Фастовский погром

Фа́стовский погро́м (евре́йский погро́м в го́роде Фа́стове) — еврейский погром, произведённый казачьими и партизанскими частями Вооружённых сил Юга России, против еврейского населения города Фастова в августе — сентябре 1919 года. Стал одним из крупнейших еврейских погромов за годы Гражданской войны в России и крупнейшим еврейским погромом, произведённым частями белых армий.

Предыстория

Фастов представлял собой местечко Васильковского уезда Киевской губернии со смешанным украино- еврейско- русско- польско-язычным населением (в порядке распространённости). В конце XIX века численность населения превышала 10 000 особ обоего пола.

Как и вся Украина периода Гражданской войны, Фастов пережил период чрезвычайно частой смены властей, многие из которых сопровождались еврейскими погромами. За годы Гражданской войны погромов в Фастове было 12, жертвами которых суммарно стали примерно 1500 человек.

В августе 1919 г., достаточно мирно, в Фастове произошло установление власти ВСЮР, так как до того вошедшие в Фастов, вслед за отступившими советскими частями, подразделения Армии УНР перед приближением Вооружённых сил Юга России без боя оставили город, выполняя политическое решение своего командования.

Пребывание добровольцев в первые дни (до прорыва красных в город)

«Тихий» погром (разграбление еврейского имущества с отдельными случаями физического насилия) начался 24 августа (6 сентября) 1919 года и продолжался до начала сентября, несмотря на то, что еврейское население поначалу восторженно встретило добровольцев, как носителей, как полагали местные жители, твёрдой государственной власти, которая наконец-то освободит их «от атаманского и комиссарского беззакония».

Погром

В результате вылазки Красной армии Фастов на один день 9 (22) сентября 1919 года вновь перешёл под её контроль. Белые с боем были выбиты из города. Во время занятия города красными с городского вокзала неслись крики «Ура!», которые были расценены некоторыми как приветственные возгласы местного населения (пережившие погром впоследствии поясняли, что приветствовать Красную армию местные никак не могли, так как спасаясь от боя, всё население спряталось в укромных местах и на улицу не выходило).

10 (23) сентября 1919 года, в город с боями вошли части Войск Киевской области ВСЮР, представленные терскими казачьими частями (2-я Терская пластунская бригада под командованием Генерального штаба полковника В. Ф. Белгородцева (вступившего в командование только после 24 августа (6 сентября) 1919 года, так как его предшественник, генерал Хазов, был отрешён от командования Май-Маевским с «распубликованием соответствующего приказа» за учинённый пластунами погром в Смеле)) и Волчанским партизанским отрядом. Красные были выбиты за реку Ирпень. Завязались бои, город интенсивно обстреливался красными из орудий и пулемётов, белые отвечали из города тем же. Бои шли до 13 (26) сентября 1919 года, после чего красные были окончательно отбиты.

Евреи были обвинены в пособничестве большевикам и в первый же день боёв начался погром, принявший необычайно жестокий характер, из-за боевой обстановки, которая не давала командованию возможности установить должный порядок в городе. В первые два дня казаки и партизаны занимались дневными и ночными грабежами еврейского населения с редкими случаями убийств и насилия. Однако 12 (25) сентября 1919 года началась настоящая резня еврейского населения, продолжавшаяся до 13 (26) сентября или даже 14 (27) сентября. Многие жертвы были предварительно изнасилованы (это относилось как к женщинам, так и к девушкам-подросткам и старухам). Насиловали зачастую на глазах у родственников. Были практически полностью уничтожены огнём все строения города, принадлежащие евреям. Были оскорблены религиозные чувства евреев. По словам санитарки местного пункта Красного Креста, размещавшегося на Фастовском железнодорожном вокзале под руководством врача 2-й Терской пластунской бригады Снисаренко, христианки А. О. Николаиди, «грабежи, избиения и убийства и помощь раненым продолжались в условиях непрекращающихся военных действий, когда над местечком рвались снаряды и трещали пулемёты». В результате четырёхдневных боёв, с переходом города из рук в руки, наверняка были жертвы среди мирного населения.

