Фаллос

О виде грибов см. фаллюс

Фа́ллос или фалл (др.-греч. φαλλός) — символическое изображение эрегированного пениса, предмет культа многих языческих религий. Как правило, такие изображения символизируют мужское плодородие и начало новой жизни. В искусствоведческой литературе используется как эвфемистический термин и при описании несакральных изображений.

Фаллические культы

Фаллические символы известны по материалам палеолита. В пещере Холе-Фельс обнаружена имитация пениса в натуральную величину, выточенная из алеврита и датированная 26 тыс. до н. э. На территории Восточной Европы фаллические символы хорошо известны по материалам неолитической трипольской культуры.

Древняя Индия

В Индии фаллос, или лингам, почитался с глубокой древности. Наиболее древние предметы фаллического культа отличаются натуралистичностью по сравнению со стилизованными лингамами, которые можно встретить в наше время. Одним из древнейших считается лингам высотой 150 см, вытесанный из чёрного гранита; его почитают в храме Парашурамешвар в штате Андхра-Прадеш. В позднейшее время лингам стал восприниматься как абстрактное воплощение творческих сил бога Шивы.

Древний Египет

Фаллос как символ плодородия был известен древним египтянам. С эрегированным пенисом было принято изображать бога Мина. Также фаллос играл роль в культе Осириса. Считалось, что после расчленения Исиде удалось собрать всё его тело, кроме пениса, который съела рыба. Новый пенис Исиде пришлось изготовить из дерева либо золота.

Древняя Греция

В пантеоне античных богов мужскому плодородию покровительствовал Приап. Его было принято изображать с детородным органом огромных размеров. Центром приапического культа был Лампсак. В других областях Греции известны аналогичные изображения Пана, сына Гермеса. На многих гермах с эрегированным пенисом изображён и сам Гермес.

Празднество и торжественное шествие в честь фаллического божества, согласно Плутарху, носило название — фаллефории (др.-греч. φαλλη-φόρια). Торжественная фаллическая песнь, согласно Аристофану, носила название — фалликон (др.-греч. φαλλικόν). Бог плодородия, согласно Аристофану и Лукиану носил название — Фалет (др.-греч. Φᾰλῆς, Φᾰλῆτος, Φάλης, Φάλητος).

Дионисийские празднования, как правило, сопровождались фаллическими процессиями. Аристотель в «Поэтике» высказывает мысль, что именно из таких представлений родилась комедия. В настоящее время фаллический карнавал ежегодно проводит город Тирнавос в Фессалии.

Древний Рим

Сексуальность древних римлян была фаллоцентрична. За безопасность Римского государства отвечал священный фаллос; его хранительницами были весталки. От сглаза применялись разнообразные амулеты с фаллической символикой, включая буллы, которые мальчики носили до достижения совершеннолетия, и фасцины — изображения крылатого пениса. Раскопками в Помпеях обнаружены фаллические светильники и погремушки.

Кельты и германцы

Есть сведения, что древние кельты изображали богов-воителей с большими фаллами. О том, что фаллос был приделан к идолу Фрейра, упоминает Адам Бременский. В последнее время появились археологические подтверждения сакрального значения фаллоса у германцев. Есть мнение, что фаллическую форму имеют такие картинные камни, как Стура-Хаммарский.

Япония

Праздники плодородия, как, например Хонэн-мацури, испокон веков отмечаются в различных областях Японии. В городе Комаки во время праздника вывозят из храма огромный фалл из дерева весом в 250 кг и длиной 2,5 метра. По стране разбросаны многие храмы, посвященные культу мужской плодовитости.

Фаллическая образность у монотеистов

Хотя фаллические культы ассоциируются с язычеством, в храмах Западной Европы среди других мощей Христа почитается и препуция (en) — засушенная крайняя плоть младенца Христа, полученная в результате его обрезания. Вплоть до Нового времени в разных областях Европы делались приапические подношения Косьме и Демьяну, а также другим «фаллическим святым», которых, обычно за созвучие имён с детородными органами, в народе считали покровителями плодовитости. Официальная церковь никогда не одобряла таких проявлений народной религиозности.

У иудеев после обряда обрезания в ряде случаев принято, чтобы моэль (специалист по обрезанию) совершил действие, именуемое «мецица», а именно: «высосал» кровь из места надреза с помощью специального тампона и трубки, внутри которой этот тампон находится.

