Фаталибейли, Абдуррахман Али оглы

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Абдуррахман Али оглы Фаталибейли
азерб. Əbdürrəhman bəy Əli bəy oğlu Fətəlibəyli
Прозвище	Або Дуденгинский
Дата рождения	12 июня 1908(1908-06-12)
Место рождения	с. Дуденге, Эриванская губерния, Российская империя
Дата смерти	20 ноября 1954(1954-11-20) (46 лет)
Место смерти	Мюнхен, ФРГ
Принадлежность	СССР Третий рейх
Звание	Майор СССР
Сражения/войны	Советско-финская война Великая Отечественная война Битва за Кавказ
Награды и премии

Абдуррахман Али оглы Фаталибейли-Дуденгинский (азерб. Əbdürrəhman bəy Əli bəy oğlu Fətəlibəyli; 12 июня 1908 — 20 ноября 1954) — майор РККА. В ходе войны был пленён и пошёл на сотрудничество с нацистами. Руководитель «Азербайджанского национального комитета» и один из создателей «Азербайджанского легиона» в составе Вермахта.

Биография

Ранние годы

Абдуррахман Фаталибейли родился 12 июня 1908 года в селе Дуденги Эриванской губернии (ныне в Шарурском районе Азербайджана), в семье Али-бека Фаталибейли, который являлся потомственным военным, служившем в Туркестанской и Эриванской губерниях, а в конце жизни ставшем беком сёл Дуденги и Зейве.

Начало военной карьеры

После окончания Тифлисской военно-пехотной школы Абдуррахман Фаталибейли стал офицером азербайджанской дивизии.

В 1936 году он окончил Московскую военную академию, через год, по службе, вместе с семьей переезжает в Ленинград, где в 1940 году у него родился сын Али.

В 1939—1940 принимал участие в Советско-финской войне в звании майора. После войны являлся начальником 6-го штаба Ленинградского военного округа. За заслуги в годы службы в Советской армии Фаталибейли был награждён орденом «Красной Звезды».

Немецкий плен и сотрудничество с нацистами

После начала Великой Отечественной войны, майор Фаталибейли попал в плен. Вскоре Фаталибейли переходит на сторону немцев в надежде на то, что в случае победы Германии будет восстановлена независимость Азербайджана. Идеолог чеченского освободительного движения Абдурахман Авторханов, живший тогда в Берлине, так описывает свою встречу с ним:

<…>Где-то в середине 1943 года я встретил в приёмной Верховного командования вермахта (ОКБ) в Берлине человека явно кавказского типа, в форме советского военнопленного офицера; судя по всем внешним признакам, офицер был только что освобождён из лагеря. Человек выглядел явно нелюдимым, занятый весь своими внутренними заботами и мыслями, гадая, что теперь готовит ему судьба. Народу в приёмной было много, и после долгого колебания я решился подойти к нему и спросить — не кавказец ли он? От неожиданного вопроса человек словно воспрянул и вместо ответа задал встречный вопрос — а вы сами кавказец? Я представился. Представился и он: азербайджанец Або Дуденгинский, бывший майор советской армии. С этих пор и началась наша дружба. Я уверен, кто раз в жизни встретился с Або, тот не может забыть этого необыкновенного человека. Его личное обаяние, его рыцарство, его готовность помочь каждому, кто попал в беду, покоряли всех.

В Германии Фаталибейли встретился с Мамедом Эмином Расулзаде, возглавлявшим Национальный совет Азербайджана, и главным идеологом независимости Азербайджана, жившим тогда в Берлине. Расулзаде позже писал об этой встрече:

<…>Познакомился с одним интересным, понятливым солдатом. Он был удовлетворен, услышав от меня идеи основ национальной борьбы. Азербайджанский национальный комитет ничего не смог объяснить немцам о своих намерениях. Гитлер твердил, что не желает видеть никакого комитета. В итоге он приказывает создать «Персонал связи», который поможет поддерживать связь легионеров со штабами армий. Главой азербайджанского персонала был назначен покойный А.Фаталибейли<…>

Вскоре Фаталибейли, вместе с немецким офицером Глогером, возглавил первый азербайджанский батальон N 804, который с сентября 1942 года действовал на Кавказском фронте в составе 17-й армии группы армий «А». Батальон участвовал в 800-километровом марше от Таганрога до Псебайской. При отступлении батальон дошёл до Кубани и занял участок обороны у станицы Старо-Корсунская. Успешные действия батальона в боевых условиях были отмечены немецким командованием. Так, один из легионеров по имени Шамиль Атабек писал о Фаталибейли:

<…>Начиная с 1942 года, А.Фаталибейли вместе с легионерами находился на фронте. Вскоре героизм находящихся под его командованием легионеров начал восхищать немцев.

