Фернан Гонсалес

Фернан Гонсалес Fernán González<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Граф Кастилии
931 — 944
Предшественник:	Гутьер Нуньес
Преемник:	Ансур Фернандес
Граф Алавы, Лантарона и Сересо
с 932
Предшественник:	Альваро Эррамелис
Граф Кастилии
945 — 970
Предшественник:	Ансур Фернандес
Преемник:	Гарсия Фернандес
Вероисповедание:	Христианство
Рождение:	ок. 910
Смерть:	июнь 970
Место погребения:	Монастырь Сан-Педро-де-Арланса, в 1841 году перезахоронен в церкви Сан-Косме-и-Сан-Дамиан
Род:	Лара
Отец:	Гонсало Фернандес
Мать:	Муниадонна Рамирес
Супруга:	1-я: Санча Санчес Наваррская 2-я: Уррака Гарсес
Дети:	От 1-го брака: сыновья: Гонсало, Санчо, Мунио (Нуньо) и Гарсия I дочери: Муниадонна, Уррака и Фронильда От 2-го брака: сын: Педро дочь: Тода

Ферна́н Гонса́лес (исп. Fernán González) (ок. 910 — июнь 970) — граф Кастилии и Бургоса (931—944 и 945—970), положивший начало обретению Кастилией независимости от Королевства Леон и ставший героем кастильского эпоса.

Получив от своего предшественника графство, полностью подчинённое королям Леона, Фернан Гонсалес, то проявляя полную лояльность к власти короля, то участвуя в мятежах, добился значительной автономии своих владений и сумел передать их по наследству своему сыну.

С именем Фернана Гонсалеса жители Кастилии связывали становление государственности своей родины и это нашло отражение в кастильских преданиях, а затем в исторических хрониках и анналах.

Первоисточники

Источники о времени правления графа Фернана Гонсалеса немногочисленны, однако их всё же больше, чем источников по предшествующим графам Кастилии. Выделяются три основные составляющие первоисточников по истории Кастилии середины X века.

Во-первых, это хроники и анналы, составленные в христианской части Испании. Современных Фернану Гонсалесу кастильских или леонских исторических хроник не существует, а записи в трудах позднейших историков отличаются лаконизмом и описывают, в основном, факты взаимоотношений графа с королями Леона. Наиболее близкой ко времени жизни Фернана Гонсалеса и полной по объёму считается Хроника Сампиро (около 1030 года), текст которой сохранился в более поздних Хронике Нахеры, Хронике Силоса и хронике Пелайо из Овьедо.

Во-вторых, исторические сочинения написанные в мусульманской части Испании. Они отличаются подробностью, точностью в фактах и хронологии, но освещают, в основном, войны между христианами и маврами. Из мусульманских историков, описывавших историю середины X века, наиболее важны ал-Байан аль-Магриб, Ибн Хайан и Китаб ар-Равд ал-Митар.

В-третьих, немногочисленные сохранившиеся до наших дней хартии времени правления Фернана Гонсалеса. Это очень важный источник, благодаря которому известно о целом ряде фактов, не отражённых в хрониках и анналах.

Происхождение

Фернан Гонсалес был старшим сыном графа Кастилии Гонсало Фернандеса, основателя династии Лара, и Муниадонны Рамирес. О том, кто были предки Фернана Гонсалеса, точно неизвестно. Наиболее распространённая версия предполагает, что его семья происходила от упоминаемого в хартиях Нуньо Нуньеса из Браньосеры. Менее обоснованы версии о происхождении рода Фернана Гонсалеса от Нуньо Расура, одного из двух судей Кастилии первой половины IX века, или первого графа Кастилии Родриго.

Отец Фернана Гонсалеса скончался в 930-х годах, уже не являясь графом Кастилии и с 920-х годов даже не управляя своими родовыми землями. К этому времени от всех владений Гонсало Фернандеса у его сына осталась только крепость Лара (современный Лара-де-лос-Инфантос). В малолетство Фернана Гонсалеса графством управляла его мать, Муниадонна Рамирес. Пользуясь у подданных любовью и уважением, она подписывалась в хартиях титулом графиня (comitissina).

