Фермер Джайлс из Хэма

Фермер Джайлс из Хэма
Farmer Giles of Ham
Обложка первого издания
Жанр:	сказка
Автор:	Джон Рональд Руэл Толкин
Язык оригинала:	английский
Дата написания:	1938
Дата первой публикации:	1949
Издательство:	Allen & Unwin

Фе́рмер Джайлс из Хэ́ма (англ. Farmer Giles of Ham) — юмористическая сказка Дж. Р. Р. Толкина, опубликованная в 1949 году. Сюжет повествует о подвигах главного героя — мирного фермера, который последовательно побеждает глупого великана и хитрого дракона, становясь после этого королём. Действие происходит в Среднем Королевстве, расположенном на территории средневековой Англии.

Первоначально сочинённая Толкином для своих детей, в опубликованном варианте сказка вряд ли предназначена для детской аудитории: автор отказался от характерного для детских сказок тона, добавив множество исторических и филологических шуток. Исследователи творчества Толкина предполагают, что на «Фермер Джайлс из Хэма» оказали влияние такие произведения, как «Сэр Гавейн и Зелёный Рыцарь», «Беовульф» и «Кентерберийские рассказы» Джефри Чосера. По мнению профессора-филолога Томаса Шиппи, в произведении показана не зависящая от политики текущего момента идеализированная и вневременная Англия.

Сюжет

События происходят в Среднем Королевстве в неопределённую эпоху, «вероятно, после царствования короля Коля, но до короля Артура и Семи английских королевств». Эгидиус Агенобарбус Юлиус Агрикола де Хэммо, или «фермер Джайлс» на простонародном языке, мирно живёт в деревне Хэм. Однажды на поля фермера забрёл глупый великан. Джайлс выстрелил в него из мушкетона, великан решил, что его кусают огромные слепни, и пошёл домой. Видевшие это жители Хэма объявили Джайлса своим героем, а король, узнав об этом, отправил ему грамоту и подарил древний меч.

Тем временем, прослышав от великана о тучных полях Среднего Королевства, туда отправляется дракон Хризофилакс Дайвз. Королевские рыцари используют различные отговорки, чтобы не сражаться с ним, а дракон в это время приближается к Хэму, сжигая по пути деревни. Жители Хэма обращаются за помощью к своему новому герою, но тот постоянно откладывает встречу с драконом. Тем не менее, местный священник обнаружил, что меч Джайлса носит имя Кодимордакс, или Хвостосек — древний меч для борьбы с драконами, и фермер в конце концов соглашается встретить врага. К счастью для него, Хризофилакс оказался не очень смелым — его испугал один вид Хвостосека, а удара мечом было достаточно, чтобы обратить его в бегство. Возле церкви Джайлс догнал Хризофилакса, и местные жители окружили его. Крестьяне согласились отпустить побеждённого дракона с условием, что он вернётся через восемь дней со всеми своими сокровищами.

Прослышав о выкупе, король решил заполучить сокровища и прибыл со своими рыцарями в Хэм ждать возвращения дракона. Но Хризофилакс, разумеется, обманул глупых людей и не стал возвращаться. Король отправил рыцарей разыскать дракона и потребовал, чтобы Джайлс присоединился к ним. На седьмой день пути на отряд напал дракон и разогнал рыцарей, но опять ничего не смог поделать с Джайлсом. Тогда он предложил фермеру сделку: если тот не лишит его всех сокровищ, Хризофилакс будет служить Джайлсу и поможет защитить добычу. Джайлс согласился, и когда вернулся в Хэм, король попытался заявить права на сокровища дракона, но Хризофилакс обратил его рыцарей в бегство. Крестьяне встретили Джайлса как героя и своего вождя. В последующие годы он становился господином, графом, принцем и, наконец, королём Малого Королевства.

История создания

Написание

По словам Джона, старшего сына Дж. Р. Р. Толкина, историю фермера Джайлса его отец сочинил во время пикника, когда семья, застигнутая ливнем, укрылась под мостом. Дата события неизвестна, но оно, вероятно, произошло во второй половине 1920-х годов, после избрания Толкина профессором англосаксонского языка в Оксфордском университете. «Фермер Джайлс из Хэма» написан в трёх вариантах. Первый представляет собой очень простую волшебную сказку (рассказанную отцом ребёнку), лишённую большей части филологических, географических и исторических подробностей окончательной версии. Второй вариант мало отличается от первого, но имеет более реалистичный и менее преувеличенный характер. В 1930-х годах этот вариант был переведён на французский язык бельгийским филологом Симонной д'Арденн.

