Фаланф (ойкист)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Фаланф (Фалант) — в греческой традиции полулегендарный предводитель парфениев и основатель Тарента (на дорическом диалекте Тарант). Многие обстоятельства его деятельности были и остаются предметом спора как древних, так и современных учёных (поставивших под сомнение его историчность).





Заговор парфениев

Основные источники — это Страбон[1], излагающий версии Антиоха Сиракузского[2] и Эфора[3], Диодор Сицилийский[4] и Юстин. Все рассказы объединяет то, что парфении — неполноправные жители Спарты, недовольные своим положением.

Аристотель в «Политике» ограничивается кратким сообщением, что «так называемые» парфении происходили от «равных», были изобличены в заговоре и отправлены в Тарант основывать колонию[5]. По Антиоху, парфении — это дети, родившиеся во время Первой Мессенской войны, а их отцы не участвовали в походе и поэтому были превращены в илотов[6]. По Эфору и Юстину, они родились от связей спартанских замужних женщин с молодыми людьми, которые на время отлучались из лагеря, что было предпринято по общему решению лакедемонян[7]. Феопомп, цитируемый Афинеем, считал их сыновьями илотов и вдов погибших спартанских граждан и называл «эпевнактами» («сопостельниками»)[8]. Выражение «эпевнакты» употребляет и Диодор. Юстин не упоминает заговор.

Фаланфа называют спартанцем или лаконцем[9] либо амиклейцем[10]. В поэме Дионисия Периэгета говорится, что Тарант укрепила «могучая воинская сила амиклейцев»[11].

Согласно Помпею Трогу, его отцом был спартанец Арат, который некогда дал спартанцам совет, приведший к появлению на свет парфениев[12]. По Сервию, он был потомком Геракла в восьмом поколении[13]. Акрон называет его сыном Посейдона, как Таранта[14]. В любом случае ясна связь заговора с Амиклами[15].

По Антиоху, парфении, лишенные гражданских прав, устроили заговор и решили напасть на граждан во время празднования Гиакинфий в святилище Аполлона в Амиклах. Их предводитель Фаланф должен был надеть кожаную шапку (или шлем) на голову и тем самым подать знак. Однако Фаланф и некоторые сообщники выдали план (согласно же Эфору, в заговоре участвовали парфении и илоты, а выдали план некоторые илоты; Гиакинфии же Эфор не упоминает; по Диодору, план выдал неизвестный человек).

Диодор рассказывает, что, обсуждая дело, эфоры хотели казнить Фаланфа, но его любовник Агафиад убедил их, что ради гражданского спокойствия заговорщикам лучше сохранить жизнь. Когда настал оговорённый день, вышел глашатай (получивший приказ от эфоров по совету Агафиада) и провозгласил, что собирающиеся поднять шапку должны покинуть агору[16]). Заговорщики поняли, что их план раскрыт, и их заключили под стражу, однако отправили посольство в Дельфы.

Послы эпевнактов в Дельфах спросили Пифию, не желает ли бог дать им территорию Сикиона для поселения; но оракул сообщил, что им предназначен «Сатирион и тучные нивы Таранта», где они должны основать город там, где козёл окунает в море бороду[17]. По Антиоху, Фаланф сам посетил Дельфы[18].

Основание Таранта

Отправившись в Италию, Фаланф потерпел кораблекрушение в Крисейском море и был вынесен на землю дельфином[20] (сравните с легендами об Икадии и Арионе, который отплывает именно из Таранта[21]).

По Дионисию, предсказание пифии о козле сбылось, когда они увидели виноградную лозу, один из побегов которой касался моря: там парфении высадились и начали войну с япигами[22].

По Юстину, парфении прибыли в Италию после долгих скитаний, изгнали прежних жителей Тарентинской крепости и обосновались в ней[23]. По Антиоху, они были мирно приняты варварами и критянами, а по Эфору — заключили союз с ахейцами против варваров и основали город.

Павсаний рассказывает более подробно[24]: Фаланф получил из Дельф предсказание, что он захватит город, когда почувствует дождь, идущий из чистого неба. В Италии первое время, несмотря на победу, он не мог захватить ни одного города. Вспомнив предсказание, он решил, что оно никогда не исполнится. Однако его жена Эфра («чистое небо») стала утешать его, а затем положила голову мужа на колени и стала искать там вшей, после чего заплакала. Слёзы попали на голову Фаланфа, и он решил, что имя его жены свидетельствует об исполнении предсказания, и в следующую ночь он напал на большой и богатый варварский город Тарент и захватил его.

