Фёлькерзам, Дмитрий Густавович фон

Дмитрий Густавович фон Фелькерзам
нем. Dmitri Gustawowitsch von Fölkersahm
Дата рождения	29 апреля (11 мая) 1846(1846-05-11)
Место рождения	Папенхоф, Руцавская волость, Гробинский уезд Курляндская губерния
Дата смерти	11 (24) мая 1905(1905-05-24) (59 лет)
Место смерти	борт броненосца «Ослябя»
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Род войск	флот
Годы службы	1867 — 1905
Звание	контр-адмирал
Командовал	клипером Джигит, броненосцем «Император Николай I»
Сражения/войны	Русско-японская война

Дмитрий Густавович фон Фёлькерзам (нем. Dmitri Gustawowitsch von Fölkersahm, 29 апреля (11 мая) 1846, Папенхоф, Руцавская волость, Гробинский уезд, Курляндская губерния, (сейчас Ницский край, Латвия)  — 11 (24) мая 1905, борт броненосца «Ослябя») — русский морской офицер, контр-адмирал. Потомок древнего лифляндского дворянского рода.

Биография

Из дворянского рода Фёлькерзам. Сын генерал-майора Густава Ефимовича Фёлькерзама (1799—1849).

• 20 февраля 1860 — Зачислен в Морское училище на полный пансион в счет сумм, вносимых лифляндским дворянством.
• 17 марта 1860 — Кадет Морского корпуса.
• 16 апреля 1867 — Гардемарин.
• 1867 — Окончил Морское училище первым по списку из своего класса.
• 17 мая 1869 — Мичман (старшинство с 16.4.1869).
• 29 декабря 1869 — Назначен для учебы в военно-морское гимнастическое заведение.
• 5 мая 1870 — Переведен в 3-й флотский экипаж.
• 16 апреля 1871 — Лейтенант.
• 27 марта 1874 — Назначен заведовать 1-й ротой.
• 10 апреля 1874 — Утвержден командиром 1-й роты команды фрегата «Петропавловск».
• 26 сентября 1878 — Назначен обязательным слушателем Минного офицерского класса с отрешением от должности.
• 23 сентября 1879 — Окончил курс с зачислением во 2-й разряд минных офицеров.
• 16 октября 1879 — Обязательный слушатель Артиллерийского офицерского класса автоматической стрельбы.
• 15 сентября 1880 — Прикомандирован к Артиллерийскому офицерскому классу для присмотра и занятий с приборами гальванической стрельбы.
• 30 сентября 1880 — Заведующий приборами гальванической стрельбы плавучей батареи «Первенец».
• 17 ноября 1880 — Назначен на плавучую батарею «Первенец» с переводом в 4-й флотский экипаж.
• 11 мая 1883 — Заведующий аппаратами гальванической стрельбы и преподаватель на батарее «Первенец».
• 5 октября 1883 — Преподаватель Артиллерийского офицерского класса по приборам гальванической стрельбы.
• 1 января 1884 — Капитан-лейтенант.
• 14 января 1884 — Преподаватель Артиллерийского офицерского класса.
• 9 сентября 1884 — 12 сентября 1887 — Старший офицер броненосного фрегата «Владимир Мономах».
• 26 февраля 1885 — Капитан 2-го ранга.
• 5 сентября 1887 — 1 марта 1888 — Запасной член Кронштадтского военно-морского суда.
• Орден Святого Владимира IV степени с бантом (22.9.1887) «за 20 проведенных шестимесячных кампаний».
• 31 января 1888 — Командир парохода «Работник» с переводом в 7-й флотский экипаж.
• 8 апреля 1889 — Флагманский минный офицер с отчислением от должности.
• 7 января 1891 — Командир клипера «Джигит».
• 1 января 1893 — Капитан 1-го ранга с отчислением от должности.
• 11 января 1893 — Заведующий миноносками и их командами в составе 18-го флотского экипажа.
• 10 сентября — 2 октября 1893 — Вр. и. д. заведующего 18-м флотским экипажем.
• 3 января 1894 — Переведен в 15-й флотский экипаж.
• 1 октября 1894 — Прикомандирован для довольствия к 1-му флотскому экипажу.
• 1 января 1895 — Командир эскадренного броненосца «Император Николай I».
• 6 декабря 1899 — Контр-адмирал.
• 1902—1904 — Начальник Учебно-артиллерийского отряда.

