Фердинанд (граф Фландрии)

Фердинанд порт. Fernando, старофр. Ferrand
граф Фландрии
1212–1233
Предшественник:	Жанна
Преемник:	Жанна
граф Геннегау
Рождение:	24 марта 1188(1188-03-24) Коимбра
Смерть:	27 июля 1233(1233-07-27) (45 лет) Нойон
Отец:	Саншу I
Мать:	Дульса Арагонская
Супруга:	Жанна Константинопольская

Фердинанд (Ферран) Португальский (порт. Fernando, старофр. Ferrand, 24 марта 1188 — 27 июля 1233) — граф Фландрии и Геннегау.

Биография

Молодость

Фердинанд был четвёртым сыном короля Португалии Саншу I и его супруги Дулсы Арагонской. В 1212 женился на фландрской графине Жанне Константинопольской. Церемония прошла в Париже, под покровительством Филиппа Августа. В Перонне новобрачные были задержаны сыном Филиппа Людовиком, который требовал передать ему Эр-сюр-ля-Лис, Сент-Омер и даже Артуа. В свою очередь, граждане Гента закрыли перед молодожёнами ворота, считая, что Жанна «была продана» Фердинанду Филиппом. Наконец, был заключён договор в Пон-а-Вердене, по которому Эр и Сент-Омер отходили Людовику в обмен на отказ от претензий на Фландрию. Лишь после этого гентцы открыли ворота и выплатили графам компенсацию. Тогда же в Генте были учреждены выборные органы власти.

Война с Францией

После этого Фердинанд начал склоняться к союзу с английским королём Иоанном Безземельным. Весной 1213 года Филипп нанёс упреждающий удар, разорив Кассель, Ипр и все земли вплоть до Брюгге. На помощь Фердинанду прибыли граф Солсбери и Рено Даммартенский. Англичане встретились с графом в Дамме, но не смогли помешать Филиппу захватить Лилль и Гент.

Фердинанд бежал на остров Вальхерен, принадлежавший Священной Римской империи. После вывода большей части французских войск он вернул Гент, осадил Турне и выбил французский гарнизон из Лилля, но Филипп вернулся, разрушил Лилль и взял в плен его жителей. Фердинанд бежал в Англию, где заключил союз с Иоанном и императором Оттоном.

В начале 1214 года Людовик осадил Байоль и Стенворде, а вернувшийся Фердинанд опустошил Артуа и Гинь и взял Сент-Омер и Эсден. Вскоре Людовик отправился во Францию на борьбу с Иоанном, который взял Пуатье и двигался к Анже. Иоанн потерпел поражение под Рош-экс-Муан и отступил.

Оттон в это время вступил в Валансьен в сопровождении двух герцогов (Генриха I Брабантского и Генриха III Лимбургского) и графа Филиппа II Намюрского, а король Филипп через Сен-Дени отправился в Перонн.

Битва при Бувине и плен

Решающая битва состоялась 27 июля 1214 года близ Бувена. Фердинанд желал непременно убить Филиппа, но путь ему преградил шампанский батальон. Французы атаковали правый фланг коалиционных сил, на котором сражался граф. Он был сброшен с коня, получил множество ран и был взят в плен, а его войска бежали. Графа провезли через Францию с величайшим позором — недавно боявшиеся его крестьяне насмехались над ним, говоря: «два Феррана везут третьего» (имя Ферран было и лошадиной кличкой) и «Ferrand en ferre» (Ферран в железе). Фердинанд был брошен в подземелья Лувра и вышел на свободу только в 1222 году. Половина из пятидесятитысячного выкупа была уплачена сразу, в гарантию уплаты второй половины были заложены города Дуэ, Лилль и Слёйс. Кроме того, Фердинанд принёс вассальную клятву Бланке Кастильской.

Возвращение

Фердинанд оставался верен своей клятве до конца жизни и поддержал Бланку во время восстания Пьера Моклерка. В 1228 году Фердинанд и Жанна предоставила ряд вольностей городам Гент, Ипр, Брюгге и Дуэ. В 1229—1232 гг. Фландрия вела с Маргаритой де Куртене борьбу за графство Намюр, окончившуюся договором в Камбре. Фердинанд отказался от претензий в обмен на бальяжи Гользимер и Старый Лилль.

Умер Фердинанд в 1233 г. в Нойоне, от почечнокаменной болезни. Его сердце похоронено в нойонском соборе Богоматери, а тело — в монастыре в Маркет-де-Лилль.

Портреты

• Fernando of Portugal bouvines.jpg

  Фердинанда берут в плен

• Prisonniers Bouvines.jpg

  Фердинанд и Рено Даммартенский в плену

Отрывок, характеризующий Фердинанд (граф Фландрии)

В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.