Феофилакт Симокатта

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Феофилакт Симокатта (греч. Θεοφύλακτος Σιμοκάτ(τ)ης, лат. Theophylactus Simocatta) — византийский писатель и историк, живший в начале VII века.

Родом из Египта и приходился родственником тамошнему наместнику Петру. Предположительно дата его рождения относится к 80-м годам VI века. Происходил из знатной александрийской семьи, получил риторское образование. Проявил не только обширные филологические, но и богословские познания.

В 602 году ещё находился в Александрии. Когда и как он оказывается в Константинополе, неизвестно. Есть предположение, что он был в окружении Ираклия, который в 609 году собирал в Египте войска, чтобы затем свергнуть Фоку. Иная версия указывет на юридическую карьеру в окружении халкидонского епископа Проба.

Феофилакт появился в столице империи к 610 году и, может быть, там и провел всю остальную жизнь. Не прост и вопрос о его общественном статусе: разные рукописи упоминают в заголовках разные его титулы. Скорее всего, Симокатта в действительности имел чин «схоластик и апоэпарх», доступный риторам и юристам, но каким должностям он соответствовал — неизвестно. Некоторые исследователи предполагают, что Феофилакт дослужился до референдария, и склонны отнести к историку печать и надпись с именем Феофилакта. В другой рукописи он назван апоэпархом. Последнее упоминаемое Феофилактом событие относится к 628 году. Можно полагать, что он умер после 641 года.

Симокатта занимался сначала лёгкими литературными работами, позже подошёл к созданию серьёзного труда «История правления императора Маврикия» в восьми томах. «История», по всей видимости, написана около 630 года, поскольку упоминает войну с Персией (602628), но не сообщает о войне с арабами (началась в 634). Симокатта пользовался более ранней историей византийско-персидских войн Иоанна Эпифанского, большая часть которой утрачена. Большой популярностью пользовались его книги вымышленных писем.



«История» Симокатты о различных народах Восточной Европы

Феофилакт Симокатта не упоминает ещё хазар, однако пишет о гуннах и тюрках (для конца VI в.). Описывает он религию тюрок: «Тюрки превыше всего чтут огонь, почитают воздух и воду, поют гимны земле, поклоняются же единственно тому, кто создал небо и землю и называют его богом. Ему в жертву они приносят лошадей, быков и мелкий скот и своими жрецами ставят тех, которые, по их мнению, могут дать им предсказания о будущем».

Довольно обширные сведения Феофилакт даёт о славянах, рассказывая об их быте и сообщая имена их вождей. Он также упоминает о «Склавинии» как об особой территории за Дунаем, тем самым свидетельствуя, что славянские племена имели вполне четкие границы. Иногда Симокатта отождествляет славян с готами (или гетами), в то время как другие авторы называли их скифами или объединяли с аварами. Это может говорить о том, что в VI—VII указанные народы представляли собой антивизантийскую коалицию и находились на одной стадии социально-экономического развития, что и позволяло историкам того времени смешивать их.

Напишите отзыв о статье "Феофилакт Симокатта"

Литература

Русские переводы:

Исследования:

  • Кривушин И. В. История между порядком и хаосом: концепция политических конфликтов Феофилакта Симокатты. Иваново, ИвГУ, 1996. 130 стр. 300 экз.

Ссылки

  • [www.vostlit.info/haupt-Dateien/index-Dateien/S.phtml?id=2058 СИМОКАТТА, ФЕОФИЛАКТ]. Восточная литература. Проверено 10 мая 2011. [www.webcitation.org/618ZNLVul Архивировано из первоисточника 23 августа 2011].
  • [myriobiblion.byzantion.ru/feofilact.htm «Письма» Феофилакта Симокатты]
  • [www.krotov.info/acts/07/1/simo_00.html «История» Феофилакта Симокатты]


