Фелейзен
| Фелейзен | |
 | |
 | |
|
Описание герба: см. текст | |
| Девиз: |
Constantia |
|---|---|
| Том и лист Общего гербовника: |
XII, 36 |
| Титул: |
бароны |
| Часть родословной книги: |
V |
| Родоначальник: |
Карл Людвиг Фелейзен |
Подданство: | |
 Российская империя
| |
Фелейзены — дворянский род Российской империи, который происходит от гоф-маклера Карла-Людвига Фелейзена (1763 года рождения).
Банкир Константин Карлович Фелейзен, сын предыдущего, был возведён (с нисходящим его потомством) в баронское Российской империи достоинство именным высочайшим указом от 23 июля 1864 года (за финансирование строительства железных дорог).
Впоследствии Фелейзен занимал пост бельгийского консула. 3 ноября 1876 года и 2 октября 1889 года барон Константин Константинович вместе с сыновьями Константином и Сергеем были утверждены Герольдией Правительствующего Сената в этом титуле[1].
«У нас здесь крахи, крахи и крахи. Лопнул Фелейзен, а за ним начала лопаться мелкота», — писал в 1888 году М. Е. Салтыков в Европу[2].
Оперная певица и фрейлина Ксения Николаевна Фелейзен (1881—1945), в замужестве Дорлиак, имела сына Дмитрия Дорлиака, актёра Вахтанговского театра, и дочь Нину (1908—1998), которая состояла в браке за пианистом Святославом Рихтером.
Описание герба
Герб рода Фелейзен был записан в Часть XII Общего гербовника дворянских родов Всероссийской империи, страница 36[3]:
В щите, покрытом беличьим мехом, узкий чёрный вилообразный крест, в среднем червленом щитке, идущий серебряный агнец, на трех зеленых холмах, держащий хоругвь, рассечённую лазурью и золотом, на золотом древке.
Щит увенчан баронскою короною и дворянским шлемом с серебряно-червленым венчиком. Нашлемник: женщина в червленом одеянии держит над головой серебряный шарф. Щитодержатели: справа — серебряный единорог с червлеными глазами, языком и чёрным рогом и копытами, слева — серебряная борзая с червлеными глазами, языком и лазуревым ошейником. Девиз: «Constantia» серебром по червленому.
Напишите отзыв о статье "Фелейзен"
Примечания
- ↑ [www.sati.archaeology.nsc.ru/encyc_top/encyc15/term.html?act=list&term=260 Бароны Фелейзен]
- ↑ [az.lib.ru/s/saltykow_m_e/text_1889_letters.shtml Lib.ru/Классика: Салтыков-Щедрин Михаил Евграфович. Письма (1884—1889)]
- ↑ [gerbovnik.ru/arms/1997.html Общий гербовник дворянских родов Российской империи]
Литература
- Непорожнев Н. Списки титулованным родам и лицам Российской Империи. Издание Департамента Герольдии Правительствующаго Сената. — СПб., 1892. — С. 261.
Отрывок, характеризующий Фелейзен
Пьеру казалось, что он никогда не ел кушанья вкуснее этого.– Нет, мне все ничего, – сказал Пьер, – но за что они расстреляли этих несчастных!.. Последний лет двадцати.
– Тц, тц… – сказал маленький человек. – Греха то, греха то… – быстро прибавил он, и, как будто слова его всегда были готовы во рту его и нечаянно вылетали из него, он продолжал: – Что ж это, барин, вы так в Москве то остались?
– Я не думал, что они так скоро придут. Я нечаянно остался, – сказал Пьер.
– Да как же они взяли тебя, соколик, из дома твоего?
– Нет, я пошел на пожар, и тут они схватили меня, судили за поджигателя.
– Где суд, там и неправда, – вставил маленький человек.
– А ты давно здесь? – спросил Пьер, дожевывая последнюю картошку.
– Я то? В то воскресенье меня взяли из гошпиталя в Москве.
– Ты кто же, солдат?
– Солдаты Апшеронского полка. От лихорадки умирал. Нам и не сказали ничего. Наших человек двадцать лежало. И не думали, не гадали.
– Что ж, тебе скучно здесь? – спросил Пьер.
– Как не скучно, соколик. Меня Платоном звать; Каратаевы прозвище, – прибавил он, видимо, с тем, чтобы облегчить Пьеру обращение к нему. – Соколиком на службе прозвали. Как не скучать, соколик! Москва, она городам мать. Как не скучать на это смотреть. Да червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае: так то старички говаривали, – прибавил он быстро.
– Как, как это ты сказал? – спросил Пьер.
– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.
– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить…
– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.
