Фереос, Ригас
| Ригас Фереос | |
| Ρήγας Φεραίος | |
 | |
| Род деятельности: | |
|---|---|
| Дата рождения: |
ок. 1757 |
| Дата смерти: | |
Ригас Фереос или Ригас Велестинлис МФА [ˈriɣas vɛlɛstinˈlis fɛˈrɛɔs](греч. Ρήγας Βελεστινλής-Φεραίος, урождённый Αντώνιος Κυριαζής, Антониос Кириазис; известен также как Κωνσταντίνος Ρήγας, Ригас Констандинос; ок. 1757—24 июня 1798) — греческий революционный поэт и национальный герой, один из первых представителей греческого Просвещения. Основатель гетерии — тайного общества, имевшего целью освобождение Греции от турецкого владычества; казнён турками.
Содержание
Биография
Первые этапы
Родился в состоятельной семье в городе Велестинон (Фессалия), где когда-то было расположено древнегреческое место Феры (именно поэтому последователи Ригаса, которые были сторонниками античной традиции, и назвали его Фереосом). Окончил академию Афониада на полуострове Афон, нома Халкидики в Македонии.
Примерно в 1774 году оказался в Стамбуле. Согласно преданию, это произошло из-за того что Ригас убил некоего турка, который издевался над ним. В Стамбуле Ригас нашёл службу секретаря у Александра Ипсиланти. Примерно в 1782 году вместе с будущим предводителем «Филики Этерия» он переехал в Бухарест.
Здесь, в Валахии, он был секретарём и поверенным местных вельмож, а также преподавал античную историю в одной из городских школ. Известно, что он с совершенстве знал французский и греческий, писал стихи и был музыкантом[1]. В Бухаресте Ригас занимался литературной и переводческой деятельностью и поэтому вошел в кружок греческого философа и публициста Димитриоса Катардзиса. Хотя этот кружок был вовсе не революционным, однако здесь царило свободомыслие. В нём Ригас получил возможность ознакомиться с творчеством французских просветителей: Вольтера, Руссо, Дидро, Монтескье.
Литературная деятельность
В 1790 году Ригас приехал в Вену, где в том же году начала выходить греческая газета «Ефимерис». Ригас считал, что для подготовки будущего освободительного движения надо начать с умеренной просветительской деятельности. Так и появилась его первая известная публикация — «Школа чувствительных любовников» (1790). Греческими историками литературы установлено, что это был не оригинальное произведение, а своеобразная переработка шести рассказов французского писателя Ретифа де ля Бретона. Ригас в этих рассказах привлекали не столько «амуры», как утверждение свободы личности, права на собственное усмотрение устраивать свою судьбу, распоряжаться ею. Переводчик-переработчик Ретифа дополнил сюжеты рассказов новыми эпизодами, а также вставил в текст несколько сентиментальных стихов, которые, по его мнению, более соответствуют греческому духу. Эта книга Ригаса имела успех.
Если «Школа чувствительных любовников» пропагандировала свободу чувств и идею естественного равенства людей, то следующая публикация Ригас — «Антология естественных наук» — свободу мышления. Её текст был направлен на «уничтожение предрассудков» и в явном и неявном виде воспроизводил идеи Руссо и энциклопедистов.
В среде греческой диаспоры Вены Ригас нашел единомышленников, и дальнейшие его издательские проекты иногда реализовались в соавторстве. Так, ему принадлежат две (из трех) части в книге «Моральный треножник». Одна из них называлась «Олимпия» и была переводом пьесы Метастазио; она напоминала грекам об Олимпийских играх античности и имела целью пробуждения национальной гордости. Вторая («Альпийская пастушка», стихотворный перевод повести Мармонтеля) была выдержана в духе «Школы чувствительных любовников». Также считается, что Ригасe принадлежит перевод двух пьес Мольера.
Подготовка к восстанию. Арест и казнь
В августе 1796 года Ригас окончательно переезжает в Вену и начинает непосредственную подготовку к антитурецкому восстанию. Меняется и характер его литературного и переводческого творчества. Именно ради будущего восстания он в течение 1791—1796 гг. занимался изучением географии Греции. Теперь Ригас участвует в переводе с французского книги Бартелеми «Новый Анахарсис» и включает в её издание карту Греции на двенадцати листах (в том числе план Стамбула и расположение турецких военных объектов). Книга вышла в Вене в 1797 году; Ригасу принадлежит перевод той части, которая касается Фессалии (главы 35-39).
В том же 1797 году, в ноябре, подпольно печатается главное произведение Ригаса — «Революционный манифест, или Новый политический строй для народов Румелии, Малой Азии, островов Средиземного моря, Валахии и Молдовы». Основные положения политической доктрины Ригаса были связаны с якобинский идеями. Он отстаивал идею равноправия христиан и мусульман, а также братство всех порабощенных османской властью народов. Для нового планируемого государства Ригас предложил название «Греческая республика»; её территории должны были быть составлять Балканский полуостров и Малая Азия.
Неотъемлемой частью манифеста Ригаса был «Военный гимн», который очень быстро распространился по всем Балканам.