В 1904 году был назначен младшим флагманом Второй тихоокеанской эскадры и поднял свой флаг на эскадренном броненосце «Ослябя». Командовал 2-м броненосным отрядом в путешествии через Суэцкий канал к Корейскому проливу. 3 апреля 1905 года перенес инсульт во время стоянки кораблей в бухте Камрань. За несколько дней до Цусимского сражения умер. О его смерти условленным кодированным сигналом («На броненосце сломалась шлюпбалка») известили командующего эскадрой вице-адмирала Зиновия Петровича Рожественского. Однако флаг Фёлькерзама не был спущен, и командиры кораблей эскадры до начала боя так и не узнали о смерти младшего флагмана. Тело покойного адмирала хранилось в холодильнике броненосца «Ослябя» и вместе с ним ушло на дно Цусимского пролива.

Награды

• Серебряная медаль «За спасение погибавших» на Владимирской ленте (10.10.1869)
• Орден Святого Станислава III степени (6.8.1873).
• Золотая медаль «За спасение погибавших» на Владимирской ленте (11.8.1874)
• Орден Святой Анны III степени (1.1.1881)
• Орден Святого Станислава II степени (15.5.1883)
• Золотая медаль «За спасение погибавших» на Владимирской ленте с бантом (22.9.1885) за спасение утопавшего за бортом матроса 2.4.1885 года на Нагасакском рейде
• Орден Святого Владимира IV степени с бантом (22.9.1887)
• Орден Святой Анны II степени (1.1.1890)
• Японский Орден Восходящего солнца III степени (9.7.1891)
• Подарок с вензельным изображением Высочайшего имени (1.1.1892)
• Орден Святого Владимира III степени (30.10.1895)
• Орден Святого Станислава I степени
• Орден Святой Анны I степени (06.12.1904)
• Медаль «В память царствования императора Александра III» (1896)
• Медаль «За труды по первой всеобщей переписи населения» (1897)
• Медаль «В память коронации Императора Николая II»
• Орден Князя Даниила I II степени (Черногория) (1897).

Семья

• Супруга: Анна Дмитриевна Адамович убита на Украине во время гражданской войны. Детей не было.

Отрывок, характеризующий Фёлькерзам, Дмитрий Густавович фон

Для тех людей, которые привыкли думать, что планы войн и сражений составляются полководцами таким же образом, как каждый из нас, сидя в своем кабинете над картой, делает соображения о том, как и как бы он распорядился в таком то и таком то сражении, представляются вопросы, почему Кутузов при отступлении не поступил так то и так то, почему он не занял позиции прежде Филей, почему он не отступил сразу на Калужскую дорогу, оставил Москву, и т. д. Люди, привыкшие так думать, забывают или не знают тех неизбежных условий, в которых всегда происходит деятельность всякого главнокомандующего. Деятельность полководца не имеет ни малейшего подобия с тою деятельностью, которую мы воображаем себе, сидя свободно в кабинете, разбирая какую нибудь кампанию на карте с известным количеством войска, с той и с другой стороны, и в известной местности, и начиная наши соображения с какого нибудь известного момента. Главнокомандующий никогда не бывает в тех условиях начала какого нибудь события, в которых мы всегда рассматриваем событие. Главнокомандующий всегда находится в средине движущегося ряда событий, и так, что никогда, ни в какую минуту, он не бывает в состоянии обдумать все значение совершающегося события. Событие незаметно, мгновение за мгновением, вырезается в свое значение, и в каждый момент этого последовательного, непрерывного вырезывания события главнокомандующий находится в центре сложнейшей игры, интриг, забот, зависимости, власти, проектов, советов, угроз, обманов, находится постоянно в необходимости отвечать на бесчисленное количество предлагаемых ему, всегда противоречащих один другому, вопросов.
Нам пресерьезно говорят ученые военные, что Кутузов еще гораздо прежде Филей должен был двинуть войска на Калужскую дорогу, что даже кто то предлагал таковой проект. Но перед главнокомандующим, особенно в трудную минуту, бывает не один проект, а всегда десятки одновременно. И каждый из этих проектов, основанных на стратегии и тактике, противоречит один другому. Дело главнокомандующего, казалось бы, состоит только в том, чтобы выбрать один из этих проектов. Но и этого он не может сделать. События и время не ждут. Ему предлагают, положим, 28 го числа перейти на Калужскую дорогу, но в это время прискакивает адъютант от Милорадовича и спрашивает, завязывать ли сейчас дело с французами или отступить. Ему надо сейчас, сию минуту, отдать приказанье. А приказанье отступить сбивает нас с поворота на Калужскую дорогу. И вслед за адъютантом интендант спрашивает, куда везти провиант, а начальник госпиталей – куда везти раненых; а курьер из Петербурга привозит письмо государя, не допускающее возможности оставить Москву, а соперник главнокомандующего, тот, кто подкапывается под него (такие всегда есть, и не один, а несколько), предлагает новый проект, диаметрально противоположный плану выхода на Калужскую дорогу; а силы самого главнокомандующего требуют сна и подкрепления; а обойденный наградой почтенный генерал приходит жаловаться, а жители умоляют о защите; посланный офицер для осмотра местности приезжает и доносит совершенно противоположное тому, что говорил перед ним посланный офицер; а лазутчик, пленный и делавший рекогносцировку генерал – все описывают различно положение неприятельской армии. Люди, привыкшие не понимать или забывать эти необходимые условия деятельности всякого главнокомандующего, представляют нам, например, положение войск в Филях и при этом предполагают, что главнокомандующий мог 1 го сентября совершенно свободно разрешать вопрос об оставлении или защите Москвы, тогда как при положении русской армии в пяти верстах от Москвы вопроса этого не могло быть. Когда же решился этот вопрос? И под Дриссой, и под Смоленском, и ощутительнее всего 24 го под Шевардиным, и 26 го под Бородиным, и в каждый день, и час, и минуту отступления от Бородина до Филей.


