Фантастическое путешествие

Фантастическое путешествие — рассказ о странствиях по вымышленным странам и/или о невероятных чудесах в далеких странах; древнейшая форма повествования (наррации), генетически восходящая к ритуальному посещению того света — «сошествию вниз», «нисхождению» (катабасису).

История

Античность и Средние века

Самые ранние дошедшие до нас образцы — «Эпос о Гильгамеше» и «Одиссея». Поэма Гомера вообще во многом определила дальнейшую эволюцию жанра. По модели «Одиссеи» выстроен другой известный античный сюжет, поход аргонавтов за золотым руном (это не древний миф, а продукт позднейшей ученой мифографии — впервые в поэме Аполлония Родосского «Аргонавтика», затем в прозаическом переложении Псевдо-Аполлодора). Примерно к этому же времени относятся первые литературные утопии, воплощенные в форме фантастического путешествия к изолированным островам, где живут племена, чудесным образом сохранившие строй Золотого века (их прототип — гомеровские «острова блаженных», еще хранящие черты «того света»). Таковы «Священная запись» Эвгемера, «Острова Солнца» Ямбула. В пародийном ключе разрабатывает эту тематику мениппея Лукиана «Правдивая история». Антоний Диоген в «Невероятных приключениях по ту сторону Туле» комбинирует формы фантастического путешествия и любовного романа. «Чудеса Индии» богато представлены в анонимном псевдоисторическом романе «История Александра Великого». Это был единственный греческий роман, имевший хождение в средневековой Европе, и он оказал влияние на увязывание фантастики с восточной тематикой в средневековой литературе.

В ирландской литературе был специальный жанр эхтра — о посещении героями иных миров; эхтра, в свою очередь, довольно близки к имрама, то есть описанию морских странствий, поскольку в кельтской мифологии преобладают островные элизиумы.

Широко известное в Средние века «Плавание святого Брендана» (Navigatio Sancti Brendani, X или XI в.) о путешествии к «острову блаженных» опирается на образы кельтских мифов. Еще один популярный текст — написанное на французском «Путешествие сэра Джона Мандевиля» (XIV в.), где в изобилии вводится «восточная фантастика». Этого общего места столетием ранее не избежал и Марко Поло.

XVII и XVIII века

В античной традиции Эвгемера и Ямбула написаны первые утопии Нового времени, начиная с «Утопии» Томаса Мора, и включая «Город Солнца» (1623) Томмазо Кампанеллы и «Новую Атлантиду» (1627) Фрэнсиса Бэкона, а также менее известные «Историю севарамбов» (1675) Дени Вераса, «Южную землю» (1676) Габриэля де Фуаньи, «Историю Калежавы» (1700) Клода Жильбера, «Вынужденное путешествие ипохондрика Бекафора» (1709) Лорана Борделона. Эта архаичная до-романная форма сохраняет своё значение и для позднейших утопий, в качестве повествовательной рамки: рассказчик, фантастическим образом очутившийся в идеальном обществе будущего, — лишь пассивный зритель развертывающейся перед ним панорамы «чудес». Таковы и «Взгляд назад» Эдварда Беллами, и ранние советские утопии.

К той же традиции принадлежат первые описания космических путешествий: «Сон» (1634) Иоганна Кеплера, «Человек на Луне» (1638) Фрэнсиса Годвина, «Открытие лунного мира» (1638) Джона Уилкинса, «Экстатическое путешествие» (1656) Афанасия Кирхера, «Иной свет» (1657) Савиньена Сирано де Бержерака, «Путешествие на Луну» (1703) Дэвида Руссена, «Фантастическое путешествие» (1724) Диего де Торреса Вильярроэля. Уже в самом начале 17 в. возрождается линия Лукиана — фантастическое путешествие как сатирический приём. Первые опыты в этом духе теперь забыты — Mundus Alter et Idem (1605) епископа Джозефа Холла, «Пылающий мир» (1666) Маргарет Кэвендиш, «Сообщение об острове Борнео» (1686) Бернара Фонтенеля, — но привели они к появлению «Подземного странствия Нильса Клима» (1723) Людвига Хольберга и «Путешествий Гулливера» Джонатана Свифта в 1726. Уже в 1730 появился «Новый Гулливер» Пьера Дефонтена.