В 1937 году лондонское издательство Allen & Unwin опубликовало повесть Толкина «Хоббит, или Туда и обратно». Книга имела большой успех, и Толкин отправил издателю другие свои тексты, в том числе «Фермер Джайлс из Хэма». Несмотря на положительную оценку его сына Рейнера, Стэнли Анвин воспринял сказку как слишком короткую для отдельной публикации. В январе следующего года, во время перерыва в написании продолжения «Хоббита», Толкин возобновил работу над произведением и значительно развил его. 14 февраля 1938 года он прочитал третий вариант сказки обществу Лавлейса (литературный клуб в Вустер-Колледже Оксфордского университета), где она была воспринята положительно. В конце августа 1938 года Толкин прислал рукопись этой версии Allen & Unwin и в феврале 1939 года спрашивал о возможности её публикации, но издатель был больше заинтересован в продвижении работы над продолжением «Хоббита», а издание сказки, полностью не предназначенной ни для детей, ни для взрослых, он обозначил как «сложную коммерческую проблему».

Allen & Unwin полностью не отклонило «Фермера Джайлса из Хэма», но прежде всего желало опубликовать «Властелин Колец» — продолжение «Хоббита», на написание которого Толкин в итоге потратил около пятнадцати лет. Автор неоднократно предлагал издать «Фермера Джайлса», но этому препятствовали обстоятельства военного времени, кроме того, Стэнли Анвин считал необходимым опубликовать его вместе с другими короткими произведениями. Толкин намечал продолжение сказки, где главным героем должен был стать сын Джайлса принц Джордж, но так и не завершил его, опечаленный влиянием войны на пейзажи, вдохновившие его на написание «Фермера Джайлса из Хэма». В 1945 году он написал Анвину: «„Малое Королевство“ утратило душу, а леса его и равнины превратились в аэродромы и мишени для практического бомбометания».

Публикация

В 1947 году издательство Allen & Unwin решило опубликовать «Фермера Джайлса из Хэма» отдельно в иллюстрированном издании. Присцилла, дочь Толкина, предложила использовать иллюстрации художницы Милен Косман, но изображения, которые она предоставила после долгой задержки, не понравились Толкину и издателю, и сказка вышла с иллюстрациями Паулины Бейнс. Толкин особенно ценил работу Бейнс, «совершенную копию текста (даже улучшение его)», и она создала иллюстрации к вышедшим позже «Приключениям Тома Бомбадила» (1962) и «Кузнецу из Большого Вуттона» (1967).

«Фермер Джайлс из Хэма» издан 20 октября 1949 года в Великобритании Allen & Unwin и 2 октября 1950 года в США издательством Houghton Mifflin. Книга посвящена С. X. Уилкинсону, преподавателю Оксфордского университета, который присутствовал на чтении сказки в 1938 году и неоднократно предлагал Толкину опубликовать её. Первоначально продажи были неудовлетворительными: из 5000 экземпляров первого тиража к марту 1950 года продано только 2000, что, по мнению Толкина, было вызвано слабой рекламой книги. Впоследствии популярность произведения возросла благодаря успеху «Властелина Колец».

Переиздания и переводы

«Фермер Джайлс из Хэма» был несколько раз переиздан в сборниках текстов Толкина, в том числе в «The Tolkien Reader» (1966), «Poems and Stories» (1980) и «Сказках Волшебной страны» (1997, в 2008 году переизданы с иллюстрациями Алана Ли). Отдельное переиздание сказки вышло в 1990 году с иллюстрациями Роджера Гарленда. По случаю 50-летия публикации сказки в 1999 году было выпущено юбилейное издание под редакцией Уэйна Хаммонда и Кристины Скалл. В него включили копию текста первого издания с иллюстрациями Паулины Бейнс, предисловие редакторов, и два ранее неопубликованных текста Толкина: первый вариант сказки и незавершенное продолжение. Для этого издания Паулина Бейнс нарисовала карту Малого Королевства. В связи с шестидесятой годовщиной «Фермера Джайлса из Хэма» в 2008 году было опубликовано переиздание этого тома в количестве 500 экземпляров.

В СССР «Фермер Джайлс из Хэма» впервые был опубликован в 1986 году в сборнике «Сказки английских писателей», в переводе Галины Усовой. Впоследствии сказка издавалась в переводах Юрия Нагибина, Ильи Кормильцева, А. Ставиской, М. Тюнькиной и О. Степашкиной. Среди иллюстраторов — Александр Коротич.