В эти последние два года пребывания в Вене Ригас основал тайное общество «Этерия» (это название затем было перенято кружком Александра Ипсиланти). У него сразу появились многочисленные поклонники в греческой диаспоре разных стран и в самой Греции.
В конце 1797 Ригас вместе с несколькими единомышленниками отправился из Вены в Грецию. Но в Триесте их всех арестовала австрийская полиция и после пяти месяцев заключения выдала турецким властям. Ригаса казнили в Белградской крепости; по легенде, последними словами революционера были «Я посеял свободу, пусть другие придут и пожнут».
Влияние и посмертная слава
Ригас стал героем народных песен и литературных произведений. Он был символом борьбы за свободу для Байрона, Пушкина. В Греции был распространён лубочный рисунок, с изображением Ригаса, который поет свои гимны в кругу соотечественников.
Деятели «Филики Этерия» подхватили идеи Ригаса, они считали себя продолжателями его дела. Песни Ригаса служили повстанцам боевыми маршами. Позже они снова звучали во время восстаний, антифашистской борьбы, гражданской войны 1946—1949 гг. Историческая драма В. Ротаса «Ригас», написанная в двадцатые годы XX века, была запрещена за слишком прозрачные намеки на притеснения греческих властей. В годы диктатуры «чёрных полковников» (1967—1974) имя Ригаса носила подпольная студенческая организация Коммунистической партии Греции (внутренней) — Коммунистическая организация молодёжи имени Фереоса Ригаса.
Напишите отзыв о статье "Фереос, Ригас"
Литература
- Димитрис Спатис. Греческая новая литература // Краткая литературная энциклопедия. Москва: Советская энциклопедия, 1972, т.7, стр.352, 357.
- Костас Кодзьяс. Фереос // Краткая литературная энциклопедия. Москва: Советская энциклопедия, 1972, т.7, стр.937.
- Г. Л. Арш. Фереос // Советская историческая энциклопедия. Москва: Советская энциклопедия, 1974, т.15, стр.57-58.
- Пушкин А. С. Собрание сочинений, т.7 стр. 390. Гослитиздат, Москва, 1962 г.
Примечания
- ↑ James Emerson. Selim III. favourably inclined towards Education // [books.google.ru/books?id=1z1hAAAAcAAJ&pg=PA425&dq=#v=onepage&q&f=false The History of Modern Greece, Vol II]. — Henry Colburn and Richard Bentley, 1830. — С. 425.(Google Books) (англ.)
Отрывок, характеризующий Фереос, Ригас
Дядюшка сыграл еще песню и вальс; потом, помолчав, прокашлялся и запел свою любимую охотническую песню.Как со вечера пороша
Выпадала хороша…
Дядюшка пел так, как поет народ, с тем полным и наивным убеждением, что в песне все значение заключается только в словах, что напев сам собой приходит и что отдельного напева не бывает, а что напев – так только, для складу. От этого то этот бессознательный напев, как бывает напев птицы, и у дядюшки был необыкновенно хорош. Наташа была в восторге от пения дядюшки. Она решила, что не будет больше учиться на арфе, а будет играть только на гитаре. Она попросила у дядюшки гитару и тотчас же подобрала аккорды к песне.
В десятом часу за Наташей и Петей приехали линейка, дрожки и трое верховых, посланных отыскивать их. Граф и графиня не знали где они и крепко беспокоились, как сказал посланный.
Петю снесли и положили как мертвое тело в линейку; Наташа с Николаем сели в дрожки. Дядюшка укутывал Наташу и прощался с ней с совершенно новой нежностью. Он пешком проводил их до моста, который надо было объехать в брод, и велел с фонарями ехать вперед охотникам.
– Прощай, племянница дорогая, – крикнул из темноты его голос, не тот, который знала прежде Наташа, а тот, который пел: «Как со вечера пороша».
В деревне, которую проезжали, были красные огоньки и весело пахло дымом.
– Что за прелесть этот дядюшка! – сказала Наташа, когда они выехали на большую дорогу.
– Да, – сказал Николай. – Тебе не холодно?
– Нет, мне отлично, отлично. Мне так хорошо, – с недоумением даже cказала Наташа. Они долго молчали.
Ночь была темная и сырая. Лошади не видны были; только слышно было, как они шлепали по невидной грязи.
Что делалось в этой детской, восприимчивой душе, так жадно ловившей и усвоивавшей все разнообразнейшие впечатления жизни? Как это всё укладывалось в ней? Но она была очень счастлива. Уже подъезжая к дому, она вдруг запела мотив песни: «Как со вечера пороша», мотив, который она ловила всю дорогу и наконец поймала.
– Поймала? – сказал Николай.
– Ты об чем думал теперь, Николенька? – спросила Наташа. – Они любили это спрашивать друг у друга.
– Я? – сказал Николай вспоминая; – вот видишь ли, сначала я думал, что Ругай, красный кобель, похож на дядюшку и что ежели бы он был человек, то он дядюшку всё бы еще держал у себя, ежели не за скачку, так за лады, всё бы держал. Как он ладен, дядюшка! Не правда ли? – Ну а ты?
