Феклисов, Александр Семёнович

Александр Семёнович Феклисов
Псевдоним	Александр Фомин
Дата рождения	9 марта 1914(1914-03-09)
Место рождения	Москва, Российская империя
Дата смерти	26 октября 2007(2007-10-26) (93 года)
Место смерти	Москва, Российская Федерация
Принадлежность	СССР СССР
Годы службы	1939 – 1974
Звание	полковник
Награды и премии

Александр Семёнович Феклисов (9 марта 1914, Москва — 26 октября 2007, Москва) — советский разведчик (Первое главное управление КГБ СССР (внешняя разведка). Полковник, кандидат исторических наук, Герой Российской Федерации (1996).

Биография

Александр Феклисов родился 9 марта 1914 года в Москве, в многодетной семье железнодорожного стрелочника. Семья с пятью детьми жила на зарплату отца и случайные заработки.

Учился в железнодорожной школе, в фабрично-заводском училище при заводе им. Войтовича на слесаря по ремонту вагонов. После окончания ФЗУ недолго был помощником машиниста паровоза. Работал на заводе. В молодости сильно отморозил ухо, частично потерял слух, с этим недугом жил, работал, служил.

В 1930 году поступил на курсы при Московском учебном комбинате связи, затем — в институт. После окончания в 1939 Московского института инженеров связи работал на одном из предприятий Москвы, откуда в 1939 году по партийной разнарядке был направлен в органы внешней разведки Главного управления госбезопасности при НКВД СССР. В 1939—1940 годах обучался в Школе особого назначения НКВД.

Дважды находился в длительной командировке в США и один раз в Великобритании. Работал под псевдонимами «Калистрат» в США и «Юджин» в Англии.

В феврале 1941 года прибыл в США для работы в нью-йоркской резидентуре. За 6 лет работы добыл и передал на Родину большое количество секретной информации, преимущественно военного характера. От Юлиуса Розенберга получил рабочие чертежи атомной бомбы, сброшенной американским самолётом 9 августа 1945 года на Нагасаки.

В 1947—1950 годах работал в Лондоне заместителем резидента по технической разведке. При этом Феклисов, в частности, поддерживал оперативный контакт с Клаусом Фуксом, от которого была получена важная информация по атомной тематике, в том числе по устройству водородной бомбы. После провала и ареста Фукса в апреле 1950 года Феклисов вернулся в Москву и был назначен заместителем начальника американского отдела Первого Главного управления КГБ СССР (внешняя разведка); с декабря 1955 года по август 1960 — начальником американского отдела.

В 1960—1964 годах под именем Александр Фомин возглавлял главную резидентуру КГБ в Вашингтоне (открытая должность — советник Посольства СССР). Сыграл важную роль в урегулировании Карибского кризиса 1962 года.

Предпосылкой к возникновению кризиса стало предложение советского военного руководства предпринять адекватные действия в ответ на размещение американских ракет в Турции: разместить советские ядерные ракеты у побережья США; наиболее подходящим местом при этом был остров Куба. В целесообразности такой меры военные убедили Никиту Хрущёва, а глава Республики Куба Фидель Кастро дал своё согласие на размещение ракет.

Операция Министерства обороны СССР по размещению на Кубе советских ракет с атомными боевыми головными частями проводилась под грифом «совершенно секретно». Секретность обеспечивалась по линии КГБ. Министерство иностранных дел о проведении операции не извещалось во избежание утечки информации. Ни посол СССР, ни советский военный атташе в Вашингтоне не знали о проводимой операции. Таким образом, создалась критическая ситуация, когда официальный дипломатический канал между СССР и США перестал выполнять свою функцию. Принятый в Белом доме 22 октября 1962 года министр иностранных дел СССР Андрей Громыко в беседе с президентом США Джоном Кеннеди отрицал наличие у советского руководства агрессивных планов на Кубе, близ Флориды у побережья Америки. Президент США, в свою очередь, располагал неопровержимыми данными своей разведки о присутствии советского ядерного оружия на острове (14 октября 1962 года американский самолёт-разведчик «U-2» заснял спешно строившиеся на Кубе пусковые площадки для баллистических ракет Р-12).