По мотивам «Одиссеи» написан дидактический роман Франсуа Фенелона «Приключения Телемака» (1699, пресловутая «Тилемахида» Василия Тредиаковского — его стихотворный перевод). Это очень влиятельная для своей эпохи книга, вызвавшая подражания («Путешествие на остров Науделия» (1703) Пьера Леконвеля).

В «Пути паломника» (1678) Джона Баньяна фантастическое путешествие трансформируется в аллегорическое паломничество.

В 1787–89 годах во Франции было предпринято издание серии «Воображаемых путешествий» (Voyages imaginaires) в 36 томах. Туда вошли сочинения Лукиана, Вераса, Свифта, Хольберга, «Робинзон Крузо» Даниэля Дефо, «Метаморфозы» Апулея, «Влюбленный дьявол» Казота и многие другие.

XIX и XX века

В XIX веке жанровую традицию продолжил Жюль Верн в «Необыкновенных путешествиях». Прежде всего сюда относятся «Путешествие к центру Земли», «20000 лье под водой», «Из пушки на Луну», «Вокруг света в 80 дней».

Научная фантастика обогащает традиционную топику фантастического путешествия (экзотические страны, далекие острова, Луна и другие планеты Солнечной системы, наконец, полая Земля) новыми ландшафтами воображения: подводным (Жюль Верн), путешествием во времени (Герберт Уэллс), макрокосмосом (Фламмарион), микрокосмосом (Рэй Каммингс), параллельными мирами в пространстве (Эдмонд Гамильтон), альтернативными мирами во времени (Джек Уильямсон), психическим «внутренним космосом».

«Алиса в Стране Чудес» Льюиса Кэрролла модифицирует прием фантастического путешествия ad usum delphini.

В конце XIX века жанровая форма фантастического путешествия соединяется наконец с формой романа; промежуточным результатом был жанровый гибрид, который невозможно однозначно классифицировать: наиболее характерны в этом смысле произведения Э. Р. Берроуза и А. Меррита.

В XX веке форма фантастического путешествия используется иногда и в мейнстриме, в сатирических или аллегорических целях: «Пятое путешествие Гулливера» Фридьеша Каринти, «Путешествие к Арктуру» Дэвида Линдсея.

В современной фантастике какие-то жанровые элементы фантастического путешествия есть почти в каждом произведении. Из наиболее чистых в этом плане можно назвать «Большую планету» Джека Вэнса, «Фантастическое путешествие» Айзека Азимова, «Путешествие Иеро» Стерлинга Ланье, «Путеводитель по галактике для путешествующих автостопом» Дугласа Адамса. А также аниме «Путешествия Кино».

В России

В 1784 году появились первые просветительские утопии в форме фантастического путешествия: «Новейшее путешествие» Василия Лёвшина и «Путешествие в землю Офирскую» Михаила Щербатова (правда, опубликованное лишь в 1896): первая помещает утопическую страну на Луне, вторая — на Южном полюсе.

Аллегорические «Путешествие на остров Подлецов» и «Путешествие в храм вкуса» (оба — 1805) карамзиниста Николая Брусилова используют этот прием в сатирических и дидактических целях.

В 1830-х годах пользовались большой популярностью «Фантастические путешествия барона Брамбеуса» Осипа Сенковского, написанные в пародийной традиции Лукиана. Из них особенно интересно «Сентиментальное путешествие на гору Этну», развивающее тему подземного мира и полой Земли (очевидно, под влиянием книги Хольберга).

К жанру фантастического путешествия часто прибегал Фаддей Булгарин (в основном ради занимательности, но с элементами сатиры) — «Правдоподобные небылицы, или Странствование по свету в XXIX веке», «Невероятные небылицы, или Путешествие к средоточию Земли», «Путешествие к антиподам на Целебный остров».

С развитием научной фантастики как массового жанра в конце XIX века тематика фантастических путешествий расширяется: космос («В океане звезд» Анания Лякидэ), затерянные расы («Ариасвати» Николая Соколова), далекое прошлое («В глубь веков» П. Джунковского), тело человека («Путешествие эльфа по кровеносным сосудам человека» Алексея Ачкасова), фотография («Стереоскоп» Александра Иванова), четвертое измерение («Путешествие по Четвертому измерению пространства» Николая Морозова).