«Хроника Евсевия» датирует основание Тарента парфениями 706 годом до н. э. и считает его одновременным с основанием Коркиры[25]. Археологический материал датируется последней четвертью VIII века до н. э., что подтверждает дату Евсевия; предполагается, что поселенцы опасались коренных жителей[26]. Другой миф приписывает основание Тарента Гераклу[27]. Упоминание величины и богатства города для раннего периода — явный анахронизм, хотя там и находилась лучшая гавань в Италии[28]. Отсутствие лаконской керамики VII века привело к гипотезе, что первое время между колонией и метрополией отсутствовали какие-либо контакты[29].

Позже лакедемоняне во главе с Фаланфом отняли у критян, живших в Брентесии (Брундизии), большую часть их области[30].

Известно, что ещё в конце VI века до н. э. в Таранте существовала царская власть[31]. Предполагается, что и Фаланф был царем, хотя в источниках он не называется так[32].

Изгнание Фаланфа

Этот рассказ передает подробно Юстин[33]. Через много лет Фалант был изгнан из города мятежниками и поселился в Брундизии, где теперь жили прежние жители Тарента. Когда Фаланф умирал, он попросил жителей Брундизия, чтобы они растёрли в прах его останки и развеяли их на своём форуме, и это, по словам Дельфийского оракула, поможет им вернуть родину. Жители Брундизия так и поступили (считая, что тот хочет отомстить своим бывшим согражданам), но Фаланф обманул их, ибо оракул на деле предсказал, что владение городом навечно будет закреплено за новыми поселенцами. В память этого граждане Тарента решили почитать Фаланфа как бога. Страбон говорит кратко, что после изгнания Фаланфа из Таранта его приняли в Брентесии, а после смерти торжественно похоронили[30].

Павсаний сообщает, что позднее после победы над певкетиями тарентинцы прислали в Дельфы пожертвование работы Оната, где герои Тарент и Фаланф (рядом с которым дельфин) были изображены рядом с побеждённым и убитым царем япигов Описом[20].

Переселенцы принесли с собой из Спарты культ Гиакинфа[34]. У Тарента показывали могилу Гиакинфа или Аполлона [35], а фигура Гиакинфа появляется на самых ранних монетах из Тарента [36].

Толкования

В деятельности Фаланфа и парфениев много неясного. Например, «Лексикон Рошера» рассматривает Фаланфа как чисто мифическую личность, а Л. Г. Печатнова считает в целом историческим лицом. Авторы XIX века сопоставляют Фаланфа на монетах (юного наездника на дельфине) с Посейдоном либо с Аполлоном Дельфинием. Предпринимались попытки истолковать корень φαλ- («сверкающий», «чистый», «блестящий» как указывающие на прозвище Посейдона). Узенер предполагал связь с Дионисом и этимологию имени через φάλης (φαλλός).

