Фарель, Гильом

Гильом Фарель (фр. Guillaume Farel, нем. произношение имени — Вильгельм Фарель; 1489—1565) — известный французский и швейцарский реформатор.

Начало реформаторской деятельности

Родился в Дофине; происходил из богатой дворянской семьи. Вопреки желанию отца, хотевшего отдать его в военную службу, Фарель много работал над своим образованием. Приехав для продолжения своего образования в Париж, сделался учителем в коллеже. В это время Фарель был ещё фанатически предан католицизму, но чтение Библии породило в нём некоторые сомнения. Он принялся за изучение греческого и еврейского языков, чтобы познакомиться с Св. Писанием в оригинале, и вскоре совсем отпал от католицизма. На него донесли Сорбонне и парламенту, и в 1521 г. он бежал в Mo к епископу Брисонне, покровительствовавшему протестантам. Здесь он с таким пылом стал проповедовать против католиков, что епископ должен был удалить его. Он отправился в Базель (1524), где публично защищал 13 тезисов против католиков. В Базеле он подружился с Эколампадием, но не сошелся с Эразмом; хладнокровие, нерешительность и осторожность последнего возмущали Фареля, и он называл его Валаамом. Эразм Роттердамский соединился с противниками Реформации и добился изгнания Фареля, который отправился сначала в Цюрих и Берн, где познакомился с Цвингли, а затем в Страсбург, где подружился с Буцером и Капитоном. По совету Эколампадия он поехал в Монбельяр, где собрал вокруг себя много последователей, но на католиков обрушивался с такой яростью, что вынужден был ими оставить Монбельяр. В 1528 г. ввел у себя реформацию Берн, а вслед за ним и другие города, при деятельном участии Фареля, не раз подвергавшего опасности свою жизнь. В это время Фарель следовал учению Цвингли. В 1532 г. Фарель был послан делегатом на синод, собранный пьемонтскими вальденсами в целях соединения с реформированною церковью.

Женевский реформатор

На возвратном пути он остановился в Женеве и проповедью привлек к себе много народа. Католики предложили ему диспут, но на диспуте дело дошло до драки, и Фарель принужден был удалиться из города, но в 1534 г. вновь явился туда с рекомендательным письмом от Бернской сеньории. Женевские граждане, только что освободившиеся от притязаний епископа и герцога Савойского, особенно дорожили союзом с Берном. Фарель искусно воспользовался раздражением против католического духовенства, которое подозревали в замыслах против свободы города, и дело Реформации быстро пошло вперед. Католики выставили против реформаторов доминиканца Фюрбити, прибегали даже к вооруженной силе, но должны были уступить и удалились в Лозанну и Фрибур, а неудачное покушение на жизнь Фареля, Фромана и Вире только увеличило их популярность в народе. Надо было поскорее организовать женевскую церковь ввиду бурного, насильственного характера Реформации. Городской совет в 1536 г. отменил католицизм и ввел богослужение, принятое в Берне и Цюрихе (как раз в это время Берн спас Женеву от нового нападения герцога Савойского). Фарель занялся выработкой церковного исповедания (Confessio helvetica), где ставил церковь в зависимость от светской власти и в отлучении видел только «дружеское исправление», не придавая ему ещё того характера, который оно получило у Кальвина. Человек борьбы, Фарель не обладал организаторскими способностями, и реформированная женевская церковь находилась в полной анархии.

Сподвижник Жана Кальвина

Летом того же 1536 г. через Женеву по дороге в Германию проезжал Кальвин. Уже знакомый с его «Institutio religionis christianae», Фарель сразу оценил его и как организатора и упросил его остаться в Женеве и заняться устройством церкви. Кальвин согласился и вместе с Фарелем предложил городскому совету свой проект — так называемые Articles de 1537. Вслед за тем были составлены катехизис и исповедание, последнее — Фарелем. Хотя Фарель и высказывал в исповедании свой умеренный взгляд на отлучение, но в общем он подчинился ригористическим стремлениям Кальвина и его учению о независимости церкви от государства. Применение программы Кальвина вызвало в Женеве оппозицию, и после победы партии «либертинов» на выборах 1538 г. дело дошло до изгнания обоих реформаторов. В 1540 г. приверженцы Кальвина и Фареля, гиллермены (Guillermins, от имени Фареля, Guillaume), призвали Кальвина обратно. Фарель в 1538 г. сначала последовал за Кальвином в Страсбург, затем отправился в Нёвшатель, чтобы вывести тамошнюю церковь из состояния анархии. После долгой борьбы ему удалось в 1542 г. настоять на организации церкви в духе Кальвина. Из Нёвшателя Фарель отправился в Мец по приглашению тамошних протестантов, но монахи добились запрещения его проповедей и изгнания его самого. Когда Фарель снова приехал в Мец и возобновил проповедь, на протестантов напал с войском герцог Клод де Гиз. В схватке Фарель был ранен и спасся от смерти только тем, что спрятался в повозку прокаженного. В 1543 г. Фарель вернулся в Нёвшатель, принял должность пастора и оставался здесь до самой смерти. Только изредка он ездил в Мец, Дофинэ и Женеву да два раза был в Германии, прося у протестантских князей защиты для вальденсов и французских протестантов. В одну из своих поездок в Женеву (1553) Фарель присутствовал при сожжении Сервета, которого тщетно уговаривал признать догмат троичности. В 1558 г., несмотря на свой преклонный возраст, он вступил в брак с молодой девушкой Марией Торель. Незадолго до смерти, в 1564 году, ездил в Женеву в последний раз, чтобы проститься с умиравшим Кальвином.