Отрывок, характеризующий Феофилакт Симокатта

Высвободив ногу, он поднялся. «Где, с какой стороны была теперь та черта, которая так резко отделяла два войска?» – он спрашивал себя и не мог ответить. «Уже не дурное ли что нибудь случилось со мной? Бывают ли такие случаи, и что надо делать в таких случаях?» – спросил он сам себя вставая; и в это время почувствовал, что что то лишнее висит на его левой онемевшей руке. Кисть ее была, как чужая. Он оглядывал руку, тщетно отыскивая на ней кровь. «Ну, вот и люди, – подумал он радостно, увидав несколько человек, бежавших к нему. – Они мне помогут!» Впереди этих людей бежал один в странном кивере и в синей шинели, черный, загорелый, с горбатым носом. Еще два и еще много бежало сзади. Один из них проговорил что то странное, нерусское. Между задними такими же людьми, в таких же киверах, стоял один русский гусар. Его держали за руки; позади его держали его лошадь.
«Верно, наш пленный… Да. Неужели и меня возьмут? Что это за люди?» всё думал Ростов, не веря своим глазам. «Неужели французы?» Он смотрел на приближавшихся французов, и, несмотря на то, что за секунду скакал только затем, чтобы настигнуть этих французов и изрубить их, близость их казалась ему теперь так ужасна, что он не верил своим глазам. «Кто они? Зачем они бегут? Неужели ко мне? Неужели ко мне они бегут? И зачем? Убить меня? Меня, кого так любят все?» – Ему вспомнилась любовь к нему его матери, семьи, друзей, и намерение неприятелей убить его показалось невозможно. «А может, – и убить!» Он более десяти секунд стоял, не двигаясь с места и не понимая своего положения. Передний француз с горбатым носом подбежал так близко, что уже видно было выражение его лица. И разгоряченная чуждая физиономия этого человека, который со штыком на перевес, сдерживая дыханье, легко подбегал к нему, испугала Ростова. Он схватил пистолет и, вместо того чтобы стрелять из него, бросил им в француза и побежал к кустам что было силы. Не с тем чувством сомнения и борьбы, с каким он ходил на Энский мост, бежал он, а с чувством зайца, убегающего от собак. Одно нераздельное чувство страха за свою молодую, счастливую жизнь владело всем его существом. Быстро перепрыгивая через межи, с тою стремительностью, с которою он бегал, играя в горелки, он летел по полю, изредка оборачивая свое бледное, доброе, молодое лицо, и холод ужаса пробегал по его спине. «Нет, лучше не смотреть», подумал он, но, подбежав к кустам, оглянулся еще раз. Французы отстали, и даже в ту минуту как он оглянулся, передний только что переменил рысь на шаг и, обернувшись, что то сильно кричал заднему товарищу. Ростов остановился. «Что нибудь не так, – подумал он, – не может быть, чтоб они хотели убить меня». А между тем левая рука его была так тяжела, как будто двухпудовая гиря была привешана к ней. Он не мог бежать дальше. Француз остановился тоже и прицелился. Ростов зажмурился и нагнулся. Одна, другая пуля пролетела, жужжа, мимо него. Он собрал последние силы, взял левую руку в правую и побежал до кустов. В кустах были русские стрелки.


Пехотные полки, застигнутые врасплох в лесу, выбегали из леса, и роты, смешиваясь с другими ротами, уходили беспорядочными толпами. Один солдат в испуге проговорил страшное на войне и бессмысленное слово: «отрезали!», и слово вместе с чувством страха сообщилось всей массе.
– Обошли! Отрезали! Пропали! – кричали голоса бегущих.
Полковой командир, в ту самую минуту как он услыхал стрельбу и крик сзади, понял, что случилось что нибудь ужасное с его полком, и мысль, что он, примерный, много лет служивший, ни в чем не виноватый офицер, мог быть виновен перед начальством в оплошности или нераспорядительности, так поразила его, что в ту же минуту, забыв и непокорного кавалериста полковника и свою генеральскую важность, а главное – совершенно забыв про опасность и чувство самосохранения, он, ухватившись за луку седла и шпоря лошадь, поскакал к полку под градом обсыпавших, но счастливо миновавших его пуль. Он желал одного: узнать, в чем дело, и помочь и исправить во что бы то ни стало ошибку, ежели она была с его стороны, и не быть виновным ему, двадцать два года служившему, ни в чем не замеченному, примерному офицеру.
Счастливо проскакав между французами, он подскакал к полю за лесом, через который бежали наши и, не слушаясь команды, спускались под гору. Наступила та минута нравственного колебания, которая решает участь сражений: послушают эти расстроенные толпы солдат голоса своего командира или, оглянувшись на него, побегут дальше. Несмотря на отчаянный крик прежде столь грозного для солдата голоса полкового командира, несмотря на разъяренное, багровое, на себя не похожее лицо полкового командира и маханье шпагой, солдаты всё бежали, разговаривали, стреляли в воздух и не слушали команды. Нравственное колебание, решающее участь сражений, очевидно, разрешалось в пользу страха.