Епифаний Кипрский утверждает, что такие гностические секты, как борбориты, поглощали мужское семя как тело Христово. Эту традицию продолжают некоторые современные группы гностиков, а также отдельные группы последователей Телемы.

Фаллос в психоанализе

В лакановском психоанализе под фаллосом понимается символический атрибут Другого, который порождает в субъекте желание обладать им. Для женщин таким объектом выступает мужской детородный орган (пенис), для мужчин — мать, а после акта символической кастрации — другая женщина. Фаллос как абстрактный объект желания при перверсии может замещаться конкретным фетишем. Подробнее этот вопрос Лакан осветил в лекции «Значение фаллоса» от 9 мая 1958 года.

См. также

• Лингам — индуистский фаллос
• Йони — индуистский символ вагины
• Ктеис — греческий символ вагины
• Шила на Гиг — средневековые скульптуры обнажённых женщин с увеличенной вульвой.

Литература

• Штернберг Л. Я., Обнорский Н. П.,. Фаллический культ // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Фаллос
• [community.livejournal.com/old_erotic_art/5525.html Фаллические амулеты и украшения] из Британского музея

Отрывок, характеризующий Фаллос

– Так таки и не пошло дальше, чем «Сергей Кузьмич»? – спрашивала одна дама.
– Да, да, ни на волос, – отвечал смеясь князь Василий. – Сергей Кузьмич… со всех сторон. Со всех сторон, Сергей Кузьмич… Бедный Вязмитинов никак не мог пойти далее. Несколько раз он принимался снова за письмо, но только что скажет Сергей … всхлипывания… Ку…зьми…ч – слезы… и со всех сторон заглушаются рыданиями, и дальше он не мог. И опять платок, и опять «Сергей Кузьмич, со всех сторон», и слезы… так что уже попросили прочесть другого.
– Кузьмич… со всех сторон… и слезы… – повторил кто то смеясь.
– Не будьте злы, – погрозив пальцем, с другого конца стола, проговорила Анна Павловна, – c'est un si brave et excellent homme notre bon Viasmitinoff… [Это такой прекрасный человек, наш добрый Вязмитинов…]
Все очень смеялись. На верхнем почетном конце стола все были, казалось, веселы и под влиянием самых различных оживленных настроений; только Пьер и Элен молча сидели рядом почти на нижнем конце стола; на лицах обоих сдерживалась сияющая улыбка, не зависящая от Сергея Кузьмича, – улыбка стыдливости перед своими чувствами. Что бы ни говорили и как бы ни смеялись и шутили другие, как бы аппетитно ни кушали и рейнвейн, и соте, и мороженое, как бы ни избегали взглядом эту чету, как бы ни казались равнодушны, невнимательны к ней, чувствовалось почему то, по изредка бросаемым на них взглядам, что и анекдот о Сергее Кузьмиче, и смех, и кушанье – всё было притворно, а все силы внимания всего этого общества были обращены только на эту пару – Пьера и Элен. Князь Василий представлял всхлипыванья Сергея Кузьмича и в это время обегал взглядом дочь; и в то время как он смеялся, выражение его лица говорило: «Так, так, всё хорошо идет; нынче всё решится». Анна Павловна грозила ему за notre bon Viasmitinoff, а в глазах ее, которые мельком блеснули в этот момент на Пьера, князь Василий читал поздравление с будущим зятем и счастием дочери. Старая княгиня, предлагая с грустным вздохом вина своей соседке и сердито взглянув на дочь, этим вздохом как будто говорила: «да, теперь нам с вами ничего больше не осталось, как пить сладкое вино, моя милая; теперь время этой молодежи быть так дерзко вызывающе счастливой». «И что за глупость всё то, что я рассказываю, как будто это меня интересует, – думал дипломат, взглядывая на счастливые лица любовников – вот это счастие!»
Среди тех ничтожно мелких, искусственных интересов, которые связывали это общество, попало простое чувство стремления красивых и здоровых молодых мужчины и женщины друг к другу. И это человеческое чувство подавило всё и парило над всем их искусственным лепетом. Шутки были невеселы, новости неинтересны, оживление – очевидно поддельно. Не только они, но лакеи, служившие за столом, казалось, чувствовали то же и забывали порядки службы, заглядываясь на красавицу Элен с ее сияющим лицом и на красное, толстое, счастливое и беспокойное лицо Пьера. Казалось, и огни свечей сосредоточены были только на этих двух счастливых лицах.
