Конец света (2012)

Феномен 2012 года — комплекс широко распространённых эсхатологических заблуждений, согласно которым 21 (или 23) декабря 2012 года^{[Прим. d][Прим. e]} должен был случиться глобальный катаклизм или произойти фундаментальная трансформация мира. Эта дата рассматривалась как последняя в 5125-годичном цикле мезоамериканского календаря, построенного на основе Длинного Счёта. Для обоснования даты были предложены различные теории, такие как теория «галактического выравнивания» и нумерологические формулы, но ни одна из них не была признана в научной среде.

В интерпретации адептов движения Нью Эйдж дата знаменовала так называемый «Великий переход», после которого Земля и её обитатели должны были испытать физическое или духовное преображение, 21 декабря 2012 года должно было стать началом новой эры. Согласно другим предположениям, в этот день должен был случиться конец света или подобная всемирная катастрофа. Рассматривались различные её сценарии, такие как разрушительное гравитационное взаимодействие между Землёй и чёрной дырой в центре Млечного Пути в результате «галактического выравнивания», инверсия магнитного поля Земли как следствие максимума солнечной активности колоссальной мощности или столкновение Земли с Планетой X, например, с мифической блуждающей планетой Нибиру, населённой разумными существами.

Учёные из различных областей науки отвергали возможность всепланетного катаклизма в 2012 году. В частности, профессиональные майянисты заявляют, что ни в одном из сохранившихся эпиграфических памятников классических майя нет свидетельств или предсказаний о надвигающейся гибели человечества, и что домыслы о «конце» Длинного Счёта в 2012 году искажают представления об истории и культуре майя. Авторитетные астрономы и специалисты из других областей объявили теории о «конце света» лженаучными, так как они противоречат данным наблюдений и «отвлекают от куда более насущных проблем, таких как глобальное потепление и утрата биологического разнообразия».

Феномен вдохновил деятелей массовой культуры на создание ряда произведений и привлёк всеобщее внимание к культуре майя и других коренных народов Центральной Америки, страны которой испытали небывалый приток туристов.

Длинный счёт и индейские мифы о мировых эрах

Майя

Начало мира по календарю майя приходится на день, называемый 4 Ахау 8 Кумху, о соответствии которого той или иной дате по григорианскому календарю шли долгие споры. В настоящее время принято считать, что 4 Ахау 8 Кумху соответствует 11 или 13 августа 3114 г. до н. э. Основой так называемого «Длинного Счёта», с помощью которого можно было указать любой день существования Вселенной, был один день — на языке майя «к’ин». Однако, так как отсчитывать от даты творения тысячи и миллионы дней (к’ин’ов) было неудобно, древние майя прибегали к бо́льшим промежуткам времени — каждый последующий получался умножением предыдущего на 20 или 18. Всего таких единиц было пять, включая к’ин, так что если дату творения обозначить как 13.0.0.0.0^{[Прим. b][Прим. c]}, первый день после неё приобретает вид 13.0.0.0.1, пятый — 13.0.0.0.5, и так до конца второго счётного периода — винала, включавшего в себя 20 дней. Таким образом, двадцатый день от начала существования мира получал вид 13.0.0.1.0, а двадцать пятый — 13.0.0.1.5. Следующим за виналом шёл тун, включавший 18 виналов или 360 дней, затем к’атун и наконец б’ак’тун, которым измерялись очень большие промежутки времени, составлявшие эру майя. Каждая эра состоит из 13 б’ак’тунов, что составляет примерно 5125 лет^{[Прим. a]}. Для ясности, стоит свести единицы отсчёта в следующую таблицу:

Числовой вид	Единица счета	Количество дней	≈ солнечных лет
0.0.0.0.1	1 к’ин	1	1/365
0.0.0.1.0	1 винал = 20 к’ин’ов	20	0.055
0.0.1.0.0	1 тун = 18 виналов	360	0.986
0.1.0.0.0	1 к’атун = 20 тунов	7,200	19.71
1.0.0.0.0	1 б’ак’тун = 20 к’атунов	144,000	394.3

Происхождение Длинного Счёта восходит к ольмекам — легендарному народу, чьё происхождение на данный момент остаётся невыясненным. Майя, перенявшие у ольмеков их религиозные и светские знания, вместе с тем продолжили и традицию календарного счета, и в настоящее время Длинный счёт ассоциируется прежде всего с культурой майя. Известно, что астрономические наблюдения майя, пришедших на смену ольмекам, отличались столь высокой точностью, что в вычислении суточного времени и годичного оборота Солнца вокруг Земли они единственные из народов древности максимально приблизились к современным научным данным.

Согласно мифу о творении, изложенному в «Пополь-Вух», мир начинался со «спокойного неба и холодного моря», в которых не было ни движения, ни жизни, и лишь боги Сердца Небес и водяные боги времени, а также Владыка-Змей Кукумац, наполнявший мир сиянием своих зелёных перьев, населяли первобытный космос. Вечное спокойствие было нарушено, когда, сойдя с небес, тройка богов заговорила с хранителями времени о необходимости создания человечества — как слуг, приносящих жертвы, и «хранителей дней» богов.

Вскоре из глубин океана по повелению божественных прародителей поднялась земля, на которой возникли деревья, травы и, наконец, животные и птицы — первая попытка богов майя создать покорных себе существ. Попытка оказалась неудачной, так как звери были не в состоянии говорить и, тем более, молиться: ждать от них предписанных жертв также не приходилось.

Посему создан был первый человек (или по другому варианту мифа, первые люди) из грязи, с чего началась первая эра существования мира. Творения эти не выдержали испытания временем; размокнув после дождя, они бессильно улеглись на землю. Уничтожив свои неудачные творения, боги решили начать все сначала.

Вторая попытка привела к тому, что новое человеческое население создано было из кораллового дерева и тростника, в результате чего творения получились сухими, трухлявыми, а самое главное — эгоистичными, совершенно не желающими обращаться с молитвами и положенными жертвоприношениями к своим создателям. И вторая эра закончилась тем, что по приказу Бога Урагана деревянные люди были пожраны ягуарами.

Третья эра ознаменована рождением божественных близнецов, победивших лжебога — чудовищную птицу по имени 7 Макао^{[Прим. f]} и его жестоких сыновей, старший из которых был обращён в камень, а младший заключён в недра земли, откуда принялся сотрясать землю, пытаясь сбросить с себя путы. Избавление мира от чудовищ и начавшиеся землетрясения завершили третью эру.

Следующая, четвёртая эра ознаменовалась подвигами божественных близнецов и поражением демонов преисподней, она закончилась добровольной гибелью божественных близнецов в огромном огне и уходе их на небо.

В конечном итоге, 13 б’ак’тун’ов назад (или 11 августа 3114 г. до христианской эры) триада богов Сердца Небес создала небесные светила. Небо подняли над землёй, водрузив его на три высоких камня, и в мир наконец проник солнечный свет. Вслед за тем были созданы первые люди, и началась эра уже человеческой истории, пятая по счету от Сотворения мира. «Нулевая дата» в Длинном Счёте^{[Прим. b][Прим. c]} обозначает завершение предыдущей эры и начало нынешней. Новые люди (то есть мы) созданы были из сердцевины кукурузы, так как, по верованиям майя, это единственное растение, в котором течёт живой сок (ставший человеческой кровью). По календарю майя, пятая эра завершается 21 декабря 2012 года, если, конечно, дата начала этого календаря была установлена верно.

Уже в наше время в Тонине и Паленке была обнаружена так называемая «стена пяти солнц», где изображены пять перевернутых черепов, над которыми возвышается торс божества с черепообразной головой, шея которого украшена ожерельем из четырёх перевернутых человеческих голов. По толкованию Мартина Пречтела, речь идёт о пяти эрах майя, каждая из которых заканчивалась гибелью старого и рождением нового солнца. Это эры огня, растений, воды, ветра и движения, весьма похожие на те, что изображает ацтекский Солнечный камень. Впрочем, по местной версии мифа, речь идёт не столько о гибели, сколько о перерождении мира и переселении душ в новые тела.

Ацтеки

Ацтеки, установившие своё господство на развалинах государства майя, также приняли старинный календарь, несколько изменив и развив далее мифологию своих предшественников. Их эры имеют сходный тип и выглядят следующим образом:

1. Эра ягуарьего солнца (Nahui-Ocelotl), управлявшаяся богом Тескатлипокой. Закончилась гибелью человеческого населения от ягуаров.
2. Эра ветреного солнца (Nahui-Ehécatl), управлявшейся богом Кетцалькоатлем. Закончилась разрушительными ураганами.
3. Эра дождевого солнца (Nahui-Quiahuitl), управлялась богом дождя Тлалоком. Закончилась огненным дождём.
4. Эра водяного солнца (Nahui-Atl), закончившаяся потопом и ураганным ветром.
5. Нынешняя — эра солнца землетрясений (Nahui-Ollin) За нечестие своих обитателей этот мир будет разрушен сокрушительными землетрясениями (или как вариант — одним огромным землетрясением).

Инки

Фернандо де Монтесинос в своих «Памятных сведениях» (1642—1644) оставил ряд сообщений о хронологии и календарно-астрономическом характере использования инками узелковой «письменности» кипу: «На третий год правления этого царя и на шестой год после наступления третьего Солнца, что согласно счёту наших историков соответствует второй эпохе мира [segunda hedad del mundo], в этом царстве жили, совершенно забыв добрые обычаи и предавшись всем видам пороков. По этой причине, говорят древние мудрецы-амаута, а они выучили это от старших и сохранили в памяти благодаря своим кипо [quipo] для вечной памяти, что Солнце утомилось совершать свой путь и скрыло от живущих, в наказание им, свой свет, и не рассветало более двадцати часов». Что говорит о довольно сходных представлениях индейцев как Южной, так и Северной Америки относительно «мировых эпох».

Апокалиптические пророчества в литературе майя

В 1957 году майянист и астроном Мауд Макемсон написал, что «завершение Великого Периода 13 б’ак’туна должно было иметь огромное значение для майя». Автор популярных книг по майянистике Майкл Коу в 1966 году в своей монографии The Maya развил эту мысль, заявив, что, с точки зрения древних жрецов, «распущенные народы мира» погибнут, когда в декабре 2012 года закончится очередной б’ак’тун. В дальнейшем Коу уделил много внимания определению точной даты этого события и всячески популяризировал эту тему среди исследователей^{[Прим. e]}.

Книги Чилам-Балам

Книги Чилам-Балам (или «Книги пророка-ягуара») были обнаружены в нескольких местах на Юкатане в 60-х годах XIX столетия, по названию которых получили свои условные имена. Так, наиболее известная из них фигурирует в научных трудах под именем книги Чумаеля; она оказалась в руках историка — епископа Каррильо-и-Анкона (исп. Crescencio Carrillo y Ancona). Кроме того, известны также книги Мани, Тисимина и другие (всего девять, однако, по-видимости, существовали и другие). Их авторство приписывается мифическому жрецу или пророку Чилам-Балам, и по всей видимости в их основу легли подлинные документы майя, содержащие исторические и мифологические сведения, восходящие к доколониальной эре.

Книги Чилам-Балам написаны на юкатекском диалекте языка майя, но — латинскими буквами, при том, что жрецы зачастую писали слова без пробелов, получая огромные массивы, через которые при дешифровке пришлось буквально продираться, и наоборот, разрывая пробелами одно слово на две части. Более того, майянские звуки, которые не удалось передать с помощью испанского алфавита, неизвестные авторы предпочитали передавать буквосочетаниями собственного сочинения, дешифровка которых также представляла немалую трудность. И ко всему прочему, счёт времени в книгах Чилам-Балам вёлся не от даты начала мира, а по двадцатилетиям — к’атунам, что представляло дополнительную сложность при установлении точных дат исторических событий.

Снятая с книги Чумаель фотокопия была отправлена в Филадельфийский университет (англ. Philadelphia University) (США), в то время как оригинал после смерти епископа Каррильо оказался в Государственной центральной публичной библиотеке Мануэля Сепеды Перасы (исп. Manuel Cepeda Peraza) (Мерида), откуда в 1916 году пропал при неясных обстоятельствах. Интересующий нас момент содержался именно в этой пропавшей книге, где после пустой страницы под номером 101 содержались слова «Земля и небо будут гореть в огне. Такова воля богов, такова воля богов». Книга Чумаеля полна тёмных пророчеств: «Копыто будет гореть, и прибрежный песок будет гореть, и будут гореть птичьи гнезда, и скалы растрескаются <от жара>, ибо удел этого к’атуна — великая сушь».

Сведения о катаклизмах, которые будут сопутствовать концу 13 б’ак’туна, подтверждает также книга Тисимина. В ней в частности говорится, «Увы, девятеро (англ. Lords of the Night) поднимутся в скорби своей… Великая буря погасит солнечный лик, и бог спустится к малым сим, и может быть так, что в речи своей он станет вещать, что ждет после смерти».

Стела Тортугеро № 6

Археологический памятник Тортугеро (англ. Tortuguero) («черепашья земля») находится на юго-востоке Табаско, одного из штатов Мексики, и входит в так называемый «западный регион майя», где располагались государственные образования этого народа в классический период. Географически эти земли были связаны с высокогорьями Чьяпаса, культурно — с древней цивилизацией Паленке. Надписи, обнаруженные на стелах Тортугеро, восходят ко времени вождя (или царя) Балам Ахау — «Владыки Ягуара», весьма воинственного правителя, бывшего, вероятно, вассальным правителем царя Паленке К’инич Ханааб Пакаля I. Многочисленные войны, сведения о которых содержатся в надписях Тортугеро, велись по приказу верховного монарха и преследовали своей целью укрепление политической мощи Паленке.

Знаменитая стела № 6, на которой и было вычитано «пророчество о конце света», дошла до нас в сильно поврежденном состоянии. Располагавшееся в 60-х годах ХХ века на этой территории цементное производство сказалось на сохранности памятников классического периода. Повреждённая надпись читается лишь с определёнными допущениями, и среди исследователей нет согласия относительно того, какой смысл вкладывали в неё древние майя. Так, Николай Грубе (англ. Nikolai Grube), Симон Мартин (англ. Simon Martin) и Марк Зендер (англ. Marc Zender) в своей работе утверждают, что надпись говорит о неких важных событиях, должных произойти в конце 13-го б’ак’туна (то есть 21 декабря 2012 года). По их интерпретации, с неба снизойдет «нечто», не могущее быть установленным из-за плохой сохранности памятника, «но никак не конец света». Антропологи Сьюзан Гиллеспи (англ. Susan D. Gillespie) и Розмари Джойс, в свою очередь, предполагают, что речь идёт о том, что с неба спустится божество (или божества) Б’олон Йокте’ K’ух. И наконец, интерпретация, предложенная Свеном Гронемейером и Барбарой Маклеод заключается в том, что конец 13 б’ак’туна ознаменуется возможностью лицезреть Б’олон Йокте’ в великолепном одеянии. По мнению тех же авторов, речь идёт всего лишь о религиозной церемонии, во время которой жрец, изображающий божество, должен был шествовать в соответствующих одеждах. По мнению Стефана Хьюстона (англ. Stephen D. Houston) речь идет о событиях, современных для индейцев того периода, которые всего лишь сравниваются с концом 13 б’ак’туна — при том, что не может быть сомнений в важности этой даты, но в чём эта важность заключается, остаётся неизвестным:

(1) TSUTS-jo-ma (2) u-13-PIK (3) 4-AJAW (4) 3-UN-wi (5) u-to-ma (6) i-li? (7) ye-ni-9-OK-TE (8) ta-CHAK-JOY?

«Закончится тринадцатое четырёхсотлетие в день 4 Ахаy 3 числа месяца К’анк’ин, случится видение (?) — вооруженный Б’олон Йокте’ в великом кружении (?)».

Из-за трещин и эрозии надпись плохо читается, и поэтому есть различные трактовки её значения. Кто такой или такие «Б’олон Йокте’» остаётся непрояснённым. Существуют предположения, что в этом имени скрыто число девять и слово «бог», то есть, быть может, речь идёт о девяти владыках подземного мира, знакомых как индейцам майя, так и ацтекам. Другое предположение состоит в том, что этот неизвестный был божеством войны, так как имя это встречается ещё в нескольких надписях Паленке, Усумансинты и Ла-Мар. Существуют также изображения божества, отождествляемого с Б’олон Йокте’ — с верёвкой на шее, на другой — с копаловой смолой, которую майя жгли во время жертвоприношений. Подобное изображение должно таким образом символизировать окончание временного периода и, одновременно, полагающиеся по этому случаю жертвоприношение.

Ла-Корона

И наконец, последним звеном в длинной цепи оказалась находка, сделанная в городище Ла-Коронa (Гватемала), где содержится ещё одно упоминание дня 13.0.0.0.0 4 Ахаy 3 К’анк’ин. В апреле-мае 2012 года во время раскопок здесь была обнаружена сделанная на блоке V на каменной лестнице надпись, в настоящее время известная как Покрытая иероглифами Лестница 2. В надписи идёт речь о смене столицы и переезде царского двора в Калакмуль (635 г. н. э.), причём событие это каким-то образом должно быть связано с концом 13 б’ак’туна, однако, сохранившаяся часть не уточняет, в чём заключается эта связь и что должно случиться в названный момент:

ha-jo-ma u-to-ma CHAN-AJAW HUX-UN-wa HUX-PIK-ki-la,

«да продолжает он [рельеф на лестнице] существовать, пока не настанет день 4 Ахаy 3 К’анк’ин через три множества».