В советской фантастике жанр фантастического путешествия мало востребован, из классических вещей можно разве что привести пример «Плутонии» и «Земли Санникова» Владимира Обручева. Зато этот жанр процветал в детской литературе («Необыкновенные приключения Карика и Вали» Яна Ларри, повести-сказки Виталия Губарева, «Незнайка в Солнечном городе» и «Незнайка на Луне» Николая Носова, «Книга знаний» Александра Свирина и Михаила Ляшенко, «Остров неопытных физиков» Кирилла Домбровского, «Голубые люди Розовой земли» Виталия Мелентьева, «Магистр Рассеянных Наук» Владимира Левшина, «Продавец приключений» Георгия Садовникова — перечисляя только наиболее известные произведения).

См. также

• Путешествие (литература)
• Вымышленные страны

Литература

• [www.sf-encyclopedia.com/entry/fantastic_voyages Fantastic Voyages] — статья из The Encyclopedia of Science Fiction
• Наум Фрадкин. Необыкновенные путешествия. — М.: Мысль, 1978. — 144 с. — 70 000 экз.

Ссылки

• [calisto.slv.vic.gov.au/latrobejournal/issue/latrobe-41/t1-g-t2.html Derrick Moors. Imaginary Voyages // La Trobe Journal, No 41 Autumn 1988]

Отрывок, характеризующий Фантастическое путешествие

– А у нас, брат, что! Ужас! Винюсь, брат, над Маком смеялись, а самим еще хуже приходится, – сказал Несвицкий. – Да садись же, поешь чего нибудь.
– Теперь, князь, ни повозок, ничего не найдете, и ваш Петр Бог его знает где, – сказал другой адъютант.
– Где ж главная квартира?
– В Цнайме ночуем.
– А я так перевьючил себе всё, что мне нужно, на двух лошадей, – сказал Несвицкий, – и вьюки отличные мне сделали. Хоть через Богемские горы удирать. Плохо, брат. Да что ты, верно нездоров, что так вздрагиваешь? – спросил Несвицкий, заметив, как князя Андрея дернуло, будто от прикосновения к лейденской банке.
– Ничего, – отвечал князь Андрей.
Он вспомнил в эту минуту о недавнем столкновении с лекарскою женой и фурштатским офицером.
– Что главнокомандующий здесь делает? – спросил он.
– Ничего не понимаю, – сказал Несвицкий.
– Я одно понимаю, что всё мерзко, мерзко и мерзко, – сказал князь Андрей и пошел в дом, где стоял главнокомандующий.
Пройдя мимо экипажа Кутузова, верховых замученных лошадей свиты и казаков, громко говоривших между собою, князь Андрей вошел в сени. Сам Кутузов, как сказали князю Андрею, находился в избе с князем Багратионом и Вейротером. Вейротер был австрийский генерал, заменивший убитого Шмита. В сенях маленький Козловский сидел на корточках перед писарем. Писарь на перевернутой кадушке, заворотив обшлага мундира, поспешно писал. Лицо Козловского было измученное – он, видно, тоже не спал ночь. Он взглянул на князя Андрея и даже не кивнул ему головой.
– Вторая линия… Написал? – продолжал он, диктуя писарю, – Киевский гренадерский, Подольский…
– Не поспеешь, ваше высокоблагородие, – отвечал писарь непочтительно и сердито, оглядываясь на Козловского.
Из за двери слышен был в это время оживленно недовольный голос Кутузова, перебиваемый другим, незнакомым голосом. По звуку этих голосов, по невниманию, с которым взглянул на него Козловский, по непочтительности измученного писаря, по тому, что писарь и Козловский сидели так близко от главнокомандующего на полу около кадушки,и по тому, что казаки, державшие лошадей, смеялись громко под окном дома, – по всему этому князь Андрей чувствовал, что должно было случиться что нибудь важное и несчастливое.
