Фельдмаршал (Великобритания)
Поделись знанием:
– Мне никого не нужно, я никого не люблю, кроме его. Как ты смеешь говорить, что он неблагороден? Ты разве не знаешь, что я его люблю? – кричала Наташа. – Соня, уйди, я не хочу с тобой ссориться, уйди, ради Бога уйди: ты видишь, как я мучаюсь, – злобно кричала Наташа сдержанно раздраженным и отчаянным голосом. Соня разрыдалась и выбежала из комнаты.
Наташа подошла к столу и, не думав ни минуты, написала тот ответ княжне Марье, который она не могла написать целое утро. В письме этом она коротко писала княжне Марье, что все недоразуменья их кончены, что, пользуясь великодушием князя Андрея, который уезжая дал ей свободу, она просит ее забыть всё и простить ее ежели она перед нею виновата, но что она не может быть его женой. Всё это ей казалось так легко, просто и ясно в эту минуту.
В пятницу Ростовы должны были ехать в деревню, а граф в среду поехал с покупщиком в свою подмосковную.
В день отъезда графа, Соня с Наташей были званы на большой обед к Карагиным, и Марья Дмитриевна повезла их. На обеде этом Наташа опять встретилась с Анатолем, и Соня заметила, что Наташа говорила с ним что то, желая не быть услышанной, и всё время обеда была еще более взволнована, чем прежде. Когда они вернулись домой, Наташа начала первая с Соней то объяснение, которого ждала ее подруга.
– Вот ты, Соня, говорила разные глупости про него, – начала Наташа кротким голосом, тем голосом, которым говорят дети, когда хотят, чтобы их похвалили. – Мы объяснились с ним нынче.
– Ну, что же, что? Ну что ж он сказал? Наташа, как я рада, что ты не сердишься на меня. Говори мне всё, всю правду. Что же он сказал?
Наташа задумалась.
– Ах Соня, если бы ты знала его так, как я! Он сказал… Он спрашивал меня о том, как я обещала Болконскому. Он обрадовался, что от меня зависит отказать ему.
Соня грустно вздохнула.
– Но ведь ты не отказала Болконскому, – сказала она.
– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.
Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.
См. также: Фельдмаршал
Фельдма́ршал — высшее воинское звание в сухопутных войсках Великобритании.
Содержание
История
Звание фельдмаршала учреждено в 1736 году королём Великобритании Георгом II как высшее воинское звание в сухопутной армии. Он же присвоил его 10 военачальникам. Позднее были учреждены аналогичные фельдмаршальскому звания во флоте (Адмирал флота) и в авиации (Маршал Королевских ВВС).
Преемник Георга II Георг III присвоил звание фельдмаршала одному военачальнику на третий год своего царствования, но затем прекратил такие присвоения на 30 лет. Возможно, свою роль сыграло немецкое происхождение звания фельдмаршала, тогда как немецкое влияние считалось противоречащим британской традиции. Только в 1793 году, с началом войн против революционной Франции, пожалования этого звания возобновились. Кроме присвоения его высшим военачальникам, фельдмаршальское звание часто присваивалось британским монархам и особам королевской крови. Довольно широко звание фельдмаршала присваивалось также монархам других государств из политических соображений. Последнее обстоятельство становилось причиной исторических казусов. Так, в Первую мировую войну британские армии сражались против войск британских фельдмаршалов германского императора Вильгельма II и императора Австро-Венгрии Франца Иосифа I. Повторилась такая ситуация и во Второй мировой войне, тогда противником британской армии стала армия британского фельдмаршала императора Японии Хирохито.
В двадцатом столетии сложилась традиция, что в мирное время звания фельдмаршала мог быть удостоен начальник Штаба обороны Великобритании (при назначении на этот пост) и начальник Генерального Штаба Великобритании (при уходе с этого поста в отставку). В феврале 1996 года было объявлено, что отныне присвоение званий фельдмаршала, адмирала флота и Маршала Королевских ВВС может производиться только в военное время. Однако с 2012 года присвоение воинского звания фельдмаршала было возобновлено. Последнее присвоение звание фельдмаршала Великобритании военному деятелю имело место в 2014 году.