Впервые имя Фернана Гонсалеса упоминается в хартии об основании монастыря Сан-Педро-де-Арланса, данной 12 января 912 года. Однако установлено, что она является позднейшей переделкой хартии графа Лантарона Гонсало Тельеса, в которой имя менее известного графа было заменено на имя общеизвестного графа Кастилии. Первой исторически достоверной хартией, подписанной Фернаном Гонсалесом, является хартия от 28 января 929 года, выданная Муниадонной и её сыном женской монашеской общине Санта-Мария-де-Лара (так называемая Хартия Арлансы). В ней Фернан Гонсалес подписывается как граф Лара, но уже в апреле этого года в другой хартии он употребляет титул граф Кастилии, хотя точно известно, что в это время он эту должность ещё не занимал.

Граф Кастилии

Объединение кастильских земель

Предполагается, что Фернан Гонсалес был назначен королём Леона Рамиро II на должность графа Кастилии и Бургоса в 931 году. Он сменил здесь графа Гутьера Нуньеса, сторонника бывшего короля Альфонса IV. Первая хартия, подписанная Фернаном Гонсалесом (в документе не указан его титул), в которой королём Леона называется уже Рамиро II, датирована 1 января 931 года, то есть временем, когда тот ещё официально не был провозглашён королём.

Доверие Рамиро II к Фернану Гонсалесу ещё более возросло, когда тот в 932 году оказал ему помощь во время попытки Альфонса IV возвратить себе престол. В награду за поддержку король Леона позволил Фернану Гонсалесу жениться на Санче Санчес, богатой вдове, которая благодаря своим двум предыдущим бракам принесла графу Кастилии в приданое Сантильяну, Лантарон, Сересо и Алаву. Таким образом Фернан Гонсалес объединил под своей властью почти всю восточную часть Королевства Леон, став самым могущественным магнатом королевства.

Войны с маврами

Новый граф Кастилии сразу же включился в войну, которую Рамиро II начал с халифом Кордовы Абд ар-Рахманом III. Уже весной 933 года войско мусульман вторглось в Кастилию и осадило Осму и Сан-Эстебан-де-Гормас. Фернану Гонсалесу и прибывшему ему на помощь королю Рамиро II удалось разбить мавров около Осмы и заставить их покинуть графство. В следующем, 934 году, Абд ар-Рахман III лично возглавил войско. Король Леона и граф Кастилии, не принимая сражения, укрылись в крепостях: Рамиро II в Осме, а Фернан Гонсалес в Сан-Эстебан-де-Гормас. Оставив здесь небольшую часть своего войска, Абд ар-Рахман III двинулся в Наварру, взял Памплону и заставил короля Гарсию I Санчеса признать себя вассалом Кордовского халифата. Оттуда, не встречая сопротивления, мавры вторглись в Кастилию, разорили Алаву, полностью разрушили Бургос, убили множество мирных жителей, в том числе 200 монахов в монастыре Сан-Педро-де-Карденья, которые позднее были причислены Католической Церковью к лику святых. На обратном пути у Осмы Абд ар-Рахман III столкнулся с объединённым войском Рамиро II и Фернана Гонсалеса. В последовавшем сражении мавры потерпели от христиан серьёзное поражение, понеся большие потери. Совершённый мусульманами в 936 году набег на Сомосьерру, закончился безрезультатно из-за гибели их полководца, вали Мадрида Ахмада ал-Лайти.