Возражения

Среди специалистов по истории и культуре майя нет согласия насчёт того, что означает конец б’ак’туна. Апокалиптическая интерпретация Майкла Коу регулярно повторялась разными исследователями до начала 1990-х годов и получила значительную популярность. В то же время, многие современные представители майя не придают дате никакого значения, а надписи храма в Паленке приурочивают различные события и к более поздним датам — вплоть до 21 октября 4772 года. Это может означать, что жрецы майя связывали с окончанием б’ак’туна кардинальное обновление мироздания, а не его гибель. Этой точки зрения стали придерживаться всё больше исследователей, и в итоге она стала преобладающей. Так, по мнению Сандры Нобл (англ. Sandra Noble), исполнительного директора мезоамериканской исследовательской организации FAMSI: «Для древних майя завершение полного цикла было большим праздником». Интерпретацию декабря 2012 года в качестве конца света она считает «настоящей фальсификацией и возможностью для многих людей обогатиться на этом». Украинский майянист-эпиграфист и археолог Юрий Полюхович высказал мысль, что «майя никогда не воспринимали конец света как исчезновение всего живого или как череду глобальных катастроф, разрушающих планету. Этого понятия нет ни на одной из 15 тысяч древних надписей, сделанных майя. На одном из монументов, найденном в городище Тортугеро в мексиканском штате Табаско, содержатся слова о том, что 21 декабря завершится очередная эпоха и начнётся новая».

Даты после 13 б’ак’туна

Письмена майя иногда упоминают будущие события или празднования, которые должны произойти через много лет после окончания 13 б’ак’туна. Большинство из них записываются в виде «даты расстояния»: к дате Длинного Счёта прибавляется дополнительное число, известное как Число Расстояния, в результате чего получается дата вне календаря пятой эры. На западной плите Храма надписей в Паленке текст простирается до 80-го 52-летнего календарного цикла от коронации Пакаля Великого. Она произошла 9.9.2.4.8, 5 Lamb'at 1 Mol, что соответствует 26 июля 615 г. н. э. по григорианскому календарю. Текст начинается с даты рождения Пакаля 9.8.9.13.0, 8 'Ajaw 13 K'anjalaw (24 марта 603 г. н. э.) к которому прибавляется Число расстояния 10.11.10.5.8, в результате чего получается 21 октября 4772 года, более чем 4 тысячи лет спустя со времён Пакаля.

Другим примером может служить Стела 1 в Кобе на которой указана дата творения 13.13.13.13.13.13.13.13.13.13.13.13.13.13.13.13.13.13.13.13.0.0.0.0, — 19 разрядов после б’ак’туна. По мнению Линды Шеле (англ. Linda Schele), эти числа 13 обозначают «точку запуска гигантского одометра времени»: каждое из этих чисел обозначает обнуление отсчёта, после которого всё начинается заново, с единицы^{[Прим. c]}. Надпись предполагает, что время жизни Вселенной составит 20²¹×13×360 дней или, грубо говоря, 2,687×10²⁸ лет, что, согласно современный научным представлениям, в 2 квинтиллиона раз больше нынешнего возраста Вселенной. В то же время, существует встречное предположение, что эта дата обозначает время, в течение которого боги бездействовали до акта творения Вселенной.

В 2012 году археологи объявили об открытии ряда майянских астрономических таблиц в городище Шультун (англ. Xultun) на севере Гватемалы. В этих таблицах лунные фазы и движение других небесных тел рассчитаны на время 17 б’ак’тунов.

Нью Эйдж

Многие заявления относительно 2012 года происходили от некодифицированных верований адептов Нью Эйдж в особую мудрость и духовность майя. Археоастроном Энтони Авени (англ. Anthony Aveni) отмечает, что хотя идея «космического баланса» занимает видное место в текстах древних майя, явление 2012 года не следует из их традиций. Это явление связано с такими явлениями, характерными для современного американского общества, как движение Нью Эйдж, милленаризм, вера в тайные знания древности и из дальних мест. Основные темы, которые муссируются в литературе по «проблеме 2012» — это, в первую очередь, настороженное отношение к западной популярной культуре, идея духовной эволюции и перехода мира в Новую Эру, который осуществится усилиями некоего индивидуума или соединёнными усилиями группы индивидуумов, обладающими соответствующими способностями. Общая тенденция в литературе этого типа — не предупредить о некой роковой неизбежности, а «поощрить тягу различных культур друг к другу и, вслед за тем, к оживлению социокультурных и „духовных“ практик». Авени, занимавшийся изучением Нью Эйдж и сообществ, занятых поиском внеземного разума (SETI), называет нарративы о 2012 годе «продуктом общества с разорванными связями».

Не в силах найти духовный ответ на главные вопросы жизни внутри себя, мы устремляем свой взгляд вовне, к воображаемым сущностям, отдалённым от нас в пространстве и во времени, которые, быть может, являются носителями высшего знания.

Оригинальный текст (англ.)  

Unable to find spiritual answers to life's big questions within ourselves, we turn outward to imagined entities that lie far off in space or time—entities that just might be in possession of superior knowledge.

— Э. Авени

Истоки

В 1975 году грядущее завершение 13 б’ак’туна стало предметом спекуляций со стороны нескольких авторов направления Нью Эйдж. Они связали завершение б’ак’туна с некой глобальной «трансформацией сознания». В книге Mexico Mystique: The Coming Sixth Age of Consciousness Фрэнк Уотерс (англ. Frank Waters) привязывает 24 декабря 2011 года^{[Прим. e]} — дату, первоначально полученную Майклом Коу, — к астрологии и пророчествам индейского народа хопи, в то время как Хосе Аргуэльес (англ. José Argüelles) (в The Transformative Vision) и Теренс Маккена (в The Invisible Landscape) обсуждают уже 2012 год, не называя, впрочем, определённых дат.

В 1983 году, после публикации Робертом Шерером (англ. Robert Sharer) пересмотренной таблицы соответствия дат в 4-м издании книги Сильвануса Морли The Ancient Maya, стало ясно, что речь должна идти о 21 декабря 2012 года^{[Прим. e]}. В 1987 году, в год проведения Гармонической Конвергенции (англ. Harmonic Convergence), её устроитель Хосе Аргуэльес использовал дату 21 декабря 2012 года в своей работе The Mayan Factor: Path Beyond Technology. Аргуэльес утверждал, что 13 августа 3113 года до н. э. Земля начала прохождение через «галактической синхронизационный луч», якобы исходящий из центра нашей Галактики, что прохождение это будет длиться в течение 5200 тунов (по 360 дней каждый), и что в результате оно приведёт к «всеобщей синхронизации» и «галактическому вовлечению» индивидуумов, «подключенных к электромагнитной батареи Земли» на 13.0.0.0.0 (21 декабря 2012). Энтони Авени отверг все эти идеи.

Галактическое выравнивание

На момент начала Длинного Счёта не приходится никаких существенных астрономических событий. Тем не менее, к предполагаемой дате его окончания авторы разнообразной эзотерической и маргинальной литературы, а также литературы направления Нью Эйдж, привязывают астрономические феномены, что автоматически придаёт дате большое астрологическое значение. Среди высказанных идей выделяется концепция так называемого «Галактического Выравнивания».

Прецессия

Солнце и орбиты планет Солнечной системы лежат примерно в одной плоскости, которую называют плоскостью Лапласа, она близка к выбранной за основную плоскость в системе небесных координат плоскости эклиптики. С точки зрения наблюдателя, находящегося на Земле, эклиптика — это путь, по которому движется Солнце по небесной сфере в течение года. Двенадцать созвездий, которые пересекает Солнце на этом пути, называются Зодиаком. Кроме того, Солнце отстаёт на своём пути по эклиптике на 1 градус за 72 года, или на одно созвездие каждые 2160 лет. Это отставание, называемое «предварением равноденствий», вызвано прецессией земной оси. За 25 800 лет Солнце совершает полный обратный оборот в 360 градусов по эклиптике, а сам этот период называется Великим годом (англ. Great Year) (или Платоновым годом). В западной астрологической традиции прецессия фиксируется в момент мартовского равноденствия, — в один из двух моментов положения Солнца ровно посередине между низшей и высшей точками на небесной сфере. Сейчас точка весеннего равноденствия находится в созвездии Рыб и движется в попятном направлении в сторону созвездия Водолея. Это означает окончание астрологической Эры Рыб и начало Эры Водолея.

Точно так же, в настоящее время в день декабрьского солнцестояния (в северном полушарии низшая точка эклиптики, в южном — высшая) Солнце находится в созвездии Стрельца, одном из двух созвездий, в которых зодиак пересекается с Млечным Путём. Здесь также наблюдается прецессия положения Солнца на Млечном Пути, фиксируемая в этот день. Учитывая наблюдаемую ширину Млечного Пути (от 10 ° до 20 °), Солнце прецессирует через него за 700—1400 лет. К настоящему времени Солнце примерно наполовину пересекло Млечный Путь и пересекает галактический экватор. В 2012 году день солнцестояния приходится на 21 декабря.

Мистицизм

Мистические спекуляции на тему предварения равноденствий и близости Солнца к центру Млечного Пути появились ещё в 1969 году, в книге Джорджио де Сантильяны (англ. Giorgio de Santillana) и Герты фон Дехенд Hamlet's Mill (англ. Hamlet's Mill). Они были подхвачены братьями Теренсом и Деннисом Маккена (англ. Dennis McKenna), получив развитие в их работе The Invisible Landscape (1975). Астролог Рэймонд Мардикс (Raymond Mardyks) в 1991 году объявил о грядущем «галактическом выравнивании». Мардикс утверждал, что в день зимнего солнцестояния 1998/1999 произойдет совпадение плоскости эклиптики Солнечной системы с галактической плоскостью (англ. Galactic plane), отмечая, что это событие «происходит только раз за 26000-летний цикл и, несомненно, должно иметь огромное значение для великих астрологов древности». С середины 1990-х годов астроном-любитель Джон Мэйджор Дженкинс (англ. John Major Jenkins) стал публиковать популярные брошюры, в которых связывал конец б’ак’туна с зимним солнцестоянием, точнее — с якобы предстоящим в конце 2012 года «галактическим выравниванием» (его собственный термин). Астролог Брюс Скофилд замечает:

Пересечение Млечного Пути в день зимнего солнцестояния — это то, что прозевали все западные астрологи за некоторым исключением. Чарльз Джейн давным-давно впервые сослался на этот факт, Роб Хэнд (англ. Robert Hand) в 1970-х годах упомянул его в ходе обсуждения прецессии, но не заострил на нём внимания. Позднее Рэй Мардикс, наконец, выделил его, и только после этого Джон Мэйджор Дженкинс, ваш покорный слуга и Даниэль Джамарио сделали это событие предметом обсуждения.

Оригинальный текст (англ.)  

The Milky Way crossing of the winter solstice is something that has been neglected by Western astrologers, with a few exceptions. Charles Jayne made a very early reference to it, and in the 1970s Rob Hand mentioned it in his talks on precession but didn't elaborate on it. Ray Mardyks later made a point of it, and after that John [Major] Jenkins, myself, and Daniel Giamario began to talk about it.

— Брюс Скофилд

Приверженцы идеи, следуя теории, впервые предложенной Мунро Эдмонсоном (англ. Munro S. Edmonson), утверждают, что в основе календаря майя лежат наблюдения за так называемым Большим Разрывом (англ. Great Rift) — скоплением тёмных пылевых облаков на Млечном Пути, которые, по мнению некоторых исследователей, майя называли «Шибальба б’е» («Дорога в Преисподнюю») или К’ека б’е («Чёрная дорога»). Джон Мэйджор Дженкинс утверждает, что майя знали, где линия эклиптики пересекает «Чёрную дорогу» и придавали месту этого пересечения особое значение в своей космологии. По словам Дженкинса, прецессия согласует положение Солнца с галактическим экватором точно в день зимнего солнцестояния 2012 года; древние майя предвидели это согласование и праздновали зимнее солнцестояние как предвестник глубокого духовного перехода для всего человечества. Сторонники гипотезы «галактического выравнивания» утверждают, что, так же как астрологи используют расположение звёзд и планет для предсказания событий будущего, так и майя создавали свои календари для подготовки к значимым мировым событиям. Дженкинс объясняет прозрения шаманов древних майя употреблением ими псилоцибиновых грибов, психоактивных жаб и других психоделиков. Дженкинс также связывает «Дорогу в Преисподнюю» с Мировым древом, ссылаясь на исследования космологии современных представителей народа майя.

Критика

Астрономы, такие как Дэвид Моррисон (англ. David Morrison), утверждают, что так называемый «галактический экватор» является совершенно произвольной линией, которая никогда не может быть точно изображена, поскольку невозможно определить точные границы Млечного Пути, которые изменяются в зависимости от условий наблюдения и других факторов. Дженкинс утверждает, что он сделал свои выводы о местоположении галактического экватора на основе наблюдений, проведённых более чем на 11000 футов (3400 м) над уровнем моря, что даёт гораздо более чёткую картину Млечного Пути, чем та, которой приходилось довольствоваться древним майя. Кроме того, поскольку при наблюдении с Земли ширина Солнца сама по себе составляет около половины градуса, потребуется 36 лет, чтобы оно прецессировало на расстояние, равное собственной ширине. Дженкинс сам отмечает, что даже при верном определении линии галактического экватора, наиболее точное её совпадение с центром Солнца уже произошло в 1998 году и прошло незамеченным. Таким образом, «галактическое выравнивание» должно длиться в течение многих лет в окрестности 1998 года.

Не существует однозначных доказательств того, что классические майя имели представление о прецессии. Некоторые исследователи этой древней цивилизации, такие как Барбара Маклеод, Майкл Грофе, Ева Хант, Гордон Бразерстон и Энтони Авени предполагают, что некоторые священные даты майя были приурочены к прецессионному циклу, но единого мнения по этому вопросу нет. Свидетельств, археологических или исторических, что майя вообще придавали солнцестояниям и равноденствиям какое-то значение, также недостаточно. Вполне возможно, что ранние мезоамериканцы наблюдали солнцестояния, но это также является спорным вопросом среди майянистов. Не существует доказательств и того, что майя классической эпохи придавали какое-то значение Млечному Пути; в их системе письма нет глифа для его представления, и не известны астрономические или хронологические таблицы, увязанных с Млечным Путём.

Timewave Zero и Книга Перемен

Timewave Zero (Временная Волна Нуля) — теория, разработанная Теренсом Маккеной, и соответствующая нумерологическая формула, предназначенная для расчёта притока и отлива во Вселенной «Новшества» как качества, присущего времени. «Новшество» в этой теории характеризуется усилением со временем неких центростремительных сил во Вселенной. Согласно Маккене, Вселенная представляет собой сложноорганизованную живую структуру с телеологическим аттрактором в конце потока времени. Число связей в системе постоянно увеличивается, организованная сложность (англ. Complexity) её непрерывно возрастает, достигая бесконечности в точке сингулярности, которая приходится на 2012 год. В этой точке всё, что только можно представить, будет воплощаться мгновенно. Маккена разрабатывал эту идею с начала до середины 1970-х годов, когда проводил на себе опыты с галлюциногенными грибами и DMТ.

Маккена также написал компьютерную программу «Timewave Zero», которая строила волнообразный график «Новшества». За основу Маккенна взял собственную интерпретацию последовательности Вэнь-вана (англ. King Wen sequence) из старинной китайской гадательной книги И-цзин (Книги Перемен). Построенный им график, якобы, демонстрирует большие периоды «Новшества», соответствующие глобальным сдвигам в биологической и социокультурной эволюции человечества. Маккена предположил, что, на первый взгляд, не связанные между собой события, из самых разных временных отрезков, на самом деле резонируют друг с другом, причём их можно масштабировать, прослеживая связь между событиями глобальными и очень частными. Затем Маккена взял за точку отсчёта бомбардировку Хиросимы и Нагасаки, как наиболее близкое и разрушительное из известных ему исторических событий, промасштабировав которое в будущее пришёл к выводу, что конец истории придётся на середину ноября 2012 года. Однако затем он открыл для себя, что полученная им дата близка к концу 13 б’ак’туна по календарю майя, и подрегулировал свои гипотезы так, чтобы эти даты точно совпали.

Первое издание книги The Invisible Landscape вышло в 1975 году, и в нём лишь дважды упоминается 2012 год, без уточнения даты. Во втором издании, 1993 года, Маккена широко использует дату, указанную Робертом Шерером^{[Прим. e]} — 21 декабря 2012 года.

Другие концепции

Индийский гуру Шри Бхагаван (англ. Kalki Bhagavan) по крайней мере с 1998 года указывает на 2012 год как на «крайний срок», отпущенный человечеству для просветления. Более 15 миллионов людей считают Бхагавана воплощением бога Вишну и верят, что 2012 год знаменует конец Кали-юги, четвёртой и последней эпохи в индуистском временном цикле. Кали-юга прекращается тогда, когда зло и насилие заполняют весь мир, который затем разрушается — Пралая. Таким образом завершается Маха-юга (Манвантара), и круг эпох возобновляется.