После того, как были сформированы первые азербайджанские части Вермахта, Фаталибей решил объединить всех азербайджанцев на основе единой национальной программы. С этой целью, при посредничестве азербайджанского Меджлиса Национального Единства, в Берлине 6 ноября 1943 года был созван Азербайджанский Курултай, который выдвинул требования Германскому правительству:

• Признание независимости Азербайджана.
• Объединение всех азербайджанских частей в единую национально-освободительную армию.
• Создание отдельных лазаретов для больных и раненых.
• Открытие домов отдыха для солдат азери-тюрков.
• Уравнение азербайджанских солдат в правах с немецкими (форма, знаки, оплата, снабжение и т. д.).
• Освобождение всех азери-тюрков из лагерей военнопленных и представление им возможности трудиться или по доброму желанию вступать в легион.

Однако, к тому времени поражение Германии было уже очевидно.

После войны

После окончания войны, Фаталибей оказался в плену у британских войск. После освобождения в Италии, два года он жил в Египте, а затем отправился в Западную Германию. Два месяца провёл в Турции и снова вернулся в Мюнхен. Находясь в Италии, Фаталибейли написал письмо премьер-министру Великобритании Клементу Эттли, в котором изложил свои мысли о скором начале Холодной войны и необходимости продолжить войну против СССР, однако, его письмо осталось без ответа.

С 1953—1954 год в Мюнхене Фаталибейли руководил азербайджанской редакцией («Азадлыг») радиостанции «Свобода», которая была основана «Центром координации борьбы с коммунизмом». Финансовое и административное содействие работе радиостанции оказывал Конгресс США. Финансирование осуществлялось из американского бюджета через Центральное разведывательное управление США, которое контролировало деятельность радиостанции.

С трибуны этой радиостанции Фаталибейли регулярно выступал с антибольшевистскими и антисоветскими речами. Так, в июне 1953 года Фаталибейли выступил с заявлением:

Говорит радиостанция «Азадлыг». Дорогие соотечественники! Вы слышите наш голос из свободного мира. Послушайте нашу передачу на тему «Правда о Турции» из серии «Советский империализм». После Второй мировой войны все старания Советского Союза «мирным путём завоевать» Турцию потерпели неудачу. Турция смогла отвергнуть все циничные требования Кремля, смогла устоять перед давлением СССР и тем самым оказала огромную услугу свободному миру в сохранении свободы и демократии. После этого Кремль начал вести невиданную антитюркскую кампанию…Но эти коварные подходы напрасны. Демократия, являясь судьей, приговорила коммунизм и советский имериализм к смерти. Свободные народы, народы, угнетённые Советами приведут этот приговор к исполнению, и будет создан единый, свободный мир!

Убийство

Деятельность Фаталибейли начала сильно беспокоить советское правительство. В ноябре 1954 года он бесследно исчез, а спустя несколько дней, в одной из мюнхенских квартир был обнаружен труп некоего Микаила Исмаилова. В ходе следствия было выяснено, что труп принадлежит самому Фаталибейли, а Исмаилов — агент КГБ, который был направлен в Западную Германию для устранения Фаталибея. Спустя некоторое время, Микаил Исмаилов был найден повешенным в своём доме в Баку. Предположительно, в этом убийстве замешаны азербайджанские националисты.

Литература

• Yaqublu N. Əbdürrəhman Fotəlibəyli-Düdənginski. – Bakı: «Abşeron Nəşr», 2009. - 262 (64 şəkil) s.

См. также

• Власов, Андрей Андреевич
• Шабаев, Гариф Хафизович

Ссылки

• Насиман Ягублу, кандидат исторических наук [old.zerkalo.az/rubric.php?id=38798&dd=10&mo=1&yr=2009 Жизнь и деятельность Абдуррахмана Фаталибейли Дуденгинского] : газета. — Зеркало, 2009.(недоступная ссылка)