Источники

  1. Страбон. География VI 3, 2-3 (стр. 278—280)
  2. Антиох, FGrH 555 F13
  3. Эфор, FGrH 70 F216
  4. Диодор Сицилийский. Историческая библиотека. VIII. 21; об основании Тарента также кратко в XV. 66. 3
  5. Аристотель. Политика V 6, 1 (1306b 29-31)
  6. Печатнова 2002, с.294
  7. Страбон и Юстин. Эпитома «Истории Филиппа» Помпея Трога III 4, 5-7; эта версия принята: Кембриджская история древнего мира. Т. 3. Ч. 3. М., 2007. С. 391
  8. Феопомп, фр. I 310 Мюллер = Афиней. Пир мудрецов VI 101, 271с (со ссылкой на XXXII книгу «Истории» Феопомпа); Печатнова 2002, с.296-297
  9. Павсаний. Описание Эллады X 10, 6; Гораций. Оды II 6, 11; Марциал. Эпиграммы VIII 28, 3 (упомянут и в V 37, 2)
  10. Силий Италик. Пуника, VII, 665: текст на [www.thelatinlibrary.com/silius.html латинском]
  11. Дионисий Периэгет. Описание ойкумены 377, пер. Е. В. Илюшечкиной
  12. Юстин. Эпитома «Истории Филиппа» Помпея Трога III 4, 8
  13. Сервий. Комментарий к «Энеиде» Вергилия III 551: «octavo ab Hercule»; Комментарий к «Георгикам» IV 126 (более короткий рассказ); Первый Ватиканский мифограф III 3
  14. Акрон. Комментарий к «Одам» Горация I 28, 29 (Лексикон Рошера. Т.3. Стб. 2238)
  15. Печатнова 2002, с.299-302
  16. Полиэн. Стратегемы II 14, 2
  17. Диодор Сицилийский. Историческая библиотека. VIII. 21. 3.
  18. Страбон. География VI 3, 2 (стр. 278—279)
  19. о тарантских монетах с Фаланфом см. Лексикон Рошера. Т. 3. Стб. 2239.
  20. 1 2 Павсаний. Описание Эллады X 13, 10
  21. Геродот. История I 24
  22. Дионисий Галикарнасский. Римские древности XIX. 1. 3-4 (по старому делению XVII 2)
  23. Юстин. Эпитома «Истории Филиппа» Помпея Трога III 4, 11
  24. Павсаний. Описание Эллады X 10, 6-8
  25. Хроника Евсевия, стр. 159
  26. Кембриджская история древнего мира. Т. 3. Ч. 3. М., 2007. С.136, 137
  27. Вергилий. Энеида III 551—552
  28. Печатнова 2002, с.292
  29. Печатнова 2002, с.288, примечание 62
  30. 1 2 Страбон. География VIII 3, 6 (стр. 282)
  31. Геродот. История III 136 (царь Аристофилид)
  32. Печатнова 2002, с.303
  33. Юстин. Эпитома «Истории Филиппа» Помпея Трога III 4, 12-18
  34. Печатнова 2002, с.301
  35. Полибий. Всеобщая история VIII 30, 2
  36. Malkin I. Myth and territory in the Spartan Mediterranean. Cambridge UP. 2003. P.113

Литература:

  • Лексикон Рошера. Т.3. Стб. 2238—2240.
  • Marinella Corsano, "Sparte et Tarente : le mythe de fondation d’une colonie ", dans Revue de l’histoire des religions 196, 2, 1979, p113-140.
  • Irad Malkin, Myth and Territory in the Spartan Mediterranean, Cambridge, 1994
  • Печатнова Л. Г. История Спарты (период архаики и классики). СПб, 2002. С.288-303 (в примечаниях: Печатнова 2002)

Напишите отзыв о статье "Фаланф (ойкист)"

Отрывок, характеризующий Фаланф (ойкист)

– Вы знаете, граф, что такие рыцари, как вы, бывают только в романах madame Suza.
– Какой рыцарь? Отчего? – краснея, спросил Пьер.
– Ну, полноте, милый граф, c'est la fable de tout Moscou. Je vous admire, ma parole d'honneur. [это вся Москва знает. Право, я вам удивляюсь.]
– Штраф! Штраф! – сказал ополченец.
– Ну, хорошо. Нельзя говорить, как скучно!
– Qu'est ce qui est la fable de tout Moscou? [Что знает вся Москва?] – вставая, сказал сердито Пьер.
– Полноте, граф. Вы знаете!
– Ничего не знаю, – сказал Пьер.
– Я знаю, что вы дружны были с Натали, и потому… Нет, я всегда дружнее с Верой. Cette chere Vera! [Эта милая Вера!]
– Non, madame, [Нет, сударыня.] – продолжал Пьер недовольным тоном. – Я вовсе не взял на себя роль рыцаря Ростовой, и я уже почти месяц не был у них. Но я не понимаю жестокость…
– Qui s'excuse – s'accuse, [Кто извиняется, тот обвиняет себя.] – улыбаясь и махая корпией, говорила Жюли и, чтобы за ней осталось последнее слово, сейчас же переменила разговор. – Каково, я нынче узнала: бедная Мари Волконская приехала вчера в Москву. Вы слышали, она потеряла отца?
– Неужели! Где она? Я бы очень желал увидать ее, – сказал Пьер.
– Я вчера провела с ней вечер. Она нынче или завтра утром едет в подмосковную с племянником.
– Ну что она, как? – сказал Пьер.
– Ничего, грустна. Но знаете, кто ее спас? Это целый роман. Nicolas Ростов. Ее окружили, хотели убить, ранили ее людей. Он бросился и спас ее…
– Еще роман, – сказал ополченец. – Решительно это общее бегство сделано, чтобы все старые невесты шли замуж. Catiche – одна, княжна Болконская – другая.
– Вы знаете, что я в самом деле думаю, что она un petit peu amoureuse du jeune homme. [немножечко влюблена в молодого человека.]
– Штраф! Штраф! Штраф!
– Но как же это по русски сказать?..