Фарель был широко образованный человек, но не годился для роли теоретика Реформации. Это был прежде всего человек действия, мало интересовавшийся богословскими тонкостями. В Реформации он видел возвращение к религии более истинной и простой, более доступной и понятной, чем сложная совокупность догматов и обрядов католицизма. Всегда готовый к борьбе, миссионер по призванию, он был плохим руководителем и сам сознавал это. Зато неутомимость в трудах, редкое мужество, энергия и настойчивость делали из него сильного борца за торжество кальвинизма. Его проповеди сильно действовали на народ и привлекали массу последователей. Фарель обладал тем самым народным красноречием, в котором крылась тайна успеха Лютера. Он импровизировал свои речи, и мы можем судить о них только по рассказам. Как писатель он был мало замечателен. Он издал много брошюр, но все они написаны по тому или иному случайному поводу и не имеют теологического значения.

Литература

• Цвейг Стефан «Кастеллио против Кальвина, или Совесть против насилия», Москва, Наука, 1988

Ссылки

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Фарель, Гильом

Маленькая княгиня и m lle Bourienne получили уже все нужные сведения от горничной Маши о том, какой румяный, чернобровый красавец был министерский сын, и о том, как папенька их насилу ноги проволок на лестницу, а он, как орел, шагая по три ступеньки, пробежал зa ним. Получив эти сведения, маленькая княгиня с m lle Bourienne,еще из коридора слышные своими оживленно переговаривавшими голосами, вошли в комнату княжны.
– Ils sont arrives, Marieie, [Они приехали, Мари,] вы знаете? – сказала маленькая княгиня, переваливаясь своим животом и тяжело опускаясь на кресло.
Она уже не была в той блузе, в которой сидела поутру, а на ней было одно из лучших ее платьев; голова ее была тщательно убрана, и на лице ее было оживление, не скрывавшее, однако, опустившихся и помертвевших очертаний лица. В том наряде, в котором она бывала обыкновенно в обществах в Петербурге, еще заметнее было, как много она подурнела. На m lle Bourienne тоже появилось уже незаметно какое то усовершенствование наряда, которое придавало ее хорошенькому, свеженькому лицу еще более привлекательности.
– Eh bien, et vous restez comme vous etes, chere princesse? – заговорила она. – On va venir annoncer, que ces messieurs sont au salon; il faudra descendre, et vous ne faites pas un petit brin de toilette! [Ну, а вы остаетесь, в чем были, княжна? Сейчас придут сказать, что они вышли. Надо будет итти вниз, а вы хоть бы чуть чуть принарядились!]
Маленькая княгиня поднялась с кресла, позвонила горничную и поспешно и весело принялась придумывать наряд для княжны Марьи и приводить его в исполнение. Княжна Марья чувствовала себя оскорбленной в чувстве собственного достоинства тем, что приезд обещанного ей жениха волновал ее, и еще более она была оскорблена тем, что обе ее подруги и не предполагали, чтобы это могло быть иначе. Сказать им, как ей совестно было за себя и за них, это значило выдать свое волнение; кроме того отказаться от наряжения, которое предлагали ей, повело бы к продолжительным шуткам и настаиваниям. Она вспыхнула, прекрасные глаза ее потухли, лицо ее покрылось пятнами и с тем некрасивым выражением жертвы, чаще всего останавливающемся на ее лице, она отдалась во власть m lle Bourienne и Лизы. Обе женщины заботились совершенно искренно о том, чтобы сделать ее красивой. Она была так дурна, что ни одной из них не могла притти мысль о соперничестве с нею; поэтому они совершенно искренно, с тем наивным и твердым убеждением женщин, что наряд может сделать лицо красивым, принялись за ее одеванье.
– Нет, право, ma bonne amie, [мой добрый друг,] это платье нехорошо, – говорила Лиза, издалека боком взглядывая на княжну. – Вели подать, у тебя там есть масака. Право! Что ж, ведь это, может быть, судьба жизни решается. А это слишком светло, нехорошо, нет, нехорошо!
