Феодоро

Феодоро, Готия
Θεοδόρο, Γοτθία
княжество
←   ← ок. 1223 — 1475 →
Герб княжества Готия
Княжество Феодоро (выделено зелёным цветом) на карте Крыма
Столица	Мангуп (Феодоро)
Язык(и)	греческий, крымскоготский, кыпчакский и др.
Религия	православие
Форма правления	монархия
Династия	Комнины и Палеологи, Гаврасы

К:Появились в 1223 годуК:Исчезли в 1475 году

Феодо́ро (греч. Θεοδόρο) или Го́тия (греч. Γοτθία) — небольшое средневековое христианское княжество, сформировавшееся из бывших византийских, а затем трапезундских владений, так называемой Ператии, на юго-западе Крымa со столицей в городе Мангупе, официально существовавшее в XIV—XV веках, фактически с 1140, когда сюда из Трапезунда был прислан византийский топарх (наместник) по имени Феодор Гаврас, по 1475 годы. Свое название княжество получило благодаря ему. С территорией княжества в период его раcцвета совпадала в своих границах и Готфийская епархия. Расцвет княжества пришёлся на 1420-е годы, когда оно получило международное признание и успешно противостояло генуэзцам. В эпоху своего расцвета Феодоро имело довольно широкие международные связи, в том числе и с Москвой. К примеру, дочь князя Исаака была обещана в жёны сыну московского великого князя Ивана III. Пало под ударами турков-османов в 1475 году.

Население и вероисповедание

Согласно описи в княжестве насчитывалось 30 000 домов (домохозяйств). Население княжества состояло в основном из греков, крымских готов и алан, исповедовавших православие и подвергшихся разной степени эллинизации. Гаврасы, ставшие во главе территории будущего княжества после 1223 года, имели армяно-трапезундское происхождение. Проживали также и караимы. Постепенно усиливался тюркско-татарский компонент. После захвата княжества Османской империей большая часть его 150—200-тысячного населения (особенно греческого) подверглась разной степени исламизации и тюркизации, часть уехала на Кавказ, где участвовала в формировании карачаевцев.

География

Занимало западную часть горного Крыма и полосу южного берега от Ямболи (Балаклавы) до Алустона (Алушты). Южной границей княжества до начала 1340-х годов служило черноморское побережье от Херсонеса на западе до крепости Алустон (Алушта) на востоке, северная граница проходила по р. Кача. Буфером между Феодоро и татарскими землями служило Кырк-Орское княжество аланов, располагавшееся к северу от р. Кача, но после 1346 года оно подверглось исламизации и было тюркизовано. Феодоро, как и все прочие осколки Византии, вело преимущественно оборонительную политику, теряло территории и постепенно сжималось в размерах. В 1340-x гг. южный берег, который правители Феодоро именовали Параталассия (греч. Παραθαλασσια — дословно «приморье») был завоёван генуэзцами. Во время генуэзского владычества бывшие земли феодоритов на южном берегу именовались «Капитанство Готия».

Административно-территориальное деление

В административно-военном плане территория княжества делилась на «турмы» (μέρους), которых было не менее 11. Столицу княжества город Мангуп (Дорос) в ту эпоху также часто называли Феодоро. Мангуп (Дорос) возник на месте бывшей готской крепости, расположенной в 17 километрах от современного г. Бахчисарай. Мангуп был спроектирован на стратегически важном плато. Место это обживалось веками: в III— IV веках сюда от набегов северных кочевников стягивалось население античных крымских цивилизаций, в V веке в местности Дорис появился настоящий феодальный замок. Мангуп постепенно превратился в полноправный политический и экономический центр юго-западного Крыма. Вторым по значению городом княжества стала крепость Фуна у подножья горы Демерджи, где расположилось родовое имение Гаврасов. Крепость Алустон, некогда отреставриванная по приказу самого Юстиниана, попала в руки генуэзцев. В 1427 году на месте пещерного города Инкермана в устье р. Черной, феодорийцы возвели крепость под названием Каламита, которая защищала единственный сохранившийся морской порт княжества, известный как Авлита. В 1434 году войска Генуи временно ворвались в Каламиту и сожгли ее, но непокорные феодориты восстановили её для защиты от генуэзцев и монголо-татар.

Крепости Феодоро

Выделялись крепость Тепе-Кермен, перед которой был построен монастырь Качи-Кальон. Правее — Бурун-Кая. Алустон и Чембало были отняты генуэзцами. К горным крепостям относились Кемаль Эгерек, Демир-Капу, между которыми горы пониже — Эндека, Рока, Оксек. «Длинные стены» юстиниановых крепостей Алустон и Гурзувита сохраняли своё значение. С VIII—IX вв. сохраняли своё значение укреплённные монастыри св. Апостола в Партените, Ай-Тодора под Ламбатом, Панеа возле селения Ай-Панда.

История

Византийская фема Херсон, занимавшая всё южнобережье Крыма от Херсонеса до Керчи. Константин Гаврас был выслан сюда в 1140 году из Трапезунда и создал полунезависимое Мангупское княжество. B 1204 году Мангупское княжество признало власть Трапезундской империи. Последняя, однако, была слишком слаба и уязвима, чтобы долгое время защищать православных подданных в своих крымских владениях, именуемых Ператия. Уже в 1223 году свой первый набег на юго-западный крым совершили монгольские орды Чингисхана; южный же берег полуострова подвергся нападениям турок-сельджуков. В 1299 году южную и юго-западную Таврику, включая Херсонес разорила орда татарского хана Ногая. Тем не менее, ни одно из этих нашествий не привело к полной ликвидации греко-православной государственности в юго-западном Крыму. В 1357 г. кафинские генуэзцы отняли «без сопротивления у гордых, беспечных и несогласных между собою» греческих князей важный порт Ямболи (ныне Балаклава). Основная роль, отводившаяся новой крепости, состояла в ограничении торговой и политической деятельности греко-православных князей Феодоро, закрепившихся в предгорной западной части полуострова. Феодориты временно вернули Балаклаву в 1433—1434, но эта попытка закончилась войной c Генуей, которая ослабила оба государства. За ходом конфликта пристально следили венецианские шпионы.

Правящий дом Феодоро именовал себя αυθέντου πόλεως Θεοδώρους και παραθαλασσίας (владетели (ауфент) города Феодоро и Поморья). Происхождение до сих пор невыяснено и оспаривается: от боковой ветви Комнинов и Палеологов или от армянского рода Гаврасов. Мария Палеологиня, княжна Мангупская была третьей женой Стефана III Великого, её тётя Мария Готская была в браке с трапезундским наследником престола Давидом Великим Комнином.

В конце XIV века купеческая семья Ховриных из Феодоро переселилась в Москву. Их вероятный родоначальник Кузьма Коверя был в числе гостей-сурожан у Великого князя Дмитрия Донского. Ховрины — были наследственными казначеями Московского княжества, ими был основан Симонов монастырь. Спустя более полутора столетий после выхода на Русь их родословие со ссылкой на некоего князя Стефана, который пришёл к Дмитрию Донскому, было составлено одним из Ховриных и внесено в «Государев Родословец». В XVI веке они разделились на роды Головиных и Третьяковых.

Княжество образовалось из той части бывших византийских владений в Крыму (фемы Климаты), которая не перешла под власть Генуи. Правители Феодоро именовались «аутент» (αυθέντης). Отношения Феодоро с золотоордынскими правителями Крымского Юрта были мирными, в то время как с генуэзцами княжество вело частые войны, особенно после строительства феодоритами торгового порта Авлита, составившего серьёзную конкуренцию Каффе и нанёсшего удар по экономике генуэзских колоний в Крыму.

После падения Константинополя (1453), Мореи (1460) и Трапезунда (1461), Феодоро стало последним эллинистическим государством средневековья: двуглавый византийский орел был на гербе Мангупского княжества. Предпоследний князь Феодоро Исаак пошёл на сближение с османами, надеясь сохранить свой трон, однако уступки туркам вызвали протесты простого народа и в результате переворота к власти пришёл Александр, который надеялся с помощью дунайских княжеств противостоять туркам. Некоторые военные в княжестве также шли на сближение с генуэзцами с целью противостояния османской угрозе, но было уже слишком поздно. В ответ разгневанные османы решили навсегда покончить с Феодоро.

В 1475 году после пятимесячной осады Мангупа Феодоро (как и генуэзские владения) были завоёваны османскими войсками под командованием Гедик Ахмед-паши. Всё население Мангупа — 15 тысяч человек — было либо убито, либо уведено в Константинополь. При этом во время осады Мангупа феодоритами, в составе которых был военный отряд из трёхсот воинов, присланных молдавским господарем Стефаном III Великим, был перебит весь янычарский корпус, существовавший в тот период в Османской империи. Впоследствии в 1482 году султан Баязид II, недовольный действиями Гедик Ахмед-паши во время подавления восстания Джема, приказал казнить его в Эдирне.

После завоевания из бывших земель княжества был образован Мангупский кадылык, который входил в состав эялета (провинции) Кефе с центром в Кафе (Феодосии). Земли домена султана, на которых проживало христианское население, находились вне юрисдикции крымских ханов. Татарам даже было запрещено на них селиться.

Считается, что родным языком многих местных христиан был германский диалект, источником является письмо австрийского дипломата Ожье Гислена де Бусбека, датированное 1562 годом, и опубликованное впервые в 1589 году. Письмо содержит список из 96 слов и фраз, а также песню на готском языке, которую дипломат услышал от жителей Феодоро, находившихся в Константинополе.

Военная история Феодоро

• Битва на Синих Водах 1362 года
• Осада Чембало 1434 года
• Сражение при Солхате 1434 года
• Осада Мангупа 1475 года

Правители Феодоро

Годы правления	Имя
ок. 1360—1380	Димитрий, упоминается в 1362 году как участник Битвы на Синих Водах. Часто рассматривается как правитель Феодоро, однако эта версия, как показано В. Л. Мыцем, не имеет никаких оснований
1380—1410	Стефан
1410—1447	Алексей I, его дочь Мария Готская в браке с трапезундским наследником престола Давидом Великим Комнином в 1426 (или 1429) г..
1446—1459	Мануил — Олубей, его дочь Мария Палеологиня в браке с молдавским господарем Стефаном III Великим
1459/1465—1475	Исаак
июнь — декабрь 1475	Александр сын Мануила, брат Исаака и Марии Палеологини, казнён в Стамбуле по приказу султана. Его жена и дочери были отданы в гарем к турецкому султану.
	Кеналби (Кемаль-бей), сын князя Александра — участник посольства в Москву к Великому князю Василию III в 1514 г.

• Утёсы княжества Феодоро.2008г.х.,м.40х80.jpg

  М. Пресняков. Утёсы княжества Феодоро (2008; район современной Ялты).
• Stone of Funa.jpg

  Камень из крепости Фуна с символикой князей Феодоро
• Mangup-IV-7-fortress-ruins.jpg

  Руины княжеского дворца, крепость Мангуп

Литература

• Васильев А. В., Автушенко М. Н. Загадка княжества Феодоро. — Севастополь: Библекс, 2006. — 416 с.
• Герцен А. Г., Махнева-Чернец О. А. [science.totalarch.com/book/1617.rar Пещерные города Крыма. Путеводитель]. — Севастополь: Библекс, 2006. — 192 с.
• Фадеева Т. М., Шапошников А. К. Княжество Феодоро и его князья. Крымско-готский сборник. — Симферополь: Бизнес-Информ, 2005. — 276 с.
• [www.graal.org.ua/ru/2009-05-26-10-24-54/2009-06-01-08-09-15 Краткая история Феодоро] и главы, посвящённые [www.graal.org.ua/ru/2009-05-26-10-24-54/2009-06-01-08-31-22 культуре и искусству средневекового Крыма] на сайте авторов книги «Загадка княжества Феодоро»
• Гавриленко О. А. [cyclop.com.ua/content/view/1416/1/1/3/#2415 Феодоро] // Юридична енциклопедія. Т. 6. Т-Я. — К.: Вид-во «Українська енциклопедія» ім. М. П. Бажана, 2004. — С. 265—266.
• Неделькин Е. В. [www.academia.edu/28036879/Неделькин_Е.В._Границы_княжества_Феодоро_и_Генуэзской_республики_в_Юго-Западной_Таврике_Причерноморье._История_политика_культура._2016._Вып._XIX_VI_._Серия_А._Античность_и_средневековье._С._81-106 Границы княжества Феодоро и Генуэзской республики в Юго-Западной Таврике] // Причерноморье. История, политика, культура. — 2016. — Вып. XIX (VI). Серия А. Античность и средневековье. — С. 81—106.
• Bryer A. A. Byzantine Family: the Gabrades, c. 979—1653 // University of Birmingham Historical Journal. — 1970. — Vol. 12. — P. 164—187.

Отрывок, характеризующий Феодоро

11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.
Полковой командир был пожилой, сангвинический, с седеющими бровями и бакенбардами генерал, плотный и широкий больше от груди к спине, чем от одного плеча к другому. На нем был новый, с иголочки, со слежавшимися складками мундир и густые золотые эполеты, которые как будто не книзу, а кверху поднимали его тучные плечи. Полковой командир имел вид человека, счастливо совершающего одно из самых торжественных дел жизни. Он похаживал перед фронтом и, похаживая, подрагивал на каждом шагу, слегка изгибаясь спиною. Видно, было, что полковой командир любуется своим полком, счастлив им, что все его силы душевные заняты только полком; но, несмотря на то, его подрагивающая походка как будто говорила, что, кроме военных интересов, в душе его немалое место занимают и интересы общественного быта и женский пол.
– Ну, батюшка Михайло Митрич, – обратился он к одному батальонному командиру (батальонный командир улыбаясь подался вперед; видно было, что они были счастливы), – досталось на орехи нынче ночью. Однако, кажется, ничего, полк не из дурных… А?
Батальонный командир понял веселую иронию и засмеялся.
– И на Царицыном лугу с поля бы не прогнали.
– Что? – сказал командир.
В это время по дороге из города, по которой расставлены были махальные, показались два верховые. Это были адъютант и казак, ехавший сзади.
Адъютант был прислан из главного штаба подтвердить полковому командиру то, что было сказано неясно во вчерашнем приказе, а именно то, что главнокомандующий желал видеть полк совершенно в том положении, в котором oн шел – в шинелях, в чехлах и без всяких приготовлений.
К Кутузову накануне прибыл член гофкригсрата из Вены, с предложениями и требованиями итти как можно скорее на соединение с армией эрцгерцога Фердинанда и Мака, и Кутузов, не считая выгодным это соединение, в числе прочих доказательств в пользу своего мнения намеревался показать австрийскому генералу то печальное положение, в котором приходили войска из России. С этою целью он и хотел выехать навстречу полку, так что, чем хуже было бы положение полка, тем приятнее было бы это главнокомандующему. Хотя адъютант и не знал этих подробностей, однако он передал полковому командиру непременное требование главнокомандующего, чтобы люди были в шинелях и чехлах, и что в противном случае главнокомандующий будет недоволен. Выслушав эти слова, полковой командир опустил голову, молча вздернул плечами и сангвиническим жестом развел руки.
– Наделали дела! – проговорил он. – Вот я вам говорил же, Михайло Митрич, что на походе, так в шинелях, – обратился он с упреком к батальонному командиру. – Ах, мой Бог! – прибавил он и решительно выступил вперед. – Господа ротные командиры! – крикнул он голосом, привычным к команде. – Фельдфебелей!… Скоро ли пожалуют? – обратился он к приехавшему адъютанту с выражением почтительной учтивости, видимо относившейся к лицу, про которое он говорил.
– Через час, я думаю.
– Успеем переодеть?
– Не знаю, генерал…
Полковой командир, сам подойдя к рядам, распорядился переодеванием опять в шинели. Ротные командиры разбежались по ротам, фельдфебели засуетились (шинели были не совсем исправны) и в то же мгновение заколыхались, растянулись и говором загудели прежде правильные, молчаливые четвероугольники. Со всех сторон отбегали и подбегали солдаты, подкидывали сзади плечом, через голову перетаскивали ранцы, снимали шинели и, высоко поднимая руки, натягивали их в рукава.
Через полчаса всё опять пришло в прежний порядок, только четвероугольники сделались серыми из черных. Полковой командир, опять подрагивающею походкой, вышел вперед полка и издалека оглядел его.
– Это что еще? Это что! – прокричал он, останавливаясь. – Командира 3 й роты!..
– Командир 3 й роты к генералу! командира к генералу, 3 й роты к командиру!… – послышались голоса по рядам, и адъютант побежал отыскивать замешкавшегося офицера.
Когда звуки усердных голосов, перевирая, крича уже «генерала в 3 ю роту», дошли по назначению, требуемый офицер показался из за роты и, хотя человек уже пожилой и не имевший привычки бегать, неловко цепляясь носками, рысью направился к генералу. Лицо капитана выражало беспокойство школьника, которому велят сказать невыученный им урок. На красном (очевидно от невоздержания) носу выступали пятна, и рот не находил положения. Полковой командир с ног до головы осматривал капитана, в то время как он запыхавшись подходил, по мере приближения сдерживая шаг.
– Вы скоро людей в сарафаны нарядите! Это что? – крикнул полковой командир, выдвигая нижнюю челюсть и указывая в рядах 3 й роты на солдата в шинели цвета фабричного сукна, отличавшегося от других шинелей. – Сами где находились? Ожидается главнокомандующий, а вы отходите от своего места? А?… Я вас научу, как на смотр людей в казакины одевать!… А?…
Ротный командир, не спуская глаз с начальника, всё больше и больше прижимал свои два пальца к козырьку, как будто в одном этом прижимании он видел теперь свое спасенье.
– Ну, что ж вы молчите? Кто у вас там в венгерца наряжен? – строго шутил полковой командир.
– Ваше превосходительство…
– Ну что «ваше превосходительство»? Ваше превосходительство! Ваше превосходительство! А что ваше превосходительство – никому неизвестно.
– Ваше превосходительство, это Долохов, разжалованный… – сказал тихо капитан.
– Что он в фельдмаршалы, что ли, разжалован или в солдаты? А солдат, так должен быть одет, как все, по форме.
– Ваше превосходительство, вы сами разрешили ему походом.
– Разрешил? Разрешил? Вот вы всегда так, молодые люди, – сказал полковой командир, остывая несколько. – Разрешил? Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Полковой командир помолчал. – Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Что? – сказал он, снова раздражаясь. – Извольте одеть людей прилично…
И полковой командир, оглядываясь на адъютанта, своею вздрагивающею походкой направился к полку. Видно было, что его раздражение ему самому понравилось, и что он, пройдясь по полку, хотел найти еще предлог своему гневу. Оборвав одного офицера за невычищенный знак, другого за неправильность ряда, он подошел к 3 й роте.
– Кааак стоишь? Где нога? Нога где? – закричал полковой командир с выражением страдания в голосе, еще человек за пять не доходя до Долохова, одетого в синеватую шинель.
Долохов медленно выпрямил согнутую ногу и прямо, своим светлым и наглым взглядом, посмотрел в лицо генерала.
– Зачем синяя шинель? Долой… Фельдфебель! Переодеть его… дря… – Он не успел договорить.
– Генерал, я обязан исполнять приказания, но не обязан переносить… – поспешно сказал Долохов.
– Во фронте не разговаривать!… Не разговаривать, не разговаривать!…
– Не обязан переносить оскорбления, – громко, звучно договорил Долохов.
Глаза генерала и солдата встретились. Генерал замолчал, сердито оттягивая книзу тугой шарф.
– Извольте переодеться, прошу вас, – сказал он, отходя.


– Едет! – закричал в это время махальный.
Полковой командир, покраснел, подбежал к лошади, дрожащими руками взялся за стремя, перекинул тело, оправился, вынул шпагу и с счастливым, решительным лицом, набок раскрыв рот, приготовился крикнуть. Полк встрепенулся, как оправляющаяся птица, и замер.
– Смир р р р на! – закричал полковой командир потрясающим душу голосом, радостным для себя, строгим в отношении к полку и приветливым в отношении к подъезжающему начальнику.
По широкой, обсаженной деревьями, большой, бесшоссейной дороге, слегка погромыхивая рессорами, шибкою рысью ехала высокая голубая венская коляска цугом. За коляской скакали свита и конвой кроатов. Подле Кутузова сидел австрийский генерал в странном, среди черных русских, белом мундире. Коляска остановилась у полка. Кутузов и австрийский генерал о чем то тихо говорили, и Кутузов слегка улыбнулся, в то время как, тяжело ступая, он опускал ногу с подножки, точно как будто и не было этих 2 000 людей, которые не дыша смотрели на него и на полкового командира.
Раздался крик команды, опять полк звеня дрогнул, сделав на караул. В мертвой тишине послышался слабый голос главнокомандующего. Полк рявкнул: «Здравья желаем, ваше го го го го ство!» И опять всё замерло. Сначала Кутузов стоял на одном месте, пока полк двигался; потом Кутузов рядом с белым генералом, пешком, сопутствуемый свитою, стал ходить по рядам.
По тому, как полковой командир салютовал главнокомандующему, впиваясь в него глазами, вытягиваясь и подбираясь, как наклоненный вперед ходил за генералами по рядам, едва удерживая подрагивающее движение, как подскакивал при каждом слове и движении главнокомандующего, – видно было, что он исполнял свои обязанности подчиненного еще с большим наслаждением, чем обязанности начальника. Полк, благодаря строгости и старательности полкового командира, был в прекрасном состоянии сравнительно с другими, приходившими в то же время к Браунау. Отсталых и больных было только 217 человек. И всё было исправно, кроме обуви.
Кутузов прошел по рядам, изредка останавливаясь и говоря по нескольку ласковых слов офицерам, которых он знал по турецкой войне, а иногда и солдатам. Поглядывая на обувь, он несколько раз грустно покачивал головой и указывал на нее австрийскому генералу с таким выражением, что как бы не упрекал в этом никого, но не мог не видеть, как это плохо. Полковой командир каждый раз при этом забегал вперед, боясь упустить слово главнокомандующего касательно полка. Сзади Кутузова, в таком расстоянии, что всякое слабо произнесенное слово могло быть услышано, шло человек 20 свиты. Господа свиты разговаривали между собой и иногда смеялись. Ближе всех за главнокомандующим шел красивый адъютант. Это был князь Болконский. Рядом с ним шел его товарищ Несвицкий, высокий штаб офицер, чрезвычайно толстый, с добрым, и улыбающимся красивым лицом и влажными глазами; Несвицкий едва удерживался от смеха, возбуждаемого черноватым гусарским офицером, шедшим подле него. Гусарский офицер, не улыбаясь, не изменяя выражения остановившихся глаз, с серьезным лицом смотрел на спину полкового командира и передразнивал каждое его движение. Каждый раз, как полковой командир вздрагивал и нагибался вперед, точно так же, точь в точь так же, вздрагивал и нагибался вперед гусарский офицер. Несвицкий смеялся и толкал других, чтобы они смотрели на забавника.
Кутузов шел медленно и вяло мимо тысячей глаз, которые выкатывались из своих орбит, следя за начальником. Поровнявшись с 3 й ротой, он вдруг остановился. Свита, не предвидя этой остановки, невольно надвинулась на него.
– А, Тимохин! – сказал главнокомандующий, узнавая капитана с красным носом, пострадавшего за синюю шинель.
Казалось, нельзя было вытягиваться больше того, как вытягивался Тимохин, в то время как полковой командир делал ему замечание. Но в эту минуту обращения к нему главнокомандующего капитан вытянулся так, что, казалось, посмотри на него главнокомандующий еще несколько времени, капитан не выдержал бы; и потому Кутузов, видимо поняв его положение и желая, напротив, всякого добра капитану, поспешно отвернулся. По пухлому, изуродованному раной лицу Кутузова пробежала чуть заметная улыбка.
– Еще измайловский товарищ, – сказал он. – Храбрый офицер! Ты доволен им? – спросил Кутузов у полкового командира.
И полковой командир, отражаясь, как в зеркале, невидимо для себя, в гусарском офицере, вздрогнул, подошел вперед и отвечал:
– Очень доволен, ваше высокопревосходительство.
– Мы все не без слабостей, – сказал Кутузов, улыбаясь и отходя от него. – У него была приверженность к Бахусу.
Полковой командир испугался, не виноват ли он в этом, и ничего не ответил. Офицер в эту минуту заметил лицо капитана с красным носом и подтянутым животом и так похоже передразнил его лицо и позу, что Несвицкий не мог удержать смеха.
Кутузов обернулся. Видно было, что офицер мог управлять своим лицом, как хотел: в ту минуту, как Кутузов обернулся, офицер успел сделать гримасу, а вслед за тем принять самое серьезное, почтительное и невинное выражение.
Третья рота была последняя, и Кутузов задумался, видимо припоминая что то. Князь Андрей выступил из свиты и по французски тихо сказал:
– Вы приказали напомнить о разжалованном Долохове в этом полку.
– Где тут Долохов? – спросил Кутузов.
Долохов, уже переодетый в солдатскую серую шинель, не дожидался, чтоб его вызвали. Стройная фигура белокурого с ясными голубыми глазами солдата выступила из фронта. Он подошел к главнокомандующему и сделал на караул.
– Претензия? – нахмурившись слегка, спросил Кутузов.
– Это Долохов, – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Кутузов. – Надеюсь, что этот урок тебя исправит, служи хорошенько. Государь милостив. И я не забуду тебя, ежели ты заслужишь.
Голубые ясные глаза смотрели на главнокомандующего так же дерзко, как и на полкового командира, как будто своим выражением разрывая завесу условности, отделявшую так далеко главнокомандующего от солдата.
– Об одном прошу, ваше высокопревосходительство, – сказал он своим звучным, твердым, неспешащим голосом. – Прошу дать мне случай загладить мою вину и доказать мою преданность государю императору и России.
Кутузов отвернулся. На лице его промелькнула та же улыбка глаз, как и в то время, когда он отвернулся от капитана Тимохина. Он отвернулся и поморщился, как будто хотел выразить этим, что всё, что ему сказал Долохов, и всё, что он мог сказать ему, он давно, давно знает, что всё это уже прискучило ему и что всё это совсем не то, что нужно. Он отвернулся и направился к коляске.
Полк разобрался ротами и направился к назначенным квартирам невдалеке от Браунау, где надеялся обуться, одеться и отдохнуть после трудных переходов.
– Вы на меня не претендуете, Прохор Игнатьич? – сказал полковой командир, объезжая двигавшуюся к месту 3 ю роту и подъезжая к шедшему впереди ее капитану Тимохину. Лицо полкового командира выражало после счастливо отбытого смотра неудержимую радость. – Служба царская… нельзя… другой раз во фронте оборвешь… Сам извинюсь первый, вы меня знаете… Очень благодарил! – И он протянул руку ротному.
– Помилуйте, генерал, да смею ли я! – отвечал капитан, краснея носом, улыбаясь и раскрывая улыбкой недостаток двух передних зубов, выбитых прикладом под Измаилом.
– Да господину Долохову передайте, что я его не забуду, чтоб он был спокоен. Да скажите, пожалуйста, я всё хотел спросить, что он, как себя ведет? И всё…
– По службе очень исправен, ваше превосходительство… но карахтер… – сказал Тимохин.
– А что, что характер? – спросил полковой командир.
– Находит, ваше превосходительство, днями, – говорил капитан, – то и умен, и учен, и добр. А то зверь. В Польше убил было жида, изволите знать…
– Ну да, ну да, – сказал полковой командир, – всё надо пожалеть молодого человека в несчастии. Ведь большие связи… Так вы того…
– Слушаю, ваше превосходительство, – сказал Тимохин, улыбкой давая чувствовать, что он понимает желания начальника.
– Ну да, ну да.
Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь.
– До первого дела – эполеты, – сказал он ему.