Фацеция

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Фацеция (лат. facetia) — шутка, преимущественно небольшой шуточный рассказ, весёлый анекдот, в котором идёт речь о каком-нибудь забавном приключении, смешной выходке, приводятся остроумные ответы и решения различных казусов, подвергаются осмеянию различные недостатки и пороки женщин, простоватых горожан, представителей духовенства и т. д. В ряде случаев такая насмешка переходит в сатиру и обличение. Эти рассказы были объединены в отдельных сборниках, получивших название «фацеций», а на русской почве — «смехотворных повестей», «жартов».



История

Юмористический жанр, типичный для городского сословия эпохи Ренессанса, отличается грубоватым, порой откровенно неприкрытым натурализмом. В основе фацеции сплошь и рядом лежит какой-нибудь бродячий сюжет, издавна бытовавший в международной устной и письменной литературе.

Литературную обработку — на латинском языке — фацеции впервые получили у итальянского гуманиста Поджо Браччолини. Его сборник «Poggii Florentini Oratoris clarissimi facetiarum liber», составленный в середине XV века и напечатанный первоначально в 1470 году, выдержал много изданий в XV и XVI веках и пользовался огромной популярностью. От него идут латинские сборники фацеций Генриха Бебеля, Н. Фришлина, Менандра (XVI — нач. XVII в.), затем сборники на национальных европейских языках — итальянские — «Motti e facetie» М. Арлотто, «Facetie e motti arguti…», 1548, Л. Доменики и др., французские — весьма популярная книга «Le Moyen de parvenir» (начало XVII в.), приписываемая Бероальду де Вервилю, «Le facétieux reveil matin des esprits mélancoliques» (1715), «Facétieuses journées», 1587, «Contes à rire» и др., вплоть до «Facéties parisiennes» Вольтера, немецкие — «Scherz mit der Warheit» и «Schimpf und Ernst» — Иоганна Пауля и др.

В начале XVII столетия был напечатан сборник, озаглавленный «Facetiae facetiarum», представляющий собой своеобразное явление в области развития шуточной новеллы: здесь они имели собрание учёнейших рассуждений, своего рода диссертаций, на самые курьёзные темы, с приведением — по всей форме схоластической науки — цитат из древних и новых писателей.

Появление в России

На русскую почву фацеция проникла в XVII веке. В описи царской библиотеки, относящейся к тому времени, встречалось упоминание о юмористическом сборнике «Демокретус смеющийся», то есть «Democritus ridens», популярнейший латинский сборник, переведённый и напечатанный в России в XVIII веке. Там же находилось упоминание и о другой подобной книге — «Книга на немецком языке о грубианском мужицком невежестве». К 1680 году относится перевод фацеции на русский язык с польского оригинала, видимо, из книги «Facecje polskie, żartowne a trefne powieści biesiadne…», перевод, дошедший до нас в нескольких списках, один из них озаглавлен: «Фрашки, сиречь издевки: факеции или жарты польски, издевки смехотворны московски» с подзаголовком «Повести смехотворны, есть же из них обыклостей обличительны», другой — «Фацецы, или жарты польскии, повести, беседки, утешки московскии» и т. д. Материал фацеций можно в изобилии найти в напечатанных в России XVIII в. сборниках — «Товарищ разумный и замысловатой», «Письмовник» Курганова, «Похождении Ивана гостинного сына», «Старичок-весельчак», «Рассказчик весёлых басен», «Веселый и шутливый Меландр» и др. Фацецию использовали в большом количестве лубочная литература и фольклор.

Напишите отзыв о статье "Фацеция"

Литература

В статье использован текст из Литературной энциклопедии 1929—1939, перешедший в общественное достояние, так как он был опубликован анонимно, и имя автора не стало известным до 1 января 1992 года.

Отрывок, характеризующий Фацеция

– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?
– Да, это было счастье, – сказала она тихим грудным голосом, – для меня наверное это было счастье. – Она помолчала. – И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту, как я пришла к нему… – Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленах и вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить:
– Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, – говорила она, дрожа и задыхаясь. И, не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: все то, что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.
Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая.
Княжна, сморщившись от желания удержать слезы, сидела подле Наташи и слушала в первый раз историю этих последних дней любви своего брата с Наташей.
Этот мучительный и радостный рассказ, видимо, был необходим для Наташи.
Она говорила, перемешивая ничтожнейшие подробности с задушевнейшими тайнами, и, казалось, никогда не могла кончить. Несколько раз она повторяла то же самое.
За дверью послышался голос Десаля, спрашивавшего, можно ли Николушке войти проститься.
– Да вот и все, все… – сказала Наташа. Она быстро встала, в то время как входил Николушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и с стоном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты.
Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг один остался во всем мире.
Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив его внимание на племянника, который вошел в комнату.
Лицо Николушки, похожее на отца, в минуту душевного размягчения, в котором Пьер теперь находился, так на него подействовало, что он, поцеловав Николушку, поспешно встал и, достав платок, отошел к окну. Он хотел проститься с княжной Марьей, но она удержала его.
– Нет, мы с Наташей не спим иногда до третьего часа; пожалуйста, посидите. Я велю дать ужинать. Подите вниз; мы сейчас придем.
Прежде чем Пьер вышел, княжна сказала ему:
– Это в первый раз она так говорила о нем.


Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.