Князь Андрей настоятельно обратился к Козловскому с вопросами.
– Сейчас, князь, – сказал Козловский. – Диспозиция Багратиону.
– А капитуляция?
– Никакой нет; сделаны распоряжения к сражению.
Князь Андрей направился к двери, из за которой слышны были голоса. Но в то время, как он хотел отворить дверь, голоса в комнате замолкли, дверь сама отворилась, и Кутузов, с своим орлиным носом на пухлом лице, показался на пороге.
Князь Андрей стоял прямо против Кутузова; но по выражению единственного зрячего глаза главнокомандующего видно было, что мысль и забота так сильно занимали его, что как будто застилали ему зрение. Он прямо смотрел на лицо своего адъютанта и не узнавал его.
– Ну, что, кончил? – обратился он к Козловскому.
– Сию секунду, ваше высокопревосходительство.
Багратион, невысокий, с восточным типом твердого и неподвижного лица, сухой, еще не старый человек, вышел за главнокомандующим.
– Честь имею явиться, – повторил довольно громко князь Андрей, подавая конверт.
– А, из Вены? Хорошо. После, после!
Кутузов вышел с Багратионом на крыльцо.
– Ну, князь, прощай, – сказал он Багратиону. – Христос с тобой. Благословляю тебя на великий подвиг.
Лицо Кутузова неожиданно смягчилось, и слезы показались в его глазах. Он притянул к себе левою рукой Багратиона, а правой, на которой было кольцо, видимо привычным жестом перекрестил его и подставил ему пухлую щеку, вместо которой Багратион поцеловал его в шею.
– Христос с тобой! – повторил Кутузов и подошел к коляске. – Садись со мной, – сказал он Болконскому.
– Ваше высокопревосходительство, я желал бы быть полезен здесь. Позвольте мне остаться в отряде князя Багратиона.
– Садись, – сказал Кутузов и, заметив, что Болконский медлит, – мне хорошие офицеры самому нужны, самому нужны.
Они сели в коляску и молча проехали несколько минут.
– Еще впереди много, много всего будет, – сказал он со старческим выражением проницательности, как будто поняв всё, что делалось в душе Болконского. – Ежели из отряда его придет завтра одна десятая часть, я буду Бога благодарить, – прибавил Кутузов, как бы говоря сам с собой.
Князь Андрей взглянул на Кутузова, и ему невольно бросились в глаза, в полуаршине от него, чисто промытые сборки шрама на виске Кутузова, где измаильская пуля пронизала ему голову, и его вытекший глаз. «Да, он имеет право так спокойно говорить о погибели этих людей!» подумал Болконский.
– От этого я и прошу отправить меня в этот отряд, – сказал он.
Кутузов не ответил. Он, казалось, уж забыл о том, что было сказано им, и сидел задумавшись. Через пять минут, плавно раскачиваясь на мягких рессорах коляски, Кутузов обратился к князю Андрею. На лице его не было и следа волнения. Он с тонкою насмешливостью расспрашивал князя Андрея о подробностях его свидания с императором, об отзывах, слышанных при дворе о кремском деле, и о некоторых общих знакомых женщинах.