Активист движения Дэниэл Пинчбек (англ. Daniel Pinchbeck) популяризировал различные концепции Нью Эйдж об этой дате в книге 2012: The Return of Quetzalcoatl. Пинчбек связывает конец б’ак’туна 13 с поверьями о кругах на полях, похищениях людей инопланетянами и персональными откровениями, полученными с помощью медиумизма и употребления галлюциногенов:

Крепнет осознание, что материализм и связанный с ним рациональный, эмпирический взгляд на вещи подходят к концу своего существования.<…> Мы стоим на пороге нового типа мышления: более интуитивного, мистического, шаманского.

Оригинальный текст (англ.)  

There's a growing realization that materialism and the rational, empirical worldview that comes with it has reached its expiration date.<...>We're on the verge of transitioning to a dispensation of consciousness that's more intuitive, mystical and shamanic.

— Дэниэл Пинчбек

С начала 2000-х годов местом паломничества адептов Нью Эйдж стала французская деревушка Бюгараш с населением около 200 человек, а точнее расположенный неподалёку пик Бюгараш (англ. Pic de Bugarach). Пик имеет необычную форму: по словам геологов, вскоре после его формирования мощный взрыв оторвал и подбросил его вершину, которая приземлилась обратно в перевёрнутом состоянии. Пик давно привлекает неформалов, оккультистов, сектантов и уфологов, увидевших в нём базу инопланетян. В связи с приближением даты 21 декабря 2012 года было высказано мнение, что пик Бюгараш является лучшим местом, где можно спастись от «конца света». Бюгараш стал точкой притяжения верящих в то, что пришельцы, якобы устроившие в пике свою базу, покинут Землю и заберут с собой находящихся здесь людей. Во избежание массовых инцидентов среди ожидаемых десятков тысяч паломников местные власти решили закрыть и оградить пик от посещений в декабре. Мэр Жан-Пьер Делор не исключал, что для поддержания порядка в регионе придется прибегать к помощи армии. В марте 2012 года в интервью The Independent он сказал:

Мы переживаем небывалый наплыв посетителей. Уже в этом году более 20 тысяч человек побывали на вершине, тогда как за весь прошлый год их было только 10 тысяч, что тоже стало значительным увеличением притока по сравнению с предыдущими 12 месяцами. Они думают, что пик — это «ангар для НЛО». Всё это раздражает местных жителей: непонятное преувеличение значимости того, что они привыкли видеть каждый день, вызывает недоумение. После 21 декабря, уверен, всё снова придёт в норму.

Оригинальный текст (англ.)  

We've seen a huge rise in visitors. Already this year more than 20,000 people have climbed right to the top, and last year we had 10,000 hikers, which was a significant rise on the previous 12 months. They think Pic de Bugarach is 'un garage à ovnis' [a garage for UFOs]. The villagers are exasperated: the exaggerated importance of something which they see as completely removed from reality is bewildering. After 21 December, this will surely return to normal.

— Жан-Пьер Делор

Другим «спасительным» местом объявлена гора Ртань в Сербии. Ряд людей верили, что гора излучает особую мистическую энергию, и планировали спастись от «конца света» у этой горы.Писатель-фантаст Артур Кларк называл гору Ртань «пупом Земли» (англ. the navel of the world), хранящим некую особенную энергию. Встречаются утверждения о том, что в районе горы существует «магнитная и гравитационная девиация». Всего о желании находиться около горы 21 декабря 2012 года заявило 100 тысяч человек (журналистов, туристов и верующих).

Теории о причинах возможного «конца света»

Апокалиптический взгляд на 2012 год был распространён в медиапространстве. Ряд людей в шутку или всерьёз «наметили» на 21 декабря конец света или гибель человеческой цивилизации. Подобные сфабрикованные материалы в изобилии публиковались в сети Интернет, в частности на YouTube, также их распространяли некоторые кабельные телеканалы. Помимо заявлений о конце света опубликовано и значительное число опровержений, рассматривавших проблему с научной точки зрения или с позиции скептицизма.

Апокалиптическое выравнивание

Некоторые комментаторы, соглашаясь с теорией «галактического выравнивания», видят в нём глобальную космическую катастрофу. По их мнению, «выравнивание» приведёт к созданию комбинированного гравитационного эффекта между Солнцем и сверхмассивной чёрной дырой Стрелец A*, находящейся в центре галактики Млечный Путь, что в свою очередь породит хаос на Земле. Кроме того, как уже отмечалось, «галактическое выравнивание» произошло в 1998 году, и видимый при наблюдении с Земли путь Солнца по зодиаку проходит не через истинный центр Галактики, а несколькими градусами выше. И, в любом случае, расстояние от Земли до Стрельца A* составляет порядка 30 000 световых лет. Оно должно быть в 6 миллионов раз меньше, чтобы вызывать гравитационные сбои в Солнечной системе. Такое прочтение «галактического выравнивания» было представлено в документальном фильме Decoding the Past, показанном на History Channel. Джон Мэйджор Дженкинс заявил, что соавтором сценария явно выступил писатель-фантаст, а сам фильм охарактеризовал как «45 минут беззастенчивой лжи о конце света» и «безумное стремление к сенсационности худшего пошиба».

Некоторые сторонники апокалиптической теории использовали термин «галактического выравнивания» для описания очень разных явлений, предлагаемых учёными для объяснения картин массовых вымираний видов, о которых свидетельствуют палеонтологические данные. Согласно этой гипотезе вымирания происходили с определённой периодичностью, раз в 26 миллионов лет. В рамках гипотезы это обосновывается периодичностью движения Солнца вокруг центра Млечного Пути по собственной орбите, один полный цикл которой составляет 250 миллионов лет. Во время этого движения Солнце регулярно — раз в 20-25 миллионов лет — проходит через галактическую продольную плоскость симметрии. Когда Солнечная система оказывается в галактической плоскости, действие приливных сил со стороны остальной массы галактики возрастает, и эти силы захватывают кометы из Облака Оорта. В результате поток комет, направляющихся внутрь Солнечной системы возрастает в 4 раза, что приводит к значительному увеличению вероятности столкновения кометы с Землёй. Однако, эта гипотеза встречает серьёзные возражения. Такое «выравнивание» должно происходить в течение десятков миллионов лет и не может быть приурочено к какой-либо дате. Более того, научные данные свидетельствуют о том, что Солнце прошло через плоскость галактического диска только три миллиона лет назад и в настоящее время продолжает удаляться от неё.

Третий вариант фатального выравнивания представляет собой нечто вроде парада планет, который якобы должен был состояться 21 декабря 2012 года. Тем не менее, никакого парада планет в этот день не будет. Подобные явления наблюдались, например, в 2000 и в 2010 годах, каждый раз без каких-либо последствий для Земли. Юпитер — самая большая планета Солнечной системы — массивнее всех остальных планет, вместе взятых. В момент его противостояния с Землёй его гравитационное воздействие составляет менее 1 % от влияния со стороны Луны.

Инверсия магнитного поля Земли

Другая распространённая спекуляция на тему 2012 года касается возможности инверсии магнитного поля Земли (часто к тому же некорректно называемой сдвигом полюсов) в результате сверхмощной солнечной вспышки с выделением энергии, эквивалентной взрыву 100 миллиардов атомных бомб. Эта убеждённость подкрепляется наблюдениями, что магнитное поле Земли ослабевает, что будто бы само по себе может привести к перемене знаков полюсов, в то время как в районе 2012 года ожидается пик солнечной активности.

Однако согласно большинству научных оценок, процесс инверсии магнитного поля должен занимать от 1000 до 10000 лет, он не может начаться, а тем более состояться в какой-то определённый день. Кроме того, согласно данным американского Национального управления океанических и атмосферных исследований солнечный максимум придётся на май 2013 года и будет сравнительно слабым, с небольшим числом солнечных пятен. В любом случае, нет никаких научных доказательств, связывающих максимумы солнечной активности с инверсиями магнитного поля Земли, причины которых, по всей видимости, могут находиться исключительно в её недрах. На самом деле солнечный максимум будет заметен, в основном, из-за перебоев связи с орбитальными спутниками и в сотовой телефонной связи. По мнению Дэвида Моррисона, идея о возможном катастрофическом влиянии солнечного максимума на орбитальные спутники в 2012 году получила широкое распространение благодаря физику и популяризатору науки Митио Каку, который как-то высказал её в интервью Fox News.

Планета X/Нибиру

Некоторые последователи теории Судного дня в 2012 году ожидают столкновения Земли с не открытой пока Планетой X, на роль которой часто прочат мифическую странствующую планету Нибиру, якобы населённую пришельцами. Таким образом, идея столкновения двух небесных тел, в случае Нибиру, дополняется ожиданием инопланетного вторжения. Эта соображения высказываются в разных вариантах, начиная с 1995 года, причём первоначально Судный день ожидался в мае 2003, а когда этот срок благополучно прошёл, сторонники теории перенесли столкновение на новый. Подобные предположения, как правило, не воспринимаются всерьёз, их сторонники подвергаются насмешкам. По словам американского астронома Майкла Брауна, если бы такое столкновение произошло в 2012 году, таинственную планету уже в 2010 году было бы видно в небе невооружённым глазом. В сентябре 2010 года появилась научная работа итальянского астронома Лоренцо Йорио, в которой он доказывает, что в принципе не может существовать, пусть и ещё не открытого, астрономического объекта, который мог бы столкнуться с Землёй в ближайшие несколько лет.

Прочие катастрофы

Грэм Хэнкок, автор псевдонаучной книги «Следы богов» (Fingerprints of the Gods), интерпретировал соображения Коу из Breaking the Maya Code как доказательства пророчества глобального катаклизма. Немецкий кинорежиссёр Роланд Эммерих в титрах к своему блокбастеру «2012» указал, что на создание фильма его вдохновила книга Хэнкока. В интервью лондонскому журналу Time Out Эммерих сообщил, что впервые узнал о теории смещения земной коры именно из этой книги.

Отдельный ряд спекуляций основан на предсказаниях компьютерной программы Web Bot (англ. Web Bot), отслеживающей ключевые слова на интернет-чатах и форумах. Проект существует с конца 1990-х годов, его авторы заявляют, что смогли предсказать многие природные и техногенные бедствия, включая авиакатастрофу Airbus A300 2001 года, катастрофу шаттла «Колумбия», ураган «Катрина» и другие. Комментаторы скептически относятся к этим заявлениям, называя результаты предсказаний природных катаклизмов с помощью анализа сетевых чатов неубедительными, а саму методику в лучшем случае псевдонаучной, в то время как некоторые явления, непосредственно связанные с деятельностью человека, такие как биржевой крах, а также так называемые самосбывающиеся прогнозы вероятно, можно предсказать с помощью подобной программы.

Иногда 2012 год пытались увязать с концепцией так называемого Фотонного пояса (англ. Photon Belt), впервые сформулированной немецким инженером и эзотериком Паулем Отто Гессе ещё в 1950 году и впоследствии развитой другими авторами. Концепция предусматривает существование гигантского тороида из фотонов (или светящейся плазмы), центром которого якобы является звезда Сириус. Тороид будто бы соединяет Солнечную систему и звёздное скопление Плеяды, в частности его ярчайшую звезду — Альциону, образуя канал связи между ними. При прохождении через «фотонный пояс», якобы, все живое на Земле испытает его влияние на уровне ДНК, и человечество преобразится. Критики отмечают, что, согласно научным представлениям, фотоны не могут образовывать никаких «поясов». Кроме того, Плеяды находятся на расстоянии более 400 световых лет и не могут оказывать никакого влияния на Землю, а Солнечная система продолжает от них удаляться.

Некоторые СМИ объявили, что красный сверхгигант Бетельгейзе взорвётся сверхновой, и последствия этого взрыва скажутся на Земле в 2012 году. Однако, несмотря на то, что Бетельгейзе, по всей видимости, действительно, завершает свой жизненный цикл и её, вероятно, ожидает такая участь, нет возможности предсказать взрыв с точностью более чем в 100 тысяч лет. Чтобы стать угрозой для Земли, сверхновая должна взорваться на расстоянии в 25 световых лет от Солнечной системы, в то время как до Бетельгейзе 500—600 световых лет, и её взрыв, хотя и станет грандиозным наблюдаемым астрономическим событием, не окажет заметного влияния на Землю. В декабре 2011 года НАСА выпустило пресс-релиз с развенчанием теории взрыва сверхновой в 2012 году.

Наконец, ещё одна группа спекулятивных предположений была связана с возможным вторжением пришельцев. Впервые статья об этом была опубликована на сайте Examiner.com в декабре 2010. Затем она была перепечатана в некоторых средствах массовой информации, преимущественно русскоязычных, а также в англоязычной версии газеты «Правда». Сообщалось, со ссылкой на самый детальный из существующих в настоящее время цифровых обзоров звёздного неба Digitized Sky Survey (WikiSky), что члены сообщества SETI зафиксировали три больших космических корабля, направляющихся к Земле. Их появление якобы ожидается в 2012 году. Астроном Фил Плейт отметил по этому поводу, что, используя метод аппроксимации для малых углов (англ. Small-angle approximation), нетрудно установить, что если бы указанные объекты действительно были размером с космический корабль, то на момент снимка они уже находились бы ближе к Земле, чем Луна, и прибыли бы на Землю задолго до наступления 2012 года. В январе 2011 года главный астроном института SETI Сет Шостак (англ. Seth Shostak) опроверг информацию об обнаружении неопознанных объектов. То, что было принято инициаторами шумихи за «армаду кораблей», оказалось артефактами изображений.

Согласно «Независимой газете», 21 декабря 2012 года истекла 99-летняя аренда денежного станка Федеральной резервной системой (ФРС) у Конгресса США, и для продления аренды ФРС потребуется помимо большинства голосов в Сенате и в Палате представителей, ещё 3/4 голосов от законодателей каждого штата. Данное сообщение разоблачается как газетная «утка» в выпуске познавательного интернет-телевидения Poznavatelnoe.TV. Однако Сергей Голубицкий в издании i-Business ставит под сомнение корректность данного разоблачения.

Общественная реакция

Феномен активно обсуждался в обществе, в частности в сети Интернет. Теме посвящены сотни тысяч веб-страниц. По данным организации Global Language Monitor (англ. Global Language Monitor), отслеживающей мировые тренды в интернете, слово «Апокалипсис» (вместе с синонимами и производными) стало главным словом 2012 года. Пользователи Сети также проецировали ожидание конца света на резонансные события этого года, придумывая неологизмы, такие как «обамагеддон» (президентские выборы в США) или «еврогеддон» (долговой кризис в еврозоне).

Интернет-сервис НАСА «Спроси астробиолога» («Ask an Astrobiologist») с 2007 года получил свыше 5000 запросов. Иногда люди спрашивали, имеет ли им смысл убить себя, своих детей и домашних животных, не дожидаясь «конца света». В мае 2012 года среди 16 тысяч совершеннолетних респондентов из 21 страны был проведён опрос, который показал, что 8 % испытывают страх и беспокойство из-за возможного «конца света» в декабре. В среднем 10 % согласились с утверждением, что «календарь майя, который, по слухам, заканчивается в 2012 году, говорит о конце света». Такое мнение высказали 20 % китайских респондентов, по 13 % опрошенных в России, Турции, Японии и Корее, а также 12 % жителей США, где продажи частных подземных бункеров (англ. Blast shelter) значительно возросли по сравнению с 2009 годом. Зафиксирован по меньшей мере один случай суицида, непосредственно связанный со страхом неизбежной гибели, а также несколько шуточных подобных сообщений. Группа учёных на пленарном заседании Тихоокеанского астрономического общества заявила, что распространению депрессивных, фаталистических и панических настроений значительно поспособствовал Интернет, что выделяет феномен 2012 года на фоне подобных эпизодов прошлого.

Мэр бразильского города Сан-Франсиску-ди-Паула (штат Риу-Гранди-ду-Сул) Дэсиу Колла призвал жителей подготовиться к концу света, запасая продукты питания и товары первой необходимости. В другом бразильском городе, Коргинью (штат Мату-Гросу-ду-Сул), строится колония-приют для переживших катаклизм, а в муниципалитете Алту-Параизу-ди-Гояс (штат Гояс) отели особо резервируют места на предсказанные даты. 11 октября 2012 года, полиция бразильского города Тересина пресекла массовое самоубийство порядка ста членов деструктивной секты. Её глава, самозванный пророк Луиш Перейра душ Сантуш, объявил о конце света в день празднования Пресвятой Девы Марии Апаресидской (англ. Our Lady of Aparecida). Впоследствии Сантуш был арестован.

Премьер-министр Австралии Джулия Гиллард записала для сограждан шуточное, но при этом официальное обращение, которое транслировалось по центральному телевидению на фоне национальных флагов, оказавшееся в итоге рекламой телешоу. Гиллард, в частности, сказала:

Мои дорогие и пока ещё живые сограждане-австралийцы! Грядёт конец света. Он не настал в 2000 году с компьютерной проблемой. И не пришёл после введения налога на промышленные выбросы. Но история с календарём майя, похоже, оказалась правдой. Что бы ни стало причиной катастрофы — кровожадные зомби, демонические исчадия ада или безоговорочный триумф корейской поп-музыки — я буду до конца защищать вас.

