Фанагория

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Город
Фанагория
др.-греч. Φαναγόρεια
Страна
Россия
Субъект Федерации
Краснодарский край
Координаты
Основан
Часовой пояс
Автомобильный код
23, 93, 123
покинут в
Фанагория
Москва
Краснодар
Фанагория
К:Населённые пункты, основанные в 543 году до н. э.

Фанаго́рия (др.-греч. Φαναγόρεια) — древнегреческая колония. Была расположена на берегу Керченского пролива, на Таманском полуострове в 25 км к северо-востоку от Гермонассы. Служила второй после Пантикапея (азиатской) столицей эллинистического Боспорского царства[1][2]. После входила в состав Византийской империи, затем Хазарского каганата. Руины — городище неподалёку от современного посёлка Сенной в Краснодарском крае.





Античность

Древние полагали, что Фанагория была основана на острове ныне не существующего архипелага Корокондамита ок. 543 г. до н. э. теосцами, вытесненными из родных мест нашествием Кира, и получила название по имени одного из их предводителей, Фанагора. Во времена Перикла город занимал не менее 75 гектаров, треть этой территории ныне находится под водой, где ведутся подводные раскопки. Экономическое благополучие Фанагории было основано на торговле (преимущественно зерном) со скифами и местными меотскими племенами, а именно с синдами.

В начале IV в. до н. э. земли синдов, не исключая и Фанагории, вошли в состав Боспорского царства. Поначалу столицей царства был избран Пантикапей на западном берегу Таманского пролива, однако со временем Фанагория получила статус второй («азиатской») столицы царства, а к началу нашей эры стала наиболее значительным городом царства, как в политическом, так и в экономическом аспекте[3].

Во время Митридатовых войн фанагорийцы приняли сторону Римской республики, за что их город был осаждён понтийским царём Фарнаком II. Именно в Фанагории вспыхнуло восстание против Митридата Великого и, незадолго до его смерти, сыновья знаменитого властителя были вынуждены сдать твердыню на милость восставших. В 2004 году в подводном раскопе было найдено надгробие жены Митридата Гипсикратии, которая по-видимому, погибла во время восстания[4]. При раскопках археологи обнаружили надпись, в которой местная царица восхваляет Октавиана Августа как «императора, цезаря, сына бога, бога Августа, блюстителя всех земель и морей».

В I в. до н. э. Фанагория называлась Агриппией,[5] будучи переименована царём Полемоном I в честь зятя Октавиана Августа полководца Марка Випсания Агриппы[6].

Раннее средневековье

Ставка на римских правителей позволила Фанагории сохранять ведущую роль в Причерноморском регионе вплоть до начала Великого переселения народов, когда город подвергся разграблению гуннами.

Традиционно считается, что булгарский хан Кубрат избрал Фанагорию столицей основанной им Великой Булгарии, которая просуществовала с 632 по 665 гг. На самом деле в источниках нигде не говорится о Фанагории как столице Великой Булгарии, которая располагалась в Приазовских степях. Фанагория же в это время входила в состав Византийской империи. После этого Фанагория входит в состав Хазарского каганата — контроль над городом, по-видимому, осуществлял хазарский тудун.

В 704 г. в Фанагории поселился изгнанный из Константинополя император Юстиниан II — ему предоставил убежище зять, каган Ибузир Гляван. Впоследствии Юстиниан вернулся в Византию и возвратил себе престол.

В начале X века Фанагория была заброшена жителями вследствие влияния природных факторов — повышения уровня моря и занесения русел Кубани. Фанагория уступила первенство на полуострове соседней Таматархе-Тмутаракани. В XI веке на руинах Фанагории существовало небольшое поселение. В XVI—XVIII веках здесь же находилось поселение, входившее в состав Османской империи.

