Фармер, Филип Хосе
Поделись знанием:
– Как же это, мой друг?
– Да так . Ну, очень нужно, что замуж не выйду, а… так .
– Так, так, – повторила графиня и, трясясь всем своим телом, засмеялась добрым, неожиданным старушечьим смехом.
– Полноте смеяться, перестаньте, – закричала Наташа, – всю кровать трясете. Ужасно вы на меня похожи, такая же хохотунья… Постойте… – Она схватила обе руки графини, поцеловала на одной кость мизинца – июнь, и продолжала целовать июль, август на другой руке. – Мама, а он очень влюблен? Как на ваши глаза? В вас были так влюблены? И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе – он узкий такой, как часы столовые… Вы не понимаете?…Узкий, знаете, серый, светлый…
– Что ты врешь! – сказала графиня.
Наташа продолжала:
– Неужели вы не понимаете? Николенька бы понял… Безухий – тот синий, темно синий с красным, и он четвероугольный.
– Ты и с ним кокетничаешь, – смеясь сказала графиня.
– Нет, он франмасон, я узнала. Он славный, темно синий с красным, как вам растолковать…
– Графинюшка, – послышался голос графа из за двери. – Ты не спишь? – Наташа вскочила босиком, захватила в руки туфли и убежала в свою комнату.
Она долго не могла заснуть. Она всё думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает, и что в ней есть.
«Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.
На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых.
31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.
– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.
– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.
Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
(перенаправлено с «Фармер, Филипп Хосе»)
| Филип Хосе Фармер | |
| Philip José Farmer | |
 | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: |
25 февраля 2009 (91 год) |
| Место смерти: | |
| Род деятельности: |
писатель-фантаст |
| Годы творчества: |
1946—2009 |
| Жанр: | |
| Дебют: |
O'Brien and Obrenov |
| Премии: | |
| [www.philipjosefarmer.tk/ lipjosefarmer.tk] | |
| [www.lib.ru/FARMER/ Произведения на сайте Lib.ru] | |
Филип Хосе Фармер (англ. Philip José Farmer, 26 января 1918 — 25 февраля 2009) — американский писатель-фантаст, автор более полусотни романов и большого числа рассказов. Обычно именно Фармер считается первым автором, обратившимся к теме секса в научной фантастике[1].
Содержание
Биография
Родился 26 января 1918 года в городке Терре-Хот (Индиана). После окончания школы в 1936 году работал электромонтером и одновременно учился в политехническом институте Брэдли (Пеория, штат Иллинойс) и Университете штата Миссури. Его отец был инженером и руководителем местной энергетической компании. Фармер был ненасытным читателем ещё в детстве, он говорил, что решил стать писателем уже в четвёртом классе. Он стал агностиком в возрасте 14 лет[2].
В 1941 году женился. Это событие заставило его бросить учёбу и перейти на достаточно тяжёлую и высокооплачиваемую работу — на сталеплавильный завод в Пеории, где он проработал следующие 11 лет контролёром и крановщиком. В 1949 году возобновляет обучение в теперь уже Университете Брэдли, который успешно заканчивает в 1950 со степенью бакалавра английской филологии. Также он заканчивает Университет штата Аризона в Темпе.
Первым литературным успехом для Фармера стала опубликованная в 1952 году повесть «Любящие» (англ. The Lovers), рассказывающая о сексуальных отношениях между человеком и инопланетянкой. Она принесла ему премию Хьюго как лучшему новому автору. После этого он оставил свою работу на заводе, чтобы стать профессиональным писателем, принял участие в конкурсе издателя и вскоре выиграл первую премию в $4 000 за роман, который в дальнейшем послужил основой для серии «Речной мир». Однако книга не была опубликована в связи с банкротством издательства, и Фармер не получил денег. Литературный успех не принёс финансового благополучия, и в 1956 году он покинул Пеорию, чтобы начать карьеру технического писателя. Он провёл следующие 14 лет, работая в этом качестве на различных оборонных подрядчиков, но продолжал в свободное время писать фантастику[2].
Следующую премию Хьюго Фармер получил после публикации в 1967 году повести «Пассажиры с пурпурной карточкой» (англ. Riders of the Purple Wage) — стилизированной под «Поминки по Финнегану» Джеймса Джойса сатиры на футуристическое государство всеобщего благоденствия. Вскоре после этого, в 1969 году, Фармер снова смог стать профессиональным писателем[3]. После возвращения обратно в Пеорию в 1970 году для него начался самый плодотворный период творчества, в котором за 10 лет было издано 25 его книг. Роман «Восстаньте из праха» (англ. To Yours Scattered Bodies Go, 1971) принёс ему третью премию Хьюго.