В последние дни погрома погромщики массово устраивали поджоги, пытаясь скрыть следы погрома, в том числе его первых дней (из этого факта исследователь А. А. Немировский сделал вывод, что погромщики не сомневались в негативном отношении своего командования к погрому). Позднее погромщики пытались объяснить факт массовых пожаров военными действиями в городе, но вставал резонный вопрос: почему же тогда от этих действий удивительным образом не пострадали христианские кварталы? В погроме приняло самое активное участие местное крестьянское население; для вывоза награбленного имущества в Фастов хлынули из окрестных деревень сотни подвод. Крестьяне скупали у военнослужащих награбленное и сами собирали то, что ещё оставалось ценного после погромщиков.

Тема фастовского погрома активно использовалась в качестве средства агитации как в советской, так и в петлюровской прессе.

Фастов после погрома

Дальнейшая судьба воинских частей, устроивших фастовский погром

После произведённого погрома, 2-я Терская пластунская бригада, за время прибывания на Украине уже успевшая принять участие в погромах в Черкассах, Смеле, Россаве, Корсуни, Гребёнке и, по-видимому, в Городище, была расформирована. За всё время погромов бригадой было убито около 850 евреев, что, согласно расчётам исследователя А. А. Немировского, составляет до 50 % от общего числа жертв частей Вооружённых сил на Юге России.

Волчанский партизанский отряд продолжил свои бесчинства в Киеве, где за еврейские погромы семеро его военнослужащих были приговорены Главноначальствующим области генералом А. М. Драгомировым к расстрелу. При осеннем отступлении белых из Киева волчанцы устроили небывалый еврейский погром в Кривом Озере, в котором так же погибло до 500 человек.

Оценки числа жертв погрома

Данные о количестве жертв погрома очень противоречивы. При этом нужно учитывать факт ведения в городе боевых действий, число жертв которых среди мирного населения никто и никогда не учитывал, а все умершие и похороненные на фастовском еврейском кладбище с 9 (22) сентября по 18 сентября (1 октября) 1919 года (в количестве около 550 человек) были учтены как жертвы погрома.

Сразу же после погрома сведения о его жертвах начал собирать расположенный в Киеве Центральный комитет помощи погромленным, а точнее его Редакционная коллегия, в задачи которой входил сбор материалов о погромах. После фастовского погрома эта Редколлегия командировала в Фастов для сбора материалов о погроме присяжного поверенного Ивана Деревенского. Деревенский прибыл в Фастов 17 (30) сентября и отбыл 19 сентября (2 октября) 1919 год. Деревенский собрал показания упомянутой выше санитарки А. О. Николаиди, воспоминания фастовского еврея И. Я. Берлянда, и сообщение некоего Ионы Лейченко.

В самой первой книге, рассказывающей об этом погроме и подготовленной ещё в 1920 году, исследователь Н. И. Штиф, ссылаясь на данные из доклада Деревенский, приводил цифру числа жертв фастовского погрома определено как «не менее 600 убитых и сожженных евреев».

Биограф А. И. Деникина Г. М. Ипполитов опубликовал специально подготовленный для Главкома ВСЮР доклад о еврейских погромах за сентябрь 1919 г., согласно которым, за весь сентябрь чинами ВСЮР было изнасиловано 138 еврейских женщин, в том числе девочки 10—12 лет, и убито 224 еврея. Это число включает учтённых самими белыми убитых в Фастове (которые и должны были составить бо’льшую часть из этих 224 жертв, так как все прочие сентябрьские погромы не шли с фастовским ни в какое сравнение). Доклад был секретным и не предназначался для публикации в открытых источниках, поэтому, как полагал исследователь А. А. Немировский, цифрам доклада вполне можно доверять, а разница в цифрах присяжного поверенного Деревенского и автора этого доклада возможно объясняется тем, что белые учли только бесспорные жертвы погромщиков, исключив жертвы боевых действий.