Отрывок, характеризующий Фаталибейли, Абдуррахман Али оглы

Южная весна, покойное, быстрое путешествие в венской коляске и уединение дороги радостно действовали на Пьера. Именья, в которых он не бывал еще, были – одно живописнее другого; народ везде представлялся благоденствующим и трогательно благодарным за сделанные ему благодеяния. Везде были встречи, которые, хотя и приводили в смущение Пьера, но в глубине души его вызывали радостное чувство. В одном месте мужики подносили ему хлеб соль и образ Петра и Павла, и просили позволения в честь его ангела Петра и Павла, в знак любви и благодарности за сделанные им благодеяния, воздвигнуть на свой счет новый придел в церкви. В другом месте его встретили женщины с грудными детьми, благодаря его за избавление от тяжелых работ. В третьем именьи его встречал священник с крестом, окруженный детьми, которых он по милостям графа обучал грамоте и религии. Во всех имениях Пьер видел своими глазами по одному плану воздвигавшиеся и воздвигнутые уже каменные здания больниц, школ, богаделен, которые должны были быть, в скором времени, открыты. Везде Пьер видел отчеты управляющих о барщинских работах, уменьшенных против прежнего, и слышал за то трогательные благодарения депутаций крестьян в синих кафтанах.
Пьер только не знал того, что там, где ему подносили хлеб соль и строили придел Петра и Павла, было торговое село и ярмарка в Петров день, что придел уже строился давно богачами мужиками села, теми, которые явились к нему, а что девять десятых мужиков этого села были в величайшем разорении. Он не знал, что вследствие того, что перестали по его приказу посылать ребятниц женщин с грудными детьми на барщину, эти самые ребятницы тем труднейшую работу несли на своей половине. Он не знал, что священник, встретивший его с крестом, отягощал мужиков своими поборами, и что собранные к нему ученики со слезами были отдаваемы ему, и за большие деньги были откупаемы родителями. Он не знал, что каменные, по плану, здания воздвигались своими рабочими и увеличили барщину крестьян, уменьшенную только на бумаге. Он не знал, что там, где управляющий указывал ему по книге на уменьшение по его воле оброка на одну треть, была наполовину прибавлена барщинная повинность. И потому Пьер был восхищен своим путешествием по именьям, и вполне возвратился к тому филантропическому настроению, в котором он выехал из Петербурга, и писал восторженные письма своему наставнику брату, как он называл великого мастера.
«Как легко, как мало усилия нужно, чтобы сделать так много добра, думал Пьер, и как мало мы об этом заботимся!»
Он счастлив был выказываемой ему благодарностью, но стыдился, принимая ее. Эта благодарность напоминала ему, на сколько он еще больше бы был в состоянии сделать для этих простых, добрых людей.
Главноуправляющий, весьма глупый и хитрый человек, совершенно понимая умного и наивного графа, и играя им, как игрушкой, увидав действие, произведенное на Пьера приготовленными приемами, решительнее обратился к нему с доводами о невозможности и, главное, ненужности освобождения крестьян, которые и без того были совершенно счастливы.
Пьер втайне своей души соглашался с управляющим в том, что трудно было представить себе людей, более счастливых, и что Бог знает, что ожидало их на воле; но Пьер, хотя и неохотно, настаивал на том, что он считал справедливым. Управляющий обещал употребить все силы для исполнения воли графа, ясно понимая, что граф никогда не будет в состоянии поверить его не только в том, употреблены ли все меры для продажи лесов и имений, для выкупа из Совета, но и никогда вероятно не спросит и не узнает о том, как построенные здания стоят пустыми и крестьяне продолжают давать работой и деньгами всё то, что они дают у других, т. е. всё, что они могут давать.