У Фармера среди критиков были как сторонники, так и недоброжелатели. Лесли Фидлер называл его «величайшим писателем-фантастом всех времён»[4] и хвалил его подход к повествованию, его «гигантскую похоть, поглощающую весь космос, прошлое, настоящее и будущее, и извергающую это всё обратно»[5]. Айзек Азимов хвалил Фармера как отличного писателя-фантаста, даже более умелого, чем он сам[6]. Однако Кристофер Леманн-Хаупт писал в 1972 году в The New York Times, что Фармер является «банальным работягой в жанре научной фантастики»[2].
Филип Фармер умер 25 февраля 2009 года[1]. На момент смерти у него с женой Бетти было двое детей, шесть внуков и четыре правнука.
Библиография
Серии книг
| Год | Тип | Русское название | Оригинальное название |
|---|---|---|---|
| 1965 | роман | Создатель вселенных | The Maker of Universes |
| 1966 | роман | Врата мироздания | The Gates of Creation |
| 1968 | роман | Личный космос | A Private Cosmos |
| 1970 | роман | За стенами Терры | Behind the Walls of Terra |
| 1977 | роман | Лавалитовый мир | The Lavalite World |
| 1991 | роман | Гнев Рыжего Орка | Red Orc’s Rage |
| 1993 | роман | Больше чем огонь | More Than Fire |
| 1985 | роман | Мир одного дня | Dayworld |
| 1986 | роман | Мир одного дня: бунтарь | Dayworld Rebel |
| 1990 | роман | Мир одного дня: распад | Dayworld Breakup |
| 1971 | роман | Восстаньте из праха (В свои разрушенные тела вернитесь) | To Your Scattered Bodies Go |
| 1971 | роман | Сказочный корабль | The Fabulous Riverboat |
| 1977 | роман | Тёмные замыслы | The Dark Design |
| 1980 | роман | Магический лабиринт | The Magic Labyrinth |
| 1983 | роман | Боги Мира Реки | Gods of Riverworld |
| 1962 | роман | Река вечности (ранняя версия первого романа) | River of Eternity |
| 1966 | повесть | Мир Реки | Riverworld |
| 1992 | рассказ | Вверх по светлой реке | Up the Bright River |
| 1992 | рассказ | Кода | Coda |
| 1957 | повесть | Ночь света | Night of Light |
| 1960 | рассказ | Несколько миль | A Few Miles |
| 1961 | рассказ | Прометей | Prometheus |
| 1955 | повесть | Отец | Father |
| 1953 | рассказ | Отношения | Attitudes |
Другие
Остальные произведения Фармера можно условно разделить на несколько тематических групп.
Отношения рас
В первой исследуется весь спектр взаимоотношений между представителями различных рас: биологии, секса (включая инопланетный) и эротики.
| Год | Тип | Русское название | Оригинальное название |
|---|---|---|---|
| 1960 | роман | Конец времён | A Woman a Day |
| 1961 | роман | Любящие | The Lovers |
| 1954 | повесть | Растиньяк-Дьявол | Rastignac the Devil |
| 1968 | роман | Образ зверя | The Image of the Beast |
| 1969 | роман | Апофеоз | Blown, or Sketches Among the Ruins of My Mind |
| 1973 | роман | Ловец душ | Traitor to the Living |
| 1960 | роман | Плоть | Flesh |
| 1965 | роман | Дейра | Dare |
| 1964 | повесть | Мир наизнанку | Inside Outside |
К этой группе относятся также многочисленные повести и рассказы.
Литературные мистификации
Вторую группу составляют произведения, которые можно определить как «литературные мистификации», своеобразные продолжения и дополнения знаменитых книг.
| Год | Тип | Русское название | Оригинальное название |
|---|---|---|---|
| 1969 | роман | Пир потаённый | A Feast Unknown: Volume IX of the Memories Of Lord Grandrith |
| 1970 | роман | Повелитель деревьев | Lord of the Trees |
| 1970 | роман | Безумный гоблин | Mad Goblin |
| 1971 | роман | Небесные киты Измаила | The Wind Whales of Ishmael |
| 1970 | роман | Властелин Тигр | Lord Tyger |
| 1972 | роман | Tarzan Alive: A Definitive Biography of Lord Greystoke | |
| 1972 | роман | Последний дар времени | Time’s Last Gift |
| 1974 | роман | Hadon of Ancient Opar | |
| 1976 | роман | Flight to Opar | |
| 1973 | роман | Doc Savage: His Apocalyptic Life | |
| 1991 | роман | Doc Savage: Escape from Loki: Doc Savage’s First Adventure | |
| 1973 | роман | Другой журнал Филиса Фога | The Other Log of Phileas Fogg |
| 1974 | роман | The Adventures of the Peerless Peer, by John H. Watson, M.D. | |
| 1975 | роман | Venus on the Half-Shell | |
| 1982 | роман | A Barnstormer of Oz | |
Отдельные произведения
Третью группу составляют отдельные произведения, не вошедшие в серии и вышеупомянутые группы (список не является полным).