В 1922 году в Харбине вышла работа С. И. Гусева-Оренбургского, некоторое время работавшего в киевском отделении Российского общества Красного Креста, «Багровая книга. Погромы 1919—1920 гг. на Украине», в которой при описании фастовского погрома автор использовал сведения из газеты «Киевское эхо» (газета эта выделялась непримиримым отношением к антисемитизму). В одном месте книги указано число жертв погрома как «около 2 000 чел.», в другом месте вдвое меньше — 1 тысяча человек.

В книге-альбоме З. С. Островского «Еврейские погромы 1918—1921 гг.», подготовленной в 1923 году Евобщесткомом (Еврейский общественный комитет помощи пострадавшим от погромов) и изданной в Москве в 1926 году, общее число жертв фастовского погрома оценивалось в 1800 человек. Цифра эта поразительна, так как эта же организация сообщала о том, что Фастов за весь период Гражданской войны пережил 12 погромов, во время которых суммарно погибло 1500 человек.

В капитальном труде И. Б. Шехтмана (изданной под редакцией Н. Ю. Гергеля и И. М. Чериковера) «История погромного движения на Украине», изданном в 1932 г. и ссылающемся на обширный корпус упомянутых выше первоисточников, число жерт фастовского погрома определялось в 1300—1500 человек, а с умершими от ран и других последствий погрома — в 3 тысячи человек, но не объяснялось, каким образом получены такие цифры.

В воспоминаниях некого еврея, побывавшего в Фастове год спустя — летом 1920 года, излагалась его беседа с фастовцами-евреями, очевидцами и жертвами погрома, пережившими его. Уже называлось число жертв в 13 тысяч (10 тысяч убито, 3 тысячи скончалось от ран и лишений), а продолжительность погрома увеличилась до восьми дней вместо реальных четырёх.

Украинские исследователи еврейской истории 2000-х годов О. В. Козерод и С. Я. Бриман утверждали, что в результате фастовского погрома погибло «более 600 человек».

Книга историка О. В. Будницкого «Российские евреи между красными и белыми (1917–1920)», изданная в 2005 г., копировала данные о числе жертв фастовского погрома из упомянутой выше книги И. Б. Шехтмана.

Исследователь А. А. Немировский оценивал число жертв погрома в 500—600 человек.

См. также

• Киевский погром (1919)

Литература

Первоисточники

• Островский, З. С. [oldgazette.ru/lib/pogrom/index.html Еврейские погромы 1918-1921 гг]. — 1-е. — М.: Акц. общество «Школа и книга», 1926. — 5000 экз.
• [scepsis.ru/library/id_1901.html Книга погромов. Документ № 90. Из письма главы фастовского комитета помощи погромленным Э. Гуртового члену комитета Л. Годику о погроме в м. Фастов Киевской губ. в августе—сентябре 1919 г. (Письмо в деле находится в неполном виде.)] (рус.). «Скепсис» — научно-просветительный журнал. Проверено 29 декабря 2011. [www.webcitation.org/67jnaJgSF Архивировано из первоисточника 18 мая 2012].
• [scepsis.ru/library/id_1902.html Книга погромов. Документ № 91. Приказ военной комендатуры ВСЮР в м. Фастов Киевской губ.] (рус.). «Скепсис» — научно-просветительный журнал. Проверено 29 декабря 2011. [www.webcitation.org/67jnav1NA Архивировано из первоисточника 18 мая 2012].
• [scepsis.ru/library/id_1903.html Книга погромов. Документ № 92. Сообщение представителя Отдела помощи погромленным при РОКК на Украине Г.И. Рабиновича Редакционной коллегии о последствиях погрома в м. Фастов Киевской губ. в сентябре 1919 г.] (рус.). «Скепсис» — научно-просветительный журнал. Проверено 29 декабря 2011. [www.webcitation.org/67jnbTF8G Архивировано из первоисточника 18 мая 2012].