Кутузов чрез своего лазутчика получил 1 го ноября известие, ставившее командуемую им армию почти в безвыходное положение. Лазутчик доносил, что французы в огромных силах, перейдя венский мост, направились на путь сообщения Кутузова с войсками, шедшими из России. Ежели бы Кутузов решился оставаться в Кремсе, то полуторастатысячная армия Наполеона отрезала бы его от всех сообщений, окружила бы его сорокатысячную изнуренную армию, и он находился бы в положении Мака под Ульмом. Ежели бы Кутузов решился оставить дорогу, ведшую на сообщения с войсками из России, то он должен был вступить без дороги в неизвестные края Богемских
гор, защищаясь от превосходного силами неприятеля, и оставить всякую надежду на сообщение с Буксгевденом. Ежели бы Кутузов решился отступать по дороге из Кремса в Ольмюц на соединение с войсками из России, то он рисковал быть предупрежденным на этой дороге французами, перешедшими мост в Вене, и таким образом быть принужденным принять сражение на походе, со всеми тяжестями и обозами, и имея дело с неприятелем, втрое превосходившим его и окружавшим его с двух сторон.
Кутузов избрал этот последний выход.
Французы, как доносил лазутчик, перейдя мост в Вене, усиленным маршем шли на Цнайм, лежавший на пути отступления Кутузова, впереди его более чем на сто верст. Достигнуть Цнайма прежде французов – значило получить большую надежду на спасение армии; дать французам предупредить себя в Цнайме – значило наверное подвергнуть всю армию позору, подобному ульмскому, или общей гибели. Но предупредить французов со всею армией было невозможно. Дорога французов от Вены до Цнайма была короче и лучше, чем дорога русских от Кремса до Цнайма.
В ночь получения известия Кутузов послал четырехтысячный авангард Багратиона направо горами с кремско цнаймской дороги на венско цнаймскую. Багратион должен был пройти без отдыха этот переход, остановиться лицом к Вене и задом к Цнайму, и ежели бы ему удалось предупредить французов, то он должен был задерживать их, сколько мог. Сам же Кутузов со всеми тяжестями тронулся к Цнайму.
Пройдя с голодными, разутыми солдатами, без дороги, по горам, в бурную ночь сорок пять верст, растеряв третью часть отсталыми, Багратион вышел в Голлабрун на венско цнаймскую дорогу несколькими часами прежде французов, подходивших к Голлабруну из Вены. Кутузову надо было итти еще целые сутки с своими обозами, чтобы достигнуть Цнайма, и потому, чтобы спасти армию, Багратион должен был с четырьмя тысячами голодных, измученных солдат удерживать в продолжение суток всю неприятельскую армию, встретившуюся с ним в Голлабруне, что было, очевидно, невозможно. Но странная судьба сделала невозможное возможным. Успех того обмана, который без боя отдал венский мост в руки французов, побудил Мюрата пытаться обмануть так же и Кутузова. Мюрат, встретив слабый отряд Багратиона на цнаймской дороге, подумал, что это была вся армия Кутузова. Чтобы несомненно раздавить эту армию, он поджидал отставшие по дороге из Вены войска и с этою целью предложил перемирие на три дня, с условием, чтобы те и другие войска не изменяли своих положений и не трогались с места. Мюрат уверял, что уже идут переговоры о мире и что потому, избегая бесполезного пролития крови, он предлагает перемирие. Австрийский генерал граф Ностиц, стоявший на аванпостах, поверил словам парламентера Мюрата и отступил, открыв отряд Багратиона. Другой парламентер поехал в русскую цепь объявить то же известие о мирных переговорах и предложить перемирие русским войскам на три дня. Багратион отвечал, что он не может принимать или не принимать перемирия, и с донесением о сделанном ему предложении послал к Кутузову своего адъютанта.
Перемирие для Кутузова было единственным средством выиграть время, дать отдохнуть измученному отряду Багратиона и пропустить обозы и тяжести (движение которых было скрыто от французов), хотя один лишний переход до Цнайма. Предложение перемирия давало единственную и неожиданную возможность спасти армию. Получив это известие, Кутузов немедленно послал состоявшего при нем генерал адъютанта Винценгероде в неприятельский лагерь. Винценгероде должен был не только принять перемирие, но и предложить условия капитуляции, а между тем Кутузов послал своих адъютантов назад торопить сколь возможно движение обозов всей армии по кремско цнаймской дороге. Измученный, голодный отряд Багратиона один должен был, прикрывая собой это движение обозов и всей армии, неподвижно оставаться перед неприятелем в восемь раз сильнейшим.
Ожидания Кутузова сбылись как относительно того, что предложения капитуляции, ни к чему не обязывающие, могли дать время пройти некоторой части обозов, так и относительно того, что ошибка Мюрата должна была открыться очень скоро. Как только Бонапарте, находившийся в Шенбрунне, в 25 верстах от Голлабруна, получил донесение Мюрата и проект перемирия и капитуляции, он увидел обман и написал следующее письмо к Мюрату:
Au prince Murat. Schoenbrunn, 25 brumaire en 1805 a huit heures du matin.
«II m'est impossible de trouver des termes pour vous exprimer mon mecontentement. Vous ne commandez que mon avant garde et vous n'avez pas le droit de faire d'armistice sans mon ordre. Vous me faites perdre le fruit d'une campagne. Rompez l'armistice sur le champ et Mariechez a l'ennemi. Vous lui ferez declarer,que le general qui a signe cette capitulation, n'avait pas le droit de le faire, qu'il n'y a que l'Empereur de Russie qui ait ce droit.
«Toutes les fois cependant que l'Empereur de Russie ratifierait la dite convention, je la ratifierai; mais ce n'est qu'une ruse.Mariechez, detruisez l'armee russe… vous etes en position de prendre son bagage et son artiller.