Цифры и факты
Всего в 1736—2016 годах звание фельдмаршала было присвоено 142 лицам. Из них 18 человек — британские и иностранные монархи, 11 человек — британские принцы, 2 иностранных принца, 108 британских военачальников, 2 иностранных военачальника и один глава правительства иностранного государства. В восемнадцатом и девятнадцатом столетиях в консервативной британской армии, построенной по сословному принципу, фельдмаршалами часто становились представители титулованной аристократии. В двадцатом веке ситуация изменилась и теперь уже звание фельдмаршала открывало возможность к последующему присвоению дворянских титулов. В целом среди британских фельдмаршалов (не считая иностранцев) есть 4 герцога, 4 маркиза, 13 графов, 14 виконтов, 23 барона и 47 рыцарей и баронетов (то есть 105 человек из 108).
Самым молодым фельдмаршалом стал герцог Леопольд Саксен-Кобург-Заальфельдский, будущий король бельгийцев (в 26 лет), а из числа военачальников — герцог Артур Веллингтон (в 44 года). Самыми пожилыми фельдмаршалами стали генералы Чарлз Мур и Сэр Джон Фицджеральд, которым это звание было присвоено в 91 год.
Самым первым фельдмаршалом оказался шотландец, после него — француз, ирландец и ещё два шотландца, и только после них фельдмаршалом стал англичанин — виконт Ричард Темпл.
Среди британских фельдмаршалов один россиянин — император России Николай II.
Список британских фельдмаршалов в хронологическом порядке
- 12.01.1736 Джордж Дуглас-Гамильтон граф Оркней (1666—1737)
- 14.01.1736 Джон Кэмпбелл 2-й герцог Аргайл (1680—1743)
- 02.07.1739 Ричард Бойл виконт Шеннон (1675—1740)
- 02.07.1739 Франсуа де Ларошфуко маркиз Монтедре, Франция (1672—1739)
- 18.03.1742 Джон Далримпл граф Стэйр (1673—1747)
- 28.03.1742 виконт Ричард Темпл (1675—1749)
- 14.12.1743 Джордж Уэйд (1673—1748)
- 29.11.1757 Сэр Роберт Рич (1685—1768)
- 29.11.1757 виконт Ричард Молсворт (1680—1758)
- 30.11.1757 виконт Джон Лигонье (1680—1770)
- 10.06.1763 Джеймс О’Хара лорд Тироли (1682—1774)
- 12.10.1793 Генри Сеймур Конвей (1721—1795)
- 12.10.1793 принц Уильям Генри, герцог Глостерский и Эдинбургский (1743—1805)
- 12.10.1793 Сэр Джордж Говард (1718—1796)
- 10.02.1795 принц Фредерик герцог Йоркский (1763—1827)
- 30.07.1796 Джон Кэмпбелл, 5-й герцог Аргайл (1723—1806)
- 30.07.1796 Джеффри лорд Амхерст (1717—1797)
- 30.07.1796 Джон Уитвелл лорд Говард и Вальден (1719—1797)
- 30.07.1796 Стадхоум Ходжсон (1708—1798)
- 30.07.1796 маркиз Джордж Тауншенд (1724—1807)
- 30.07.1796 Фредерик лорд Кавендиш (1729—1803)
- 30.07.1796 Чарлз Леннокс герцог Ричмондский (1735—1806)
- 05.09.1805 принц Эдуард Август герцог Кентский (1767—1820)
- 21.06.1813 Артур Уэлсли герцог Веллингтон (1769—1852)
- 26.11.1813 герцог Адольф Фредерик Кембриджский (1774—1850)
- 24.05.1816 принц Уильям Фредерик, герцог Глостерский и Эдинбургский (1776—1834)
- 19.07.1821 Чарлз Мур, маркиз Дрокхед (1730—1822)
- 19.07.1821 Уильям граф Харкорт (1743—1843)
- 22.07.1830 Сэр Алуред Кларк (1745—1832)
- 22.07.1830 Сэр Сэмюэл Хальс (1747—1837)
- 09.11.1846 Сэр Томас Наджент (1757—1849)
- 09.11.1846 Томас Гросвенор (1764—1851)
- 09.11.1846 Генри Уильям маркиз Энглси (1768—1854)