Научные исследования

• Будницкий О. В. Российские евреи между красными и белыми (1917-1920). — М.: Российская политическая энциклопедия, 2005. — 1000 экз. — ISBN 5-8243-0666-4.
• Костырченко, Г. В. [www.lechaim.ru/ARHIV/172/kost.htm#_ftn6 Выбор. О книге Олега Будницкого «Российские евреи между белыми и красными (1917– 1920)»] (рус.) // Лехаим : Журнал. — 2006. — Т. 172, № 8.
• Немировский, А. А. [wirade.ru/history/history_unlawful_murders.html Беззаконные убийства евреев в зоне власти Добровольческих армий Юга России] (рус.) // Удел Могултая.
• Немировский, А. А. [www.nivestnik.ru/2006_1/4.shtml К вопросу о числе жертв еврейских погромов в Фастове и в Киеве (осень 1919 г.)] (рус.) // Новый исторический вестник : Журнал. — 2006. — Т. 14, № 1.
• Шехтман И. Б. [ftp2.mnib.org.ua/mnib401-Shextman-PogromyDobrovolcheskojArmiji.pdf История погромного движения на Украине. Том 2. Погромы Добровольческой армии на Украине]. — 1932. — 394 с.

Ссылки

• [www.eleven.co.il/article/15415#02 Гражданская война и евреи: отношение воюющих сторон к евреям, участие евреев в гражданской войне и в политической жизни] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
• Владимир Тольц. [www.svobodanews.ru/content/transcript/375415.html Еврейские погромы времён гражданской войны] (рус.). Радиопрограммы / Документы прошлого. Радио «Свобода» (26 ноября 2006). Проверено 29 декабря 2011. [www.webcitation.org/67jnc1bDo Архивировано из первоисточника 18 мая 2012].

