел. Осрамился я чем нибудь? Нет. Все не то! – Что то другое мучило его, как раскаяние. – Да, да, этот французский офицер с дырочкой. И я хорошо помню, как рука моя остановилась, когда я поднял ее».
Ростов увидал отвозимых пленных и поскакал за ними, чтобы посмотреть своего француза с дырочкой на подбородке. Он в своем странном мундире сидел на заводной гусарской лошади и беспокойно оглядывался вокруг себя. Рана его на руке была почти не рана. Он притворно улыбнулся Ростову и помахал ему рукой, в виде приветствия. Ростову все так же было неловко и чего то совестно.
Весь этот и следующий день друзья и товарищи Ростова замечали, что он не скучен, не сердит, но молчалив, задумчив и сосредоточен. Он неохотно пил, старался оставаться один и о чем то все думал.
Ростов все думал об этом своем блестящем подвиге, который, к удивлению его, приобрел ему Георгиевский крест и даже сделал ему репутацию храбреца, – и никак не мог понять чего то. «Так и они еще больше нашего боятся! – думал он. – Так только то и есть всего, то, что называется геройством? И разве я это делал для отечества? И в чем он виноват с своей дырочкой и голубыми глазами? А как он испугался! Он думал, что я убью его. За что ж мне убивать его? У меня рука дрогнула. А мне дали Георгиевский крест. Ничего, ничего не понимаю!»
Но пока Николай перерабатывал в себе эти вопросы и все таки не дал себе ясного отчета в том, что так смутило его, колесо счастья по службе, как это часто бывает, повернулось в его пользу. Его выдвинули вперед после Островненского дела, дали ему батальон гусаров и, когда нужно было употребить храброго офицера, давали ему поручения.
Получив известие о болезни Наташи, графиня, еще не совсем здоровая и слабая, с Петей и со всем домом приехала в Москву, и все семейство Ростовых перебралось от Марьи Дмитриевны в свой дом и совсем поселилось в Москве.
Болезнь Наташи была так серьезна, что, к счастию ее и к счастию родных, мысль о всем том, что было причиной ее болезни, ее поступок и разрыв с женихом перешли на второй план. Она была так больна, что нельзя было думать о том, насколько она была виновата во всем случившемся, тогда как она не ела, не спала, заметно худела, кашляла и была, как давали чувствовать доктора, в опасности. Надо было думать только о том, чтобы помочь ей. Доктора ездили к Наташе и отдельно и консилиумами, говорили много по французски, по немецки и по латыни, осуждали один другого, прописывали самые разнообразные лекарства от всех им известных болезней; но ни одному из них не приходила в голову та простая мысль, что им не может быть известна та болезнь, которой страдала Наташа, как не может быть известна ни одна болезнь, которой одержим живой человек: ибо каждый живой человек имеет свои особенности и всегда имеет особенную и свою новую, сложную, неизвестную медицине болезнь, не болезнь легких, печени, кожи, сердца, нервов и т. д., записанных в медицине, но болезнь, состоящую из одного из бесчисленных соединений в страданиях этих органов. Эта простая мысль не могла приходить докторам (так же, как не может прийти колдуну мысль, что он не может колдовать) потому, что их дело жизни состояло в том, чтобы лечить, потому, что за то они получали деньги, и потому, что на это дело они потратили лучшие годы своей жизни. Но главное – мысль эта не могла прийти докторам потому, что они видели, что они несомненно полезны, и были действительно полезны для всех домашних Ростовых. Они были полезны не потому, что заставляли проглатывать больную большей частью вредные вещества (вред этот был мало чувствителен, потому что вредные вещества давались в малом количестве), но они полезны, необходимы, неизбежны были (причина – почему всегда есть и будут мнимые излечители, ворожеи, гомеопаты и аллопаты) потому, что они удовлетворяли нравственной потребности больной и людей, любящих больную. Они удовлетворяли той вечной человеческой потребности надежды на облегчение, потребности сочувствия и деятельности, которые испытывает человек во время страдания. Они удовлетворяли той вечной, человеческой – заметной в ребенке в самой первобытной форме – потребности потереть то место, которое ушиблено. Ребенок убьется и тотчас же бежит в руки матери, няньки для того, чтобы ему поцеловали и потерли больное место, и ему делается легче, когда больное место потрут или поцелуют. Ребенок не верит, чтобы у сильнейших и мудрейших его не было средств помочь его боли. И надежда на облегчение и выражение сочувствия в то время, как мать трет его шишку, утешают его. Доктора для Наташи были полезны тем, что они целовали и терли бобо, уверяя, что сейчас пройдет, ежели кучер съездит в арбатскую аптеку и возьмет на рубль семь гривен порошков и пилюль в хорошенькой коробочке и ежели порошки эти непременно через два часа, никак не больше и не меньше, будет в отварной воде принимать больная.
Что же бы делали Соня, граф и графиня, как бы они смотрели на слабую, тающую Наташу, ничего не предпринимая, ежели бы не было этих пилюль по часам, питья тепленького, куриной котлетки и всех подробностей жизни, предписанных доктором, соблюдать которые составляло занятие и утешение для окружающих? Чем строже и сложнее были эти правила, тем утешительнее было для окружающих дело. Как бы переносил граф болезнь своей любимой дочери, ежели бы он не знал, что ему стоила тысячи рублей болезнь Наташи и что он не пожалеет еще тысяч, чтобы сделать ей пользу: ежели бы он не знал, что, ежели она не поправится, он не пожалеет еще тысяч и повезет ее за границу и там сделает консилиумы; ежели бы он не имел возможности рассказывать подробности о том, как Метивье и Феллер не поняли, а Фриз понял, и Мудров еще лучше определил болезнь? Что бы делала графиня, ежели бы она не могла иногда ссориться с больной Наташей за то, что она не вполне соблюдает предписаний доктора?
– Эдак никогда не выздоровеешь, – говорила она, за досадой забывая свое горе, – ежели ты не будешь слушаться доктора и не вовремя принимать лекарство! Ведь нельзя шутить этим, когда у тебя может сделаться пневмония, – говорила графиня, и в произношении этого непонятного не для нее одной слова, она уже находила большое утешение. Что бы делала Соня, ежели бы у ней не было радостного сознания того, что она не раздевалась три ночи первое время для того, чтобы быть наготове исполнять в точности все предписания доктора, и что она теперь не спит ночи, для того чтобы не пропустить часы, в которые надо давать маловредные пилюли из золотой коробочки? Даже самой Наташе, которая хотя и говорила, что никакие лекарства не вылечат ее и что все это глупости, – и ей было радостно видеть, что для нее делали так много пожертвований, что ей надо было в известные часы принимать лекарства, и даже ей радостно было то, что она, пренебрегая исполнением предписанного, могла показывать, что она не верит в лечение и не дорожит своей жизнью.