Раскопки

Площадь, занимаемая городищем Фанагория, составляет до 60 га. Местонахождение Фанагории было установлено ещё в XVIII в. в связи с находками пьедесталов мраморных статуй Афродиты. Действительно, Гекатей Абдерский и Страбон сообщают о местном святилище Афродиты как о наиболее значительном в Северном Причерноморье. В 1822 г. солдаты раскопали на территории Фанагории крупный курган, внутри которого их ожидала богатая нажива — древние предметы из серебра и золота.

Этот случай привлёк к Фанагории внимание учёной общественности, однако раскопки XIX века нельзя назвать строго научными — каждый год «любители древностей» сравнивали с землёй до 12 курганов. В одном из царских курганов сохранилась каменная камера (3,7 х 3,75 х 4,7 метров) с фрагментами стенописи, имитирующей мрамор. По сторонам от входа — большие каменные короба с костями четырёх коней, а также упряжью и сёдлами из золота и бронзы. Обширный материал для изучения культуры синдов даёт раскопанный в 1860-х гг. курган Большая Близница, в котором была погребена жрица Деметры.

В ходе исследования огромного некрополя, окружающего территорию древнего города с трёх сторон, было обнаружено несколько тысяч захоронений. Изобилие мраморных и кипарисовых саркофагов — свидетельство богатства античной Фанагории. В советское время исследованием Фанагории руководил (с 1936 г.) В. Д. Блаватский. Одной из наиболее неожиданных находок новейшего периода стала табличка из синагоги времён императора Клавдия.[7][8]

Раскопки ведутся ежегодно с 1936 года, единственный перерыв был сделан на время войны. В настоящее время исследования древнего города ведёт Фанагорийская комплексная археологическая экспедиция Института археологии РАН (руководитель — зав. отделом классической археологии ИА РАН, д.и.н. Кузнецов В. Д.)[9].

Большой урон древним постройкам Фанагории наносят жители станицы Сенная, которые разбирают их на камень для фундаментов своих жилищ[10].

Напишите отзыв о статье "Фанагория"

Примечания

  1. Дорогой тысячелетий: очерки о древнем Крыме. Изд-во Крым, 1969. Стр. 79.
  2. В. Д. Кузнецов. Фанагория: Новые исследования. // Краткие сообщения Института археологии РАН. Том 219. Стр. 77.
  3. А. П. Смирнов. Фанагория. Изд-во Академии наук СССР, 1956. Стр. 193.
  4. [www.gipanis.ru/?level=203&type=page&lid=176 ТАМАНСКАЯ («ФАНАГОРИЙСКАЯ») ЭКСПЕДИЦИЯ ИА РАН]
  5. [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_geo/5156/%D0%A4%D0%B0%D0%BD%D0%B0%D0%B3%D0%BE%D1%80%D0%B8%D1%8F Фанагория// Географическая энциклопедия]
  6. Казаманова Л. Н. [www.sno.pro1.ru/lib/kazamanova/15.htm Введение в научную нумизматику. — Москва: Издательство МГУ, 1969. — С. 134.]
  7. [www.archaeology.ru/PHANAGOREA/ph_history.html А. Трепетов. Фанагория. История Фанагории]
  8. [books.google.com/books?id=HoRcVtp49LEC&pg=PA124&dq=phanagoria+synagogue+51&as_brr=0 The Jewish manumission inscriptions of the Bosporus]  (англ.)
  9. [lenta.ru/articles/2013/11/19/phanagoria «Мы подтвердили слова Плутарха»]
  10. [publicsea.ru/news/chiornoe_more_v_XXI_stoletii_14-16-46.htm «Чёрное море в XXI столетии» | В окияне-море | Все новости |]