Нехорошо было не платье, но лицо и вся фигура княжны, но этого не чувствовали m lle Bourienne и маленькая княгиня; им все казалось, что ежели приложить голубую ленту к волосам, зачесанным кверху, и спустить голубой шарф с коричневого платья и т. п., то всё будет хорошо. Они забывали, что испуганное лицо и фигуру нельзя было изменить, и потому, как они ни видоизменяли раму и украшение этого лица, само лицо оставалось жалко и некрасиво. После двух или трех перемен, которым покорно подчинялась княжна Марья, в ту минуту, как она была зачесана кверху (прическа, совершенно изменявшая и портившая ее лицо), в голубом шарфе и масака нарядном платье, маленькая княгиня раза два обошла кругом нее, маленькой ручкой оправила тут складку платья, там подернула шарф и посмотрела, склонив голову, то с той, то с другой стороны.
– Нет, это нельзя, – сказала она решительно, всплеснув руками. – Non, Marie, decidement ca ne vous va pas. Je vous aime mieux dans votre petite robe grise de tous les jours. Non, de grace, faites cela pour moi. [Нет, Мари, решительно это не идет к вам. Я вас лучше люблю в вашем сереньком ежедневном платьице: пожалуйста, сделайте это для меня.] Катя, – сказала она горничной, – принеси княжне серенькое платье, и посмотрите, m lle Bourienne, как я это устрою, – сказала она с улыбкой предвкушения артистической радости.
Но когда Катя принесла требуемое платье, княжна Марья неподвижно всё сидела перед зеркалом, глядя на свое лицо, и в зеркале увидала, что в глазах ее стоят слезы, и что рот ее дрожит, приготовляясь к рыданиям.
– Voyons, chere princesse, – сказала m lle Bourienne, – encore un petit effort. [Ну, княжна, еще маленькое усилие.]
Маленькая княгиня, взяв платье из рук горничной, подходила к княжне Марье.
– Нет, теперь мы это сделаем просто, мило, – говорила она.
Голоса ее, m lle Bourienne и Кати, которая о чем то засмеялась, сливались в веселое лепетанье, похожее на пение птиц.
– Non, laissez moi, [Нет, оставьте меня,] – сказала княжна.
И голос ее звучал такой серьезностью и страданием, что лепетанье птиц тотчас же замолкло. Они посмотрели на большие, прекрасные глаза, полные слез и мысли, ясно и умоляюще смотревшие на них, и поняли, что настаивать бесполезно и даже жестоко.
– Au moins changez de coiffure, – сказала маленькая княгиня. – Je vous disais, – с упреком сказала она, обращаясь к m lle Bourienne, – Marieie a une de ces figures, auxquelles ce genre de coiffure ne va pas du tout. Mais du tout, du tout. Changez de grace. [По крайней мере, перемените прическу. У Мари одно из тех лиц, которым этот род прически совсем нейдет. Перемените, пожалуйста.]
– Laissez moi, laissez moi, tout ca m'est parfaitement egal, [Оставьте меня, мне всё равно,] – отвечал голос, едва удерживающий слезы.
M lle Bourienne и маленькая княгиня должны были признаться самим себе, что княжна. Марья в этом виде была очень дурна, хуже, чем всегда; но было уже поздно. Она смотрела на них с тем выражением, которое они знали, выражением мысли и грусти. Выражение это не внушало им страха к княжне Марье. (Этого чувства она никому не внушала.) Но они знали, что когда на ее лице появлялось это выражение, она была молчалива и непоколебима в своих решениях.
– Vous changerez, n'est ce pas? [Вы перемените, не правда ли?] – сказала Лиза, и когда княжна Марья ничего не ответила, Лиза вышла из комнаты.
Княжна Марья осталась одна. Она не исполнила желания Лизы и не только не переменила прически, но и не взглянула на себя в зеркало. Она, бессильно опустив глаза и руки, молча сидела и думала. Ей представлялся муж, мужчина, сильное, преобладающее и непонятно привлекательное существо, переносящее ее вдруг в свой, совершенно другой, счастливый мир. Ребенок свой, такой, какого она видела вчера у дочери кормилицы, – представлялся ей у своей собственной груди. Муж стоит и нежно смотрит на нее и ребенка. «Но нет, это невозможно: я слишком дурна», думала она.