Когда Пьер вернулся домой, ему подали две принесенные в этот день афиши Растопчина.
В первой говорилось о том, что слух, будто графом Растопчиным запрещен выезд из Москвы, – несправедлив и что, напротив, граф Растопчин рад, что из Москвы уезжают барыни и купеческие жены. «Меньше страху, меньше новостей, – говорилось в афише, – но я жизнью отвечаю, что злодей в Москве не будет». Эти слова в первый раз ясно ыоказали Пьеру, что французы будут в Москве. Во второй афише говорилось, что главная квартира наша в Вязьме, что граф Витгснштейн победил французов, но что так как многие жители желают вооружиться, то для них есть приготовленное в арсенале оружие: сабли, пистолеты, ружья, которые жители могут получать по дешевой цене. Тон афиш был уже не такой шутливый, как в прежних чигиринских разговорах. Пьер задумался над этими афишами. Очевидно, та страшная грозовая туча, которую он призывал всеми силами своей души и которая вместе с тем возбуждала в нем невольный ужас, – очевидно, туча эта приближалась.
«Поступить в военную службу и ехать в армию или дожидаться? – в сотый раз задавал себе Пьер этот вопрос. Он взял колоду карт, лежавших у него на столе, и стал делать пасьянс.
– Ежели выйдет этот пасьянс, – говорил он сам себе, смешав колоду, держа ее в руке и глядя вверх, – ежели выйдет, то значит… что значит?.. – Он не успел решить, что значит, как за дверью кабинета послышался голос старшей княжны, спрашивающей, можно ли войти.
– Тогда будет значить, что я должен ехать в армию, – договорил себе Пьер. – Войдите, войдите, – прибавил он, обращаясь к княжие.
(Одна старшая княжна, с длинной талией и окаменелым лидом, продолжала жить в доме Пьера; две меньшие вышли замуж.)
– Простите, mon cousin, что я пришла к вам, – сказала она укоризненно взволнованным голосом. – Ведь надо наконец на что нибудь решиться! Что ж это будет такое? Все выехали из Москвы, и народ бунтует. Что ж мы остаемся?
– Напротив, все, кажется, благополучно, ma cousine, – сказал Пьер с тою привычкой шутливости, которую Пьер, всегда конфузно переносивший свою роль благодетеля перед княжною, усвоил себе в отношении к ней.
– Да, это благополучно… хорошо благополучие! Мне нынче Варвара Ивановна порассказала, как войска наши отличаются. Уж точно можно чести приписать. Да и народ совсем взбунтовался, слушать перестают; девка моя и та грубить стала. Этак скоро и нас бить станут. По улицам ходить нельзя. А главное, нынче завтра французы будут, что ж нам ждать! Я об одном прошу, mon cousin, – сказала княжна, – прикажите свезти меня в Петербург: какая я ни есть, а я под бонапартовской властью жить не могу.
– Да полноте, ma cousine, откуда вы почерпаете ваши сведения? Напротив…
– Я вашему Наполеону не покорюсь. Другие как хотят… Ежели вы не хотите этого сделать…
– Да я сделаю, я сейчас прикажу.
Княжне, видимо, досадно было, что не на кого было сердиться. Она, что то шепча, присела на стул.
– Но вам это неправильно доносят, – сказал Пьер. – В городе все тихо, и опасности никакой нет. Вот я сейчас читал… – Пьер показал княжне афишки. – Граф пишет, что он жизнью отвечает, что неприятель не будет в Москве.
– Ах, этот ваш граф, – с злобой заговорила княжна, – это лицемер, злодей, который сам настроил народ бунтовать. Разве не он писал в этих дурацких афишах, что какой бы там ни был, тащи его за хохол на съезжую (и как глупо)! Кто возьмет, говорит, тому и честь и слава. Вот и долюбезничался. Варвара Ивановна говорила, что чуть не убил народ ее за то, что она по французски заговорила…
– Да ведь это так… Вы всё к сердцу очень принимаете, – сказал Пьер и стал раскладывать пасьянс.
