Фарфоро-фаянсовая промышленность

Фарфоро-фаянсовая промышленность — отрасль лёгкой промышленности, специализирующаяся на выпуске изделий тонкой керамики: хозяйственного и художественного фарфора, фаянса, полуфарфора и майолики.

История фарфорово-фаянсовой промышленности России

История фарфорово-фаянсовой промышленности России берёт своё начало с 1744 года, когда в Петербурге была открыта первая Порцелиновая мануфактура (ныне Императорский фарфоровый завод). Спустя более полувека в 1798 году под Киевом открывается и первая фаянсовая фабрика.

В XIX веке открываются несколько новых крупных заводов: в 1809 году в селе Домкино Тверской губернии заработал Конаковский фаянсовый завод, в 1832 - Дулёвский фарфоровый завод и к началу XX века фарфоро-фаянсовая промышленность России выросла в крупную отрасль, насчитывающую 36 заводов, которая по объёму производства и качеству продукции не уступала крупнейшим европейским производителям.

Советский период

После Октябрьской революции все предприятия фарфорово-фаянсовой промышленности были национализированы. Модернизация отрасли в довоенные годы, а также строительство новых заводов позволило существенно увеличить объём и расширить ассортимент выпускаемой продукции. Большая часть предприятий была переведена на вновь созданную отечественную сырьевую базу. Основными поставщиками каолина стали обогатительные фабрики Просяновского и Глуховецкого месторождений Украинской ССР, полевошпатных материалов - Карелия и Мурманская область, огнеупорной глины - Донецкая область.

В годы Великой Отечественной войны часть предприятий была разрушена или эвакуирована. После войны фарфорово-фаянсовая промышленность стала возрождаться. В первую послевоенную пятилетку началось строительство новых заводов по производству бытового и художественного фарфора. С 1959 по 1975 годы было запущено 19 новых заводов, а все действующие предприятия были реконструированы и оснащены современным оборудованием. В результате модернизации производительность труда в отрасли за 1961-1975 выросла в 2,4 раза, уровень механизации - с 36% (1965) до 68% (1975). В 1975 году фарфорово-фаянсовая промышленность СССР включала в себя 35 фарфоровых заводов, 5 фаянсовых, 3 майоликовых, 2 опытно-экспериментальных, 1 машино-строительный и 1 завод по производству керамических красок. Общий объём продукции, выпускаемой на наиболее крупных предприятиях: Дулёвском фарфоровом, Конаковском фаянсовом, Будянском фаянсовом, Богдановичском, Дружковском и Краснодарском фарфоровых заводах составил 360,2 млн. штук.

Настоящее время

Крупнейшими производителями фарфора и фаянса в мире являются: «Розенталь» и «Хученройтер» в Германии, «Бернарде» и «Дюпе» во Франции, «Веджвуд» в Великобритании, «Норитакэ» в Японии. Фарфорово-фаянсовая промышленность России включает: Конаковский фаянсовый завод, Дулёвский фарфоровый завод, завод «Уральский фарфор»(Южноуральск), Лефортовский фарфоровый завод, завод "Саракташский фаянс", Императорский (ломоносовский) фарфоровый завод, Корниловский фарфоровый завод и другие.

Отрывок, характеризующий Фарфоро-фаянсовая промышленность

– Я командовал эскадроном, – отвечал Репнин.
– Ваш полк честно исполнил долг свой, – сказал Наполеон.
– Похвала великого полководца есть лучшая награда cолдату, – сказал Репнин.
– С удовольствием отдаю ее вам, – сказал Наполеон. – Кто этот молодой человек подле вас?
Князь Репнин назвал поручика Сухтелена.
Посмотрев на него, Наполеон сказал, улыбаясь:
– II est venu bien jeune se frotter a nous. [Молод же явился он состязаться с нами.]
– Молодость не мешает быть храбрым, – проговорил обрывающимся голосом Сухтелен.
– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»