В 937 году Рамиро II Леонский вмешался в дела Кордовского халифата, поддержав мятеж вали Сарагосы Мухаммада бен Хасима и взяв с него клятву верности. Однако тот должен был вскоре снова признать над собой верховную власть Абд ар-Рахмана III. В ответ на действия короля Леона халиф Кордовы в 939 году организовал большой поход против христиан. Численность войска мавров достигала 100 000 воинов. Абд ар-Рахман III лично принял участие в походе, который у арабских историков получил название Война Всемогущества. На правом берегу реки Дуэро мавры взяли и разрушили христианские крепости Ольмедо, Искар и Алкасарен и в начале августа разбили лагерь около Симанкаса. Сюда же подошло и леоно-кастильское войско во главе с королём Рамиро II и графом Кастилии Фернаном Гонсалесом, к которому присоединились отряды графа Монсона Ансура Фернандеса и короля Наварры Гарсии I Санчеса. 6 августа 939 года началось знаменитое сражение при Симанкасе. Бои продолжались несколько дней. В результате войску христиан удалось нанести удар в тыл войска мавров. Мусульмане обратились в бегство. Сам Абд ар-Рахман III возвратился в Кордову только с 49-ю приближёнными. 21 августа христианам при Аландеге удалось нанести отступающим маврам ещё одно поражение. Число мавров, погибших при Симанкасе и Аландеге, превысило 50 000. Была захвачена огромная добыча, в том числе доспехи самого халифа.

В последующие годы война с маврами продолжалась с переменным успехом. В 940 году Фернан Гонсалес совершил поход против Таламанки, но был разбит, а в ответ мавры совершили поход на Клунию и Пеньяфьель. Поддерживая своего союзника, короля Наварры Гарсию I Санчеса, Рамиро II Леонский в 942 году направил Фернана Гонсалеса против Туделы, но граф Кастилии 5 апреля потерпел поражение от местного вали ал-Туйиба, а в августе мавры сами совершили набег на Кастилию. В июне этого же года в Испанию вторглось войско венгров, которое свой основной удар нанесло по владениям мусульман, разорив области Лериды и Барбастро.

Несмотря на то, что набеги мавров на приграничные районы Королевства Леон и Кастилии продолжались, сражение при Симанкасе ослабили силы Кордовского халифата и мусульмане в ближайшие годы уже не смогли организовывать столь масштабные вторжения как ранее. Это позволило христианам начать заселение пустующих земель вдоль границы с владениями мавров и в течение нескольких лет взять под свой контроль обширные области к югу от реки Дуэро. В этой колонизации активнейшее участие принял и Фернан Гонсалес, который уже в 940 году заселил Сепульведу. Это событие отмечено во всех испано-христианских хрониках. Для привлечения поселенцев в Сепульведу, Фернан Гонсалес издал фуэро, одно из первых кастильских фуэро, текст которого дошёл до наших дней.

Путь к независимости

Мятеж против Рамиро II

Между тем заселение новых земель и, следовательно, расширение владений, привели к конфликтам между сеньорами, которые были заняты колонизацией. Особенно ситуация обострилась в 943 году, когда король Рамиро II Леонский разрешить графу Монсона Ансуру Фернандесу заселить Пеньяфьель и близлежащие местности. Это заселение ограничивало возможность продвижения на юг владений Фернана Гонсалеса. В такой же ситуации оказался и граф Сальдании и Карриона Диего Муньос. Они оба были настолько оскорблены действиями короля, что в 944 году начали готовить против него мятеж. Однако Рамиро II узнал о заговоре, схватил обоих сеньоров, взял под стражу и в оковах отправил Фернана Гонсалеса в Леон, а Диего Муньоса в Гордо́н. Весной новым графом Кастилии был поставлен несовершеннолетний сын Рамиро II, Санчо, однако уже летом его здесь сменил Ансур Фернандес. Неизвестно, по каким причинам, но весной 945 года король Рамиро II Леонский примирился с Фернаном Гонсалесом, взял с него новую клятву верности и вновь назначил графом Кастилии. Первая хартия, в которой Фернан Гонсалес титулован графом Кастилии, датирована 22 апреля. Диего Муньос так же получил прощение. Ансур Фернандес возвратился в Монсон, однако Санчо некоторое время продолжал оставаться в Бургосе (выданные здесь за его подписью хартии относятся к 947 и 950 году). О том, в каком статусе находился здесь Санчо и как сложились его отношения с Фернаном Гонсалесом, ничего не известно. Примирение короля Леона и графа Кастилии было скреплено браком: в 945 году сын Рамиро II, будущий король Ордоньо III, вступил в брак с дочерью Фернана Гонсалеса Урракой. Так завершился первый мятеж Фернана Гонсалеса против власти королей Леона. Во время заключения Фернана Гонсалеса, в знак протеста против посягательств короля Леона на вольности графства, кастильцами был восстановлен институт судей Кастилии, который существовал ещё при основании графства в начале IX века, но затем был отменён. Эти судьи должны были без участия короля рассматривать судебные тяжбы между кастильцами. При этом они при вынесении решений должны были руководствоваться не Вестготской правдой и Фуэро Хузго, как было принято в судопроизводстве Королевства Леон, а кастильскими обычаями. После возвращения Фернана Гонсалеса эти судьи были сохранены, став одной из частей аппарата управления графством. В последующие века на основе института судей Кастилии сформировался институт алькальдов.