Восприятие

«Фермер Джайлс из Хэма» не пользовался такой же известностью у критиков, как «Хоббит», что объясняется относительно небольшим объёмом книги. Авторы первых рецензий обратили внимание, что книга не была явным образом написана для детей. Гвендолен Фримен, в частности, предположила, что «Фермер Джайлс» «заинтересует подростков, которые прочитали что-то из рыцарских романов». По мнению Маркуса Крауча из Junior Bookshelf, книга должна была понравиться детям, однако «узнаваемые аллюзии, а также стилизованное художественное оформление мисс Бейнс предназначены только для взрослых». При этом, Крауч охарактеризовал сказку как «восхитительную книгу, изящно написанную и полную очаровательных черт юмора», которая «определённо должна являться частью любой детской библиотеки». Большинство рецензентов также сочли хорошо подходящими к тексту иллюстрации Паулины Бейнс.

Более поздние мнения критиков о «Фермере Джайлсе», так же, как и о других коротких историях Толкина, встречаются редко по причине их меньшей известности по сравнению с произведениями легендариума. В предисловии к юбилейному изданию «Фермера Джайлса из Хэма» (1999) редакторы Уэйн Хаммонд и Кристина Скалл высказали мнение, что хотя эта работа, в отличие от «Хоббита», не стала классикой детской литературы, «она обращалась к читателям всех возрастов в течение половины века. Это — живая история, рассказанная с сообразительностью и остроумием». Также сказка представляет интерес в качестве одного из немногих художественных произведений Толкина, не связанных со Средиземьем.

Анализ произведения

Фартингоу

Ислип

Quercetum

Стоячие
камни

Оксенфорд

Хэм

Aula Draconaria

Расположение мест, упомянутых в сказке, на карте Оксфордшира и соседних графств

На протяжении всего произведения Толкин использует филологический юмор. К примеру, когда фермер Джайлс берёт мушкетон, автор говорит:

Вы, может, спросите, что это такое. Говорят, именно такой вопрос однажды задали четверым учёным клеркам из Оксенфорда, и они, немного подумав, ответили: «мушкетон — это короткоствольное ружье с широким раструбом, стреляет на небольшое расстояние сразу несколькими пулями; из такого ружья можно попасть, не особенно тщательно прицеливаясь. Ныне в цивилизованных странах вытеснен другими видами огнестрельного оружия».

— Толкин Дж. Р. Р. Фермер Джайлс из Хэма // Хоббит, или Туда и обратно / Пер. с англ. Ю. Нагибина — С. 272

На самом деле речь идёт об определении термина (blunderbuss на английском языке), которое даёт Оксфордский словарь английского языка. «Четыре учёных клерка из Оксенфорда» означают четырёх редакторов словаря: Джеймса Марри, Генри Брэдли, Уильяма Крэйги и Чарльза Онионса.

В предисловии к сказке, где рассказ ведёт анонимный редактор, выполнивший перевод с латинского оригинала, Толкин сатирически представляет критиков, которые в древних легендах интересуются историческими знаниями, а не самими легендами как произведениями искусства. Это присоединяется к главному аргументу его лекции 1936 года «„Беовульф“: чудовища и критики», в которой Толкин защищал литературные достоинства англосаксонской поэмы «Беовульф».

Если историческая основа сказки составлена произвольно (в предисловии упоминается псевдоисторическая легенда о Бруте Троянском и разделе Британии между Локрином, Камбром и Альбанаком, созданная в XII веке Гальфридом Монмутским), то география точно соответствует графствам Оксфордшир и Бакингемшир, которые Толкин хорошо знал: Хэм соответствует городу Тэм в Бакингемшире, упомянуты также Оукли (Quercetum) и Уормингхолл (Aula Draconaria), расположенные в том же графстве. Столица Среднего Королевства не названа, но Томас Шиппи предлагает идентифицировать её с Тэмуортом — столицей англосаксонского королевства Мерсия. Драконьи горы он соотносит с Пеннинскими горами, а край великанов — с Уэльсом.

Толкин предлагает вымышленную этимологию для некоторых из этих имён: деревня Хэм (англ. Ham) переименована в Тэм (англ. Tame) после подчинения Джайлсом дракона (tame означает «приручать» на английском языке), а позже — в Thame, хотя «писать название Thame с h после Т — глупость совершенно неизвинительная». Здесь Толкин высказывает филологическую точку зрения: название деревни произносится как /teɪm/ и изначальным написанием было Tame, а h была добавлена впоследствии под влиянием французского языка. В том месте, где Джайлс впервые встретил Хризофилакса, был построен дом под названием Уормингхолл (англ. Worminghall) — игра слов с термином worm (англ. «червь», но может также означать «дракон»).