– Я? Постой, постой. Да, я думала сначала, что вот мы едем и думаем, что мы едем домой, а мы Бог знает куда едем в этой темноте и вдруг приедем и увидим, что мы не в Отрадном, а в волшебном царстве. А потом еще я думала… Нет, ничего больше.
– Знаю, верно про него думала, – сказал Николай улыбаясь, как узнала Наташа по звуку его голоса.
– Нет, – отвечала Наташа, хотя действительно она вместе с тем думала и про князя Андрея, и про то, как бы ему понравился дядюшка. – А еще я всё повторяю, всю дорогу повторяю: как Анисьюшка хорошо выступала, хорошо… – сказала Наташа. И Николай услыхал ее звонкий, беспричинный, счастливый смех.
– А знаешь, – вдруг сказала она, – я знаю, что никогда уже я не буду так счастлива, спокойна, как теперь.
– Вот вздор, глупости, вранье – сказал Николай и подумал: «Что за прелесть эта моя Наташа! Такого другого друга у меня нет и не будет. Зачем ей выходить замуж, всё бы с ней ездили!»
«Экая прелесть этот Николай!» думала Наташа. – А! еще огонь в гостиной, – сказала она, указывая на окна дома, красиво блестевшие в мокрой, бархатной темноте ночи.
Граф Илья Андреич вышел из предводителей, потому что эта должность была сопряжена с слишком большими расходами. Но дела его всё не поправлялись. Часто Наташа и Николай видели тайные, беспокойные переговоры родителей и слышали толки о продаже богатого, родового Ростовского дома и подмосковной. Без предводительства не нужно было иметь такого большого приема, и отрадненская жизнь велась тише, чем в прежние годы; но огромный дом и флигеля всё таки были полны народом, за стол всё так же садилось больше человек. Всё это были свои, обжившиеся в доме люди, почти члены семейства или такие, которые, казалось, необходимо должны были жить в доме графа. Таковы были Диммлер – музыкант с женой, Иогель – танцовальный учитель с семейством, старушка барышня Белова, жившая в доме, и еще многие другие: учителя Пети, бывшая гувернантка барышень и просто люди, которым лучше или выгоднее было жить у графа, чем дома. Не было такого большого приезда как прежде, но ход жизни велся тот же, без которого не могли граф с графиней представить себе жизни. Та же была, еще увеличенная Николаем, охота, те же 50 лошадей и 15 кучеров на конюшне, те же дорогие подарки в именины, и торжественные на весь уезд обеды; те же графские висты и бостоны, за которыми он, распуская всем на вид карты, давал себя каждый день на сотни обыгрывать соседям, смотревшим на право составлять партию графа Ильи Андреича, как на самую выгодную аренду.
Граф, как в огромных тенетах, ходил в своих делах, стараясь не верить тому, что он запутался и с каждым шагом всё более и более запутываясь и чувствуя себя не в силах ни разорвать сети, опутавшие его, ни осторожно, терпеливо приняться распутывать их. Графиня любящим сердцем чувствовала, что дети ее разоряются, что граф не виноват, что он не может быть не таким, каким он есть, что он сам страдает (хотя и скрывает это) от сознания своего и детского разорения, и искала средств помочь делу. С ее женской точки зрения представлялось только одно средство – женитьба Николая на богатой невесте. Она чувствовала, что это была последняя надежда, и что если Николай откажется от партии, которую она нашла ему, надо будет навсегда проститься с возможностью поправить дела. Партия эта была Жюли Карагина, дочь прекрасных, добродетельных матери и отца, с детства известная Ростовым, и теперь богатая невеста по случаю смерти последнего из ее братьев.
Графиня писала прямо к Карагиной в Москву, предлагая ей брак ее дочери с своим сыном и получила от нее благоприятный ответ. Карагина отвечала, что она с своей стороны согласна, что всё будет зависеть от склонности ее дочери. Карагина приглашала Николая приехать в Москву.
Несколько раз, со слезами на глазах, графиня говорила сыну, что теперь, когда обе дочери ее пристроены – ее единственное желание состоит в том, чтобы видеть его женатым. Она говорила, что легла бы в гроб спокойной, ежели бы это было. Потом говорила, что у нее есть прекрасная девушка на примете и выпытывала его мнение о женитьбе.
В других разговорах она хвалила Жюли и советовала Николаю съездить в Москву на праздники повеселиться. Николай догадывался к чему клонились разговоры его матери, и в один из таких разговоров вызвал ее на полную откровенность. Она высказала ему, что вся надежда поправления дел основана теперь на его женитьбе на Карагиной.
– Что ж, если бы я любил девушку без состояния, неужели вы потребовали бы, maman, чтобы я пожертвовал чувством и честью для состояния? – спросил он у матери, не понимая жестокости своего вопроса и желая только выказать свое благородство.
– Нет, ты меня не понял, – сказала мать, не зная, как оправдаться. – Ты меня не понял, Николинька. Я желаю твоего счастья, – прибавила она и почувствовала, что она говорит неправду, что она запуталась. – Она заплакала.
