Феодосий Великий (преподобный)
| Феодосий Великий | |
| Θεοδόσιος ὁ Μέγας | |
 Мозаика кафоликона монастыря Неа Мони, XI век | |
| Рождение | |
|---|---|
| Смерть | |
| Почитается |
Православной и Католической церквями |
| В лике | |
| Главная святыня | |
| День памяти |
в Православной церкви 11 января (по юлианскому календарю), в Католической церкви 11 января |
| Подвижничество |
основание первого в Палестине общежительного монастыря, чудотворения |
Феодосий Великий (греч. Θεοδόσιος ὁ Μέγας, Феодосий Киновиарх; ок. 424, Каппадокия — 529, Палестина) — христианский святой, авва, основатель общежительного монашества в Палестине. Почитается в лике преподобных, память в Православной церкви совершается 11 января (по юлианскому календарю), в Католической церкви 11 января.
Содержание
Жизнеописание
Феодосий родился в каппадокийском селении Могарион. Его родителями были христиане Проересий и Евлогия. С детства обладая хорошим голосом, Феодосий был посвящён в церковные чтецы. Около 451 года Феодосий отправился в Иерусалим. По дороге в Антиохии он встретился с Симеоном Столпником, который, как повествует житие, «поцеловал богодухновенного юношу и предсказал ему, что он будет пастырем словесных овец и спасет многих от мысленного волка; предсказал ему еще многое и, благословив его, отпустил».[2] В Иерусалиме он посетил места евангельских событий и стал учеником преподобного Лонгина, проживавшего при «столпе Давидовом» (древняя башня в Иерусалимской крепости, у Яффских ворот). По поручению Лонгина Феодосий переселился к Кафисматной церкви, построенной вдовой Гликерией на полпути между Иерусалимом и Вифлеемом, но желая уединения через некоторое время ушёл в пустыню и поселился в пещере, в которой по преданию останавливались волхвы, пришедшие поклонится новорожденному Иисусу.
Вскоре вокруг Феодосия образовалась монашеская община и «пещера сделалась тесною для помещения столь большого количества людей». На просьбу монахов выбрать место для строительства монастыря Феодосий взял кадильницу, вложил в неё холодные угли, фимиам и вышел в пустыню:
|
На этом месте была построена церковь, кельи и вскоре возникла обширная обитель, получившая название Лавра Феодосия Великого. В ней был введён монастырский устав Василия Великого и лавра стала первым общежительным монастырём Палестины, к концу жизни Феодосия в ней проживало до 400 монахов.
Житие Феодосия многократно упоминает чудесное умножение пищи, произошедшее по молитве Феодосия (русская агиография использовала эти случаи для жития Феодосия Печерского).[3] В палестинской пустыне Феодосием было устроен ряд страноприимных домов и больниц. В лавре было построено несколько церквей, богослужение в которых проходило на различных языках: «в великой церкви Пречистые Богородицы — греки, в другой — иверийцы, в третьей — армяне — пели церковное правило на своих языках, по семь раз в день».
Феодосий был другом преподобного Саввы Освященного, при иерусалимском патриархе Салюстии (486—494 годы) монахи палестинской пустыни обратились к нему с просьбой поставить «Феодосия и Савву архимандритами и начальниками всех монастырей, находящихся около Святого Града».[4] Патриарх удовлетворил просьбу монахов, Феодосий стал архимандритом всех палестинских общежительных монастырей (киновий) и получил своё прозвание — «киновиарх».
В период правления императора Анастасия I в столице империи обострились монофизитские споры, начались отрицания решений Четвёртого Вселенского собора. Император, придерживавшийся монофизитства начал гонения, в ответ на которые Феодосий от имении палестинских монахов направил ему увещевание, а затем, придя в Иерусалим, в храме Гроба Господня с амвона провозгласил: «Кто не почитает четыре Вселенские собора, как и четыре Евангелия, да будет анафема!». За свои оппозиционные действия Феодосий был подвергнут заточению, из которого вышел после смерти Анастасия (518 год). Борьба Феодосия с монофизитами получила положительную оценку со стороны римского папы Феликса и антиохийского епископа Ефрема, направивших преподобному свои послания.
Скончался Феодосий в 529 году в возрасте 105-ти лет после продолжительной болезни («лежал на одре болезни в течение целого года»). Тело Феодосия было погребено в пещере трёх волхвов.
Жития святого
Первое Житие святого было составлено спустя год после его смерти Феодором, епископом Петрским. Оно представляло собой похвальное слово святому. Второе Житие было составлено Кириллом Скифопольским. Оно было меньшим по объему, но содержало больше фактов и дат. На Руси был известен славянский перевод, сделанный по тексту Феодора Петрского и два кратких Жития, изначально входивших в состав Пролога[5].
Напишите отзыв о статье "Феодосий Великий (преподобный)"
Примечания
- ↑ Святая Земля. Исторический путеводитель по памятным местам Израиля, Египта, Иордании и Ливана / Ред. акад. М. В. Бибиков. — Израиль:J.C.A. Holyland, 2000. c. 107. ISBN 5-93632-002-2.
- ↑ 1 2 Житие преподобного отца нашего Феодосия Великого
- ↑ [snug.narod.ru/fedotov1/H02-T.htm Преодобный Феодосий Печерский]
- ↑ [palomnic.org/xm/history/stari_ierusalim/pustina/8/ Обитель Преподобного Феодосия Киновиарха]
- ↑ Гладкова О. В. ЛИТЕРАТУРНАЯ ОСНОВА СЮЖЕТОВ ЖИТИЙНОЙ ИКОНЫ «ПРЕПОДОБНЫЙ ФЕОДОСИЙ» ИЗ ЧАСТНОГО СОБРАНИЯ В. А. БОНДАРЕНКО //Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2002. № 1(7). С. 51–59.
Ссылки
|
Феодосий Великий (преподобный) в Викитеке? |
|---|
- [days.pravoslavie.ru/Life/life193.htm Преподобный Феодосий Великий (на сайте Православие. RU)]
- [tvorenia.russportal.ru/index.php?id=saeculum.vi_x.k_05_0008 «Кирилла монаха объ иже во святыхъ аввѣ Ѳеодосіѣ». (Из Палестинского патерика)]
Отрывок, характеризующий Феодосий Великий (преподобный)
– Нынче так много пленных, чуть не вся русская армия, что ему, вероятно, это наскучило, – сказал другой офицер.– Ну, однако! Этот, говорят, командир всей гвардии императора Александра, – сказал первый, указывая на раненого русского офицера в белом кавалергардском мундире.
Болконский узнал князя Репнина, которого он встречал в петербургском свете. Рядом с ним стоял другой, 19 летний мальчик, тоже раненый кавалергардский офицер.
Бонапарте, подъехав галопом, остановил лошадь.
– Кто старший? – сказал он, увидав пленных.
Назвали полковника, князя Репнина.
– Вы командир кавалергардского полка императора Александра? – спросил Наполеон.
– Я командовал эскадроном, – отвечал Репнин.
– Ваш полк честно исполнил долг свой, – сказал Наполеон.
– Похвала великого полководца есть лучшая награда cолдату, – сказал Репнин.
– С удовольствием отдаю ее вам, – сказал Наполеон. – Кто этот молодой человек подле вас?
Князь Репнин назвал поручика Сухтелена.
Посмотрев на него, Наполеон сказал, улыбаясь:
– II est venu bien jeune se frotter a nous. [Молод же явился он состязаться с нами.]
– Молодость не мешает быть храбрым, – проговорил обрывающимся голосом Сухтелен.
– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.
В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