- 05.11.1854 Фицрой Сомерсет лорд Раглан (1788—1855)
- 02.10.1855 Степлтон Коттон (1773—1865)
- 02.10.1855 Джон Бинг (1772—1860)
- 02.10.1855 Генри Гардиндж (1785—1856)
- 01.04.1860 Джон Колборн (1778—1863)
- 09.11.1862 Сэр Эдуард Блэкни (1778—1868)
- 09.11.1862 Хью Гоф (1819—1904)
- 09.11.1862 герцог Георг Кембриджский (1819—1904)
- 09.11.1862 Колин Кэмпбелл (1792—1863)
- 01.01.1868 Сэр Александр Вудфорд (1782—1870)
- 01.01.1868 Сэр Уильям Гомм (1784—1875)
- 01.01.1868 Сэр Нью Росс (1779—1868)
- 01.01.1868 Сэр Джон Фокс Бергойн (1782—1871)
- 24.05.1870 Сэр Джордж Поллок (1786—1872)
- 29.05.1875 Сэр Джон Фицджеральд (1784—1877)
- 29.05.1875 Джордж Хай (1787—1876)
- 02.06.1877 Сэр Уильям Роуэн (1789—1879)
- 02.06.1877 Сэр Чарлз Йорк (1790—1880)
- 02.06.1877 Сэр Хью Роуз (1801—1885)
- 01.01.1883 Сэр Роберт Нейпир (1804—1890)
- 24.06.1883 Сэр Патрик Грант (1804—1895)
- 27.03.1886 Сэр Джон Мичел (1804—1886)
- 27.03.1886 Сэр Ричард Дакрес (1799—1886)
- 10.07.1886 Сэр Уильям Паулет (1804—1893)
- 21.06.1887 Сэр Джордж Бингхэм, 3-й граф Лукан (1800—1887)
- 21.05.1890 Сэр Джон Симмонс (1821—1903)
- 21.05.1890 Сэр Фредерик Хейнс (1819—1909)
- 26.05.1894 Сэр Дональд Стюарт (1824—1900)
- 26.05.1894 Сэр Гарнет Вулзли (1833—1913)
- 25.05.1895 Сэр Фредерик Робертс (1832—1914)
- 22.06.1897 принц Эдвард Саксен-Веймар (1823—1902)
- 25.04.1900 Сэр Невилл Чемберлен (1820—1902)
- 26.06.1902 Сэр Генри Норман (1826—1904)
- 26.06.1902 герцог Коннаутский и Стратхернский Артур (1850—1942)
- 08.04.1903 Сэр Ивлин Вуд (1838—1919)
- 08.04.1903 Сэр Джордж Уайт (1835—1912)
- 11.04.1908 Сэр Фрэнсис Гренфелл (1841—1925)
- 20.06.1908 Сэр Чарлз Броунлоу (1831—1916)
- 10.09.1909 Сэр Горацио Китченер (1850—1916)
- 19.06.1911 Сэр Пол Мэтьен (1845—1932)
- 19.06.1911 Сэр Уильям Николсон (1845—1918)
- 03.06.1913 Сэр Джон Френч (1852—1925)
- 01.01.1917 Сэр Дуглас Хейг (1861—1928)
- 16.03.1917 Сэр Чарлз Эджертон (1848—1921)
- 31.07.1919 Сэр Герберт Плюмер (1857—1932)
- 31.07.1919 Сэр Эдмунд Алленби (1861—1936)
- 31.07.1919 Сэр Генри Вильсон (1864—1922)
- 29.03.1920 Сэр Уильям Робертсон (1860—1933)
- 12.04.1921 Сэр Артур Барретт (1857—1926)
- 20.03.1925 Сэр Уильям Бидвуд (1865—1951)
- 30.11.1926 Сэр Клод Джейкоб (1863—1948)
- 30.01.1928 Сэр Джордж Милн (1866—1948)
- 17.07.1932 Виконт Джулиан Бинг (1862—1935)
- 31.10.1932 Фредерик Ламберт, граф Кейвен (1865—1946)
- 13.02.1933 Сэр Филипп Четвуд (1869—1950)
- 07.06.1935 Сэр Арчибальд Монтгомери-Массингберд (1871—1947)
- 15.05.1936 Сэр Сирил Деверелл (1874—1947)
- 20.07.1940 Сэр Эдмунд Айронсайд (1880—1959)
- 18.11.1941 Сэр Джон Дилл (1881—1944)
- 01.01.1943 Сэр Джон Горт (1886—1946)
- 01.01.1943 Сэр Арчибальд Уэйвелл (1883—1950)
- 01.01.1944 Сэр Алан Брук (1883—1963)
- 04.06.1944 Сэр Харольд Александер (1891—1969)
- 01.09.1944 Сэр Бернард Монтгомери (1887—1976)
- 29.12.1944 Сэр Генри Вильсон (1881—1964)
- 01.06.1946 Сэр Клод Окинлек (1884—1981)
- 04.01.1949 Сэр Уильям Слим (1891—1970)
- 21.07.1953 Сэр Джон Хардинг (1896—1989)
- 31.03.1955 герцог Генри Глостерский (1900—1974)
- 27.11.1956 Сэр Джеральд Темплер (1898—1979)
- 01.09.1960 Фрэнсис Фестинг (1902—1976)
- 08.02.1965 Сэр Ричард Халл (1907—1989)