| Год | Тип | Русское название | Оригинальное название |
|---|---|---|---|
| 1957 | роман | Одиссея Грина | The Green Odyssey |
| 1961 | рассказ | Языки луны | Tongues of the Moon |
| 1962 | роман | The Cache from Outer Space | |
| 1966 | роман | Врата времени | The Gate of Time |
| 1970 | роман | Пробуждение каменного бога | The Stone God Awakens |
| 1976 | роман | Ironcastle | |
| 1979 | роман | Иисус на Марсе | Jesus on Mars |
| 1979 | роман | Dark Is the Sun | |
| 1981 | роман | Бессмысленная маска | The Unreasoning Mask |
Экранизации
По мотивам серии «Мир реки» снято два телевизионных фильма:
- 2003 — Боги речного мира (Riverworld, Канада)[7]
- 2010 — Боги речного мира (Riverworld, Канада-США)[8]
Напишите отзыв о статье "Фармер, Филип Хосе"
Примечания
- ↑ 1 2 [www.telegraph.co.uk/news/obituaries/4939303/Philip-Jos-Farmer.html Philip José Farmer] (англ.). The Telegraph (04.03.2009). Проверено 4 октября 2012. [www.webcitation.org/6BThDqIah Архивировано из первоисточника 17 октября 2012].
- ↑ 1 2 3 GERALD JONAS. [www.nytimes.com/2009/02/27/books/27farmer.html?_r=0 Philip José Farmer, Daring Science Fiction Writer, Dies at 91] (англ.). The New York Times (26.02.2009). Проверено 16 октября 2012. [www.webcitation.org/6BcQPsqTi Архивировано из первоисточника 23 октября 2012].
- ↑ [www.sf-encyclopedia.com/entry/farmer_philip_jose Farmer, Philip José] (англ.). The Encyclopedia of Science Fiction. Проверено 17 октября 2012. [www.webcitation.org/6BcQQakHk Архивировано из первоисточника 23 октября 2012].
- ↑ Peter Stoler. [www.time.com/time/magazine/article/0,9171,922099-2,00.html Books: Riverworld Revisited] (англ.). Time Magazine (28.07.1980). Проверено 17 октября 2012. [www.webcitation.org/6BcQRSeQW Архивировано из первоисточника 23 октября 2012].
- ↑ Fiedler, Leslie A. (1972), «Getting into the Task of Now Pornography», The Los Angeles Times, 23 апреля. (Перепечатывалось как «Thanks for the Feast: Notes on Philip Jose Farmer», Farmer, Philip Jose (1973), The Book of Philip Jose Farmer, or the Wares of Simple Simon’s Custard Pie and Space Man, New York: Daw Books, Inc, стр. 233—239)
- ↑ Айзек Азимов. I, Asimov. — Bantam Books, 1994. — С. 504.
- ↑ [www.imdb.com/title/tt0310952/ Riverworld]
- ↑ [www.imdb.com/title/tt1419950/ Riverworld]
Ссылки
- [www.pjfarmer.com/ Официальная web-страница Филипа Фармера] (англ.)
- [www.lib.ru/FARMER/ Филип Хосе Фармер] в библиотеке Максима Мошкова
- [www.fantlab.ru/autor215 Биография и библиография Фармера] на сайте Лаборатория фантастики
- [www.isfdb.org/cgi-bin/ea.cgi?Philip_Jose_Farmer Фармер, Филип Хосе] на сайте Internet Speculative Fiction Database
- [www.philipjosefarmer.tk/ Philip José Farmer International Bibliography] (англ.)
- [russianlutheran.org/strannik/jesus_mars.html В.Алексеев. Иисус на Марсе: религия в творчестве фантаста Филипа Фармера]
Отрывок, характеризующий Фармер, Филип Хосе
– Не замуж, а так , – повторила она.– Как же это, мой друг?
– Да так . Ну, очень нужно, что замуж не выйду, а… так .
– Так, так, – повторила графиня и, трясясь всем своим телом, засмеялась добрым, неожиданным старушечьим смехом.
– Полноте смеяться, перестаньте, – закричала Наташа, – всю кровать трясете. Ужасно вы на меня похожи, такая же хохотунья… Постойте… – Она схватила обе руки графини, поцеловала на одной кость мизинца – июнь, и продолжала целовать июль, август на другой руке. – Мама, а он очень влюблен? Как на ваши глаза? В вас были так влюблены? И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе – он узкий такой, как часы столовые… Вы не понимаете?…Узкий, знаете, серый, светлый…
– Что ты врешь! – сказала графиня.
Наташа продолжала:
– Неужели вы не понимаете? Николенька бы понял… Безухий – тот синий, темно синий с красным, и он четвероугольный.
– Ты и с ним кокетничаешь, – смеясь сказала графиня.
– Нет, он франмасон, я узнала. Он славный, темно синий с красным, как вам растолковать…
– Графинюшка, – послышался голос графа из за двери. – Ты не спишь? – Наташа вскочила босиком, захватила в руки туфли и убежала в свою комнату.
Она долго не могла заснуть. Она всё думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает, и что в ней есть.
«Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.
На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых.
31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.
– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.
– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.
Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