Несмотря на то, что пасьянс сошелся, Пьер не поехал в армию, а остался в опустевшей Москве, все в той же тревоге, нерешимости, в страхе и вместе в радости ожидая чего то ужасного.
На другой день княжна к вечеру уехала, и к Пьеру приехал его главноуправляющий с известием, что требуемых им денег для обмундирования полка нельзя достать, ежели не продать одно имение. Главноуправляющий вообще представлял Пьеру, что все эти затеи полка должны были разорить его. Пьер с трудом скрывал улыбку, слушая слова управляющего.
– Ну, продайте, – говорил он. – Что ж делать, я не могу отказаться теперь!
Чем хуже было положение всяких дел, и в особенности его дел, тем Пьеру было приятнее, тем очевиднее было, что катастрофа, которой он ждал, приближается. Уже никого почти из знакомых Пьера не было в городе. Жюли уехала, княжна Марья уехала. Из близких знакомых одни Ростовы оставались; но к ним Пьер не ездил.
В этот день Пьер, для того чтобы развлечься, поехал в село Воронцово смотреть большой воздушный шар, который строился Леппихом для погибели врага, и пробный шар, который должен был быть пущен завтра. Шар этот был еще не готов; но, как узнал Пьер, он строился по желанию государя. Государь писал графу Растопчину об этом шаре следующее:
«Aussitot que Leppich sera pret, composez lui un equipage pour sa nacelle d'hommes surs et intelligents et depechez un courrier au general Koutousoff pour l'en prevenir. Je l'ai instruit de la chose.
Recommandez, je vous prie, a Leppich d'etre bien attentif sur l'endroit ou il descendra la premiere fois, pour ne pas se tromper et ne pas tomber dans les mains de l'ennemi. Il est indispensable qu'il combine ses mouvements avec le general en chef».
[Только что Леппих будет готов, составьте экипаж для его лодки из верных и умных людей и пошлите курьера к генералу Кутузову, чтобы предупредить его.
Я сообщил ему об этом. Внушите, пожалуйста, Леппиху, чтобы он обратил хорошенько внимание на то место, где он спустится в первый раз, чтобы не ошибиться и не попасть в руки врага. Необходимо, чтоб он соображал свои движения с движениями главнокомандующего.]
Возвращаясь домой из Воронцова и проезжая по Болотной площади, Пьер увидал толпу у Лобного места, остановился и слез с дрожек. Это была экзекуция французского повара, обвиненного в шпионстве. Экзекуция только что кончилась, и палач отвязывал от кобылы жалостно стонавшего толстого человека с рыжими бакенбардами, в синих чулках и зеленом камзоле. Другой преступник, худенький и бледный, стоял тут же. Оба, судя по лицам, были французы. С испуганно болезненным видом, подобным тому, который имел худой француз, Пьер протолкался сквозь толпу.
– Что это? Кто? За что? – спрашивал он. Но вниманье толпы – чиновников, мещан, купцов, мужиков, женщин в салопах и шубках – так было жадно сосредоточено на то, что происходило на Лобном месте, что никто не отвечал ему. Толстый человек поднялся, нахмурившись, пожал плечами и, очевидно, желая выразить твердость, стал, не глядя вокруг себя, надевать камзол; но вдруг губы его задрожали, и он заплакал, сам сердясь на себя, как плачут взрослые сангвинические люди. Толпа громко заговорила, как показалось Пьеру, – для того, чтобы заглушить в самой себе чувство жалости.
– Повар чей то княжеский…
– Что, мусью, видно, русский соус кисел французу пришелся… оскомину набил, – сказал сморщенный приказный, стоявший подле Пьера, в то время как француз заплакал. Приказный оглянулся вокруг себя, видимо, ожидая оценки своей шутки. Некоторые засмеялись, некоторые испуганно продолжали смотреть на палача, который раздевал другого.