Американские военные настаивали на нанесении превентивного удара по острову Куба. Мир оказался на грани атомной войны.

В это время Феклисов вступил в контакт со своим вашингтонским знакомым — корреспондентом телекомпании «ABC News» Джоном Скали. 22 октября тележурналист, который был лично знаком с братьями Кеннеди и знал, что Феклисов — советский резидент, пригласил его на завтрак в ресторан «Оксидентал». Тогда разговора не получилось, но 26 октября уже Феклисов пригласил американца на ланч и экспромтом, без согласования с руководством, заявил, что в случае вторжения американцев на Кубу СССР может нанести ответный удар по американским войскам в Западном Берлине. Скали срочно известил Белый дом о своём разговоре, а спустя несколько часов во время новой встречи с Феклисовым передал ему предложения руководства Соединённых Штатов по урегулированию кризиса: удаление советских ракет с Кубы в обмен на снятие блокады с острова и публичный отказ от вторжения. Так по линии КГБ через Феклисова был восстановлен канал связи Вашингтона с Москвой; в истории это событие получило название «Канал Скали — Фомин». Эскалацию военных действий удалось предотвратить. Джон Кеннеди и Никита Хрущёв достигли компромисса. СССР убрал свои ядерные ракеты с Кубы, США — несколько позднее — вывели свои ракеты с территории Турции. «Карибский кризис» был преодолён.

После возвращения из Вашингтона в 1964 году работал в Краснознамённом институте КГБ при Совете министров СССР. С 1974 года — в отставке (всего проработал в разведке 35 лет, из которых — 15 лет за границей).

Был женат, имел двух дочерей. Дочь Наталья Асатур — автор воспоминаний об отце.

Похоронен в Москве на Троекуровском кладбище.

Награды

• Медаль «Золотая Звезда» Героя Российской Федерации
• Орден Отечественной войны 2-й степени
• два ордена Трудового Красного Знамени
• два ордена Красной Звезды
• Орден «Знак Почёта»
• медали
• знак «Почётный сотрудник Службы внешней разведки».

Сочинения

• Феклисов А. С.  За океаном и на острове: Записки разведчика. — М.: Рос.-фр. совм. изд-во «ДЭМ», 1994. — 277 с. — (О разведке и шпионаже из первых рук). — 40 000 экз. — ISBN 5-85207-055-6.
• Феклисов А. С.  Признание разведчика. — Москва: ОЛМА-ПРЕСС; ЛГ Информэйшн Груп, 1999. — 477 с. — (Миссия). — 11 000 экз. — ISBN 5-224-00631-7.
• Феклисов А. С.  Кеннеди и советская агентура. — Москва. — Эксмо; Алгоритм, 2011. — 304 с. — ISBN 978-5-699-46002-1.

См. также

• Резидент (спецслужбы)

Ссылки

•  [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=4853 Феклисов, Александр Семёнович]. Сайт «Герои Страны».
• [svr.gov.ru/history/fekl.htm Феклисов Александр Семёнович] биография на сайте СВР

Отрывок, характеризующий Феклисов, Александр Семёнович

– Ну, ну, разом, налегни! – кричали голоса, и в темноте ночи раскачивалось с морозным треском огромное, запорошенное снегом полотно плетня. Чаще и чаще трещали нижние колья, и, наконец, плетень завалился вместе с солдатами, напиравшими на него. Послышался громкий грубо радостный крик и хохот.
– Берись по двое! рочаг подавай сюда! вот так то. Куда лезешь то?
– Ну, разом… Да стой, ребята!.. С накрика!
Все замолкли, и негромкий, бархатно приятный голос запел песню. В конце третьей строфы, враз с окончанием последнего звука, двадцать голосов дружно вскрикнули: «Уууу! Идет! Разом! Навались, детки!..» Но, несмотря на дружные усилия, плетень мало тронулся, и в установившемся молчании слышалось тяжелое пыхтенье.
– Эй вы, шестой роты! Черти, дьяволы! Подсоби… тоже мы пригодимся.
Шестой роты человек двадцать, шедшие в деревню, присоединились к тащившим; и плетень, саженей в пять длины и в сажень ширины, изогнувшись, надавя и режа плечи пыхтевших солдат, двинулся вперед по улице деревни.
– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.


Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.