Феодосийский уезд

Феодосийский уезд Герб уездного города Герб губернии Губерния Таврическая губерния Центр Феодосия Образован 1802 Площадь 6060,3 кв. вёрст Население 115858 (1897)

Феодосийский уезд — административная единица в Таврической губернии Российской империи. Административный центр — город Феодосия.

В земско-хозяйственном отношении к Феодосийскосу уезду было причислено Керчь-Еникальское градоначальство.

География

Феодосийский уезд занимал восточную часть Крымского полуострова и юго-восточную Таврической губернии; с Юга он прилегал к Черному морю, с Востока — к Керчь-Еникальскому (в древности — Босфор Киммерийский) проливу, с Северо-Востока и Севера — к Азовскому морю.

Берега Чёрного моря и Керчь-Еникальского пролива образуют залив с удобными для судов бухтами (при гг. Феодосии и Керчи), Азовское море имеет плоские, малоизрезанные берега; узкой, низменной полосой земли, так назыв. Арабатской стрелкой или косой оно отделяется от болотистого залива — Гнилого моря или Сиваша.

Площадь Феодосийского уезда занимает 6152,5 кв. вёрст или 640844 дес., в том числе под внутренними озерами (исключая Сиваша) — 92,2 кв. вер., Арабатской стрелкой — 211 кв. в. и под Керчь-Еникальским градоначальством — 143,9 кв. в. (около 15 тыс. дес.).

Поверхность Феодосийский уезд по своему орографическому устройству подразделяется на степную и гористую полосы; степная полоса занимает северную часть уезда и восточную или Керченский полуостров, между морями Чёрным и Азовским; гористая полоса расположена на Юго-Западе уезда, начиная от гор. Феодосия до границ с Ялтинским и Симферопольским уездами.

Степная часть уезда отличается сухостью, недостатком проточных вод, отсутствием леса; почва здесь солончаково-глинистая; из рек более значительные: Салгир (в пределах уезда — 35 вёрст) с притоками Карасу и Биюк-Карасу, Индол (45 вер) с Булганаком (35 вер.), все переименованные реки орошают большей частью северную половину уезда, все они маловодны, впадают в Сиваш, летом, часто пересыхая, теряются в степи, не дойдя до моря. Колодезная вода степной части Феодосийского уезда солоновата и не всегда годна для питья, так что жители обыкновенно устраивают особые резервуары для скопления и хранения дождевой и весенней воды; в конце XIX века пробуравлено несколько артезианских колодцев.

В восточной части Керченского полуострова разбросаны невысокие, грязные вулканы (сопки), извергающие жидкую грязь с примесью нефти и газов. Грязь, выбрасываемая сопками, большей частью холодная, но бывает и тёплою; случается, что извержение сопровождается пламенем и дымом.

Крымские горы входили в Феодосийский уезд с Юго-Запада из уездов Ялтинского и Симферопольского; они в пределах Феодосийского уезда невысоки; высшие их точки — Сугут-оба (3096 фт.) у верховьев р. Индола и Агермыш (2342 фт.) близ зашт. г. Старого Крыма; гора Тете-оба у города Феодосии возвышается всего на 916 фт., остальные ещё ниже. Горы, постепенно понижаясь с З к В, оканчиваются у г. Феодосии мысом Св. Ильи, южный склон гор подходит к самому Чёрному морю.

Горы Феодосийского уезда изрезаны долинами, довольно хорошо орошенными, скаты которых покрыты фруктовыми садами и виноградниками; из долин наиболее обширная Судакская, спускается к Чёрному морю.

Озера расположены преимущественно на Керченском полуострове; они все соленые, из них более обширные: Акташ (27,2 кв. в.), Узунлар (20,8), Тебечикское (14,8), Геничекское (на Северо-Западе Арабатской косы), Чокрак (в 14 в. от г. Керчи, бл. берега Азовского моря, 6,2 кв. в., грязелечебное заведение), Чурубаш (4,8) и др.

Население

Население в 1897 г. состояло из 158119 чел. (87037 мжч. и 71082 жнщ.), из них 60910 чел. (34466 мжч. и 26444 жнщ.) в городах Феодосии (27238), Старом Крыму (3320), Керчи (28982) и Еникале (1360). На 1 кв. в. в Ф. уезде приходится ок. 26 жит.; уезд принадлежит к числу средненаселенных в губернии. Более всего в уезде русских (47 %) и татар (42 %), затем идут немцы (5 %), армяне (2 %), евреи (2 %), караимы и др. национальности (2° %). Русские, за исключением 500 чел. раскольников, православные, немцы — лютеране и католики; среди армян есть католики (со времен генуэзского владычества).