В последние годы правления короля Рамиро II Фернан Гонсалес поддерживал с королём мирные отношения. Несколько королевских хартий скреплены подписью графа Кастилии. Однако Фернан Гонсалес с 942 года уже не принимал участия в военных действиях короля Леона против мавров, направив все свои усилия на укрепление своего графства. К событиям этого времени относятся основание Фернаном Гонсалесом в 947 году города Сиури и брак его дочери, Муниадонны (Нуньи), с Гомесом Диасом, сыном его союзника Диего Муньоса.

Мятеж против Ордоньо III

В начале 951 года умер Рамиро II и новым королём Леона стал зять Фернана Гонсалеса Ордоньо III. С первых же дней его правления Фернан Гонсалес стал самым доверенным лицом короля. За период 951—952 годов все хартии Ордоньо III содержат подпись графа Кастилии. Это свидетельствует о том, что Фернан Гонсалес ещё был на стороне короля, когда в 952 году Санчо объявил о своём неповиновении брату и заявил свои претензии на престол. Однако в 953 году отношения между Ордоньо III и Фернаном Гонсалесом резко ухудшились. В результате король изгнал от двора свою жену Урраку Фернандес, дочь Фернана Гонсалеса, а граф Кастилии примкнул к лагерю противников короля Леона. О том, что было предпосылкой разрыва — желание Ордоньо III развестись с женой, или переход Фернана Гонсалеса на сторону Санчо — из дошедших до нас источников установить невозможно. В этом же году Санчо, в союзе с королём Наварры Гарсией I Санчесом и графом Кастилии Фернаном Гонсалесом, выступил в поход на Леон, но при Сан-Эстебан-де-Гормас был разбит Ордоньо III. После этого альянс мятежников распался: король Гарсия I Санчес вернулся в Наварру, туда же бежал и Санчо. Фернан Гонсалес также возвратился в свои владения.

С самого начала правления Ордоньо III мавры активизировали свои нападения на христианские страны севера Испании. Их главные удары были направлены на Леон и Галисию, что некоторое время позволяло Фернану Гонсалесу избегать военных столкновений, но в 955 году войско мавров вторглось и в Кастилию. Мусульмане атаковали Сан-Эстебан-де-Гормас и 22 июля нанесли в её окрестностях поражение Фернану Гонсалесу, однако крепость взять так и не смогли. Зимой 955 / 956 годов графство Кастилия было по просьбе короля Ордоньо III включено в перемирие, заключённое между Королевством Леон и Кордовским халифатом, что говорит о том, что к этому времени Ордоньо III и Фернан Гонсалес полностью примирились. Согласно некоторым источникам, этому способствовало возвращение королевы Урраки ко двору в качестве законной супруги короля. Сам Фернан Гонсалес в это время уже был вдовцом. Его жена Санча скончалась и не позднее чем в ноябре 955 года граф Кастилии вступил во второй брак. Новой супругой Фернана Гонсалеса стала Уррака, дочь короля Наварры Гарсии I Санчеса.

Мятеж против Санчо I

Во второй половине 956 года король Ордоньо III скончался и новым королём был провозглашён его брат Санчо I. Фернан Гонсалес, среди других магнатов королевства, присутствовал на церемонии его коронации, состоявшейся 13 ноября в Сантьяго-де-Компостеле.