Русские войска, отступив от Бородина, стояли у Филей. Ермолов, ездивший для осмотра позиции, подъехал к фельдмаршалу.
– Драться на этой позиции нет возможности, – сказал он. Кутузов удивленно посмотрел на него и заставил его повторить сказанные слова. Когда он проговорил, Кутузов протянул ему руку.
– Дай ка руку, – сказал он, и, повернув ее так, чтобы ощупать его пульс, он сказал: – Ты нездоров, голубчик. Подумай, что ты говоришь.
Кутузов на Поклонной горе, в шести верстах от Дорогомиловской заставы, вышел из экипажа и сел на лавку на краю дороги. Огромная толпа генералов собралась вокруг него. Граф Растопчин, приехав из Москвы, присоединился к ним. Все это блестящее общество, разбившись на несколько кружков, говорило между собой о выгодах и невыгодах позиции, о положении войск, о предполагаемых планах, о состоянии Москвы, вообще о вопросах военных. Все чувствовали, что хотя и не были призваны на то, что хотя это не было так названо, но что это был военный совет. Разговоры все держались в области общих вопросов. Ежели кто и сообщал или узнавал личные новости, то про это говорилось шепотом, и тотчас переходили опять к общим вопросам: ни шуток, ни смеха, ни улыбок даже не было заметно между всеми этими людьми. Все, очевидно, с усилием, старались держаться на высота положения. И все группы, разговаривая между собой, старались держаться в близости главнокомандующего (лавка которого составляла центр в этих кружках) и говорили так, чтобы он мог их слышать. Главнокомандующий слушал и иногда переспрашивал то, что говорили вокруг него, но сам не вступал в разговор и не выражал никакого мнения. Большей частью, послушав разговор какого нибудь кружка, он с видом разочарования, – как будто совсем не о том они говорили, что он желал знать, – отворачивался. Одни говорили о выбранной позиции, критикуя не столько самую позицию, сколько умственные способности тех, которые ее выбрали; другие доказывали, что ошибка была сделана прежде, что надо было принять сраженье еще третьего дня; третьи говорили о битве при Саламанке, про которую рассказывал только что приехавший француз Кросар в испанском мундире. (Француз этот вместе с одним из немецких принцев, служивших в русской армии, разбирал осаду Сарагоссы, предвидя возможность так же защищать Москву.) В четвертом кружке граф Растопчин говорил о том, что он с московской дружиной готов погибнуть под стенами столицы, но что все таки он не может не сожалеть о той неизвестности, в которой он был оставлен, и что, ежели бы он это знал прежде, было бы другое… Пятые, выказывая глубину своих стратегических соображений, говорили о том направлении, которое должны будут принять войска. Шестые говорили совершенную бессмыслицу. Лицо Кутузова становилось все озабоченнее и печальнее. Из всех разговоров этих Кутузов видел одно: защищать Москву не было никакой физической возможности в полном значении этих слов, то есть до такой степени не было возможности, что ежели бы какой нибудь безумный главнокомандующий отдал приказ о даче сражения, то произошла бы путаница и сражения все таки бы не было; не было бы потому, что все высшие начальники не только признавали эту позицию невозможной, но в разговорах своих обсуждали только то, что произойдет после несомненного оставления этой позиции. Как же могли начальники вести свои войска на поле сражения, которое они считали невозможным? Низшие начальники, даже солдаты (которые тоже рассуждают), также признавали позицию невозможной и потому не могли идти драться с уверенностью поражения. Ежели Бенигсен настаивал на защите этой позиции и другие еще обсуждали ее, то вопрос этот уже не имел значения сам по себе, а имел значение только как предлог для спора и интриги. Это понимал Кутузов.