Отрывок, характеризующий Фастовский погром

– Батюшка! Отец! – закричала она, хватая его за ноги. – Благодетель, хоть сердце мое успокой… Аниска, иди, мерзкая, проводи, – крикнула она на девку, сердито раскрывая рот и этим движением еще больше выказывая свои длинные зубы.
– Проводи, проводи, я… я… сделаю я, – запыхавшимся голосом поспешно сказал Пьер.
Грязная девка вышла из за сундука, прибрала косу и, вздохнув, пошла тупыми босыми ногами вперед по тропинке. Пьер как бы вдруг очнулся к жизни после тяжелого обморока. Он выше поднял голову, глаза его засветились блеском жизни, и он быстрыми шагами пошел за девкой, обогнал ее и вышел на Поварскую. Вся улица была застлана тучей черного дыма. Языки пламени кое где вырывались из этой тучи. Народ большой толпой теснился перед пожаром. В середине улицы стоял французский генерал и говорил что то окружавшим его. Пьер, сопутствуемый девкой, подошел было к тому месту, где стоял генерал; но французские солдаты остановили его.
– On ne passe pas, [Тут не проходят,] – крикнул ему голос.
– Сюда, дяденька! – проговорила девка. – Мы переулком, через Никулиных пройдем.
Пьер повернулся назад и пошел, изредка подпрыгивая, чтобы поспевать за нею. Девка перебежала улицу, повернула налево в переулок и, пройдя три дома, завернула направо в ворота.
– Вот тут сейчас, – сказала девка, и, пробежав двор, она отворила калитку в тесовом заборе и, остановившись, указала Пьеру на небольшой деревянный флигель, горевший светло и жарко. Одна сторона его обрушилась, другая горела, и пламя ярко выбивалось из под отверстий окон и из под крыши.
Когда Пьер вошел в калитку, его обдало жаром, и он невольно остановился.
– Который, который ваш дом? – спросил он.
– О о ох! – завыла девка, указывая на флигель. – Он самый, она самая наша фатера была. Сгорела, сокровище ты мое, Катечка, барышня моя ненаглядная, о ох! – завыла Аниска при виде пожара, почувствовавши необходимость выказать и свои чувства.
Пьер сунулся к флигелю, но жар был так силен, что он невольна описал дугу вокруг флигеля и очутился подле большого дома, который еще горел только с одной стороны с крыши и около которого кишела толпа французов. Пьер сначала не понял, что делали эти французы, таскавшие что то; но, увидав перед собою француза, который бил тупым тесаком мужика, отнимая у него лисью шубу, Пьер понял смутно, что тут грабили, но ему некогда было останавливаться на этой мысли.
Звук треска и гула заваливающихся стен и потолков, свиста и шипенья пламени и оживленных криков народа, вид колеблющихся, то насупливающихся густых черных, то взмывающих светлеющих облаков дыма с блестками искр и где сплошного, сноповидного, красного, где чешуйчато золотого, перебирающегося по стенам пламени, ощущение жара и дыма и быстроты движения произвели на Пьера свое обычное возбуждающее действие пожаров. Действие это было в особенности сильно на Пьера, потому что Пьер вдруг при виде этого пожара почувствовал себя освобожденным от тяготивших его мыслей. Он чувствовал себя молодым, веселым, ловким и решительным. Он обежал флигелек со стороны дома и хотел уже бежать в ту часть его, которая еще стояла, когда над самой головой его послышался крик нескольких голосов и вслед за тем треск и звон чего то тяжелого, упавшего подле него.
Пьер оглянулся и увидал в окнах дома французов, выкинувших ящик комода, наполненный какими то металлическими вещами. Другие французские солдаты, стоявшие внизу, подошли к ящику.
– Eh bien, qu'est ce qu'il veut celui la, [Этому что еще надо,] – крикнул один из французов на Пьера.
– Un enfant dans cette maison. N'avez vous pas vu un enfant? [Ребенка в этом доме. Не видали ли вы ребенка?] – сказал Пьер.
– Tiens, qu'est ce qu'il chante celui la? Va te promener, [Этот что еще толкует? Убирайся к черту,] – послышались голоса, и один из солдат, видимо, боясь, чтобы Пьер не вздумал отнимать у них серебро и бронзы, которые были в ящике, угрожающе надвинулся на него.
– Un enfant? – закричал сверху француз. – J'ai entendu piailler quelque chose au jardin. Peut etre c'est sou moutard au bonhomme. Faut etre humain, voyez vous… [Ребенок? Я слышал, что то пищало в саду. Может быть, это его ребенок. Что ж, надо по человечеству. Мы все люди…]
– Ou est il? Ou est il? [Где он? Где он?] – спрашивал Пьер.
– Par ici! Par ici! [Сюда, сюда!] – кричал ему француз из окна, показывая на сад, бывший за домом. – Attendez, je vais descendre. [Погодите, я сейчас сойду.]
И действительно, через минуту француз, черноглазый малый с каким то пятном на щеке, в одной рубашке выскочил из окна нижнего этажа и, хлопнув Пьера по плечу, побежал с ним в сад.
– Depechez vous, vous autres, – крикнул он своим товарищам, – commence a faire chaud. [Эй, вы, живее, припекать начинает.]
Выбежав за дом на усыпанную песком дорожку, француз дернул за руку Пьера и указал ему на круг. Под скамейкой лежала трехлетняя девочка в розовом платьице.
– Voila votre moutard. Ah, une petite, tant mieux, – сказал француз. – Au revoir, mon gros. Faut etre humain. Nous sommes tous mortels, voyez vous, [Вот ваш ребенок. А, девочка, тем лучше. До свидания, толстяк. Что ж, надо по человечеству. Все люди,] – и француз с пятном на щеке побежал назад к своим товарищам.
Пьер, задыхаясь от радости, подбежал к девочке и хотел взять ее на руки. Но, увидав чужого человека, золотушно болезненная, похожая на мать, неприятная на вид девочка закричала и бросилась бежать. Пьер, однако, схватил ее и поднял на руки; она завизжала отчаянно злобным голосом и своими маленькими ручонками стала отрывать от себя руки Пьера и сопливым ртом кусать их. Пьера охватило чувство ужаса и гадливости, подобное тому, которое он испытывал при прикосновении к какому нибудь маленькому животному. Но он сделал усилие над собою, чтобы не бросить ребенка, и побежал с ним назад к большому дому. Но пройти уже нельзя было назад той же дорогой; девки Аниски уже не было, и Пьер с чувством жалости и отвращения, прижимая к себе как можно нежнее страдальчески всхлипывавшую и мокрую девочку, побежал через сад искать другого выхода.