Подобная игра слов также встречается в именах персонажей. Имя Гарма, собаки Джайлса, напоминает пса Гарма (др.-сканд. Garmr) из скандинавской мифологии, но слово garm также означает «крик, вой» на валлийском языке — подходящее имя для болтливого животного. Несколько персонажей также носят латинские имена, включающие ссылки на исторических личностей: фермера зовут Эгидиус Агенобарбус Юлиус Агрикола де Хэммо (Агенобарб — прозвище римского императора Нерона, Юлий Агрикола — римский полководец, завершивший завоевание Британии в I веке), короля Среднего Королевства — Август Бонифаций Амброзий Аурелиан Антонин (Амброзий Аврелиан — противник саксов в V веке), кузнеца — Фабрициус Кунктатор (Фабий Кунктатор — римский полководец, воевавший против Ганнибала с применением тактики маневрирования и избегания битв, что проявилось в характере персонажа, который неохотно берётся за работу и медленно её делает). Хризофилакс Дайвз, имя дракона, представляет собой смесь греческого и латинского языков, и означает «богатый золотой страж». Имя коровы фермера, Галатея, с греческого можно перевести как «богиня молока».

По мнению Джона Рейтлиффа, «Фермер Джайлс из Хэма» в некоторой степени является «дружеской пародией» на средневековую поэму «Сэр Гавейн и Зелёный Рыцарь». Рейтлифф указывает на схожесть предисловия к сказке с началом поэмы, а также на параллели между путешествиями главных героев: оба персонажа отправляются в длительный и опасный путь, целью которого является выполнение договора. Некоторые детали сюжета произведения напоминают «Беовульф» — в древнеанглийской поэме главный герой поочерёдно противостоит Гренделю и дракону, а фермер Джайлс в сказке Толкина — великану и дракону Хризофилаксу. Эти особенности связывают «Фермер Джайлс из Хэма» с повестью Толкина «Хоббит, или Туда и обратно», в которой также присутствуют персонажи, на чей образ оказали влияние Грендель и дракон из «Беовульфа» — Голлум и Смог.

В сказке также есть отсылки к «Кентерберийским рассказам» Джефри Чосера. Главное сходство проявляется в наличии противопоставления благородной речи аристократов и грубого стиля сельских жителей, «аристократического идеализма» с «буржуазным реализмом». Фермер во время разгона королевских рыцарей напоминает чосеровского мельника, когда тот отвечает рыцарю, рассказавшему историю в стиле рыцарского романа. Кроме того, в обоих произведениях имеется сходство и других персонажей — хэмский священник походит на священника и студента из «Кентерберийских рассказов», кузнец Фабрициус — на кузнеца из «Рассказа Мельника».

Томас Шиппи также предлагает аллегорическое прочтение сказки, отмечая при этом, что «ничем, кроме шутки, такая аллегория считаться не может». Священник в таком случае является филологом, король — критикой, фермер Джайлс — творческой интуицией, меч Хвостосек и верёвка, которой фермер связал крылья дракону — филологией, а дракон представляет собой «аллегорию Древнего мира, созданного воображением Севера и зорко охраняющего сокровище утраченных песен».

Шиппи так характеризует цель написания сказки:

Очевидно, Толкин хотел воссоздать вневременную, идеализированную Англию (или, лучше сказать, Британию), в которой места и люди оставались бы неизменными и не зависели от политики текущего момента. История «Фермера Джайлса из Хэма» представляет собой поэтому триумф национального над заграничным (поскольку при дворе Джайлса «в моду вошёл простонародный язык, и больше не нужно было произносить речи на книжной латыни»), но одновременно и победу истинных ценностей над преходящими поветриями, а также торжество героических поэм и народных песен над помпезной и суетливой рационалистической учёностью.

— Шиппи, Т. Карты и названия // Дорога в Средьземелье / Пер. с англ. М. Каменкович

Адаптации

В 1992 году Брайан Сибли адаптировал «Фермер Джайлс из Хэма» для BBC Radio 4 в рамках серии радиопостановок коротких текстов Толкина из сборника «Сказки Волшебной страны». Кроме «Фермера Джайлса» эта серия включает в себя «Кузнец из Большого Вуттона», «Лист кисти Ниггля», а также главы «Властелина Колец» с участием Тома Бомбадила, которые Сибли не включил в постановку романа 1981 года из-за нехватки времени. Эта серия была издана на двух аудиокассетах в следующем году. В 1999 году вышла аудиокнига произведения, прочитанная актёром Дереком Джейкоби. «Фермер Джайлс из Хэма» вошёл в изданную на русском языке аудиокнигу «Волшебные сказки» (2005).

