Фантомас (фильм, 1913)
Фантомас: в тени гильотины | |
Fantômas: À l'ombre de la guillotine | |
Жанр | |
---|---|
Режиссёр | |
Автор сценария | |
В главных ролях | |
Кинокомпания | |
Длительность |
54 минуты |
Страна | |
Язык |
немой фильм, внутренние титры на французском языке |
Год | |
IMDb | |
«Фантомас» (фр. Fantômas, 1913) — французский художественный фильм Луи Фейада. Это первый фильм в серии из 5 фильмов, снятых в 1913—1914 годах Луи Фейадом.
Содержание
Сюжет
В фильме Фантомас предстает в трёх обликах: доктора Чалека, в форме охранника, и в облике джентльмена по имени Гурн. В первом эпизоде принцесса Данидофф прибывает в королевскую придворную гостиницу Парижа. Показана последовательность её передвижения через ряд смежных помещений — холл, вестибюль, лифт, коридор и её комната. Далее показано появление доктора Чалека в комнате принцессы, где он открывает ящик стола, а затем, при звуке за кадром, скрывается за занавеской окна. После возвращения принцессы в длинной ночной рубашке, Чалек спокойно выходит к ней и представляется чистой визитной карточкой. Всё это время он собирает со стола деньги и драгоценности. Только после того как он её поцеловал и вышел она звонит на пост охраны гостиницы, откуда ночной дежурный посылает охранника наверх по подъёмнику. Но Чалек нападает на него в коридоре четвёртого этажа, и выходит в вестибюль в облике охранника. Дальше в фильме показана принцесса, которая исследует чистую визитную карточку, и на ней появляется имя Фантомас. В других двух эпизодах представлены инспектор Жюв и репортёр Фандор, которые исследуют исчезновение Лорда Бэлтама.
Художественные особенности
«…ему (Фейаду) присуще поэтическое восприятие реальной жизни и природы, а еще больше — поэзии парижских улиц, которые так много дали искусству Бальзака. Эти крыши, по которым убегает бандит, овеяны глубоким лиризмом… Серые стены, ставни, мостовые, фиакры, тяжелые ломовики, старомодные такси…» (Жорж Садуль[1])
«…В „Фантомасе“ Фейад ведет рассказ четко и уверенно. В нем действие стремительно, а синтаксис очень прост; никаких повторений, никаких длиннот. Его почерк напоминает руку Вольтера — это настоящий французский стиль…» (Жорж Садуль[1])
Фантомас был очень популярен после выпуска кинофильма во Франции, и мгновенно сделал Рене Наварра, игравшего Фантомаса, знаменитостью.[2]. Когда Наварр появлялся на улице, его тотчас окружала толпа.[1]
В современном критическом обзоре "Фантомаса" Peter Schofer отметил, что, в противоположность современному пониманию сериала, Фантомас не понимался тогдашней аудиторией как фильм-саспенс (англ. suspense film). Аудитория, подготовленная недавно опубликованной в газетах и очень популярной серией романов, была знакома с сюжетом, персонажами и финалом истории, и смотрела фильм в ожидании того, как реализован сюжет, в противоположность тому чтобы смотреть его, ожидая, что случится далее[2].
В ролях
- Рене Наварр — Фантомас, Том Боб и др.
- Эдмон Бреон — инспектор Жюв
- Жорж Мелхиор — репортёр Жером Фандор
- Рене Карл — леди Бельтам
- Жанна Фабер — княгиня Соня Данидофф
- Надье — Нибэ
- Вольбер — актёр Вальгран
- Моллар — костюмер Вальграна
- Иветта Андрейор — Жозефина
Другие фильмы серии
В 1913-1914 годы Фейад выпустил пять серий фильма:
- 1913 — Фантомас / Fantômas
- 1913 — Жюв против Фантомаса / Juve Contre Fantômas
- 1913 — Мертвец-убийца / Le Mort Qui Tue
- 1914 — Фантомас против Фантомаса / Fantômas contre Fantômas
- 1914 — Подставной судья / Le Faux Magistrat
Источники
Напишите отзыв о статье "Фантомас (фильм, 1913)"
Ссылки
- «Фантомас» (англ.) на сайте Internet Movie Database
|
Отрывок, характеризующий Фантомас (фильм, 1913)
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.