Оригинальный текст (англ.)  

My dear remaining fellow Australians, the end of the world is coming. It wasn't Y2K, it wasn't even the carbon price. It turns out that the Mayan calendar is true. Whether the final blow comes from flesh-eating zombies, demonic hell-beasts or from the total triumph of K-Pop, if you know one thing about me it is this - I will always fight for you to the very end.

— Джулия Гиллард

В Китае арестованы по разным сведениям от 93 до более пятисот членов и последователей запрещённой в стране христианской секты «Бог Всемогущий (англ. Eastern Lightning)». Они распространяли листовки, книги, фильмы и другие материалы, а также слухи о грядущем «конце света» в буквальном смысле этих слов: по их версии, в течение трёх дней (21—23 декабря) Земля погрузится во тьму: не будет ни солнечного света, ни электричества. Среди обвинений, звучащих в адрес задержанных, — желание нанести урон Компартии Китая. Под впечатлением от распространяющихся слухов о «конце света» мужчина, страдающий эпилепсией, в центральной китайской провинции Хэнань нанёс ножевые ранения 23 школьникам.

Культурное влияние

Феномен оказал большое влияния на массовую культуру. Отсылки к неким катастрофическим событиям, которые будто бы должны были произойти 21 декабря 2012 года в огромном количестве встречаются в публицистике, эзотерических и художественных произведениях.

В заключительных эпизодах культового сериала «Секретные материалы» (эпизоды «Истина», I и II часть, премьера 19 мая 2002 года) 22 декабря 2012 года упоминается как дата окончательной колонизации Земли инопланетным разумом:

Десять веков назад майя были перепуганы тем, что их календарь оборвался на той самой дате, с которой и начнётся мой рассказ. 22 декабря 2012 года. День решающего вторжения пришельцев.

Оригинальный текст (англ.)  

Ten centuries ago the Mayans were so afraid that their calendar stopped on the exact date that my story begins. December 22, the year 2012. The date of the final alien invasion.

Телеканал History Channel за несколько лет выпустил целый ряд фильмов, посвящённых этой дате: Decoding the Past (2005—2007), 2012, End of Days (2006), Last Days on Earth (2006), Seven Signs of the Apocalypse (2007) и Nostradamus 2012 (2008). Discovery Channel транслировал фильм 2012 Apocalypse в 2009 году. В этом фильме высказывались предположения, что грядущий всемирный катаклизм может быть связан с сильнейшими геомагнитными бурями, инверсией магнитного поля Земли, землетрясениями, извержениями супервулканов и другими исключительными и смертоносными природными явлениями. Канал National Geographic в 2012 году запустил шоу под названием Doomsday Preppers, представляющее собой серию документальных фильмов о сурвивалистах, готовящихся пережить любые катаклизмы, включая конец света 2012 года.

На тему грядущего «апокалипсиса» опубликованы сотни книг. Роман американского писателя Дэна Брауна «Утраченный символ» (англ. The Lost Symbol, 2009) стал абсолютным бестселлером. В нём упоминается тема под номером 2456282.5 на форуме сотрудников «Криптос». Этот номер представляет собой запись юлианской даты для 21 декабря 2012 года.

Фильм-катастрофа «2012» Роланда Эммериха, вышедший на экраны в 2009 году, эксплуатирует феномен 2012 года. В рекламной кампании фильма был использован скрытый маркетинг. От имени вымышленного «Института Выживания Человечества» (Institute for Human Continuity) транслировались телевизионные ролики и создавались веб-сайты, с призывами «готовиться к концу света». При этом никаких упоминаний о самом фильме не было, многие приняли эти призывы за «чистую монету» и в панике обращались к астрономам. Когда всё выяснилось, рекламная кампания была подвергнута жёсткой критике, но фильм стал одним из самых успешных по итогам года, собрав в прокате по всему миру около 770 миллионов долларов.

Сюжет психологической драмы Ларса фон Триера «Меланхолия» 2011 года разворачивается на фоне надвигающейся катастрофы планетарного масштаба: к Земле приближается планета, которая долгое время была скрыта за Солнцем. Анонсируя прокат фильма в Америке, глава Magnolia Pictures сказал: «Поскольку апокалипсис 2012 уже распростёрся над нами, самое время устроить кинематографическую тайную вечерю».

В феврале 2012 года американский автогигант General Motors во время ежегодного футбольного матча Супер Боул запустил в эфир рекламу, в которой группа друзей съезжается на встречу на руинах человеческой цивилизации после апокалипсиса 2012 года. У каждого из них пикап Chevrolet Silverado. Но один из друзей так и не приехал. Оказалось, что у него был Ford.

Феномен также породил несколько поп-хитов:

• Ещё в 1997 году в композиции «A Certain Shade of Green» Incubus обращаются к мистической вере в преображение, которое должно произойти в 2012 году («Are you gonna stand around till 2012 A.D.? / What are you waiting for, a certain shade of green?»).
• Среди более поздних хитов можно назвать «2012 (It Ain't the End)» (2010) в исполнении Джея Шона и «Till the World Ends» (2011) Бритни Спирс.
• Группа Мурзилки International написали пародию, эксплуатирующую тему «конца света», на саундтрек Карела Готта к мультфильму «Приключения пчёлки Майи».
• Песня «Кранты» группы «Несчастный случай».

Отрывок, характеризующий Конец света (2012)

По дороге к комнате сестры, в галлерее, соединявшей один дом с другим, князь Андрей встретил мило улыбавшуюся m lle Bourienne, уже в третий раз в этот день с восторженною и наивною улыбкой попадавшуюся ему в уединенных переходах.
– Ah! je vous croyais chez vous, [Ах, я думала, вы у себя,] – сказала она, почему то краснея и опуская глаза.
Князь Андрей строго посмотрел на нее. На лице князя Андрея вдруг выразилось озлобление. Он ничего не сказал ей, но посмотрел на ее лоб и волосы, не глядя в глаза, так презрительно, что француженка покраснела и ушла, ничего не сказав.
Когда он подошел к комнате сестры, княгиня уже проснулась, и ее веселый голосок, торопивший одно слово за другим, послышался из отворенной двери. Она говорила, как будто после долгого воздержания ей хотелось вознаградить потерянное время.
– Non, mais figurez vous, la vieille comtesse Zouboff avec de fausses boucles et la bouche pleine de fausses dents, comme si elle voulait defier les annees… [Нет, представьте себе, старая графиня Зубова, с фальшивыми локонами, с фальшивыми зубами, как будто издеваясь над годами…] Xa, xa, xa, Marieie!
Точно ту же фразу о графине Зубовой и тот же смех уже раз пять слышал при посторонних князь Андрей от своей жены.
Он тихо вошел в комнату. Княгиня, толстенькая, румяная, с работой в руках, сидела на кресле и без умолку говорила, перебирая петербургские воспоминания и даже фразы. Князь Андрей подошел, погладил ее по голове и спросил, отдохнула ли она от дороги. Она ответила и продолжала тот же разговор.
Коляска шестериком стояла у подъезда. На дворе была темная осенняя ночь. Кучер не видел дышла коляски. На крыльце суетились люди с фонарями. Огромный дом горел огнями сквозь свои большие окна. В передней толпились дворовые, желавшие проститься с молодым князем; в зале стояли все домашние: Михаил Иванович, m lle Bourienne, княжна Марья и княгиня.
Князь Андрей был позван в кабинет к отцу, который с глазу на глаз хотел проститься с ним. Все ждали их выхода.
Когда князь Андрей вошел в кабинет, старый князь в стариковских очках и в своем белом халате, в котором он никого не принимал, кроме сына, сидел за столом и писал. Он оглянулся.
– Едешь? – И он опять стал писать.
– Пришел проститься.
– Целуй сюда, – он показал щеку, – спасибо, спасибо!
– За что вы меня благодарите?
– За то, что не просрочиваешь, за бабью юбку не держишься. Служба прежде всего. Спасибо, спасибо! – И он продолжал писать, так что брызги летели с трещавшего пера. – Ежели нужно сказать что, говори. Эти два дела могу делать вместе, – прибавил он.
– О жене… Мне и так совестно, что я вам ее на руки оставляю…
– Что врешь? Говори, что нужно.
– Когда жене будет время родить, пошлите в Москву за акушером… Чтоб он тут был.
Старый князь остановился и, как бы не понимая, уставился строгими глазами на сына.
– Я знаю, что никто помочь не может, коли натура не поможет, – говорил князь Андрей, видимо смущенный. – Я согласен, что и из миллиона случаев один бывает несчастный, но это ее и моя фантазия. Ей наговорили, она во сне видела, и она боится.
– Гм… гм… – проговорил про себя старый князь, продолжая дописывать. – Сделаю.
Он расчеркнул подпись, вдруг быстро повернулся к сыну и засмеялся.
– Плохо дело, а?
– Что плохо, батюшка?
– Жена! – коротко и значительно сказал старый князь.
– Я не понимаю, – сказал князь Андрей.
– Да нечего делать, дружок, – сказал князь, – они все такие, не разженишься. Ты не бойся; никому не скажу; а ты сам знаешь.
Он схватил его за руку своею костлявою маленькою кистью, потряс ее, взглянул прямо в лицо сына своими быстрыми глазами, которые, как казалось, насквозь видели человека, и опять засмеялся своим холодным смехом.
Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в том, что отец понял его. Старик, продолжая складывать и печатать письма, с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.
– Что делать? Красива! Я всё сделаю. Ты будь покоен, – говорил он отрывисто во время печатания.
Андрей молчал: ему и приятно и неприятно было, что отец понял его. Старик встал и подал письмо сыну.
– Слушай, – сказал он, – о жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай: письмо Михайлу Иларионовичу отдай. Я пишу, чтоб он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! Скажи ты ему, что я его помню и люблю. Да напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет. Ну, теперь поди сюда.
Он говорил такою скороговоркой, что не доканчивал половины слов, но сын привык понимать его. Он подвел сына к бюро, откинул крышку, выдвинул ящик и вынул исписанную его крупным, длинным и сжатым почерком тетрадь.
– Должно быть, мне прежде тебя умереть. Знай, тут мои записки, их государю передать после моей смерти. Теперь здесь – вот ломбардный билет и письмо: это премия тому, кто напишет историю суворовских войн. Переслать в академию. Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу.
Андрей не сказал отцу, что, верно, он проживет еще долго. Он понимал, что этого говорить не нужно.
– Всё исполню, батюшка, – сказал он.
– Ну, теперь прощай! – Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. – Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне старику больно будет… – Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: – а коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно! – взвизгнул он.
– Этого вы могли бы не говорить мне, батюшка, – улыбаясь, сказал сын.
Старик замолчал.
– Еще я хотел просить вас, – продолжал князь Андрей, – ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от себя, как я вам вчера говорил, чтоб он вырос у вас… пожалуйста.
– Жене не отдавать? – сказал старик и засмеялся.
Они молча стояли друг против друга. Быстрые глаза старика прямо были устремлены в глаза сына. Что то дрогнуло в нижней части лица старого князя.
– Простились… ступай! – вдруг сказал он. – Ступай! – закричал он сердитым и громким голосом, отворяя дверь кабинета.
– Что такое, что? – спрашивали княгиня и княжна, увидев князя Андрея и на минуту высунувшуюся фигуру кричавшего сердитым голосом старика в белом халате, без парика и в стариковских очках.
Князь Андрей вздохнул и ничего не ответил.
– Ну, – сказал он, обратившись к жене.
И это «ну» звучало холодною насмешкой, как будто он говорил: «теперь проделывайте вы ваши штуки».
– Andre, deja! [Андрей, уже!] – сказала маленькая княгиня, бледнея и со страхом глядя на мужа.
Он обнял ее. Она вскрикнула и без чувств упала на его плечо.
Он осторожно отвел плечо, на котором она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло.
– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.
Княгиня лежала в кресле, m lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.



В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.
Полковой командир был пожилой, сангвинический, с седеющими бровями и бакенбардами генерал, плотный и широкий больше от груди к спине, чем от одного плеча к другому. На нем был новый, с иголочки, со слежавшимися складками мундир и густые золотые эполеты, которые как будто не книзу, а кверху поднимали его тучные плечи. Полковой командир имел вид человека, счастливо совершающего одно из самых торжественных дел жизни. Он похаживал перед фронтом и, похаживая, подрагивал на каждом шагу, слегка изгибаясь спиною. Видно, было, что полковой командир любуется своим полком, счастлив им, что все его силы душевные заняты только полком; но, несмотря на то, его подрагивающая походка как будто говорила, что, кроме военных интересов, в душе его немалое место занимают и интересы общественного быта и женский пол.
– Ну, батюшка Михайло Митрич, – обратился он к одному батальонному командиру (батальонный командир улыбаясь подался вперед; видно было, что они были счастливы), – досталось на орехи нынче ночью. Однако, кажется, ничего, полк не из дурных… А?
Батальонный командир понял веселую иронию и засмеялся.
– И на Царицыном лугу с поля бы не прогнали.
– Что? – сказал командир.
В это время по дороге из города, по которой расставлены были махальные, показались два верховые. Это были адъютант и казак, ехавший сзади.
Адъютант был прислан из главного штаба подтвердить полковому командиру то, что было сказано неясно во вчерашнем приказе, а именно то, что главнокомандующий желал видеть полк совершенно в том положении, в котором oн шел – в шинелях, в чехлах и без всяких приготовлений.
К Кутузову накануне прибыл член гофкригсрата из Вены, с предложениями и требованиями итти как можно скорее на соединение с армией эрцгерцога Фердинанда и Мака, и Кутузов, не считая выгодным это соединение, в числе прочих доказательств в пользу своего мнения намеревался показать австрийскому генералу то печальное положение, в котором приходили войска из России. С этою целью он и хотел выехать навстречу полку, так что, чем хуже было бы положение полка, тем приятнее было бы это главнокомандующему. Хотя адъютант и не знал этих подробностей, однако он передал полковому командиру непременное требование главнокомандующего, чтобы люди были в шинелях и чехлах, и что в противном случае главнокомандующий будет недоволен. Выслушав эти слова, полковой командир опустил голову, молча вздернул плечами и сангвиническим жестом развел руки.
– Наделали дела! – проговорил он. – Вот я вам говорил же, Михайло Митрич, что на походе, так в шинелях, – обратился он с упреком к батальонному командиру. – Ах, мой Бог! – прибавил он и решительно выступил вперед. – Господа ротные командиры! – крикнул он голосом, привычным к команде. – Фельдфебелей!… Скоро ли пожалуют? – обратился он к приехавшему адъютанту с выражением почтительной учтивости, видимо относившейся к лицу, про которое он говорил.
– Через час, я думаю.
– Успеем переодеть?
– Не знаю, генерал…
Полковой командир, сам подойдя к рядам, распорядился переодеванием опять в шинели. Ротные командиры разбежались по ротам, фельдфебели засуетились (шинели были не совсем исправны) и в то же мгновение заколыхались, растянулись и говором загудели прежде правильные, молчаливые четвероугольники. Со всех сторон отбегали и подбегали солдаты, подкидывали сзади плечом, через голову перетаскивали ранцы, снимали шинели и, высоко поднимая руки, натягивали их в рукава.
Через полчаса всё опять пришло в прежний порядок, только четвероугольники сделались серыми из черных. Полковой командир, опять подрагивающею походкой, вышел вперед полка и издалека оглядел его.
– Это что еще? Это что! – прокричал он, останавливаясь. – Командира 3 й роты!..
– Командир 3 й роты к генералу! командира к генералу, 3 й роты к командиру!… – послышались голоса по рядам, и адъютант побежал отыскивать замешкавшегося офицера.
Когда звуки усердных голосов, перевирая, крича уже «генерала в 3 ю роту», дошли по назначению, требуемый офицер показался из за роты и, хотя человек уже пожилой и не имевший привычки бегать, неловко цепляясь носками, рысью направился к генералу. Лицо капитана выражало беспокойство школьника, которому велят сказать невыученный им урок. На красном (очевидно от невоздержания) носу выступали пятна, и рот не находил положения. Полковой командир с ног до головы осматривал капитана, в то время как он запыхавшись подходил, по мере приближения сдерживая шаг.
– Вы скоро людей в сарафаны нарядите! Это что? – крикнул полковой командир, выдвигая нижнюю челюсть и указывая в рядах 3 й роты на солдата в шинели цвета фабричного сукна, отличавшегося от других шинелей. – Сами где находились? Ожидается главнокомандующий, а вы отходите от своего места? А?… Я вас научу, как на смотр людей в казакины одевать!… А?…
Ротный командир, не спуская глаз с начальника, всё больше и больше прижимал свои два пальца к козырьку, как будто в одном этом прижимании он видел теперь свое спасенье.
– Ну, что ж вы молчите? Кто у вас там в венгерца наряжен? – строго шутил полковой командир.
– Ваше превосходительство…
– Ну что «ваше превосходительство»? Ваше превосходительство! Ваше превосходительство! А что ваше превосходительство – никому неизвестно.
– Ваше превосходительство, это Долохов, разжалованный… – сказал тихо капитан.
– Что он в фельдмаршалы, что ли, разжалован или в солдаты? А солдат, так должен быть одет, как все, по форме.
– Ваше превосходительство, вы сами разрешили ему походом.
– Разрешил? Разрешил? Вот вы всегда так, молодые люди, – сказал полковой командир, остывая несколько. – Разрешил? Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Полковой командир помолчал. – Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Что? – сказал он, снова раздражаясь. – Извольте одеть людей прилично…
И полковой командир, оглядываясь на адъютанта, своею вздрагивающею походкой направился к полку. Видно было, что его раздражение ему самому понравилось, и что он, пройдясь по полку, хотел найти еще предлог своему гневу. Оборвав одного офицера за невычищенный знак, другого за неправильность ряда, он подошел к 3 й роте.
– Кааак стоишь? Где нога? Нога где? – закричал полковой командир с выражением страдания в голосе, еще человек за пять не доходя до Долохова, одетого в синеватую шинель.
Долохов медленно выпрямил согнутую ногу и прямо, своим светлым и наглым взглядом, посмотрел в лицо генерала.
– Зачем синяя шинель? Долой… Фельдфебель! Переодеть его… дря… – Он не успел договорить.
– Генерал, я обязан исполнять приказания, но не обязан переносить… – поспешно сказал Долохов.
– Во фронте не разговаривать!… Не разговаривать, не разговаривать!…
– Не обязан переносить оскорбления, – громко, звучно договорил Долохов.
Глаза генерала и солдата встретились. Генерал замолчал, сердито оттягивая книзу тугой шарф.
– Извольте переодеться, прошу вас, – сказал он, отходя.


– Едет! – закричал в это время махальный.
Полковой командир, покраснел, подбежал к лошади, дрожащими руками взялся за стремя, перекинул тело, оправился, вынул шпагу и с счастливым, решительным лицом, набок раскрыв рот, приготовился крикнуть. Полк встрепенулся, как оправляющаяся птица, и замер.
– Смир р р р на! – закричал полковой командир потрясающим душу голосом, радостным для себя, строгим в отношении к полку и приветливым в отношении к подъезжающему начальнику.
По широкой, обсаженной деревьями, большой, бесшоссейной дороге, слегка погромыхивая рессорами, шибкою рысью ехала высокая голубая венская коляска цугом. За коляской скакали свита и конвой кроатов. Подле Кутузова сидел австрийский генерал в странном, среди черных русских, белом мундире. Коляска остановилась у полка. Кутузов и австрийский генерал о чем то тихо говорили, и Кутузов слегка улыбнулся, в то время как, тяжело ступая, он опускал ногу с подножки, точно как будто и не было этих 2 000 людей, которые не дыша смотрели на него и на полкового командира.
Раздался крик команды, опять полк звеня дрогнул, сделав на караул. В мертвой тишине послышался слабый голос главнокомандующего. Полк рявкнул: «Здравья желаем, ваше го го го го ство!» И опять всё замерло. Сначала Кутузов стоял на одном месте, пока полк двигался; потом Кутузов рядом с белым генералом, пешком, сопутствуемый свитою, стал ходить по рядам.
По тому, как полковой командир салютовал главнокомандующему, впиваясь в него глазами, вытягиваясь и подбираясь, как наклоненный вперед ходил за генералами по рядам, едва удерживая подрагивающее движение, как подскакивал при каждом слове и движении главнокомандующего, – видно было, что он исполнял свои обязанности подчиненного еще с большим наслаждением, чем обязанности начальника. Полк, благодаря строгости и старательности полкового командира, был в прекрасном состоянии сравнительно с другими, приходившими в то же время к Браунау. Отсталых и больных было только 217 человек. И всё было исправно, кроме обуви.
Кутузов прошел по рядам, изредка останавливаясь и говоря по нескольку ласковых слов офицерам, которых он знал по турецкой войне, а иногда и солдатам. Поглядывая на обувь, он несколько раз грустно покачивал головой и указывал на нее австрийскому генералу с таким выражением, что как бы не упрекал в этом никого, но не мог не видеть, как это плохо. Полковой командир каждый раз при этом забегал вперед, боясь упустить слово главнокомандующего касательно полка. Сзади Кутузова, в таком расстоянии, что всякое слабо произнесенное слово могло быть услышано, шло человек 20 свиты. Господа свиты разговаривали между собой и иногда смеялись. Ближе всех за главнокомандующим шел красивый адъютант. Это был князь Болконский. Рядом с ним шел его товарищ Несвицкий, высокий штаб офицер, чрезвычайно толстый, с добрым, и улыбающимся красивым лицом и влажными глазами; Несвицкий едва удерживался от смеха, возбуждаемого черноватым гусарским офицером, шедшим подле него. Гусарский офицер, не улыбаясь, не изменяя выражения остановившихся глаз, с серьезным лицом смотрел на спину полкового командира и передразнивал каждое его движение. Каждый раз, как полковой командир вздрагивал и нагибался вперед, точно так же, точь в точь так же, вздрагивал и нагибался вперед гусарский офицер. Несвицкий смеялся и толкал других, чтобы они смотрели на забавника.
Кутузов шел медленно и вяло мимо тысячей глаз, которые выкатывались из своих орбит, следя за начальником. Поровнявшись с 3 й ротой, он вдруг остановился. Свита, не предвидя этой остановки, невольно надвинулась на него.
– А, Тимохин! – сказал главнокомандующий, узнавая капитана с красным носом, пострадавшего за синюю шинель.
Казалось, нельзя было вытягиваться больше того, как вытягивался Тимохин, в то время как полковой командир делал ему замечание. Но в эту минуту обращения к нему главнокомандующего капитан вытянулся так, что, казалось, посмотри на него главнокомандующий еще несколько времени, капитан не выдержал бы; и потому Кутузов, видимо поняв его положение и желая, напротив, всякого добра капитану, поспешно отвернулся. По пухлому, изуродованному раной лицу Кутузова пробежала чуть заметная улыбка.
– Еще измайловский товарищ, – сказал он. – Храбрый офицер! Ты доволен им? – спросил Кутузов у полкового командира.
И полковой командир, отражаясь, как в зеркале, невидимо для себя, в гусарском офицере, вздрогнул, подошел вперед и отвечал:
– Очень доволен, ваше высокопревосходительство.
– Мы все не без слабостей, – сказал Кутузов, улыбаясь и отходя от него. – У него была приверженность к Бахусу.
Полковой командир испугался, не виноват ли он в этом, и ничего не ответил. Офицер в эту минуту заметил лицо капитана с красным носом и подтянутым животом и так похоже передразнил его лицо и позу, что Несвицкий не мог удержать смеха.
Кутузов обернулся. Видно было, что офицер мог управлять своим лицом, как хотел: в ту минуту, как Кутузов обернулся, офицер успел сделать гримасу, а вслед за тем принять самое серьезное, почтительное и невинное выражение.
Третья рота была последняя, и Кутузов задумался, видимо припоминая что то. Князь Андрей выступил из свиты и по французски тихо сказал:
– Вы приказали напомнить о разжалованном Долохове в этом полку.
– Где тут Долохов? – спросил Кутузов.
Долохов, уже переодетый в солдатскую серую шинель, не дожидался, чтоб его вызвали. Стройная фигура белокурого с ясными голубыми глазами солдата выступила из фронта. Он подошел к главнокомандующему и сделал на караул.
– Претензия? – нахмурившись слегка, спросил Кутузов.
– Это Долохов, – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Кутузов. – Надеюсь, что этот урок тебя исправит, служи хорошенько. Государь милостив. И я не забуду тебя, ежели ты заслужишь.
Голубые ясные глаза смотрели на главнокомандующего так же дерзко, как и на полкового командира, как будто своим выражением разрывая завесу условности, отделявшую так далеко главнокомандующего от солдата.
– Об одном прошу, ваше высокопревосходительство, – сказал он своим звучным, твердым, неспешащим голосом. – Прошу дать мне случай загладить мою вину и доказать мою преданность государю императору и России.
Кутузов отвернулся. На лице его промелькнула та же улыбка глаз, как и в то время, когда он отвернулся от капитана Тимохина. Он отвернулся и поморщился, как будто хотел выразить этим, что всё, что ему сказал Долохов, и всё, что он мог сказать ему, он давно, давно знает, что всё это уже прискучило ему и что всё это совсем не то, что нужно. Он отвернулся и направился к коляске.
Полк разобрался ротами и направился к назначенным квартирам невдалеке от Браунау, где надеялся обуться, одеться и отдохнуть после трудных переходов.
– Вы на меня не претендуете, Прохор Игнатьич? – сказал полковой командир, объезжая двигавшуюся к месту 3 ю роту и подъезжая к шедшему впереди ее капитану Тимохину. Лицо полкового командира выражало после счастливо отбытого смотра неудержимую радость. – Служба царская… нельзя… другой раз во фронте оборвешь… Сам извинюсь первый, вы меня знаете… Очень благодарил! – И он протянул руку ротному.
– Помилуйте, генерал, да смею ли я! – отвечал капитан, краснея носом, улыбаясь и раскрывая улыбкой недостаток двух передних зубов, выбитых прикладом под Измаилом.
– Да господину Долохову передайте, что я его не забуду, чтоб он был спокоен. Да скажите, пожалуйста, я всё хотел спросить, что он, как себя ведет? И всё…
– По службе очень исправен, ваше превосходительство… но карахтер… – сказал Тимохин.
– А что, что характер? – спросил полковой командир.
– Находит, ваше превосходительство, днями, – говорил капитан, – то и умен, и учен, и добр. А то зверь. В Польше убил было жида, изволите знать…
– Ну да, ну да, – сказал полковой командир, – всё надо пожалеть молодого человека в несчастии. Ведь большие связи… Так вы того…
– Слушаю, ваше превосходительство, – сказал Тимохин, улыбкой давая чувствовать, что он понимает желания начальника.
– Ну да, ну да.
Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь.
– До первого дела – эполеты, – сказал он ему.
Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.
Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея:
«Ваш сын, – писал он, – надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного».
В штабе Кутузова, между товарищами сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и в петербургском обществе, имел две совершенно противоположные репутации.
Одни, меньшая часть, признавали князя Андрея чем то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись.
Выйдя в приемную из кабинета Кутузова, князь Андрей с бумагами подошел к товарищу,дежурному адъютанту Козловскому, который с книгой сидел у окна.
– Ну, что, князь? – спросил Козловский.
– Приказано составить записку, почему нейдем вперед.
– А почему?
Князь Андрей пожал плечами.
– Нет известия от Мака? – спросил Козловский.
– Нет.
– Ежели бы правда, что он разбит, так пришло бы известие.
– Вероятно, – сказал князь Андрей и направился к выходной двери; но в то же время навстречу ему, хлопнув дверью, быстро вошел в приемную высокий, очевидно приезжий, австрийский генерал в сюртуке, с повязанною черным платком головой и с орденом Марии Терезии на шее. Князь Андрей остановился.
– Генерал аншеф Кутузов? – быстро проговорил приезжий генерал с резким немецким выговором, оглядываясь на обе стороны и без остановки проходя к двери кабинета.
– Генерал аншеф занят, – сказал Козловский, торопливо подходя к неизвестному генералу и загораживая ему дорогу от двери. – Как прикажете доложить?
Неизвестный генерал презрительно оглянулся сверху вниз на невысокого ростом Козловского, как будто удивляясь, что его могут не знать.
– Генерал аншеф занят, – спокойно повторил Козловский.
Лицо генерала нахмурилось, губы его дернулись и задрожали. Он вынул записную книжку, быстро начертил что то карандашом, вырвал листок, отдал, быстрыми шагами подошел к окну, бросил свое тело на стул и оглянул бывших в комнате, как будто спрашивая: зачем они на него смотрят? Потом генерал поднял голову, вытянул шею, как будто намереваясь что то сказать, но тотчас же, как будто небрежно начиная напевать про себя, произвел странный звук, который тотчас же пресекся. Дверь кабинета отворилась, и на пороге ее показался Кутузов. Генерал с повязанною головой, как будто убегая от опасности, нагнувшись, большими, быстрыми шагами худых ног подошел к Кутузову.
– Vous voyez le malheureux Mack, [Вы видите несчастного Мака.] – проговорил он сорвавшимся голосом.
Лицо Кутузова, стоявшего в дверях кабинета, несколько мгновений оставалось совершенно неподвижно. Потом, как волна, пробежала по его лицу морщина, лоб разгладился; он почтительно наклонил голову, закрыл глаза, молча пропустил мимо себя Мака и сам за собой затворил дверь.
Слух, уже распространенный прежде, о разбитии австрийцев и о сдаче всей армии под Ульмом, оказывался справедливым. Через полчаса уже по разным направлениям были разосланы адъютанты с приказаниями, доказывавшими, что скоро и русские войска, до сих пор бывшие в бездействии, должны будут встретиться с неприятелем.
Князь Андрей был один из тех редких офицеров в штабе, который полагал свой главный интерес в общем ходе военного дела. Увидав Мака и услыхав подробности его погибели, он понял, что половина кампании проиграна, понял всю трудность положения русских войск и живо вообразил себе то, что ожидает армию, и ту роль, которую он должен будет играть в ней.
Невольно он испытывал волнующее радостное чувство при мысли о посрамлении самонадеянной Австрии и о том, что через неделю, может быть, придется ему увидеть и принять участие в столкновении русских с французами, впервые после Суворова.
Но он боялся гения Бонапарта, который мог оказаться сильнее всей храбрости русских войск, и вместе с тем не мог допустить позора для своего героя.
Взволнованный и раздраженный этими мыслями, князь Андрей пошел в свою комнату, чтобы написать отцу, которому он писал каждый день. Он сошелся в коридоре с своим сожителем Несвицким и шутником Жерковым; они, как всегда, чему то смеялись.
– Что ты так мрачен? – спросил Несвицкий, заметив бледное с блестящими глазами лицо князя Андрея.
– Веселиться нечему, – отвечал Болконский.
В то время как князь Андрей сошелся с Несвицким и Жерковым, с другой стороны коридора навстречу им шли Штраух, австрийский генерал, состоявший при штабе Кутузова для наблюдения за продовольствием русской армии, и член гофкригсрата, приехавшие накануне. По широкому коридору было достаточно места, чтобы генералы могли свободно разойтись с тремя офицерами; но Жерков, отталкивая рукой Несвицкого, запыхавшимся голосом проговорил:
– Идут!… идут!… посторонитесь, дорогу! пожалуйста дорогу!
Генералы проходили с видом желания избавиться от утруждающих почестей. На лице шутника Жеркова выразилась вдруг глупая улыбка радости, которой он как будто не мог удержать.
– Ваше превосходительство, – сказал он по немецки, выдвигаясь вперед и обращаясь к австрийскому генералу. – Имею честь поздравить.
Он наклонил голову и неловко, как дети, которые учатся танцовать, стал расшаркиваться то одной, то другой ногой.
Генерал, член гофкригсрата, строго оглянулся на него; не заметив серьезность глупой улыбки, не мог отказать в минутном внимании. Он прищурился, показывая, что слушает.
– Имею честь поздравить, генерал Мак приехал,совсем здоров,только немного тут зашибся, – прибавил он,сияя улыбкой и указывая на свою голову.
Генерал нахмурился, отвернулся и пошел дальше.
– Gott, wie naiv! [Боже мой, как он прост!] – сказал он сердито, отойдя несколько шагов.
Несвицкий с хохотом обнял князя Андрея, но Болконский, еще более побледнев, с злобным выражением в лице, оттолкнул его и обратился к Жеркову. То нервное раздражение, в которое его привели вид Мака, известие об его поражении и мысли о том, что ожидает русскую армию, нашло себе исход в озлоблении на неуместную шутку Жеркова.
– Если вы, милостивый государь, – заговорил он пронзительно с легким дрожанием нижней челюсти, – хотите быть шутом , то я вам в этом не могу воспрепятствовать; но объявляю вам, что если вы осмелитесь другой раз скоморошничать в моем присутствии, то я вас научу, как вести себя.
Несвицкий и Жерков так были удивлены этой выходкой, что молча, раскрыв глаза, смотрели на Болконского.
– Что ж, я поздравил только, – сказал Жерков.
– Я не шучу с вами, извольте молчать! – крикнул Болконский и, взяв за руку Несвицкого, пошел прочь от Жеркова, не находившего, что ответить.
– Ну, что ты, братец, – успокоивая сказал Несвицкий.
– Как что? – заговорил князь Андрей, останавливаясь от волнения. – Да ты пойми, что мы, или офицеры, которые служим своему царю и отечеству и радуемся общему успеху и печалимся об общей неудаче, или мы лакеи, которым дела нет до господского дела. Quarante milles hommes massacres et l'ario mee de nos allies detruite, et vous trouvez la le mot pour rire, – сказал он, как будто этою французскою фразой закрепляя свое мнение. – C'est bien pour un garcon de rien, comme cet individu, dont vous avez fait un ami, mais pas pour vous, pas pour vous. [Сорок тысяч человек погибло и союзная нам армия уничтожена, а вы можете при этом шутить. Это простительно ничтожному мальчишке, как вот этот господин, которого вы сделали себе другом, но не вам, не вам.] Мальчишкам только можно так забавляться, – сказал князь Андрей по русски, выговаривая это слово с французским акцентом, заметив, что Жерков мог еще слышать его.
Он подождал, не ответит ли что корнет. Но корнет повернулся и вышел из коридора.


Гусарский Павлоградский полк стоял в двух милях от Браунау. Эскадрон, в котором юнкером служил Николай Ростов, расположен был в немецкой деревне Зальценек. Эскадронному командиру, ротмистру Денисову, известному всей кавалерийской дивизии под именем Васьки Денисова, была отведена лучшая квартира в деревне. Юнкер Ростов с тех самых пор, как он догнал полк в Польше, жил вместе с эскадронным командиром.
11 октября, в тот самый день, когда в главной квартире всё было поднято на ноги известием о поражении Мака, в штабе эскадрона походная жизнь спокойно шла по старому. Денисов, проигравший всю ночь в карты, еще не приходил домой, когда Ростов, рано утром, верхом, вернулся с фуражировки. Ростов в юнкерском мундире подъехал к крыльцу, толконув лошадь, гибким, молодым жестом скинул ногу, постоял на стремени, как будто не желая расстаться с лошадью, наконец, спрыгнул и крикнул вестового.
– А, Бондаренко, друг сердечный, – проговорил он бросившемуся стремглав к его лошади гусару. – Выводи, дружок, – сказал он с тою братскою, веселою нежностию, с которою обращаются со всеми хорошие молодые люди, когда они счастливы.
– Слушаю, ваше сиятельство, – отвечал хохол, встряхивая весело головой.
– Смотри же, выводи хорошенько!
Другой гусар бросился тоже к лошади, но Бондаренко уже перекинул поводья трензеля. Видно было, что юнкер давал хорошо на водку, и что услужить ему было выгодно. Ростов погладил лошадь по шее, потом по крупу и остановился на крыльце.
«Славно! Такая будет лошадь!» сказал он сам себе и, улыбаясь и придерживая саблю, взбежал на крыльцо, погромыхивая шпорами. Хозяин немец, в фуфайке и колпаке, с вилами, которыми он вычищал навоз, выглянул из коровника. Лицо немца вдруг просветлело, как только он увидал Ростова. Он весело улыбнулся и подмигнул: «Schon, gut Morgen! Schon, gut Morgen!» [Прекрасно, доброго утра!] повторял он, видимо, находя удовольствие в приветствии молодого человека.
– Schon fleissig! [Уже за работой!] – сказал Ростов всё с тою же радостною, братскою улыбкой, какая не сходила с его оживленного лица. – Hoch Oestreicher! Hoch Russen! Kaiser Alexander hoch! [Ура Австрийцы! Ура Русские! Император Александр ура!] – обратился он к немцу, повторяя слова, говоренные часто немцем хозяином.
Немец засмеялся, вышел совсем из двери коровника, сдернул
колпак и, взмахнув им над головой, закричал:
– Und die ganze Welt hoch! [И весь свет ура!]
Ростов сам так же, как немец, взмахнул фуражкой над головой и, смеясь, закричал: «Und Vivat die ganze Welt»! Хотя не было никакой причины к особенной радости ни для немца, вычищавшего свой коровник, ни для Ростова, ездившего со взводом за сеном, оба человека эти с счастливым восторгом и братскою любовью посмотрели друг на друга, потрясли головами в знак взаимной любви и улыбаясь разошлись – немец в коровник, а Ростов в избу, которую занимал с Денисовым.
– Что барин? – спросил он у Лаврушки, известного всему полку плута лакея Денисова.
– С вечера не бывали. Верно, проигрались, – отвечал Лаврушка. – Уж я знаю, коли выиграют, рано придут хвастаться, а коли до утра нет, значит, продулись, – сердитые придут. Кофею прикажете?
– Давай, давай.
Через 10 минут Лаврушка принес кофею. Идут! – сказал он, – теперь беда. – Ростов заглянул в окно и увидал возвращающегося домой Денисова. Денисов был маленький человек с красным лицом, блестящими черными глазами, черными взлохмоченными усами и волосами. На нем был расстегнутый ментик, спущенные в складках широкие чикчиры, и на затылке была надета смятая гусарская шапочка. Он мрачно, опустив голову, приближался к крыльцу.
– Лавг'ушка, – закричал он громко и сердито. – Ну, снимай, болван!
– Да я и так снимаю, – отвечал голос Лаврушки.
– А! ты уж встал, – сказал Денисов, входя в комнату.
– Давно, – сказал Ростов, – я уже за сеном сходил и фрейлен Матильда видел.
– Вот как! А я пг'одулся, бг'ат, вчег'а, как сукин сын! – закричал Денисов, не выговаривая р . – Такого несчастия! Такого несчастия! Как ты уехал, так и пошло. Эй, чаю!
Денисов, сморщившись, как бы улыбаясь и выказывая свои короткие крепкие зубы, начал обеими руками с короткими пальцами лохматить, как пес, взбитые черные, густые волосы.
– Чог'т меня дег'нул пойти к этой кг'ысе (прозвище офицера), – растирая себе обеими руками лоб и лицо, говорил он. – Можешь себе пг'едставить, ни одной каг'ты, ни одной, ни одной каг'ты не дал.
Денисов взял подаваемую ему закуренную трубку, сжал в кулак, и, рассыпая огонь, ударил ею по полу, продолжая кричать.
– Семпель даст, паг'оль бьет; семпель даст, паг'оль бьет.
Он рассыпал огонь, разбил трубку и бросил ее. Денисов помолчал и вдруг своими блестящими черными глазами весело взглянул на Ростова.
– Хоть бы женщины были. А то тут, кг'оме как пить, делать нечего. Хоть бы дг'аться ског'ей.
– Эй, кто там? – обратился он к двери, заслышав остановившиеся шаги толстых сапог с бряцанием шпор и почтительное покашливанье.
– Вахмистр! – сказал Лаврушка.
Денисов сморщился еще больше.
– Сквег'но, – проговорил он, бросая кошелек с несколькими золотыми. – Г`остов, сочти, голубчик, сколько там осталось, да сунь кошелек под подушку, – сказал он и вышел к вахмистру.
Ростов взял деньги и, машинально, откладывая и ровняя кучками старые и новые золотые, стал считать их.
– А! Телянин! Здог'ово! Вздули меня вчег'а! – послышался голос Денисова из другой комнаты.
– У кого? У Быкова, у крысы?… Я знал, – сказал другой тоненький голос, и вслед за тем в комнату вошел поручик Телянин, маленький офицер того же эскадрона.
Ростов кинул под подушку кошелек и пожал протянутую ему маленькую влажную руку. Телянин был перед походом за что то переведен из гвардии. Он держал себя очень хорошо в полку; но его не любили, и в особенности Ростов не мог ни преодолеть, ни скрывать своего беспричинного отвращения к этому офицеру.
– Ну, что, молодой кавалерист, как вам мой Грачик служит? – спросил он. (Грачик была верховая лошадь, подъездок, проданная Теляниным Ростову.)
Поручик никогда не смотрел в глаза человеку, с кем говорил; глаза его постоянно перебегали с одного предмета на другой.
– Я видел, вы нынче проехали…
– Да ничего, конь добрый, – отвечал Ростов, несмотря на то, что лошадь эта, купленная им за 700 рублей, не стоила и половины этой цены. – Припадать стала на левую переднюю… – прибавил он. – Треснуло копыто! Это ничего. Я вас научу, покажу, заклепку какую положить.
– Да, покажите пожалуйста, – сказал Ростов.
– Покажу, покажу, это не секрет. А за лошадь благодарить будете.
– Так я велю привести лошадь, – сказал Ростов, желая избавиться от Телянина, и вышел, чтобы велеть привести лошадь.
В сенях Денисов, с трубкой, скорчившись на пороге, сидел перед вахмистром, который что то докладывал. Увидав Ростова, Денисов сморщился и, указывая через плечо большим пальцем в комнату, в которой сидел Телянин, поморщился и с отвращением тряхнулся.
– Ох, не люблю молодца, – сказал он, не стесняясь присутствием вахмистра.
Ростов пожал плечами, как будто говоря: «И я тоже, да что же делать!» и, распорядившись, вернулся к Телянину.
Телянин сидел всё в той же ленивой позе, в которой его оставил Ростов, потирая маленькие белые руки.
«Бывают же такие противные лица», подумал Ростов, входя в комнату.
– Что же, велели привести лошадь? – сказал Телянин, вставая и небрежно оглядываясь.
– Велел.
– Да пойдемте сами. Я ведь зашел только спросить Денисова о вчерашнем приказе. Получили, Денисов?
– Нет еще. А вы куда?
– Вот хочу молодого человека научить, как ковать лошадь, – сказал Телянин.
Они вышли на крыльцо и в конюшню. Поручик показал, как делать заклепку, и ушел к себе.
Когда Ростов вернулся, на столе стояла бутылка с водкой и лежала колбаса. Денисов сидел перед столом и трещал пером по бумаге. Он мрачно посмотрел в лицо Ростову.
– Ей пишу, – сказал он.
Он облокотился на стол с пером в руке, и, очевидно обрадованный случаю быстрее сказать словом всё, что он хотел написать, высказывал свое письмо Ростову.
– Ты видишь ли, дг'уг, – сказал он. – Мы спим, пока не любим. Мы дети пг`axa… а полюбил – и ты Бог, ты чист, как в пег'вый день создания… Это еще кто? Гони его к чог'ту. Некогда! – крикнул он на Лаврушку, который, нисколько не робея, подошел к нему.
– Да кому ж быть? Сами велели. Вахмистр за деньгами пришел.
Денисов сморщился, хотел что то крикнуть и замолчал.
– Сквег'но дело, – проговорил он про себя. – Сколько там денег в кошельке осталось? – спросил он у Ростова.
– Семь новых и три старых.
– Ах,сквег'но! Ну, что стоишь, чучела, пошли вахмистг'а, – крикнул Денисов на Лаврушку.
– Пожалуйста, Денисов, возьми у меня денег, ведь у меня есть, – сказал Ростов краснея.
– Не люблю у своих занимать, не люблю, – проворчал Денисов.
– А ежели ты у меня не возьмешь деньги по товарищески, ты меня обидишь. Право, у меня есть, – повторял Ростов.
– Да нет же.
И Денисов подошел к кровати, чтобы достать из под подушки кошелек.
– Ты куда положил, Ростов?
– Под нижнюю подушку.
– Да нету.
Денисов скинул обе подушки на пол. Кошелька не было.
– Вот чудо то!
– Постой, ты не уронил ли? – сказал Ростов, по одной поднимая подушки и вытрясая их.
Он скинул и отряхнул одеяло. Кошелька не было.
– Уж не забыл ли я? Нет, я еще подумал, что ты точно клад под голову кладешь, – сказал Ростов. – Я тут положил кошелек. Где он? – обратился он к Лаврушке.
– Я не входил. Где положили, там и должен быть.
– Да нет…
– Вы всё так, бросите куда, да и забудете. В карманах то посмотрите.
– Нет, коли бы я не подумал про клад, – сказал Ростов, – а то я помню, что положил.
Лаврушка перерыл всю постель, заглянул под нее, под стол, перерыл всю комнату и остановился посреди комнаты. Денисов молча следил за движениями Лаврушки и, когда Лаврушка удивленно развел руками, говоря, что нигде нет, он оглянулся на Ростова.
– Г'остов, ты не школьнич…
Ростов почувствовал на себе взгляд Денисова, поднял глаза и в то же мгновение опустил их. Вся кровь его, бывшая запертою где то ниже горла, хлынула ему в лицо и глаза. Он не мог перевести дыхание.
– И в комнате то никого не было, окромя поручика да вас самих. Тут где нибудь, – сказал Лаврушка.
– Ну, ты, чог'това кукла, повог`ачивайся, ищи, – вдруг закричал Денисов, побагровев и с угрожающим жестом бросаясь на лакея. – Чтоб был кошелек, а то запог'ю. Всех запог'ю!
Ростов, обходя взглядом Денисова, стал застегивать куртку, подстегнул саблю и надел фуражку.
– Я тебе говог'ю, чтоб был кошелек, – кричал Денисов, тряся за плечи денщика и толкая его об стену.
– Денисов, оставь его; я знаю кто взял, – сказал Ростов, подходя к двери и не поднимая глаз.
Денисов остановился, подумал и, видимо поняв то, на что намекал Ростов, схватил его за руку.
– Вздог'! – закричал он так, что жилы, как веревки, надулись у него на шее и лбу. – Я тебе говог'ю, ты с ума сошел, я этого не позволю. Кошелек здесь; спущу шкуг`у с этого мег`завца, и будет здесь.
– Я знаю, кто взял, – повторил Ростов дрожащим голосом и пошел к двери.
– А я тебе говог'ю, не смей этого делать, – закричал Денисов, бросаясь к юнкеру, чтоб удержать его.
Но Ростов вырвал свою руку и с такою злобой, как будто Денисов был величайший враг его, прямо и твердо устремил на него глаза.
– Ты понимаешь ли, что говоришь? – сказал он дрожащим голосом, – кроме меня никого не было в комнате. Стало быть, ежели не то, так…
Он не мог договорить и выбежал из комнаты.
– Ах, чог'т с тобой и со всеми, – были последние слова, которые слышал Ростов.
Ростов пришел на квартиру Телянина.
– Барина дома нет, в штаб уехали, – сказал ему денщик Телянина. – Или что случилось? – прибавил денщик, удивляясь на расстроенное лицо юнкера.
– Нет, ничего.
– Немного не застали, – сказал денщик.
Штаб находился в трех верстах от Зальценека. Ростов, не заходя домой, взял лошадь и поехал в штаб. В деревне, занимаемой штабом, был трактир, посещаемый офицерами. Ростов приехал в трактир; у крыльца он увидал лошадь Телянина.
Во второй комнате трактира сидел поручик за блюдом сосисок и бутылкою вина.
– А, и вы заехали, юноша, – сказал он, улыбаясь и высоко поднимая брови.
– Да, – сказал Ростов, как будто выговорить это слово стоило большого труда, и сел за соседний стол.
Оба молчали; в комнате сидели два немца и один русский офицер. Все молчали, и слышались звуки ножей о тарелки и чавканье поручика. Когда Телянин кончил завтрак, он вынул из кармана двойной кошелек, изогнутыми кверху маленькими белыми пальцами раздвинул кольца, достал золотой и, приподняв брови, отдал деньги слуге.
– Пожалуйста, поскорее, – сказал он.
Золотой был новый. Ростов встал и подошел к Телянину.
– Позвольте посмотреть мне кошелек, – сказал он тихим, чуть слышным голосом.
С бегающими глазами, но всё поднятыми бровями Телянин подал кошелек.
– Да, хорошенький кошелек… Да… да… – сказал он и вдруг побледнел. – Посмотрите, юноша, – прибавил он.
Ростов взял в руки кошелек и посмотрел и на него, и на деньги, которые были в нем, и на Телянина. Поручик оглядывался кругом, по своей привычке и, казалось, вдруг стал очень весел.
– Коли будем в Вене, всё там оставлю, а теперь и девать некуда в этих дрянных городишках, – сказал он. – Ну, давайте, юноша, я пойду.
Ростов молчал.
– А вы что ж? тоже позавтракать? Порядочно кормят, – продолжал Телянин. – Давайте же.
Он протянул руку и взялся за кошелек. Ростов выпустил его. Телянин взял кошелек и стал опускать его в карман рейтуз, и брови его небрежно поднялись, а рот слегка раскрылся, как будто он говорил: «да, да, кладу в карман свой кошелек, и это очень просто, и никому до этого дела нет».
– Ну, что, юноша? – сказал он, вздохнув и из под приподнятых бровей взглянув в глаза Ростова. Какой то свет глаз с быстротою электрической искры перебежал из глаз Телянина в глаза Ростова и обратно, обратно и обратно, всё в одно мгновение.
– Подите сюда, – проговорил Ростов, хватая Телянина за руку. Он почти притащил его к окну. – Это деньги Денисова, вы их взяли… – прошептал он ему над ухом.
– Что?… Что?… Как вы смеете? Что?… – проговорил Телянин.
Но эти слова звучали жалобным, отчаянным криком и мольбой о прощении. Как только Ростов услыхал этот звук голоса, с души его свалился огромный камень сомнения. Он почувствовал радость и в то же мгновение ему стало жалко несчастного, стоявшего перед ним человека; но надо было до конца довести начатое дело.
– Здесь люди Бог знает что могут подумать, – бормотал Телянин, схватывая фуражку и направляясь в небольшую пустую комнату, – надо объясниться…
– Я это знаю, и я это докажу, – сказал Ростов.
– Я…
Испуганное, бледное лицо Телянина начало дрожать всеми мускулами; глаза всё так же бегали, но где то внизу, не поднимаясь до лица Ростова, и послышались всхлипыванья.
– Граф!… не губите молодого человека… вот эти несчастные деньги, возьмите их… – Он бросил их на стол. – У меня отец старик, мать!…
Ростов взял деньги, избегая взгляда Телянина, и, не говоря ни слова, пошел из комнаты. Но у двери он остановился и вернулся назад. – Боже мой, – сказал он со слезами на глазах, – как вы могли это сделать?
– Граф, – сказал Телянин, приближаясь к юнкеру.
– Не трогайте меня, – проговорил Ростов, отстраняясь. – Ежели вам нужда, возьмите эти деньги. – Он швырнул ему кошелек и выбежал из трактира.


Вечером того же дня на квартире Денисова шел оживленный разговор офицеров эскадрона.
– А я говорю вам, Ростов, что вам надо извиниться перед полковым командиром, – говорил, обращаясь к пунцово красному, взволнованному Ростову, высокий штаб ротмистр, с седеющими волосами, огромными усами и крупными чертами морщинистого лица.
Штаб ротмистр Кирстен был два раза разжалован в солдаты зa дела чести и два раза выслуживался.
– Я никому не позволю себе говорить, что я лгу! – вскрикнул Ростов. – Он сказал мне, что я лгу, а я сказал ему, что он лжет. Так с тем и останется. На дежурство может меня назначать хоть каждый день и под арест сажать, а извиняться меня никто не заставит, потому что ежели он, как полковой командир, считает недостойным себя дать мне удовлетворение, так…
– Да вы постойте, батюшка; вы послушайте меня, – перебил штаб ротмистр своим басистым голосом, спокойно разглаживая свои длинные усы. – Вы при других офицерах говорите полковому командиру, что офицер украл…
– Я не виноват, что разговор зашел при других офицерах. Может быть, не надо было говорить при них, да я не дипломат. Я затем в гусары и пошел, думал, что здесь не нужно тонкостей, а он мне говорит, что я лгу… так пусть даст мне удовлетворение…
– Это всё хорошо, никто не думает, что вы трус, да не в том дело. Спросите у Денисова, похоже это на что нибудь, чтобы юнкер требовал удовлетворения у полкового командира?
Денисов, закусив ус, с мрачным видом слушал разговор, видимо не желая вступаться в него. На вопрос штаб ротмистра он отрицательно покачал головой.
– Вы при офицерах говорите полковому командиру про эту пакость, – продолжал штаб ротмистр. – Богданыч (Богданычем называли полкового командира) вас осадил.
– Не осадил, а сказал, что я неправду говорю.
– Ну да, и вы наговорили ему глупостей, и надо извиниться.
– Ни за что! – крикнул Ростов.
– Не думал я этого от вас, – серьезно и строго сказал штаб ротмистр. – Вы не хотите извиниться, а вы, батюшка, не только перед ним, а перед всем полком, перед всеми нами, вы кругом виноваты. А вот как: кабы вы подумали да посоветовались, как обойтись с этим делом, а то вы прямо, да при офицерах, и бухнули. Что теперь делать полковому командиру? Надо отдать под суд офицера и замарать весь полк? Из за одного негодяя весь полк осрамить? Так, что ли, по вашему? А по нашему, не так. И Богданыч молодец, он вам сказал, что вы неправду говорите. Неприятно, да что делать, батюшка, сами наскочили. А теперь, как дело хотят замять, так вы из за фанаберии какой то не хотите извиниться, а хотите всё рассказать. Вам обидно, что вы подежурите, да что вам извиниться перед старым и честным офицером! Какой бы там ни был Богданыч, а всё честный и храбрый, старый полковник, так вам обидно; а замарать полк вам ничего? – Голос штаб ротмистра начинал дрожать. – Вы, батюшка, в полку без году неделя; нынче здесь, завтра перешли куда в адъютантики; вам наплевать, что говорить будут: «между павлоградскими офицерами воры!» А нам не всё равно. Так, что ли, Денисов? Не всё равно?
Денисов всё молчал и не шевелился, изредка взглядывая своими блестящими, черными глазами на Ростова.
– Вам своя фанаберия дорога, извиниться не хочется, – продолжал штаб ротмистр, – а нам, старикам, как мы выросли, да и умереть, Бог даст, приведется в полку, так нам честь полка дорога, и Богданыч это знает. Ох, как дорога, батюшка! А это нехорошо, нехорошо! Там обижайтесь или нет, а я всегда правду матку скажу. Нехорошо!
И штаб ротмистр встал и отвернулся от Ростова.
– Пг'авда, чог'т возьми! – закричал, вскакивая, Денисов. – Ну, Г'остов! Ну!
Ростов, краснея и бледнея, смотрел то на одного, то на другого офицера.
– Нет, господа, нет… вы не думайте… я очень понимаю, вы напрасно обо мне думаете так… я… для меня… я за честь полка.да что? это на деле я покажу, и для меня честь знамени…ну, всё равно, правда, я виноват!.. – Слезы стояли у него в глазах. – Я виноват, кругом виноват!… Ну, что вам еще?…
– Вот это так, граф, – поворачиваясь, крикнул штаб ротмистр, ударяя его большою рукою по плечу.
– Я тебе говог'ю, – закричал Денисов, – он малый славный.
– Так то лучше, граф, – повторил штаб ротмистр, как будто за его признание начиная величать его титулом. – Подите и извинитесь, ваше сиятельство, да с.
– Господа, всё сделаю, никто от меня слова не услышит, – умоляющим голосом проговорил Ростов, – но извиняться не могу, ей Богу, не могу, как хотите! Как я буду извиняться, точно маленький, прощенья просить?
Денисов засмеялся.
– Вам же хуже. Богданыч злопамятен, поплатитесь за упрямство, – сказал Кирстен.
– Ей Богу, не упрямство! Я не могу вам описать, какое чувство, не могу…
– Ну, ваша воля, – сказал штаб ротмистр. – Что ж, мерзавец то этот куда делся? – спросил он у Денисова.
– Сказался больным, завтг'а велено пг'иказом исключить, – проговорил Денисов.
– Это болезнь, иначе нельзя объяснить, – сказал штаб ротмистр.
– Уж там болезнь не болезнь, а не попадайся он мне на глаза – убью! – кровожадно прокричал Денисов.
В комнату вошел Жерков.
– Ты как? – обратились вдруг офицеры к вошедшему.
– Поход, господа. Мак в плен сдался и с армией, совсем.
– Врешь!
– Сам видел.
– Как? Мака живого видел? с руками, с ногами?
– Поход! Поход! Дать ему бутылку за такую новость. Ты как же сюда попал?
– Опять в полк выслали, за чорта, за Мака. Австрийской генерал пожаловался. Я его поздравил с приездом Мака…Ты что, Ростов, точно из бани?
– Тут, брат, у нас, такая каша второй день.
Вошел полковой адъютант и подтвердил известие, привезенное Жерковым. На завтра велено было выступать.
– Поход, господа!
– Ну, и слава Богу, засиделись.


Кутузов отступил к Вене, уничтожая за собой мосты на реках Инне (в Браунау) и Трауне (в Линце). 23 го октября .русские войска переходили реку Энс. Русские обозы, артиллерия и колонны войск в середине дня тянулись через город Энс, по сю и по ту сторону моста.
День был теплый, осенний и дождливый. Пространная перспектива, раскрывавшаяся с возвышения, где стояли русские батареи, защищавшие мост, то вдруг затягивалась кисейным занавесом косого дождя, то вдруг расширялась, и при свете солнца далеко и ясно становились видны предметы, точно покрытые лаком. Виднелся городок под ногами с своими белыми домами и красными крышами, собором и мостом, по обеим сторонам которого, толпясь, лилися массы русских войск. Виднелись на повороте Дуная суда, и остров, и замок с парком, окруженный водами впадения Энса в Дунай, виднелся левый скалистый и покрытый сосновым лесом берег Дуная с таинственною далью зеленых вершин и голубеющими ущельями. Виднелись башни монастыря, выдававшегося из за соснового, казавшегося нетронутым, дикого леса; далеко впереди на горе, по ту сторону Энса, виднелись разъезды неприятеля.
Между орудиями, на высоте, стояли спереди начальник ариергарда генерал с свитским офицером, рассматривая в трубу местность. Несколько позади сидел на хоботе орудия Несвицкий, посланный от главнокомандующего к ариергарду.
Казак, сопутствовавший Несвицкому, подал сумочку и фляжку, и Несвицкий угощал офицеров пирожками и настоящим доппелькюмелем. Офицеры радостно окружали его, кто на коленах, кто сидя по турецки на мокрой траве.
– Да, не дурак был этот австрийский князь, что тут замок выстроил. Славное место. Что же вы не едите, господа? – говорил Несвицкий.
– Покорно благодарю, князь, – отвечал один из офицеров, с удовольствием разговаривая с таким важным штабным чиновником. – Прекрасное место. Мы мимо самого парка проходили, двух оленей видели, и дом какой чудесный!
– Посмотрите, князь, – сказал другой, которому очень хотелось взять еще пирожок, но совестно было, и который поэтому притворялся, что он оглядывает местность, – посмотрите ка, уж забрались туда наши пехотные. Вон там, на лужку, за деревней, трое тащут что то. .Они проберут этот дворец, – сказал он с видимым одобрением.
– И то, и то, – сказал Несвицкий. – Нет, а чего бы я желал, – прибавил он, прожевывая пирожок в своем красивом влажном рте, – так это вон туда забраться.
Он указывал на монастырь с башнями, видневшийся на горе. Он улыбнулся, глаза его сузились и засветились.
– А ведь хорошо бы, господа!
Офицеры засмеялись.
– Хоть бы попугать этих монашенок. Итальянки, говорят, есть молоденькие. Право, пять лет жизни отдал бы!
– Им ведь и скучно, – смеясь, сказал офицер, который был посмелее.
Между тем свитский офицер, стоявший впереди, указывал что то генералу; генерал смотрел в зрительную трубку.
– Ну, так и есть, так и есть, – сердито сказал генерал, опуская трубку от глаз и пожимая плечами, – так и есть, станут бить по переправе. И что они там мешкают?
На той стороне простым глазом виден был неприятель и его батарея, из которой показался молочно белый дымок. Вслед за дымком раздался дальний выстрел, и видно было, как наши войска заспешили на переправе.
Несвицкий, отдуваясь, поднялся и, улыбаясь, подошел к генералу.
– Не угодно ли закусить вашему превосходительству? – сказал он.
– Нехорошо дело, – сказал генерал, не отвечая ему, – замешкались наши.
– Не съездить ли, ваше превосходительство? – сказал Несвицкий.
– Да, съездите, пожалуйста, – сказал генерал, повторяя то, что уже раз подробно было приказано, – и скажите гусарам, чтобы они последние перешли и зажгли мост, как я приказывал, да чтобы горючие материалы на мосту еще осмотреть.
– Очень хорошо, – отвечал Несвицкий.
Он кликнул казака с лошадью, велел убрать сумочку и фляжку и легко перекинул свое тяжелое тело на седло.
– Право, заеду к монашенкам, – сказал он офицерам, с улыбкою глядевшим на него, и поехал по вьющейся тропинке под гору.
– Нут ка, куда донесет, капитан, хватите ка! – сказал генерал, обращаясь к артиллеристу. – Позабавьтесь от скуки.
– Прислуга к орудиям! – скомандовал офицер.
И через минуту весело выбежали от костров артиллеристы и зарядили.
– Первое! – послышалась команда.
Бойко отскочил 1 й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула.
Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди – движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.


Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий.
Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.
Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
– Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.
– Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там?
– Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.
– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
– И что становятся? Порядку то нет! – говорили солдаты. – Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера то приперли, – говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.
Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего то большого и чего то шлепнувшегося в воду.
– Ишь ты, куда фатает! – строго сказал близко стоявший солдат, оглядываясь на звук.
– Подбадривает, чтобы скорей проходили, – сказал другой неспокойно.
Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.
– Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!
Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
– Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки накинутом на плече ментике Ваську Денисова.
– Вели ты им, чег'тям, дьяволам, дать дог'огу, – кричал. Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою рукой.
– Э! Вася! – отвечал радостно Несвицкий. – Да ты что?
– Эскадг'ону пг'ойти нельзя, – кричал Васька Денисов, злобно открывая белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровного Бедуина, который, мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая, брызгая вокруг себя пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и, казалось, готов был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволил седок. – Что это? как баг'аны! точь в точь баг'аны! Пг'очь… дай дог'огу!… Стой там! ты повозка, чог'т! Саблей изг'ублю! – кричал он, действительно вынимая наголо саблю и начиная махать ею.
Солдаты с испуганными лицами нажались друг на друга, и Денисов присоединился к Несвицкому.
– Что же ты не пьян нынче? – сказал Несвицкий Денисову, когда он подъехал к нему.
– И напиться то вг'емени не дадут! – отвечал Васька Денисов. – Целый день то туда, то сюда таскают полк. Дг'аться – так дг'аться. А то чог'т знает что такое!
– Каким ты щеголем нынче! – оглядывая его новый ментик и вальтрап, сказал Несвицкий.
Денисов улыбнулся, достал из ташки платок, распространявший запах духов, и сунул в нос Несвицкому.
– Нельзя, в дело иду! выбг'ился, зубы вычистил и надушился.
Осанистая фигура Несвицкого, сопровождаемая казаком, и решительность Денисова, махавшего саблей и отчаянно кричавшего, подействовали так, что они протискались на ту сторону моста и остановили пехоту. Несвицкий нашел у выезда полковника, которому ему надо было передать приказание, и, исполнив свое поручение, поехал назад.
Расчистив дорогу, Денисов остановился у входа на мост. Небрежно сдерживая рвавшегося к своим и бившего ногой жеребца, он смотрел на двигавшийся ему навстречу эскадрон.
По доскам моста раздались прозрачные звуки копыт, как будто скакало несколько лошадей, и эскадрон, с офицерами впереди по четыре человека в ряд, растянулся по мосту и стал выходить на ту сторону.
Остановленные пехотные солдаты, толпясь в растоптанной у моста грязи, с тем особенным недоброжелательным чувством отчужденности и насмешки, с каким встречаются обыкновенно различные роды войск, смотрели на чистых, щеголеватых гусар, стройно проходивших мимо их.
– Нарядные ребята! Только бы на Подновинское!
– Что от них проку! Только напоказ и водят! – говорил другой.
– Пехота, не пыли! – шутил гусар, под которым лошадь, заиграв, брызнула грязью в пехотинца.
– Прогонял бы тебя с ранцем перехода два, шнурки то бы повытерлись, – обтирая рукавом грязь с лица, говорил пехотинец; – а то не человек, а птица сидит!
– То то бы тебя, Зикин, на коня посадить, ловок бы ты был, – шутил ефрейтор над худым, скрюченным от тяжести ранца солдатиком.
– Дубинку промеж ног возьми, вот тебе и конь буде, – отозвался гусар.


Остальная пехота поспешно проходила по мосту, спираясь воронкой у входа. Наконец повозки все прошли, давка стала меньше, и последний батальон вступил на мост. Одни гусары эскадрона Денисова оставались по ту сторону моста против неприятеля. Неприятель, вдалеке видный с противоположной горы, снизу, от моста, не был еще виден, так как из лощины, по которой текла река, горизонт оканчивался противоположным возвышением не дальше полуверсты. Впереди была пустыня, по которой кое где шевелились кучки наших разъездных казаков. Вдруг на противоположном возвышении дороги показались войска в синих капотах и артиллерия. Это были французы. Разъезд казаков рысью отошел под гору. Все офицеры и люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не переставали думать только о том, что было там, на горе, и беспрестанно всё вглядывались в выходившие на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска. Погода после полудня опять прояснилась, солнце ярко спускалось над Дунаем и окружающими его темными горами. Было тихо, и с той горы изредка долетали звуки рожков и криков неприятеля. Между эскадроном и неприятелями уже никого не было, кроме мелких разъездов. Пустое пространство, саженей в триста, отделяло их от него. Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские войска.
«Один шаг за эту черту, напоминающую черту, отделяющую живых от мертвых, и – неизвестность страдания и смерть. И что там? кто там? там, за этим полем, и деревом, и крышей, освещенной солнцем? Никто не знает, и хочется знать; и страшно перейти эту черту, и хочется перейти ее; и знаешь, что рано или поздно придется перейти ее и узнать, что там, по той стороне черты, как и неизбежно узнать, что там, по ту сторону смерти. А сам силен, здоров, весел и раздражен и окружен такими здоровыми и раздраженно оживленными людьми». Так ежели и не думает, то чувствует всякий человек, находящийся в виду неприятеля, и чувство это придает особенный блеск и радостную резкость впечатлений всему происходящему в эти минуты.
На бугре у неприятеля показался дымок выстрела, и ядро, свистя, пролетело над головами гусарского эскадрона. Офицеры, стоявшие вместе, разъехались по местам. Гусары старательно стали выравнивать лошадей. В эскадроне всё замолкло. Все поглядывали вперед на неприятеля и на эскадронного командира, ожидая команды. Пролетело другое, третье ядро. Очевидно, что стреляли по гусарам; но ядро, равномерно быстро свистя, пролетало над головами гусар и ударялось где то сзади. Гусары не оглядывались, но при каждом звуке пролетающего ядра, будто по команде, весь эскадрон с своими однообразно разнообразными лицами, сдерживая дыханье, пока летело ядро, приподнимался на стременах и снова опускался. Солдаты, не поворачивая головы, косились друг на друга, с любопытством высматривая впечатление товарища. На каждом лице, от Денисова до горниста, показалась около губ и подбородка одна общая черта борьбы, раздраженности и волнения. Вахмистр хмурился, оглядывая солдат, как будто угрожая наказанием. Юнкер Миронов нагибался при каждом пролете ядра. Ростов, стоя на левом фланге на своем тронутом ногами, но видном Грачике, имел счастливый вид ученика, вызванного перед большою публикой к экзамену, в котором он уверен, что отличится. Он ясно и светло оглядывался на всех, как бы прося обратить внимание на то, как он спокойно стоит под ядрами. Но и в его лице та же черта чего то нового и строгого, против его воли, показывалась около рта.
– Кто там кланяется? Юнкег' Миг'онов! Hexoг'oшo, на меня смотг'ите! – закричал Денисов, которому не стоялось на месте и который вертелся на лошади перед эскадроном.
Курносое и черноволосатое лицо Васьки Денисова и вся его маленькая сбитая фигурка с его жилистою (с короткими пальцами, покрытыми волосами) кистью руки, в которой он держал ефес вынутой наголо сабли, было точно такое же, как и всегда, особенно к вечеру, после выпитых двух бутылок. Он был только более обыкновенного красен и, задрав свою мохнатую голову кверху, как птицы, когда они пьют, безжалостно вдавив своими маленькими ногами шпоры в бока доброго Бедуина, он, будто падая назад, поскакал к другому флангу эскадрона и хриплым голосом закричал, чтоб осмотрели пистолеты. Он подъехал к Кирстену. Штаб ротмистр, на широкой и степенной кобыле, шагом ехал навстречу Денисову. Штаб ротмистр, с своими длинными усами, был серьезен, как и всегда, только глаза его блестели больше обыкновенного.
– Да что? – сказал он Денисову, – не дойдет дело до драки. Вот увидишь, назад уйдем.
– Чог'т их знает, что делают – проворчал Денисов. – А! Г'остов! – крикнул он юнкеру, заметив его веселое лицо. – Ну, дождался.
И он улыбнулся одобрительно, видимо радуясь на юнкера.
Ростов почувствовал себя совершенно счастливым. В это время начальник показался на мосту. Денисов поскакал к нему.
– Ваше пг'евосходительство! позвольте атаковать! я их опг'окину.
– Какие тут атаки, – сказал начальник скучливым голосом, морщась, как от докучливой мухи. – И зачем вы тут стоите? Видите, фланкеры отступают. Ведите назад эскадрон.
Эскадрон перешел мост и вышел из под выстрелов, не потеряв ни одного человека. Вслед за ним перешел и второй эскадрон, бывший в цепи, и последние казаки очистили ту сторону.
Два эскадрона павлоградцев, перейдя мост, один за другим, пошли назад на гору. Полковой командир Карл Богданович Шуберт подъехал к эскадрону Денисова и ехал шагом недалеко от Ростова, не обращая на него никакого внимания, несмотря на то, что после бывшего столкновения за Телянина, они виделись теперь в первый раз. Ростов, чувствуя себя во фронте во власти человека, перед которым он теперь считал себя виноватым, не спускал глаз с атлетической спины, белокурого затылка и красной шеи полкового командира. Ростову то казалось, что Богданыч только притворяется невнимательным, и что вся цель его теперь состоит в том, чтоб испытать храбрость юнкера, и он выпрямлялся и весело оглядывался; то ему казалось, что Богданыч нарочно едет близко, чтобы показать Ростову свою храбрость. То ему думалось, что враг его теперь нарочно пошлет эскадрон в отчаянную атаку, чтобы наказать его, Ростова. То думалось, что после атаки он подойдет к нему и великодушно протянет ему, раненому, руку примирения.
Знакомая павлоградцам, с высокоподнятыми плечами, фигура Жеркова (он недавно выбыл из их полка) подъехала к полковому командиру. Жерков, после своего изгнания из главного штаба, не остался в полку, говоря, что он не дурак во фронте лямку тянуть, когда он при штабе, ничего не делая, получит наград больше, и умел пристроиться ординарцем к князю Багратиону. Он приехал к своему бывшему начальнику с приказанием от начальника ариергарда.
– Полковник, – сказал он с своею мрачною серьезностью, обращаясь ко врагу Ростова и оглядывая товарищей, – велено остановиться, мост зажечь.
– Кто велено? – угрюмо спросил полковник.
– Уж я и не знаю, полковник, кто велено , – серьезно отвечал корнет, – но только мне князь приказал: «Поезжай и скажи полковнику, чтобы гусары вернулись скорей и зажгли бы мост».
Вслед за Жерковым к гусарскому полковнику подъехал свитский офицер с тем же приказанием. Вслед за свитским офицером на казачьей лошади, которая насилу несла его галопом, подъехал толстый Несвицкий.
– Как же, полковник, – кричал он еще на езде, – я вам говорил мост зажечь, а теперь кто то переврал; там все с ума сходят, ничего не разберешь.
Полковник неторопливо остановил полк и обратился к Несвицкому:
– Вы мне говорили про горючие вещества, – сказал он, – а про то, чтобы зажигать, вы мне ничего не говорили.
– Да как же, батюшка, – заговорил, остановившись, Несвицкий, снимая фуражку и расправляя пухлой рукой мокрые от пота волосы, – как же не говорил, что мост зажечь, когда горючие вещества положили?
– Я вам не «батюшка», господин штаб офицер, а вы мне не говорили, чтоб мост зажигайт! Я служба знаю, и мне в привычка приказание строго исполняйт. Вы сказали, мост зажгут, а кто зажгут, я святым духом не могу знайт…
– Ну, вот всегда так, – махнув рукой, сказал Несвицкий. – Ты как здесь? – обратился он к Жеркову.
– Да за тем же. Однако ты отсырел, дай я тебя выжму.
– Вы сказали, господин штаб офицер, – продолжал полковник обиженным тоном…
– Полковник, – перебил свитский офицер, – надо торопиться, а то неприятель пододвинет орудия на картечный выстрел.
Полковник молча посмотрел на свитского офицера, на толстого штаб офицера, на Жеркова и нахмурился.
– Я буду мост зажигайт, – сказал он торжественным тоном, как будто бы выражал этим, что, несмотря на все делаемые ему неприятности, он всё таки сделает то, что должно.
Ударив своими длинными мускулистыми ногами лошадь, как будто она была во всем виновата, полковник выдвинулся вперед к 2 му эскадрону, тому самому, в котором служил Ростов под командою Денисова, скомандовал вернуться назад к мосту.
«Ну, так и есть, – подумал Ростов, – он хочет испытать меня! – Сердце его сжалось, и кровь бросилась к лицу. – Пускай посмотрит, трус ли я» – подумал он.
Опять на всех веселых лицах людей эскадрона появилась та серьезная черта, которая была на них в то время, как они стояли под ядрами. Ростов, не спуская глаз, смотрел на своего врага, полкового командира, желая найти на его лице подтверждение своих догадок; но полковник ни разу не взглянул на Ростова, а смотрел, как всегда во фронте, строго и торжественно. Послышалась команда.
– Живо! Живо! – проговорило около него несколько голосов.
Цепляясь саблями за поводья, гремя шпорами и торопясь, слезали гусары, сами не зная, что они будут делать. Гусары крестились. Ростов уже не смотрел на полкового командира, – ему некогда было. Он боялся, с замиранием сердца боялся, как бы ему не отстать от гусар. Рука его дрожала, когда он передавал лошадь коноводу, и он чувствовал, как со стуком приливает кровь к его сердцу. Денисов, заваливаясь назад и крича что то, проехал мимо него. Ростов ничего не видел, кроме бежавших вокруг него гусар, цеплявшихся шпорами и бренчавших саблями.
– Носилки! – крикнул чей то голос сзади.
Ростов не подумал о том, что значит требование носилок: он бежал, стараясь только быть впереди всех; но у самого моста он, не смотря под ноги, попал в вязкую, растоптанную грязь и, споткнувшись, упал на руки. Его обежали другие.
– По обоий сторона, ротмистр, – послышался ему голос полкового командира, который, заехав вперед, стал верхом недалеко от моста с торжествующим и веселым лицом.
Ростов, обтирая испачканные руки о рейтузы, оглянулся на своего врага и хотел бежать дальше, полагая, что чем он дальше уйдет вперед, тем будет лучше. Но Богданыч, хотя и не глядел и не узнал Ростова, крикнул на него:
– Кто по средине моста бежит? На права сторона! Юнкер, назад! – сердито закричал он и обратился к Денисову, который, щеголяя храбростью, въехал верхом на доски моста.
– Зачем рисковайт, ротмистр! Вы бы слезали, – сказал полковник.
– Э! виноватого найдет, – отвечал Васька Денисов, поворачиваясь на седле.

Между тем Несвицкий, Жерков и свитский офицер стояли вместе вне выстрелов и смотрели то на эту небольшую кучку людей в желтых киверах, темнозеленых куртках, расшитых снурками, и синих рейтузах, копошившихся у моста, то на ту сторону, на приближавшиеся вдалеке синие капоты и группы с лошадьми, которые легко можно было признать за орудия.
«Зажгут или не зажгут мост? Кто прежде? Они добегут и зажгут мост, или французы подъедут на картечный выстрел и перебьют их?» Эти вопросы с замиранием сердца невольно задавал себе каждый из того большого количества войск, которые стояли над мостом и при ярком вечернем свете смотрели на мост и гусаров и на ту сторону, на подвигавшиеся синие капоты со штыками и орудиями.
– Ох! достанется гусарам! – говорил Несвицкий, – не дальше картечного выстрела теперь.
– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.
И Денисов отъехал к остановившейся недалеко от Ростова группе: полкового командира, Несвицкого, Жеркова и свитского офицера.
«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.
– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .


Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.
Князь Андрей находился во время сражения при убитом в этом деле австрийском генерале Шмите. Под ним была ранена лошадь, и сам он был слегка оцарапан в руку пулей. В знак особой милости главнокомандующего он был послан с известием об этой победе к австрийскому двору, находившемуся уже не в Вене, которой угрожали французские войска, а в Брюнне. В ночь сражения, взволнованный, но не усталый(несмотря на свое несильное на вид сложение, князь Андрей мог переносить физическую усталость гораздо лучше самых сильных людей), верхом приехав с донесением от Дохтурова в Кремс к Кутузову, князь Андрей был в ту же ночь отправлен курьером в Брюнн. Отправление курьером, кроме наград, означало важный шаг к повышению.
Ночь была темная, звездная; дорога чернелась между белевшим снегом, выпавшим накануне, в день сражения. То перебирая впечатления прошедшего сражения, то радостно воображая впечатление, которое он произведет известием о победе, вспоминая проводы главнокомандующего и товарищей, князь Андрей скакал в почтовой бричке, испытывая чувство человека, долго ждавшего и, наконец, достигшего начала желаемого счастия. Как скоро он закрывал глаза, в ушах его раздавалась пальба ружей и орудий, которая сливалась со стуком колес и впечатлением победы. То ему начинало представляться, что русские бегут, что он сам убит; но он поспешно просыпался, со счастием как будто вновь узнавал, что ничего этого не было, и что, напротив, французы бежали. Он снова вспоминал все подробности победы, свое спокойное мужество во время сражения и, успокоившись, задремывал… После темной звездной ночи наступило яркое, веселое утро. Снег таял на солнце, лошади быстро скакали, и безразлично вправе и влеве проходили новые разнообразные леса, поля, деревни.
На одной из станций он обогнал обоз русских раненых. Русский офицер, ведший транспорт, развалясь на передней телеге, что то кричал, ругая грубыми словами солдата. В длинных немецких форшпанах тряслось по каменистой дороге по шести и более бледных, перевязанных и грязных раненых. Некоторые из них говорили (он слышал русский говор), другие ели хлеб, самые тяжелые молча, с кротким и болезненным детским участием, смотрели на скачущего мимо их курьера.
Князь Андрей велел остановиться и спросил у солдата, в каком деле ранены. «Позавчера на Дунаю», отвечал солдат. Князь Андрей достал кошелек и дал солдату три золотых.
– На всех, – прибавил он, обращаясь к подошедшему офицеру. – Поправляйтесь, ребята, – обратился он к солдатам, – еще дела много.
– Что, г. адъютант, какие новости? – спросил офицер, видимо желая разговориться.
– Хорошие! Вперед, – крикнул он ямщику и поскакал далее.
Уже было совсем темно, когда князь Андрей въехал в Брюнн и увидал себя окруженным высокими домами, огнями лавок, окон домов и фонарей, шумящими по мостовой красивыми экипажами и всею тою атмосферой большого оживленного города, которая всегда так привлекательна для военного человека после лагеря. Князь Андрей, несмотря на быструю езду и бессонную ночь, подъезжая ко дворцу, чувствовал себя еще более оживленным, чем накануне. Только глаза блестели лихорадочным блеском, и мысли изменялись с чрезвычайною быстротой и ясностью. Живо представились ему опять все подробности сражения уже не смутно, но определенно, в сжатом изложении, которое он в воображении делал императору Францу. Живо представились ему случайные вопросы, которые могли быть ему сделаны,и те ответы,которые он сделает на них.Он полагал,что его сейчас же представят императору. Но у большого подъезда дворца к нему выбежал чиновник и, узнав в нем курьера, проводил его на другой подъезд.
– Из коридора направо; там, Euer Hochgeboren, [Ваше высокородие,] найдете дежурного флигель адъютанта, – сказал ему чиновник. – Он проводит к военному министру.
Дежурный флигель адъютант, встретивший князя Андрея, попросил его подождать и пошел к военному министру. Через пять минут флигель адъютант вернулся и, особенно учтиво наклонясь и пропуская князя Андрея вперед себя, провел его через коридор в кабинет, где занимался военный министр. Флигель адъютант своею изысканною учтивостью, казалось, хотел оградить себя от попыток фамильярности русского адъютанта. Радостное чувство князя Андрея значительно ослабело, когда он подходил к двери кабинета военного министра. Он почувствовал себя оскорбленным, и чувство оскорбления перешло в то же мгновенье незаметно для него самого в чувство презрения, ни на чем не основанного. Находчивый же ум в то же мгновение подсказал ему ту точку зрения, с которой он имел право презирать и адъютанта и военного министра. «Им, должно быть, очень легко покажется одерживать победы, не нюхая пороха!» подумал он. Глаза его презрительно прищурились; он особенно медленно вошел в кабинет военного министра. Чувство это еще более усилилось, когда он увидал военного министра, сидевшего над большим столом и первые две минуты не обращавшего внимания на вошедшего. Военный министр опустил свою лысую, с седыми висками, голову между двух восковых свечей и читал, отмечая карандашом, бумаги. Он дочитывал, не поднимая головы, в то время как отворилась дверь и послышались шаги.
– Возьмите это и передайте, – сказал военный министр своему адъютанту, подавая бумаги и не обращая еще внимания на курьера.
Князь Андрей почувствовал, что либо из всех дел, занимавших военного министра, действия кутузовской армии менее всего могли его интересовать, либо нужно было это дать почувствовать русскому курьеру. «Но мне это совершенно всё равно», подумал он. Военный министр сдвинул остальные бумаги, сровнял их края с краями и поднял голову. У него была умная и характерная голова. Но в то же мгновение, как он обратился к князю Андрею, умное и твердое выражение лица военного министра, видимо, привычно и сознательно изменилось: на лице его остановилась глупая, притворная, не скрывающая своего притворства, улыбка человека, принимающего одного за другим много просителей.
– От генерала фельдмаршала Кутузова? – спросил он. – Надеюсь, хорошие вести? Было столкновение с Мортье? Победа? Пора!
Он взял депешу, которая была на его имя, и стал читать ее с грустным выражением.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Шмит! – сказал он по немецки. – Какое несчастие, какое несчастие!
Пробежав депешу, он положил ее на стол и взглянул на князя Андрея, видимо, что то соображая.
– Ах, какое несчастие! Дело, вы говорите, решительное? Мортье не взят, однако. (Он подумал.) Очень рад, что вы привезли хорошие вести, хотя смерть Шмита есть дорогая плата за победу. Его величество, верно, пожелает вас видеть, но не нынче. Благодарю вас, отдохните. Завтра будьте на выходе после парада. Впрочем, я вам дам знать.
Исчезнувшая во время разговора глупая улыбка опять явилась на лице военного министра.
– До свидания, очень благодарю вас. Государь император, вероятно, пожелает вас видеть, – повторил он и наклонил голову.
Когда князь Андрей вышел из дворца, он почувствовал, что весь интерес и счастие, доставленные ему победой, оставлены им теперь и переданы в равнодушные руки военного министра и учтивого адъютанта. Весь склад мыслей его мгновенно изменился: сражение представилось ему давнишним, далеким воспоминанием.


Князь Андрей остановился в Брюнне у своего знакомого, русского дипломата .Билибина.
– А, милый князь, нет приятнее гостя, – сказал Билибин, выходя навстречу князю Андрею. – Франц, в мою спальню вещи князя! – обратился он к слуге, провожавшему Болконского. – Что, вестником победы? Прекрасно. А я сижу больной, как видите.
Князь Андрей, умывшись и одевшись, вышел в роскошный кабинет дипломата и сел за приготовленный обед. Билибин покойно уселся у камина.