Фатер, Иоганн Северин

Иоганн Северин Фатер

Иоганн Северин Фа́тер (нем. Johann Severin Vater; 27 мая 1771, Альтенбург, Тюрингия — 16 марта 1826, Галле) — немецкий лингвист и теолог.

Биография

Родился в семье адвоката Фридриха Северина Христиана Фатера (нем. Friedrich Severin Christian Vater) в Альтенбурге. В 1790—1794 годах посещал там гимназию. Затем изучал евангельскую теологию в Йенском и Галльском университете. 2 мая 1794 года получил в Галле учёную степень доктора философии. В 1796 году стал приват-доцентом в Йене, а в 1799 году профессором теологии и восточных языков (нем. Professor für Theologie und morgenländische Sprache) в Галле; с 1800 года профессор в Йенском университете и с 1809 года профессор в Альбертине. В 1810 году стал членом Академии общеполезных наук в Эрфурте (нем. Akademie gemeinnütziger Wissenschaften zu Erfurt). В 1820 году снова стал профессором в Халле. В Галле 16 марта 1826 года он и умер.

Прежде всего Фатер ценится как специалист в области изучения славянских языков. Он является автором руководств к грамматикам польского (1807) и русского (1808) и языков. В 1823—1824 годах он принимал в своём доме в Галле основоположника литературного сербскохорватского языка Вука Стефановича Караджича.

Основываясь на идеях Фатера, профессор Московского университета Алексей Васильевич Болдырев напечатал несколько исследований по части русской грамматики в «Трудах Общества любителей русской словесности».

Фатер был женат на Юлии Хайнигке (нем. Julie Heinigke), дочери альтенбургского врача. Их сын Фридрих Фатер в дальнейшем также стал философом.

Избранные труды

• Die Sprache der alten Preussen. — Wiesbaden, 1966.
• Litteratur der Grammatiken, Lexika und Wörtersammlungen aller Sprachen der Erde. — Berlin, 1815.
• Mithridates, oder allgemeine Sprachenkunde. Bd. II—IV. — Berlin, 1809—1817.
• Praktische Grammatik der russischen Sprache in Tabellen und Regeln nebst Ue­bungsstücken zur grammatischen Analyse. — Leipzig, 1809.

Отрывок, характеризующий Фатер, Иоганн Северин

– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.