Когда Пьер, обежав дворами и переулками, вышел назад с своей ношей к саду Грузинского, на углу Поварской, он в первую минуту не узнал того места, с которого он пошел за ребенком: так оно было загромождено народом и вытащенными из домов пожитками. Кроме русских семей с своим добром, спасавшихся здесь от пожара, тут же было и несколько французских солдат в различных одеяниях. Пьер не обратил на них внимания. Он спешил найти семейство чиновника, с тем чтобы отдать дочь матери и идти опять спасать еще кого то. Пьеру казалось, что ему что то еще многое и поскорее нужно сделать. Разгоревшись от жара и беготни, Пьер в эту минуту еще сильнее, чем прежде, испытывал то чувство молодости, оживления и решительности, которое охватило его в то время, как он побежал спасать ребенка. Девочка затихла теперь и, держась ручонками за кафтан Пьера, сидела на его руке и, как дикий зверек, оглядывалась вокруг себя. Пьер изредка поглядывал на нее и слегка улыбался. Ему казалось, что он видел что то трогательно невинное и ангельское в этом испуганном и болезненном личике.
На прежнем месте ни чиновника, ни его жены уже не было. Пьер быстрыми шагами ходил между народом, оглядывая разные лица, попадавшиеся ему. Невольно он заметил грузинское или армянское семейство, состоявшее из красивого, с восточным типом лица, очень старого человека, одетого в новый крытый тулуп и новые сапоги, старухи такого же типа и молодой женщины. Очень молодая женщина эта показалась Пьеру совершенством восточной красоты, с ее резкими, дугами очерченными черными бровями и длинным, необыкновенно нежно румяным и красивым лицом без всякого выражения. Среди раскиданных пожитков, в толпе на площади, она, в своем богатом атласном салопе и ярко лиловом платке, накрывавшем ее голову, напоминала нежное тепличное растение, выброшенное на снег. Она сидела на узлах несколько позади старухи и неподвижно большими черными продолговатыми, с длинными ресницами, глазами смотрела в землю. Видимо, она знала свою красоту и боялась за нее. Лицо это поразило Пьера, и он, в своей поспешности, проходя вдоль забора, несколько раз оглянулся на нее. Дойдя до забора и все таки не найдя тех, кого ему было нужно, Пьер остановился, оглядываясь.
Фигура Пьера с ребенком на руках теперь была еще более замечательна, чем прежде, и около него собралось несколько человек русских мужчин и женщин.
– Или потерял кого, милый человек? Сами вы из благородных, что ли? Чей ребенок то? – спрашивали у него.
Пьер отвечал, что ребенок принадлежал женщине и черном салопе, которая сидела с детьми на этом месте, и спрашивал, не знает ли кто ее и куда она перешла.
– Ведь это Анферовы должны быть, – сказал старый дьякон, обращаясь к рябой бабе. – Господи помилуй, господи помилуй, – прибавил он привычным басом.
– Где Анферовы! – сказала баба. – Анферовы еще с утра уехали. А это либо Марьи Николавны, либо Ивановы.
– Он говорит – женщина, а Марья Николавна – барыня, – сказал дворовый человек.
– Да вы знаете ее, зубы длинные, худая, – говорил Пьер.
– И есть Марья Николавна. Они ушли в сад, как тут волки то эти налетели, – сказала баба, указывая на французских солдат.
– О, господи помилуй, – прибавил опять дьякон.
– Вы пройдите вот туда то, они там. Она и есть. Все убивалась, плакала, – сказала опять баба. – Она и есть. Вот сюда то.
Но Пьер не слушал бабу. Он уже несколько секунд, не спуская глаз, смотрел на то, что делалось в нескольких шагах от него. Он смотрел на армянское семейство и двух французских солдат, подошедших к армянам. Один из этих солдат, маленький вертлявый человечек, был одет в синюю шинель, подпоясанную веревкой. На голове его был колпак, и ноги были босые. Другой, который особенно поразил Пьера, был длинный, сутуловатый, белокурый, худой человек с медлительными движениями и идиотическим выражением лица. Этот был одет в фризовый капот, в синие штаны и большие рваные ботфорты. Маленький француз, без сапог, в синей шипели, подойдя к армянам, тотчас же, сказав что то, взялся за ноги старика, и старик тотчас же поспешно стал снимать сапоги. Другой, в капоте, остановился против красавицы армянки и молча, неподвижно, держа руки в карманах, смотрел на нее.
– Возьми, возьми ребенка, – проговорил Пьер, подавая девочку и повелительно и поспешно обращаясь к бабе. – Ты отдай им, отдай! – закричал он почти на бабу, сажая закричавшую девочку на землю, и опять оглянулся на французов и на армянское семейство. Старик уже сидел босой. Маленький француз снял с него последний сапог и похлопывал сапогами один о другой. Старик, всхлипывая, говорил что то, но Пьер только мельком видел это; все внимание его было обращено на француза в капоте, который в это время, медлительно раскачиваясь, подвинулся к молодой женщине и, вынув руки из карманов, взялся за ее шею.