Немцы-колонисты поселились в Феодосийском уезде в начале XIX века и образуют 3 колонии; среди них много выходцев из Швейцарии.

Экономика

Из 601435 десятин учтённой земли состоит во владении: крестьян (в наделе) — 28828, казны — 21700, церкви — 11174, городов — 18372, частных владельцев — 521361 дес. Одна треть частного землевладения в руках дворян, половина — крестьян-собственников (в том числе и немцев-колонистов); остальная часть (ок. 17 %) принадлежит купцам, мещанам и др. По угодьям земля распределяется так: пашни — 381509 дес., сенокосной и пастбищной — 125471, лесной — 35832, остальной удобной — 11513 и неудобной — 47110 дес. Пахатн. земли принадлежат преимущественно крестьянам (62 %), лес — казне (60 %). Занятия уездных жителей весьма разнообразны: на Керченском полуо-ве и Арабатской косе преобладают скотоводство (овцы), рыболовство и добыча соли (из озер и Сиваша), в сев.-зап. степной части у. и по сев. склонам гор — хлебопашество и скотоводство, в долинах гор, особенно по южному их склону — садоводство, виноградарство и табаководство; в горах сильным подспорьем для жителей служит сбор лесных орехов.

Земледелие. Из хлебов в Феодосийском уезде сеют главным образом озимую пшеницу, овёс и ячмень; рожь, яровую пшеницу и др. яровые хлеба — в незначительном количестве. В годы среднего и хорошего урожаев значительное количество хлеба вывозится за границу. Табак культивируют в значительных размерах, преимущественно дешевые сорта. Лучшие фруктовые сады — в долинах верховьев pp. Карасу и Тунаса, близ г. Карасу-Базара (находящегося в пределах Симферопольского у., но близ границы Феодосийского) и в окрестностях колонии Судака. Лучшие виноградники — в колонии Судаке и его долине (до 100 тыс. вед. вина); всего виноградников в Ф. у. 1633 дес., фруктовых садов — 849 дес. Скота в 1900 г. в Феодосийском уезде было: лошадей — 26452, крупного рогатого скота — 64447 гол., овец — 259214, верблюдов — 578, свиней — 9851. Шерсть от овец отправляют на украинские ярмарки и за границу. Рыболовство в Черном и Азовском морях развито; ловятся сельдь (керченская), кефаль, а из красной рыбы — осетр, севрюга и белуга. Соли из Сиваша и озер Ф. уезда добывается св. 10 млн пд. ежегодно. Нефть добывается на Керченском полуо-ве в незначительном количестве. Фабрично-заводская промышленность в уезде незначительна; из городов она более развита в Керчи (см.). Ф. уезд прорезан жел.-дор . линиями Джанкой — Ф. (102 в.) и Владиславовка (в 13 в. от г. Феодосии) — Керчь (85 в.), всего 187 вер. Медицина (1902 г.). Уездное земство содержит 2 больницы, 1 приемный покой и 5 амбулаторий; при них врачей — 9, фельдшеров — 17 и фельдшериц-акушерок — 6. Больных в 1901 г. было стационарных — 1133, амбулаторных — 33269. Народных школ в 1903 г. в уезде было: земских — 27 (с 1521 ученик.), сел.-общественных — 24 (615), минист. — 2 (112), церковно-приход. — 13 и школ грамоты — 11 (в тех и других 1038 учен.); всего 77 школ, с 3286 учен. (2042 мал. и 1244 дев.). — Земский бюджет по смете 1903 г. Расходы — 232375 р., из них на содержание уездн. зем. управления — 20826, народное образование — 63394, медицинскую часть — 67519 руб. Главную статью доходов (ок. 75 %) составляют сборы с недвижимых имуществ. Ф. уезд представляет выдающийся интерес в археологическом отношениu: много остатков старины в самом уездн. городе, в г. Старом Крыму (см.), в долине Судака (см.) и особенно в г. Керчи (см.) и его окрестностях. Ср. П. И. Сумарокова «Путешествие по всему Крыму и Бессарабии в 1799 г.» (М., 1800); H. Мазуркевич, «История генуэзских поселений в Крыму» (Одесса, 1837); H. Головкинский, «Путеводитель по Крыму» (изд. 6, Симф., 1894); «Сборн. стат. свед. по Таврич. губ.», т. I II («Стат. табл. о хоз. положении селений Ф. у. и Керчь-Еник. градонач.», Симф. 1886); ост. литер. см. Таврическая губ.

Ссылки

• Феодосия, уездный город Таврической губернии // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Феодосийский уезд

– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.


Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.