Феодоровская церковь (Киев)

Православный храм
Церковь преп. Феодора Освященного
Феодоровская церковь — в начале 1930-х годов храм был закрыт и около 1935 г. разрушен.
Страна	Украина
Город	Киев
Конфессия	Православие
Епархия	УПЦ
Архитектурный стиль	Псевдорусский
Дата упразднения	1935
Состояние	Восстанавливается
Сайт	[feodor-kiev.church.ua/main-page/ Официальный сайт]

Церковь преподобного Феодора Освященного (Киевский Иерусалим) — разрушенный большевиками в середине 1930-х годах православный храм.

Престольный праздник в день памяти преп. Феодора Освященного (16/29 мая).

«Киевский Иерусалим» так назывался храм в честь святого преп. Феодора Освященного в котором устроили предел Воскресения Христова, по форме напоминающий конструкцию Кувуклии (Гроба Господня).

В 2007 году на историческом месте возобновились богослужения в храме-палатке и в причтовом доме.

История

Проект приходской церкви на Лукьяновке выполнил архитектор П. Федоров. Строительство продолжалось в течение 1871-1873 годов. Значительная часть средств на строительство поступила согласно завещанию коллежского асессора Федора Иванова, — вероятно, поэтому храм освятили в честь святого Феодора Освященного.

Богослужения начались в 1871 году (сначала — во временной часовне). Первым старостой стал владелец имения на Лукьяновке генерал Александр Багговут. Для надзора за внутренним её устройством была создана специальная комиссия под «августейшим» председательством Великого князя Владимира Александровича. Церковь в «русском стиле» имела в завершении пять луковичных бань и шатровую колокольню.

В 1885 году среди прихожан возник замысел о расширении здания храма. Любитель искусств и археологии Турвонт Венедиктович Кибальчич предложил устроить под новыми пристройками подземные святилища: под южным приделом в честь Гроба Господня (Кувуклии) в Иерусалиме, под северным приделом в честь праведной Елизаветы — копию пещерного храма, созданного св. Климентом Римским в Инкермане. Проект, разработанный под руководством архитектора А. Парланда за натурными обмерами пещерных святынь (выполненным Турвонтом Кибальчичем), был осуществлен в 1887-1896 годах. Точные копии Гроба Господня в Иерусалиме и пещерного храма Климента Римского в Инкермане сделали этот храм известным.

Интерьер храма был расписан по мотивам древнерусских фресок. В церковь из Киево-Печерской лавры перенесли точную копию древнего образа Воскресения Христова находящуюся над гробом Господним. Турвонт Кибальчич подарил храму многочисленные реликвии, собранные им в Святой Земле.

При Федоровском приходе в 1896 году было основано Лукьяновское дамское попечительство о бедных. Оно содержало дневной приют, соединенный с приходской школой на ул. Овручской, 14 (дом не сохранился), и школу домоводства на современной ул. Тропинина, 10, основанную на средства инженера А. Якубенко. С 1910 года при храме действовало приходское братство, возглавляемое настоятелем о. Исаакием Тарасевичем. На храмовом погосте образовалось небольшое кладбище; непосредственно на углу ул. Овручской и Багговутовской была построена шатровая часовня с усыпальницей генерала Федора Пишенкова (архит. Евгений Ермаков, 1905 год).

В 1924 году советская власть отобрала храм у религиозной общины. В середине 1930-х годов он был уничтожен вместе с кладбищем. На этом месте разбили сквер.

С 2007 года на погосте Федоровской церкви снова проводятся богослужения (сначала — во временной церкви-палатке). Археологические раскопки в 2008-2009 годах открыли неповрежденные фундамент храма и сохранившиеся конструкции подземных святилищ. Раскопали алтарь святителя Климента Римского и алтарь с «пещерой Гроба Господня». В декабре 2008 года состоялась первая служба в восстановленном пещерном храме св. Климента Римского. На храмовый праздник 29 мая 2009 года Митрополит Владимир совершил чин закладки капсулы под строительство восстанавливаемого храма в честь преподобного Феодора Освященного. Сейчас богослужения совершаются в домовой церкви причтового дома (возведенного поочередно в 1872—1903 годах). Святыню храма составляют мощи свт. Климента Римского, еп. Римского, преп. Иова и Амфилохия Почаевских. Среди чтимых икон — образ Богородицы, найденный на месте разрушенного храма. Инициатор возрождения храма иерей Петр Семащук. Восстановлению храма способствует благотворительная организация «Киевский Иерусалим», основанная в 2009 году.

Ссылки

• [feodor-kiev.church.ua/main-page/ Официальный сайт].
• [orthodox-church.kiev.ua/page11/news735.html Официальный сайт Свято-Ильинской церкви].
• [churchs.kiev.ua/index.php?option=com_content&view=article&id=2262:2011-11-24-12-19-11&catid=3:2010-09-03-18-31-43&Itemid=12 Монастыри и храмы города Киева].

Достопримечательности Киева  

</td> </tr>

Отрывок, характеризующий Феодоровская церковь (Киев)

Записка, поданная Бенигсеном о необходимости наступления, и сведения казаков о незакрытом левом фланге французов были только последние признаки необходимости отдать приказание о наступлении, и наступление было назначено на 5 е октября.
4 го октября утром Кутузов подписал диспозицию. Толь прочел ее Ермолову, предлагая ему заняться дальнейшими распоряжениями.
– Хорошо, хорошо, мне теперь некогда, – сказал Ермолов и вышел из избы. Диспозиция, составленная Толем, была очень хорошая. Так же, как и в аустерлицкой диспозиции, было написано, хотя и не по немецки:
«Die erste Colonne marschiert [Первая колонна идет (нем.) ] туда то и туда то, die zweite Colonne marschiert [вторая колонна идет (нем.) ] туда то и туда то» и т. д. И все эти колонны на бумаге приходили в назначенное время в свое место и уничтожали неприятеля. Все было, как и во всех диспозициях, прекрасно придумано, и, как и по всем диспозициям, ни одна колонна не пришла в свое время и на свое место.
Когда диспозиция была готова в должном количестве экземпляров, был призван офицер и послан к Ермолову, чтобы передать ему бумаги для исполнения. Молодой кавалергардский офицер, ординарец Кутузова, довольный важностью данного ему поручения, отправился на квартиру Ермолова.
– Уехали, – отвечал денщик Ермолова. Кавалергардский офицер пошел к генералу, у которого часто бывал Ермолов.
– Нет, и генерала нет.
Кавалергардский офицер, сев верхом, поехал к другому.
– Нет, уехали.
«Как бы мне не отвечать за промедление! Вот досада!» – думал офицер. Он объездил весь лагерь. Кто говорил, что видели, как Ермолов проехал с другими генералами куда то, кто говорил, что он, верно, опять дома. Офицер, не обедая, искал до шести часов вечера. Нигде Ермолова не было и никто не знал, где он был. Офицер наскоро перекусил у товарища и поехал опять в авангард к Милорадовичу. Милорадовича не было тоже дома, но тут ему сказали, что Милорадович на балу у генерала Кикина, что, должно быть, и Ермолов там.
– Да где же это?
– А вон, в Ечкине, – сказал казачий офицер, указывая на далекий помещичий дом.
– Да как же там, за цепью?
– Выслали два полка наших в цепь, там нынче такой кутеж идет, беда! Две музыки, три хора песенников.
Офицер поехал за цепь к Ечкину. Издалека еще, подъезжая к дому, он услыхал дружные, веселые звуки плясовой солдатской песни.
«Во олузя а ах… во олузях!..» – с присвистом и с торбаном слышалось ему, изредка заглушаемое криком голосов. Офицеру и весело стало на душе от этих звуков, но вместе с тем и страшно за то, что он виноват, так долго не передав важного, порученного ему приказания. Был уже девятый час. Он слез с лошади и вошел на крыльцо и в переднюю большого, сохранившегося в целости помещичьего дома, находившегося между русских и французов. В буфетной и в передней суетились лакеи с винами и яствами. Под окнами стояли песенники. Офицера ввели в дверь, и он увидал вдруг всех вместе важнейших генералов армии, в том числе и большую, заметную фигуру Ермолова. Все генералы были в расстегнутых сюртуках, с красными, оживленными лицами и громко смеялись, стоя полукругом. В середине залы красивый невысокий генерал с красным лицом бойко и ловко выделывал трепака.
– Ха, ха, ха! Ай да Николай Иванович! ха, ха, ха!..
Офицер чувствовал, что, входя в эту минуту с важным приказанием, он делается вдвойне виноват, и он хотел подождать; но один из генералов увидал его и, узнав, зачем он, сказал Ермолову. Ермолов с нахмуренным лицом вышел к офицеру и, выслушав, взял от него бумагу, ничего не сказав ему.
– Ты думаешь, это нечаянно он уехал? – сказал в этот вечер штабный товарищ кавалергардскому офицеру про Ермолова. – Это штуки, это все нарочно. Коновницына подкатить. Посмотри, завтра каша какая будет!


На другой день, рано утром, дряхлый Кутузов встал, помолился богу, оделся и с неприятным сознанием того, что он должен руководить сражением, которого он не одобрял, сел в коляску и выехал из Леташевки, в пяти верстах позади Тарутина, к тому месту, где должны были быть собраны наступающие колонны. Кутузов ехал, засыпая и просыпаясь и прислушиваясь, нет ли справа выстрелов, не начиналось ли дело? Но все еще было тихо. Только начинался рассвет сырого и пасмурного осеннего дня. Подъезжая к Тарутину, Кутузов заметил кавалеристов, ведших на водопой лошадей через дорогу, по которой ехала коляска. Кутузов присмотрелся к ним, остановил коляску и спросил, какого полка? Кавалеристы были из той колонны, которая должна была быть уже далеко впереди в засаде. «Ошибка, может быть», – подумал старый главнокомандующий. Но, проехав еще дальше, Кутузов увидал пехотные полки, ружья в козлах, солдат за кашей и с дровами, в подштанниках. Позвали офицера. Офицер доложил, что никакого приказания о выступлении не было.
– Как не бы… – начал Кутузов, но тотчас же замолчал и приказал позвать к себе старшего офицера. Вылезши из коляски, опустив голову и тяжело дыша, молча ожидая, ходил он взад и вперед. Когда явился потребованный офицер генерального штаба Эйхен, Кутузов побагровел не оттого, что этот офицер был виною ошибки, но оттого, что он был достойный предмет для выражения гнева. И, трясясь, задыхаясь, старый человек, придя в то состояние бешенства, в которое он в состоянии был приходить, когда валялся по земле от гнева, он напустился на Эйхена, угрожая руками, крича и ругаясь площадными словами. Другой подвернувшийся, капитан Брозин, ни в чем не виноватый, потерпел ту же участь.
– Это что за каналья еще? Расстрелять мерзавцев! – хрипло кричал он, махая руками и шатаясь. Он испытывал физическое страдание. Он, главнокомандующий, светлейший, которого все уверяют, что никто никогда не имел в России такой власти, как он, он поставлен в это положение – поднят на смех перед всей армией. «Напрасно так хлопотал молиться об нынешнем дне, напрасно не спал ночь и все обдумывал! – думал он о самом себе. – Когда был мальчишкой офицером, никто бы не смел так надсмеяться надо мной… А теперь!» Он испытывал физическое страдание, как от телесного наказания, и не мог не выражать его гневными и страдальческими криками; но скоро силы его ослабели, и он, оглядываясь, чувствуя, что он много наговорил нехорошего, сел в коляску и молча уехал назад.