- 29.02.1968 Сэр Джеймс Касселс (1907—1996)
- 31.01.1971 Сэр Джеффри Бейкер (1912—1980)
- 18.07.1973 Сэр Майкл Карвер (1915—2001)
- 13.07.1979 Сэр Роланд Гиббс (1921—2004)
- 01.08.1982 Сэр Эдвин Брамалл (р.1923)
- 10.07.1985 Сэр Джон Станиер (1925—2007)
- 09.09.1988 Сэр Найджел Багналл (1927—2002)
- 02.04.1991 Сэр Ричард Винсент (р.1931)
- 14.02.1992 Сэр Джон Чаппл (р.1931)
- 11.06.1993 герцог Эдвард Кентский (р.1935)
- 15.03.1994 Сэр Питер Индж (р.1935)
- 16.06.2012 Чарльз Гутри, барон Гутри Крэйгибенкский (р.1938)
- 13.06.2014 Майкл Уокер (р. 1944)
Другие присвоения звания
Из 142 лиц, которым было присвоено звание фельдмаршала, 24 человека получили его не проходя службу в Британской или Британской Индийской армиях. Большая часть мужчин (ни одна женщина за всю историю существования чина фельдмаршала не была удостоена чести иметь это звание), бывших фельдмаршалами в Британской армии, были монархами иностранных государств и членами Британского Королевского дома. Они носили это звание исключительно как почётное. Однако, два иностранных военачальника — маршал Франции Фердинанд Фош и австралиец сэр Томас Блэми — получили это звание за заслуги во время первой и второй мировых войн соответственно.
| № | имя | изображение | дата рождения | дата смерти | дата присвоения звания | примечания |
|---|---|---|---|---|---|---|
| 1 | Эрнст Август I | 
|
1771 | 1851 | 6 ноября 1813 | |
| 2 | Георг IV | 
|
1762 | 1830 | 1815 | |
| 3 | Леопольд I | 
|
1790 | 1865 | 24 мая 1816 | |
| 4 | Альберт Саксен-Кобург-Готский | 
|
1819 | 1861 | 8 февраля 1840 | муж королевы Виктории |
| 5 | Виллем II | 
|
1792 | 1847 | 28 июля 1845 | король Нидерландов |
| 6 | Эдуард VII | 
|
1841 | 1910 | 29 мая 1875 | король Великобритании и император Индии, 1901—1910 |
| 7 | Вильгельм II | 
|
1859 | 1941 | 27 января 1901 | Германский император и король Пруссии |
| 8 | Франц Иосиф I | 
|
1830 | 1916 | 1 сентября 1903 | император Австрии и король Венгрии |
| 9 | Георг V | 
|
1865 | 1936 | 7 мая 1910 | король Великобритании и император Индии, 1910—1936 |
| 10 | Николай II | 
|
1868 | 1918 | 1 января 1916 | император Всероссийский |
| 11 | Император Тайсё (Ёсихито) | 
|
1879 | 1926 | 1 января 1918 | 123-й император Японии |
| 12 | Фердинанд Фош | 
|
1851 | 1929 | 19 июля 1919 | маршал Франции |
| 13 | Альберт I | 
|
1875 | 1934 | 4 июля 1921 | король бельгийцев |
| 14 | Альфонсо XIII | 
|
1886 | 1941 | 3 июня 1928 | король Испании |
| 15 | Хирохито | 
|
1901- | 1989 | 26 июня 1928 | 124-й император Японии; в 1942 чин фельдмаршала отозван |
| 16 | Эдуард VIII | 
|
1894 | 1972 | 21 января 1936 | король Великобритании и император Индии, январь-декабрь 1936 |
| 17 | Георг VI | 
|
1895 | 1952 | 12 декабря 1936 | король Великобритании, 1936—1952 и император Индии, 1936—1950 |
| 18 | Ян Смэтс | 
|
1870 | 1950 | 24 мая 1941 | южноафриканский государственный и военный деятель |
| 19 | сэр Томас Блэми | 
|
1884 | 1951 | 24 мая 1941 | австралийский военный деятель |
| 20 | Филипп, герцог Эдинбургский | 
|
1921 | Жив | 15 января 1953 | муж Елизаветы II |
| 21 | Махендра Бир Бикрам Шах Дэв, король Непала | |||||
| 1921 | 1972 | 17 октября 1962 | король Непала | |||