Литература

  • Кобылина М. М. Фанагория // Фанагория. Материалы и исследования по археологии СССР. № 57. — М., 1956. С. 5-101.
  • Кобылина М. М. Фанагория. М., 1989. 127 с.
  • Завойкин А. А. Фанагория во второй половине V — начале IV вв. до н. э. (по материалам раскопок «Южного города») / Древности Боспора. Supplementum I. — М., 2004. 244 с.
  • Кузнецов В. Д., Латарцев В. Н., Латарцева Е. Е., Амелькин А. О. [www.mpac.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=244&Itemid=12 Подводные исследования в Фанагории в 1999—2002 гг.] // Древности Боспора. № 6. — М., 2006.
  • [leaducation.ru/media/gipanis/pdf/fanagoriya.pdf Фанагория. По материалам Таманской экспедиции Института археологии РАН / Под редакцией В. Д. Кузнецова. — М., 2008.] 104 с.
  • Амелькин А. О. [www.mpac.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=52&Itemid=13 Фанагория подводная.]
  • Атавин А. Г. Средневековая Фанагория и её место среди одновременных памятников Северного Причерноморья // Славяне и их соседи. Место взаимных влияний в процессе общественного и культурного развития. Эпоха феодализма. — М., 1988. С. 21-23.
  • Плетнёва С. А. Фанагория / Города Таманского полуострова в конце VIII—XII веках // Крым, Северо-Восточное Причерноморье и Закавказье в эпоху средневековья. IV—XIII века. Археология. — М., 2003. С. 179—183.
  • Чхаидзе В. Н. [archive.nbuv.gov.ua/portal/Soc_Gum/drzb/2012_5/Chaidz_V.pdf К вопросу о присутствии протоболгар на территории Таманского полуострова в конце VI — конце VII вв. и о «столице» Великой Булгарии — Фанагории] // Дриновський збiрник. Том V. — Харків-Софія, 2012. С. 14-22.
  • Чхаидзе В. Н. Фанагория в VI—X веках. — М., 2012. 590 с.
  • The Princeton Encyclopedia of Classical Sites. (eds. Stillwell, Richard. MacDonald, William L. McAlister, Marian Holland). — Princeton University Press, 1976. ISBN 0-691-03542-3.
  • North Pontic Archaeology: Recent Discoveries and Studies (ed. by Gocha R. Tsetskhladze). — Brill Academic Publishers, 2001.

Ссылки

  • [www.gipanis.ru/?level=7&type=page Официальный сайт Фанагорийской (Таманской) археологической экспедиции ИА РАН]
  • [www.museum.com.ua/istor/sev-vost/fanagoria/fanagoriya.htm Античные монеты Фанагории] на сайте Одесский музей нумизматики
  • [www.archaeology.ru/PHANAGOREA/ph_index.html#9 Фанагория. Археологические раскопки древнегреческого города на юге России.]
  • [www.archaeology.ru/PHANAGOREA/ph_history.html История Фанагории]
  • [wikimapia.org/#lat=45.2750072&lon=37.0017815&z=13&l=1&m=a&v=2 Раскопки Фанагории со спутника]

Отрывок, характеризующий Фанагория

– Где суд, там и неправда, – вставил маленький человек.
– А ты давно здесь? – спросил Пьер, дожевывая последнюю картошку.
– Я то? В то воскресенье меня взяли из гошпиталя в Москве.
– Ты кто же, солдат?
– Солдаты Апшеронского полка. От лихорадки умирал. Нам и не сказали ничего. Наших человек двадцать лежало. И не думали, не гадали.
– Что ж, тебе скучно здесь? – спросил Пьер.
– Как не скучно, соколик. Меня Платоном звать; Каратаевы прозвище, – прибавил он, видимо, с тем, чтобы облегчить Пьеру обращение к нему. – Соколиком на службе прозвали. Как не скучать, соколик! Москва, она городам мать. Как не скучать на это смотреть. Да червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае: так то старички говаривали, – прибавил он быстро.
– Как, как это ты сказал? – спросил Пьер.
– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.
– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить…
– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.
Помолчав несколько времени, Платон встал.
– Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая:
– Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель.
– Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер.
– Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься?
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.


В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
Платон Каратаев ничего не знал наизусть, кроме своей молитвы. Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит.
Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, – так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: «родимая, березанька и тошненько мне», но на словах не выходило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова.