Феодорит Кольский

Феодорит Кольский
Иван Грозный посылает Феодорита в Константинополь
Имя в миру	неизвестно
Рождение	1481(1481) Ростов
Смерть	17 августа 1571(1571-08-17) Соловецкий монастырь
Почитается	в Русской православной церкви
Канонизирован	в 2003 году
В лике	преподобных
День памяти	17 (30) августа и 15 (28) декабря (в Соборе Кольских святых)
Подвижничество	проповедь христианства среди лопарей

Феодори́т Ко́льский (1481, Ростов — 17 августа 1571, Соловецкий монастырь) — архимандрит Русской церкви, просветитель лопарей (саамов). Прославлен в лике преподобных. Стал первым составителем письменности для саамов и первым переводчиком богослужебных текстов на саамский язык. Почитается в соборе Кольских, Вологодских, Соловецких, Новгородских святых.

Сведения о жизни преподобного Феодорита известны из жития, написанного его духовным сыном князем Курбским, включённого им в «Историю о великом князе Московском». «Соловецкий патерик» лишь цитирует Курбского, ничего не добавляя к «Житию» старца. Сведения, приведённые князем, подтверждены другими историческими документами и, таким образом, подтверждена достоверность приведенных им сведений.

Жизнеописание

Преподобный Феодорит родился в Ростове в 1481 году. Нельзя с определённостью сказать, где святой получил своё хорошее образование (хорошо знал богословие и греческий). О. Митрофан предполагает, что это мог быть ростовский монастырь во имя святителя Григория Богослова, где ранее обучался его земляк просветитель зырян Стефан Пермский. Однако в книге о Варлааме Керетском он упоминает Шуереченский скит, как «центр русской книжности»: «Именно здесь он (Феодорит) и другие юные монахи и послушники формировались как книжники и богословы…».

С 12 лет подвизался в Соловецкой обители переписчиком книг. Примерно в 1494 году Феодорит поступил в послушание к старцу Зосиме в пу́стыне на реке Шуя, где в течение 15 лет постигал основы монашеской жизни. В 1509 году Феодорит архиепископом Новгородским Серапионом был поставлен иеродиаконом. Прожив после этого некоторое время в скиту Зосимы, он отправляется в странствие по монастырям. Он посещает преподобного Александра Свирского и заволжских старцев. Незадолго до смерти Зосима призвал своего ученика, и Феодорит поспешил на Шую. После смерти своего духовного отца Феодорит удалился для уединённого жительства к необитаемому тогда устью Колы. Здесь он встретил отшельника по имени Митрофан, прожившего в этих лесах около пяти лет (по всей видимости, речь идёт о Трифоне Печенгском), построил келью и начал свои монашеские подвиги.

Вскоре пустынник Феодорит начал миссионерскую деятельность среди лопарей: летом — в становищах рек Ваенги и Туломы, зимой — среди тех лопарей, которые приходили к реке Коле для сезонной охоты. После семи лет непрестанных трудов были крещены лопари погостов на реке Ниве и часть северо-восточных лопарей. В 1526 году в устье реки Нивы поставлена и освящена церковь во имя Иоанна Крестителя, ставшая началом погоста, а в настоящее время — города Кандалакши. К 1531 году в районе первоначальной кельи просветителя возник погост православных лопарей и построено две церкви — Благовещенская и Никольская, ставшие началом будущего города Колы.

Несмотря на яростное противодействие местных колдунов-нойдов, проповедь миссионеров привела к обращению части местного населения в христианство. Успехи проповеди вызвали необходимость церковного строительства, священников для окормления вновь обращённой лопи. В 1530 году Феодорит и Митрофан отправляются в Новгород к архиепископу Макарию. Миссионеры возвращаются на Север со строителями для строительства церквей. Вместе с ними от новгородского архиепископа идёт иеромонах Илия, который должен освятить вновь построенные храмы. В 1532 году Феодорит с иеромонахом Илиёй освятили церкви на Ниве, Поное, Коле и Печенге.

В 1533 году Феодорит ушёл в Великий Новгород для рукоположения в сан священника. В 1534 году он был рукоположён во иеромонаха и стал духовником новгородского архиепископа Макария, будущего митрополита Московского.

После рукоположения Феодорит отправился не на Север, а в Белозерский край. Какое-то время он провёл в Кирило-Белозерском монастыре. В конце 1530-х годов жил четыре года в Белозерской Порфириевой пустыне. По всей видимости, именно здесь он занимался составлением письменности для саамов и переводом c церковнославянского на саамский язык богослужебных текстов. За основу созданной им письменности была, вероятно, взята письменность, созданная в 1372 году для пермского (древнезырянского) языка святителем Стефаном Пермским (около 1340/1345—1396) на основе кириллицы и так называемых «пасов» (родовых значков). Здесь, в Порфириевой пустыне он сблизился со старцем Артемием и другими видными представителями нестяжателей «второй волны».

Около 1540 года Феодорит с богатыми дарами и в сопровождении других монахов вернулся на Колу, где основал общежительный Троицкий Усть-Кольский монастырь. Братию монастыря пополнили и новообращённые лопари. В этот период он крестил более двух тысяч лопарей. Однако в 1548 году братия обители изгнала настоятеля из-за «слишком жёсткого» устава. Вскоре подвижником был основан Кандалакшский монастырь, в котором он игуменствовал с 1548 по 1551 годы.

В 1551 году по ходатайству Артемия, ставшего к тому времени игуменом Троице-Сергиевого монастыря, Феодорит был поставлен игуменом Спасо-Евфимиева монастыря в Суздале. Здесь он проявил себя как ревнитель благочестия и строгого монастырского устава. Однако его деятельность вызвала недовольство как среди монашеской братии этого богатого и влиятельного монастыря, так и суздальского епископа Афанасия (Палецкого), которого он прямо обличал в сребролюбии и пьянстве. На соборе 1554 года, где он выступал свидетелем по делу Артемия, своими противниками был «уличён» в дружбе с Артемием и обвинён в ереси. Однако еретичность ни Артемия, ни, тем более, Феодорита доказать не удалось. Артемий был всё же осужден собором за иные вины и сослан в Соловецкий монастырь под строгий надзор игумена. Феодорит же упоминается в монастырских документах как игумен и после собора вплоть до октября 1554 года. Уже после собора стараниями суздальского епископа Феодорит был сослан в Кирило-Белозерский монастырь, где ранее игуменствовал Афанасий. Лишь заступничеством митрополита Макария преподобный был освобождён из заточения. После этого какое-то время Феодорит провёл в ярославском Спасо-Преображенском монастыре.

В январе 1557 года преподобный был направлен в Константинополь, чтобы добиться от восточных патриархов признания царского титула, принятого Иваном Грозным в 1547 году. Кроме этого поручения, ему были даны тайные инструкции и поручения, связанные с выяснением общей политической обстановкой в Османской империи. В своей поездке, которая длилась почти год, он посетил Афон и Иерусалим. Поручение было выполнено блестяще, и царь, желая оказать милость своему искусному дипломату, предложил ему щедрые дары и церковную власть, какую святой захочет. Отказавшись от всех соблазнов, святой отвечал: «Одного прошу — да с покоем и со безмолвием в келье до исшествия моего да пребуду». После этого путешествия Феодорит поселился в Вологодском Спасо-Прилуцком монастыре, откуда неоднократно ездил к крещённым им лопарям, на реку Колу.

В 1562 году в связи с бегством князя Курбского в Литву Феодорит был подвергнут допросу. «В описи царского архива XVI века указаны „речи старца от Спаса из Ярославля, попа черного, отца духовного Курбского“».

Некоторые сведения о последних годах жизни преподобного мы находим в «Сообщении о земле Лопии» голландского купца Симона ван Салингена, который сообщает о своей беседе с «русским философом» в 1568 году. Своего собеседника голландец называет Feodor Zidenowa, но текст оставляет мало сомнений, что речь идёт именно о преподобном Феодорите: «Он написал историю Карелии и Лапландии, а также осмелился составить письменность для карельского языка, на котором никогда ни один человек не писал. Так, он показывал мне алфавит и рукопись, „Символ Веры“, „Отче наш“, а также изложение им самим испытанного». Согласно этому сообщению преподобный Феодорит написал историю Карелии и Лапландии, а также записки о своей жизни, которые, к сожалению, до наших дней не дошли.

Незадолго до своей смерти Феодорит удалился на Соловки, где мирно скончался 17 августа 1571 года и был погребён у южной стены Спасо-Преображенского собора.

Канонизация и почитание

Уже при жизни Феодорит прославился многими чудесами. В рукописях ходят народные канон, акафист и молитвы чудотворцу (спорные как по содержанию, так и по своим литературным достоинствам).

Впрочем, за прошедшие четыре столетия с момента его смерти так и не был прославлен и в Святцах не упоминался. Причиной такого забвения славных деяний великого подвижника явилось то, что Феодорит, вместе с другими «заволжскими старцами» после Соборов 1553—1554 годов оказался в опале. Потому, несмотря на очевидную высоту духовной жизни старца и его миссионерские подвиги, титла святости он так и не сподобился, хотя к концу XIX века уже упоминался как «блаженный».

В 2003 году Феодорит Кольский был прославлен в лике преподобных. Память совершается в Соборе Кольских святых — 15 (28) декабря и местно — в день смерти — 17 (30) августа. Служба совершается по Общей Минее в соединении со службой Попразднества Успения Пресвятой Богородицы (без чина погребения Богородицы).

Существует деревянная церковь на подворье Трифоново-Печенгского монастыря в Мурманске, домовая церковь в Североморске и одна часовня во имя преподобного Феодорита. Стараниями епископа Митрофана (Баданина) были составлены житие, тропарь и кондак преподобного Феодорита Кольского.

Литература

• Иеромонах Митрофан (Баданин). [www.sedmitza.ru/text/443541.html Блаженный Феодорит Кольский, просветитель лопарей. Исторические материалы к прославлению и написанию жития]. — Мурманск: Издательство Мурманской и Мончегорской епархии, 2002.
• [www.sedmitza.ru/lib/text/438722/ Житие преподобного Феодорита, просветителя Кольского] / В излож. иером. Митрофана (Баданина). СПб.: Ладан; Мурманск: Изд-во Мурм. епархии, 2006.
• [lib.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=4678 Н. Ф. Дробленкова. Феодорит, архимандрит Спасо-Евфимиевского монастыря.//Словарь книжности и книжников Древней Руси. Вторая половина XIV—XVI в. ч.2.]
• [odrl.pushkinskijdom.ru/LinkClick.aspx?fileticket=ylr7miV1rSE%3d&tabid=2282 А. И. Гладкий. К вопросу о подлинности «Истории о великом князе Московском» А. М. Курбского (житие Феодорита)//ТОДРЛ. т. 36. с. 241.]
• Сочинения князя Курбского. РИБ т. 31 ст. 324—348.

Отрывок, характеризующий Феодорит Кольский

Государь с волнением лично оскорбленного человека договаривал следующие слова:
– Без объявления войны вступить в Россию. Я помирюсь только тогда, когда ни одного вооруженного неприятеля не останется на моей земле, – сказал он. Как показалось Борису, государю приятно было высказать эти слова: он был доволен формой выражения своей мысли, но был недоволен тем, что Борис услыхал их.
– Чтоб никто ничего не знал! – прибавил государь, нахмурившись. Борис понял, что это относилось к нему, и, закрыв глаза, слегка наклонил голову. Государь опять вошел в залу и еще около получаса пробыл на бале.
Борис первый узнал известие о переходе французскими войсками Немана и благодаря этому имел случай показать некоторым важным лицам, что многое, скрытое от других, бывает ему известно, и через то имел случай подняться выше во мнении этих особ.

Неожиданное известие о переходе французами Немана было особенно неожиданно после месяца несбывавшегося ожидания, и на бале! Государь, в первую минуту получения известия, под влиянием возмущения и оскорбления, нашел то, сделавшееся потом знаменитым, изречение, которое самому понравилось ему и выражало вполне его чувства. Возвратившись домой с бала, государь в два часа ночи послал за секретарем Шишковым и велел написать приказ войскам и рескрипт к фельдмаршалу князю Салтыкову, в котором он непременно требовал, чтобы были помещены слова о том, что он не помирится до тех пор, пока хотя один вооруженный француз останется на русской земле.
На другой день было написано следующее письмо к Наполеону.
«Monsieur mon frere. J'ai appris hier que malgre la loyaute avec laquelle j'ai maintenu mes engagements envers Votre Majeste, ses troupes ont franchis les frontieres de la Russie, et je recois a l'instant de Petersbourg une note par laquelle le comte Lauriston, pour cause de cette agression, annonce que Votre Majeste s'est consideree comme en etat de guerre avec moi des le moment ou le prince Kourakine a fait la demande de ses passeports. Les motifs sur lesquels le duc de Bassano fondait son refus de les lui delivrer, n'auraient jamais pu me faire supposer que cette demarche servirait jamais de pretexte a l'agression. En effet cet ambassadeur n'y a jamais ete autorise comme il l'a declare lui meme, et aussitot que j'en fus informe, je lui ai fait connaitre combien je le desapprouvais en lui donnant l'ordre de rester a son poste. Si Votre Majeste n'est pas intentionnee de verser le sang de nos peuples pour un malentendu de ce genre et qu'elle consente a retirer ses troupes du territoire russe, je regarderai ce qui s'est passe comme non avenu, et un accommodement entre nous sera possible. Dans le cas contraire, Votre Majeste, je me verrai force de repousser une attaque que rien n'a provoquee de ma part. Il depend encore de Votre Majeste d'eviter a l'humanite les calamites d'une nouvelle guerre.
Je suis, etc.
(signe) Alexandre».
[«Государь брат мой! Вчера дошло до меня, что, несмотря на прямодушие, с которым соблюдал я мои обязательства в отношении к Вашему Императорскому Величеству, войска Ваши перешли русские границы, и только лишь теперь получил из Петербурга ноту, которою граф Лористон извещает меня, по поводу сего вторжения, что Ваше Величество считаете себя в неприязненных отношениях со мною, с того времени как князь Куракин потребовал свои паспорта. Причины, на которых герцог Бассано основывал свой отказ выдать сии паспорты, никогда не могли бы заставить меня предполагать, чтобы поступок моего посла послужил поводом к нападению. И в действительности он не имел на то от меня повеления, как было объявлено им самим; и как только я узнал о сем, то немедленно выразил мое неудовольствие князю Куракину, повелев ему исполнять по прежнему порученные ему обязанности. Ежели Ваше Величество не расположены проливать кровь наших подданных из за подобного недоразумения и ежели Вы согласны вывести свои войска из русских владений, то я оставлю без внимания все происшедшее, и соглашение между нами будет возможно. В противном случае я буду принужден отражать нападение, которое ничем не было возбуждено с моей стороны. Ваше Величество, еще имеете возможность избавить человечество от бедствий новой войны.
(подписал) Александр». ]


13 го июня, в два часа ночи, государь, призвав к себе Балашева и прочтя ему свое письмо к Наполеону, приказал ему отвезти это письмо и лично передать французскому императору. Отправляя Балашева, государь вновь повторил ему слова о том, что он не помирится до тех пор, пока останется хотя один вооруженный неприятель на русской земле, и приказал непременно передать эти слова Наполеону. Государь не написал этих слов в письме, потому что он чувствовал с своим тактом, что слова эти неудобны для передачи в ту минуту, когда делается последняя попытка примирения; но он непременно приказал Балашеву передать их лично Наполеону.
Выехав в ночь с 13 го на 14 е июня, Балашев, сопутствуемый трубачом и двумя казаками, к рассвету приехал в деревню Рыконты, на французские аванпосты по сю сторону Немана. Он был остановлен французскими кавалерийскими часовыми.
Французский гусарский унтер офицер, в малиновом мундире и мохнатой шапке, крикнул на подъезжавшего Балашева, приказывая ему остановиться. Балашев не тотчас остановился, а продолжал шагом подвигаться по дороге.
Унтер офицер, нахмурившись и проворчав какое то ругательство, надвинулся грудью лошади на Балашева, взялся за саблю и грубо крикнул на русского генерала, спрашивая его: глух ли он, что не слышит того, что ему говорят. Балашев назвал себя. Унтер офицер послал солдата к офицеру.
Не обращая на Балашева внимания, унтер офицер стал говорить с товарищами о своем полковом деле и не глядел на русского генерала.
Необычайно странно было Балашеву, после близости к высшей власти и могуществу, после разговора три часа тому назад с государем и вообще привыкшему по своей службе к почестям, видеть тут, на русской земле, это враждебное и главное – непочтительное отношение к себе грубой силы.
Солнце только начинало подниматься из за туч; в воздухе было свежо и росисто. По дороге из деревни выгоняли стадо. В полях один за одним, как пузырьки в воде, вспырскивали с чувыканьем жаворонки.
Балашев оглядывался вокруг себя, ожидая приезда офицера из деревни. Русские казаки, и трубач, и французские гусары молча изредка глядели друг на друга.
Французский гусарский полковник, видимо, только что с постели, выехал из деревни на красивой сытой серой лошади, сопутствуемый двумя гусарами. На офицере, на солдатах и на их лошадях был вид довольства и щегольства.
Это было то первое время кампании, когда войска еще находились в исправности, почти равной смотровой, мирной деятельности, только с оттенком нарядной воинственности в одежде и с нравственным оттенком того веселья и предприимчивости, которые всегда сопутствуют началам кампаний.
Французский полковник с трудом удерживал зевоту, но был учтив и, видимо, понимал все значение Балашева. Он провел его мимо своих солдат за цепь и сообщил, что желание его быть представленну императору будет, вероятно, тотчас же исполнено, так как императорская квартира, сколько он знает, находится недалеко.
Они проехали деревню Рыконты, мимо французских гусарских коновязей, часовых и солдат, отдававших честь своему полковнику и с любопытством осматривавших русский мундир, и выехали на другую сторону села. По словам полковника, в двух километрах был начальник дивизии, который примет Балашева и проводит его по назначению.
Солнце уже поднялось и весело блестело на яркой зелени.
Только что они выехали за корчму на гору, как навстречу им из под горы показалась кучка всадников, впереди которой на вороной лошади с блестящею на солнце сбруей ехал высокий ростом человек в шляпе с перьями и черными, завитыми по плечи волосами, в красной мантии и с длинными ногами, выпяченными вперед, как ездят французы. Человек этот поехал галопом навстречу Балашеву, блестя и развеваясь на ярком июньском солнце своими перьями, каменьями и золотыми галунами.
Балашев уже был на расстоянии двух лошадей от скачущего ему навстречу с торжественно театральным лицом всадника в браслетах, перьях, ожерельях и золоте, когда Юльнер, французский полковник, почтительно прошептал: «Le roi de Naples». [Король Неаполитанский.] Действительно, это был Мюрат, называемый теперь неаполитанским королем. Хотя и было совершенно непонятно, почему он был неаполитанский король, но его называли так, и он сам был убежден в этом и потому имел более торжественный и важный вид, чем прежде. Он так был уверен в том, что он действительно неаполитанский король, что, когда накануне отъезда из Неаполя, во время его прогулки с женою по улицам Неаполя, несколько итальянцев прокричали ему: «Viva il re!», [Да здравствует король! (итал.) ] он с грустной улыбкой повернулся к супруге и сказал: «Les malheureux, ils ne savent pas que je les quitte demain! [Несчастные, они не знают, что я их завтра покидаю!]
Но несмотря на то, что он твердо верил в то, что он был неаполитанский король, и что он сожалел о горести своих покидаемых им подданных, в последнее время, после того как ему ведено было опять поступить на службу, и особенно после свидания с Наполеоном в Данциге, когда августейший шурин сказал ему: «Je vous ai fait Roi pour regner a maniere, mais pas a la votre», [Я вас сделал королем для того, чтобы царствовать не по своему, а по моему.] – он весело принялся за знакомое ему дело и, как разъевшийся, но не зажиревший, годный на службу конь, почуяв себя в упряжке, заиграл в оглоблях и, разрядившись как можно пестрее и дороже, веселый и довольный, скакал, сам не зная куда и зачем, по дорогам Польши.
Увидав русского генерала, он по королевски, торжественно, откинул назад голову с завитыми по плечи волосами и вопросительно поглядел на французского полковника. Полковник почтительно передал его величеству значение Балашева, фамилию которого он не мог выговорить.
– De Bal macheve! – сказал король (своей решительностью превозмогая трудность, представлявшуюся полковнику), – charme de faire votre connaissance, general, [очень приятно познакомиться с вами, генерал] – прибавил он с королевски милостивым жестом. Как только король начал говорить громко и быстро, все королевское достоинство мгновенно оставило его, и он, сам не замечая, перешел в свойственный ему тон добродушной фамильярности. Он положил свою руку на холку лошади Балашева.
– Eh, bien, general, tout est a la guerre, a ce qu'il parait, [Ну что ж, генерал, дело, кажется, идет к войне,] – сказал он, как будто сожалея об обстоятельстве, о котором он не мог судить.
– Sire, – отвечал Балашев. – l'Empereur mon maitre ne desire point la guerre, et comme Votre Majeste le voit, – говорил Балашев, во всех падежах употребляя Votre Majeste, [Государь император русский не желает ее, как ваше величество изволите видеть… ваше величество.] с неизбежной аффектацией учащения титула, обращаясь к лицу, для которого титул этот еще новость.
Лицо Мюрата сияло глупым довольством в то время, как он слушал monsieur de Balachoff. Но royaute oblige: [королевское звание имеет свои обязанности:] он чувствовал необходимость переговорить с посланником Александра о государственных делах, как король и союзник. Он слез с лошади и, взяв под руку Балашева и отойдя на несколько шагов от почтительно дожидавшейся свиты, стал ходить с ним взад и вперед, стараясь говорить значительно. Он упомянул о том, что император Наполеон оскорблен требованиями вывода войск из Пруссии, в особенности теперь, когда это требование сделалось всем известно и когда этим оскорблено достоинство Франции. Балашев сказал, что в требовании этом нет ничего оскорбительного, потому что… Мюрат перебил его:
– Так вы считаете зачинщиком не императора Александра? – сказал он неожиданно с добродушно глупой улыбкой.
Балашев сказал, почему он действительно полагал, что начинателем войны был Наполеон.
– Eh, mon cher general, – опять перебил его Мюрат, – je desire de tout mon c?ur que les Empereurs s'arrangent entre eux, et que la guerre commencee malgre moi se termine le plutot possible, [Ах, любезный генерал, я желаю от всей души, чтобы императоры покончили дело между собою и чтобы война, начатая против моей воли, окончилась как можно скорее.] – сказал он тоном разговора слуг, которые желают остаться добрыми приятелями, несмотря на ссору между господами. И он перешел к расспросам о великом князе, о его здоровье и о воспоминаниях весело и забавно проведенного с ним времени в Неаполе. Потом, как будто вдруг вспомнив о своем королевском достоинстве, Мюрат торжественно выпрямился, стал в ту же позу, в которой он стоял на коронации, и, помахивая правой рукой, сказал: – Je ne vous retiens plus, general; je souhaite le succes de vorte mission, [Я вас не задерживаю более, генерал; желаю успеха вашему посольству,] – и, развеваясь красной шитой мантией и перьями и блестя драгоценностями, он пошел к свите, почтительно ожидавшей его.
Балашев поехал дальше, по словам Мюрата предполагая весьма скоро быть представленным самому Наполеону. Но вместо скорой встречи с Наполеоном, часовые пехотного корпуса Даву опять так же задержали его у следующего селения, как и в передовой цепи, и вызванный адъютант командира корпуса проводил его в деревню к маршалу Даву.


Даву был Аракчеев императора Наполеона – Аракчеев не трус, но столь же исправный, жестокий и не умеющий выражать свою преданность иначе как жестокостью.
В механизме государственного организма нужны эти люди, как нужны волки в организме природы, и они всегда есть, всегда являются и держатся, как ни несообразно кажется их присутствие и близость к главе правительства. Только этой необходимостью можно объяснить то, как мог жестокий, лично выдиравший усы гренадерам и не могший по слабости нерв переносить опасность, необразованный, непридворный Аракчеев держаться в такой силе при рыцарски благородном и нежном характере Александра.