Литература

• Карпентер, Х. Джон Р. Р. Толкин. Биография = J.R.R. Tolkien. A Biography / Под ред. С. Лихачевой; Пер. с англ. А. Хромовой. — М.: ЭКСМО-Пресс, 2002. — 432 с. — 10 000 экз. — ISBN 5-04-008886-8.
• Карпентер, Х. Джон Рональд Руэл Толкин. Письма = The Letters of J.R.R. Tolkien / Под ред. С. Таскаевой; Пер. с англ. С. Лихачевой. — М.: ЭКСМО-Пресс, 2004. — 576 с. — 3 000 экз. — ISBN 5-699-05080-9.
• Шиппи, Т. Дорога в Средьземелье = The Road to Middle-Earth / Пер. с англ. М. Каменкович. — СПб.: Лимбус Пресс, 2003. — 824 с. — 2 000 экз. — ISBN 5-8370-0181-6.
• Chance, J. Tolkien's Art: a Mythology for England. — Lexington: University Press of Kentucky, 2001. — 262 p. — ISBN 9780813190204.
• Hammond, W. G., Scull, C. The J.R.R. Tolkien Companion and Guide: Chronology. — Boston: Houghton Mifflin, 2006. — 996 p. — ISBN 978-0-618-39102-8.
• Hammond, W. G., Scull, C. The J.R.R. Tolkien Companion and Guide: Reader's Guide. — Boston: Houghton Mifflin, 2006. — 1256 p. — ISBN 978-0-618-39101-1.
• Rateliff, J. D. Early versions of Farmer Giles of Ham // Leaves from the Tree: J. R. R. Tolkien's Shorter Fiction / Ed. T. Shippey. — London: Tolkien Society, 1991. — 88 p. — ISBN 0905520033.
• Shippey, T. J. R. R. Tolkien: Author of the Century. — Boston: Houghton Mifflin, 2002. — 347 p. — ISBN 0618257594.
• Толкин Дж. Р. Р. Фермер Джайлс из Хэма // Хоббит, или Туда и обратно = The Hobbit, or There and Back Again / Пер. с англ. Ю. Нагибина. — Минск: Вышэйшая школа, 1992. — С. 265—309. — 336 с. — 180 000 экз. — ISBN 5-339-00717-0.
• Tolkien J. R. R., Hammond, W. G., Scull, C. Farmer Giles of Ham (50th Anniversary Edition). — Boston: Houghton Mifflin, 1999. — 128 p. — ISBN 978-0-618-00936-7.

Ссылки

• [fantlab.ru/work1672 Фермер Джайлс из Хэма] на сайте «Лаборатория Фантастики»

Литература   Англия

Отрывок, характеризующий Фермер Джайлс из Хэма

– Я к тебе заезжал, – сказал Ростов, краснея.
Долохов не отвечал ему. – Можешь поставить, – сказал он.
Ростов вспомнил в эту минуту странный разговор, который он имел раз с Долоховым. – «Играть на счастие могут только дураки», сказал тогда Долохов.
– Или ты боишься со мной играть? – сказал теперь Долохов, как будто угадав мысль Ростова, и улыбнулся. Из за улыбки его Ростов увидал в нем то настроение духа, которое было у него во время обеда в клубе и вообще в те времена, когда, как бы соскучившись ежедневной жизнью, Долохов чувствовал необходимость каким нибудь странным, большей частью жестоким, поступком выходить из нее.
Ростову стало неловко; он искал и не находил в уме своем шутки, которая ответила бы на слова Долохова. Но прежде, чем он успел это сделать, Долохов, глядя прямо в лицо Ростову, медленно и с расстановкой, так, что все могли слышать, сказал ему:
– А помнишь, мы говорили с тобой про игру… дурак, кто на счастье хочет играть; играть надо наверное, а я хочу попробовать.
«Попробовать на счастие, или наверное?» подумал Ростов.
– Да и лучше не играй, – прибавил он, и треснув разорванной колодой, прибавил: – Банк, господа!
Придвинув вперед деньги, Долохов приготовился метать. Ростов сел подле него и сначала не играл. Долохов взглядывал на него.
– Что ж не играешь? – сказал Долохов. И странно, Николай почувствовал необходимость взять карту, поставить на нее незначительный куш и начать игру.
– Со мной денег нет, – сказал Ростов.
– Поверю!
Ростов поставил 5 рублей на карту и проиграл, поставил еще и опять проиграл. Долохов убил, т. е. выиграл десять карт сряду у Ростова.
– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…


Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.

В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.