Красавица армянка продолжала сидеть в том же неподвижном положении, с опущенными длинными ресницами, и как будто не видала и не чувствовала того, что делал с нею солдат.
Пока Пьер пробежал те несколько шагов, которые отделяли его от французов, длинный мародер в капоте уж рвал с шеи армянки ожерелье, которое было на ней, и молодая женщина, хватаясь руками за шею, кричала пронзительным голосом.
– Laissez cette femme! [Оставьте эту женщину!] – бешеным голосом прохрипел Пьер, схватывая длинного, сутоловатого солдата за плечи и отбрасывая его. Солдат упал, приподнялся и побежал прочь. Но товарищ его, бросив сапоги, вынул тесак и грозно надвинулся на Пьера.
– Voyons, pas de betises! [Ну, ну! Не дури!] – крикнул он.
Пьер был в том восторге бешенства, в котором он ничего не помнил и в котором силы его удесятерялись. Он бросился на босого француза и, прежде чем тот успел вынуть свой тесак, уже сбил его с ног и молотил по нем кулаками. Послышался одобрительный крик окружавшей толпы, в то же время из за угла показался конный разъезд французских уланов. Уланы рысью подъехали к Пьеру и французу и окружили их. Пьер ничего не помнил из того, что было дальше. Он помнил, что он бил кого то, его били и что под конец он почувствовал, что руки его связаны, что толпа французских солдат стоит вокруг него и обыскивает его платье.
– Il a un poignard, lieutenant, [Поручик, у него кинжал,] – были первые слова, которые понял Пьер.
– Ah, une arme! [А, оружие!] – сказал офицер и обратился к босому солдату, который был взят с Пьером.
– C'est bon, vous direz tout cela au conseil de guerre, [Хорошо, хорошо, на суде все расскажешь,] – сказал офицер. И вслед за тем повернулся к Пьеру: – Parlez vous francais vous? [Говоришь ли по французски?]
Пьер оглядывался вокруг себя налившимися кровью глазами и не отвечал. Вероятно, лицо его показалось очень страшно, потому что офицер что то шепотом сказал, и еще четыре улана отделились от команды и стали по обеим сторонам Пьера.
– Parlez vous francais? – повторил ему вопрос офицер, держась вдали от него. – Faites venir l'interprete. [Позовите переводчика.] – Из за рядов выехал маленький человечек в штатском русском платье. Пьер по одеянию и говору его тотчас же узнал в нем француза одного из московских магазинов.
– Il n'a pas l'air d'un homme du peuple, [Он не похож на простолюдина,] – сказал переводчик, оглядев Пьера.
– Oh, oh! ca m'a bien l'air d'un des incendiaires, – смазал офицер. – Demandez lui ce qu'il est? [О, о! он очень похож на поджигателя. Спросите его, кто он?] – прибавил он.
– Ти кто? – спросил переводчик. – Ти должно отвечать начальство, – сказал он.
– Je ne vous dirai pas qui je suis. Je suis votre prisonnier. Emmenez moi, [Я не скажу вам, кто я. Я ваш пленный. Уводите меня,] – вдруг по французски сказал Пьер.
– Ah, Ah! – проговорил офицер, нахмурившись. – Marchons! [A! A! Ну, марш!]
Около улан собралась толпа. Ближе всех к Пьеру стояла рябая баба с девочкою; когда объезд тронулся, она подвинулась вперед.
– Куда же это ведут тебя, голубчик ты мой? – сказала она. – Девочку то, девочку то куда я дену, коли она не ихняя! – говорила баба.
– Qu'est ce qu'elle veut cette femme? [Чего ей нужно?] – спросил офицер.
Пьер был как пьяный. Восторженное состояние его еще усилилось при виде девочки, которую он спас.
– Ce qu'elle dit? – проговорил он. – Elle m'apporte ma fille que je viens de sauver des flammes, – проговорил он. – Adieu! [Чего ей нужно? Она несет дочь мою, которую я спас из огня. Прощай!] – и он, сам не зная, как вырвалась у него эта бесцельная ложь, решительным, торжественным шагом пошел между французами.
Разъезд французов был один из тех, которые были посланы по распоряжению Дюронеля по разным улицам Москвы для пресечения мародерства и в особенности для поимки поджигателей, которые, по общему, в тот день проявившемуся, мнению у французов высших чинов, были причиною пожаров. Объехав несколько улиц, разъезд забрал еще человек пять подозрительных русских, одного лавочника, двух семинаристов, мужика и дворового человека и нескольких мародеров. Но из всех подозрительных людей подозрительнее всех казался Пьер. Когда их всех привели на ночлег в большой дом на Зубовском валу, в котором была учреждена гауптвахта, то Пьера под строгим караулом поместили отдельно.