| 22 | Хайле Селассие I | 
|
1892 | 1975 | 20 января 1965 | император Эфиопии |
| 23 | Бирендра Бир Бикрам Шах Дэв, король Непала | 1945 | 2001[1] | 18 ноября 1980 | ||
| 24 | Чарльз, принц Уэльский | 
|
1948 | 16 июня 2012[2] |
Напишите отзыв о статье "Фельдмаршал (Великобритания)"
Примечания
- ↑ [news.bbc.co.uk/1/hi/world/south_asia/1366170.stm Nepal mourns slain king], BBC News, BBC (2 June 2001). Проверено 11 июня 2011.
- ↑ BBC News, 16 June 2012.
Ссылки
- Professor Clifton R. Fox. [web.archive.org/web/20041209224317/wwwtc.nhmccd.edu/people/crf01/history/fieldmarshals.htm British Field Marshals] (англ.) (April 2002). Проверено 14 февраля 2010.
 |
Статья содержит короткие («гарвардские») ссылки на публикации, не указанные или неправильно описанные в библиографическом разделе. Список неработающих ссылок: BBC News, 16 June 2012 Пожалуйста, исправьте ссылки согласно инструкции к шаблону {{sfn}} и дополните библиографический раздел корректными описаниями цитируемых публикаций, следуя руководствам ВП:Сноски и ВП:Ссылки на источники.
|
Отрывок, характеризующий Фельдмаршал (Великобритания)
– Наташа, я не понимаю тебя. И что ты говоришь! Вспомни об отце, о Nicolas.– Мне никого не нужно, я никого не люблю, кроме его. Как ты смеешь говорить, что он неблагороден? Ты разве не знаешь, что я его люблю? – кричала Наташа. – Соня, уйди, я не хочу с тобой ссориться, уйди, ради Бога уйди: ты видишь, как я мучаюсь, – злобно кричала Наташа сдержанно раздраженным и отчаянным голосом. Соня разрыдалась и выбежала из комнаты.
Наташа подошла к столу и, не думав ни минуты, написала тот ответ княжне Марье, который она не могла написать целое утро. В письме этом она коротко писала княжне Марье, что все недоразуменья их кончены, что, пользуясь великодушием князя Андрея, который уезжая дал ей свободу, она просит ее забыть всё и простить ее ежели она перед нею виновата, но что она не может быть его женой. Всё это ей казалось так легко, просто и ясно в эту минуту.
В пятницу Ростовы должны были ехать в деревню, а граф в среду поехал с покупщиком в свою подмосковную.
В день отъезда графа, Соня с Наташей были званы на большой обед к Карагиным, и Марья Дмитриевна повезла их. На обеде этом Наташа опять встретилась с Анатолем, и Соня заметила, что Наташа говорила с ним что то, желая не быть услышанной, и всё время обеда была еще более взволнована, чем прежде. Когда они вернулись домой, Наташа начала первая с Соней то объяснение, которого ждала ее подруга.
– Вот ты, Соня, говорила разные глупости про него, – начала Наташа кротким голосом, тем голосом, которым говорят дети, когда хотят, чтобы их похвалили. – Мы объяснились с ним нынче.
– Ну, что же, что? Ну что ж он сказал? Наташа, как я рада, что ты не сердишься на меня. Говори мне всё, всю правду. Что же он сказал?
Наташа задумалась.
– Ах Соня, если бы ты знала его так, как я! Он сказал… Он спрашивал меня о том, как я обещала Болконскому. Он обрадовался, что от меня зависит отказать ему.
Соня грустно вздохнула.
– Но ведь ты не отказала Болконскому, – сказала она.
– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.
Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.