В самом счастливом состоянии духа возвращаясь из своего южного путешествия, Пьер исполнил свое давнишнее намерение заехать к своему другу Болконскому, которого он не видал два года.
Богучарово лежало в некрасивой, плоской местности, покрытой полями и срубленными и несрубленными еловыми и березовыми лесами. Барский двор находился на конце прямой, по большой дороге расположенной деревни, за вновь вырытым, полно налитым прудом, с необросшими еще травой берегами, в середине молодого леса, между которым стояло несколько больших сосен.
Барский двор состоял из гумна, надворных построек, конюшень, бани, флигеля и большого каменного дома с полукруглым фронтоном, который еще строился. Вокруг дома был рассажен молодой сад. Ограды и ворота были прочные и новые; под навесом стояли две пожарные трубы и бочка, выкрашенная зеленой краской; дороги были прямые, мосты были крепкие с перилами. На всем лежал отпечаток аккуратности и хозяйственности. Встретившиеся дворовые, на вопрос, где живет князь, указали на небольшой, новый флигелек, стоящий у самого края пруда. Старый дядька князя Андрея, Антон, высадил Пьера из коляски, сказал, что князь дома, и проводил его в чистую, маленькую прихожую.
Пьера поразила скромность маленького, хотя и чистенького домика после тех блестящих условий, в которых последний раз он видел своего друга в Петербурге. Он поспешно вошел в пахнущую еще сосной, не отштукатуренную, маленькую залу и хотел итти дальше, но Антон на цыпочках пробежал вперед и постучался в дверь.
– Ну, что там? – послышался резкий, неприятный голос.
– Гость, – отвечал Антон.
– Проси подождать, – и послышался отодвинутый стул. Пьер быстрыми шагами подошел к двери и столкнулся лицом к лицу с выходившим к нему, нахмуренным и постаревшим, князем Андреем. Пьер обнял его и, подняв очки, целовал его в щеки и близко смотрел на него.
– Вот не ждал, очень рад, – сказал князь Андрей. Пьер ничего не говорил; он удивленно, не спуская глаз, смотрел на своего друга. Его поразила происшедшая перемена в князе Андрее. Слова были ласковы, улыбка была на губах и лице князя Андрея, но взгляд был потухший, мертвый, которому, несмотря на видимое желание, князь Андрей не мог придать радостного и веселого блеска. Не то, что похудел, побледнел, возмужал его друг; но взгляд этот и морщинка на лбу, выражавшие долгое сосредоточение на чем то одном, поражали и отчуждали Пьера, пока он не привык к ним.
При свидании после долгой разлуки, как это всегда бывает, разговор долго не мог остановиться; они спрашивали и отвечали коротко о таких вещах, о которых они сами знали, что надо было говорить долго. Наконец разговор стал понемногу останавливаться на прежде отрывочно сказанном, на вопросах о прошедшей жизни, о планах на будущее, о путешествии Пьера, о его занятиях, о войне и т. д. Та сосредоточенность и убитость, которую заметил Пьер во взгляде князя Андрея, теперь выражалась еще сильнее в улыбке, с которою он слушал Пьера, в особенности тогда, когда Пьер говорил с одушевлением радости о прошедшем или будущем. Как будто князь Андрей и желал бы, но не мог принимать участия в том, что он говорил. Пьер начинал чувствовать, что перед князем Андреем восторженность, мечты, надежды на счастие и на добро не приличны. Ему совестно было высказывать все свои новые, масонские мысли, в особенности подновленные и возбужденные в нем его последним путешествием. Он сдерживал себя, боялся быть наивным; вместе с тем ему неудержимо хотелось поскорей показать своему другу, что он был теперь совсем другой, лучший Пьер, чем тот, который был в Петербурге.
– Я не могу вам сказать, как много я пережил за это время. Я сам бы не узнал себя.
– Да, много, много мы изменились с тех пор, – сказал князь Андрей.
– Ну а вы? – спрашивал Пьер, – какие ваши планы?
– Планы? – иронически повторил князь Андрей. – Мои планы? – повторил он, как бы удивляясь значению такого слова. – Да вот видишь, строюсь, хочу к будущему году переехать совсем…
Пьер молча, пристально вглядывался в состаревшееся лицо (князя) Андрея.
– Нет, я спрашиваю, – сказал Пьер, – но князь Андрей перебил его:
– Да что про меня говорить…. расскажи же, расскажи про свое путешествие, про всё, что ты там наделал в своих именьях?
Пьер стал рассказывать о том, что он сделал в своих имениях, стараясь как можно более скрыть свое участие в улучшениях, сделанных им. Князь Андрей несколько раз подсказывал Пьеру вперед то, что он рассказывал, как будто всё то, что сделал Пьер, была давно известная история, и слушал не только не с интересом, но даже как будто стыдясь за то, что рассказывал Пьер.
Пьеру стало неловко и даже тяжело в обществе своего друга. Он замолчал.
– А вот что, душа моя, – сказал князь Андрей, которому очевидно было тоже тяжело и стеснительно с гостем, – я здесь на биваках, и приехал только посмотреть. Я нынче еду опять к сестре. Я тебя познакомлю с ними. Да ты, кажется, знаком, – сказал он, очевидно занимая гостя, с которым он не чувствовал теперь ничего общего. – Мы поедем после обеда. А теперь хочешь посмотреть мою усадьбу? – Они вышли и проходили до обеда, разговаривая о политических новостях и общих знакомых, как люди мало близкие друг к другу. С некоторым оживлением и интересом князь Андрей говорил только об устраиваемой им новой усадьбе и постройке, но и тут в середине разговора, на подмостках, когда князь Андрей описывал Пьеру будущее расположение дома, он вдруг остановился. – Впрочем тут нет ничего интересного, пойдем обедать и поедем. – За обедом зашел разговор о женитьбе Пьера.