В Петербурге в это время в высших кругах, с большим жаром чем когда нибудь, шла сложная борьба партий Румянцева, французов, Марии Феодоровны, цесаревича и других, заглушаемая, как всегда, трубением придворных трутней. Но спокойная, роскошная, озабоченная только призраками, отражениями жизни, петербургская жизнь шла по старому; и из за хода этой жизни надо было делать большие усилия, чтобы сознавать опасность и то трудное положение, в котором находился русский народ. Те же были выходы, балы, тот же французский театр, те же интересы дворов, те же интересы службы и интриги. Только в самых высших кругах делались усилия для того, чтобы напоминать трудность настоящего положения. Рассказывалось шепотом о том, как противоположно одна другой поступили, в столь трудных обстоятельствах, обе императрицы. Императрица Мария Феодоровна, озабоченная благосостоянием подведомственных ей богоугодных и воспитательных учреждений, сделала распоряжение об отправке всех институтов в Казань, и вещи этих заведений уже были уложены. Императрица же Елизавета Алексеевна на вопрос о том, какие ей угодно сделать распоряжения, с свойственным ей русским патриотизмом изволила ответить, что о государственных учреждениях она не может делать распоряжений, так как это касается государя; о том же, что лично зависит от нее, она изволила сказать, что она последняя выедет из Петербурга.