Пьер чувствовал, что он был центром всего, и это положение и радовало и стесняло его. Он находился в состоянии человека, углубленного в какое нибудь занятие. Он ничего ясно не видел, не понимал и не слыхал. Только изредка, неожиданно, мелькали в его душе отрывочные мысли и впечатления из действительности.
«Так уж всё кончено! – думал он. – И как это всё сделалось? Так быстро! Теперь я знаю, что не для нее одной, не для себя одного, но и для всех это должно неизбежно свершиться. Они все так ждут этого , так уверены, что это будет, что я не могу, не могу обмануть их. Но как это будет? Не знаю; а будет, непременно будет!» думал Пьер, взглядывая на эти плечи, блестевшие подле самых глаз его.
То вдруг ему становилось стыдно чего то. Ему неловко было, что он один занимает внимание всех, что он счастливец в глазах других, что он с своим некрасивым лицом какой то Парис, обладающий Еленой. «Но, верно, это всегда так бывает и так надо, – утешал он себя. – И, впрочем, что же я сделал для этого? Когда это началось? Из Москвы я поехал вместе с князем Васильем. Тут еще ничего не было. Потом, отчего же мне было у него не остановиться? Потом я играл с ней в карты и поднял ее ридикюль, ездил с ней кататься. Когда же это началось, когда это всё сделалось? И вот он сидит подле нее женихом; слышит, видит, чувствует ее близость, ее дыхание, ее движения, ее красоту. То вдруг ему кажется, что это не она, а он сам так необыкновенно красив, что оттого то и смотрят так на него, и он, счастливый общим удивлением, выпрямляет грудь, поднимает голову и радуется своему счастью. Вдруг какой то голос, чей то знакомый голос, слышится и говорит ему что то другой раз. Но Пьер так занят, что не понимает того, что говорят ему. – Я спрашиваю у тебя, когда ты получил письмо от Болконского, – повторяет третий раз князь Василий. – Как ты рассеян, мой милый.
Князь Василий улыбается, и Пьер видит, что все, все улыбаются на него и на Элен. «Ну, что ж, коли вы все знаете», говорил сам себе Пьер. «Ну, что ж? это правда», и он сам улыбался своей кроткой, детской улыбкой, и Элен улыбается.
– Когда же ты получил? Из Ольмюца? – повторяет князь Василий, которому будто нужно это знать для решения спора.
«И можно ли говорить и думать о таких пустяках?» думает Пьер.
– Да, из Ольмюца, – отвечает он со вздохом.
От ужина Пьер повел свою даму за другими в гостиную. Гости стали разъезжаться и некоторые уезжали, не простившись с Элен. Как будто не желая отрывать ее от ее серьезного занятия, некоторые подходили на минуту и скорее отходили, запрещая ей провожать себя. Дипломат грустно молчал, выходя из гостиной. Ему представлялась вся тщета его дипломатической карьеры в сравнении с счастьем Пьера. Старый генерал сердито проворчал на свою жену, когда она спросила его о состоянии его ноги. «Эка, старая дура, – подумал он. – Вот Елена Васильевна так та и в 50 лет красавица будет».
– Кажется, что я могу вас поздравить, – прошептала Анна Павловна княгине и крепко поцеловала ее. – Ежели бы не мигрень, я бы осталась.
Княгиня ничего не отвечала; ее мучила зависть к счастью своей дочери.
Пьер во время проводов гостей долго оставался один с Элен в маленькой гостиной, где они сели. Он часто и прежде, в последние полтора месяца, оставался один с Элен, но никогда не говорил ей о любви. Теперь он чувствовал, что это было необходимо, но он никак не мог решиться на этот последний шаг. Ему было стыдно; ему казалось, что тут, подле Элен, он занимает чье то чужое место. Не для тебя это счастье, – говорил ему какой то внутренний голос. – Это счастье для тех, у кого нет того, что есть у тебя. Но надо было сказать что нибудь, и он заговорил. Он спросил у нее, довольна ли она нынешним вечером? Она, как и всегда, с простотой своей отвечала, что нынешние именины были для нее одними из самых приятных.