Вскоре стало понятно, что новый король не имел способностей к управлению государством. К тому же избыточный вес короля Санчо I, за который его прозвали Толстый, ещё больше способствовал падению его авторитета. Это привело к тому, что к весне 958 года среди знати Королевства Леон возник заговор с целью свержения Санчо I с престола. Во главе мятежников встал Фернан Гонсалес. Кандидатом на престол был выдвинут Ордоньо, сын Альфонса IV, в начале этого года женившийся на дочери графа Кастилии Урраке Фернандес. В марте о своей поддержке мятежа объявили магнаты Галисии. Санчо I, видя, что бо́льшая часть королевства поддерживает Ордоньо, выехал в Наварру, надеясь получить здесь помощь от своих родственников, короля Гарсии I Санчеса и королевы-матери Тоды. Тем временем Фернан Гонсалес разбил одного из последних сторонников короля Санчо I, графа Велу, который с нанятым им отрядом мавров попытался преградить Ордоньо дорогу к Леону. 3 августа Ордоньо въехал в столицу королевства и был здесь провозглашён королём под именем Ордоньо IV. Позднее в Сантьяго-де-Компостела состоялась его коронация.

Новый король стал послушной марионеткой в руках Фернана Гонсалеса. Правя королевством исключительно в интересах графа Кастилии, Ордоньо IV вскоре поссорился почти со всеми своими вассалами. Особенно недовольна была его правлением знать Галисии. Между тем Санчо I вместе с королём Наварры Гарсией I Санчесом и Тодой приехал в Кордову и заключил здесь договор с халифом Абд ар-Рахманом III. Согласно договору Санчо I получал от халифа Кордовы войско в обмен на передачу 10 христианских крепостей к югу от Дуэро. В начале 959 года Санчо I, которого в Кордове излечили от излишнего веса, вступил с войском мавров в Королевство Леон и взял Самору. Ордоньо IV сначала бежал в Астурию, а когда Санчо I взял в следующем году Овьедо — в Бургос. Одновременно в 960 году в восточные области Леона, всё ещё удерживаемые Фернаном Гонсалесом, вторглось войско наваррцев во главе с королём Гарсией I Санчесом. Войско графа Кастилии было разбито при Сируэнии. Сам он был захвачен в плен в церкви Сан-Андреас-де-Сируэния и доставлен к королю Наварры, который поместил его под стражу в крепости Клавихо (это первое документально подтверждённое сообщение о существовании этого города). Ордоньо IV оставался в Бургосе до весны 961 года, опираясь на поддержку верных Фернану Гонсалесу кастильцев. Однако видя, что он не сможет только с помощью кастильского войска вернуть себе престол, Ордоньо IV оставил в Бургосе свою жену, Урраку Фернандес, и с несколькими приближёнными бежал в Кордову, где просил халифа Абд ар-Рахмана III оказать ему военную помощь. Как только Фернан Гонсалес узнал о бегстве его зятя к маврам, он сразу же выразил желание примириться с Санчо I, принёс ему клятву верности, сделал ряд территориальных уступок королю Наварры и был освобождён из-под стражи, хотя одним из условий соглашения между королём Леона и Абд ар-Рахманом III была выдача графа Кастилии халифу. Мир с Наваррой в 962 году был скреплён браком дочери графа Кастилии, Урраки Фернандес, и сына короля Гарсии I Санчо Абарки. Так закончился третий (и последний) мятеж Фернана Гонсалеса против королей Леона.

Последние годы

После того, как в 962 году Ордоньо IV умер в изгнании в Кордове, король Санчо I отказался выполнить условия соглашения о передаче маврам 10 пограничных крепостей. Надеясь, что новый халиф Кордовы, ал-Хакам II, будет не так активен в войне с христианами, как его предшественник, король Леона создал коалицию против мавров, в которую вошли все христианские государи севера Испании: сам Санчо I, граф Кастилии Фернан Гонсалес, король Наварры Гарсия I Санчес и графы Барселоны Боррель II и Миро. Однако ал-Хакам II в 963 году предпринял энергичные меры против союзников: лично возглавил войско и взял Сан-Эстебан-де-Гормас и Атьенсу. Военачальники халифа, Галиб и Саид, взяли Калаорру и укрепили её. Ещё один полководец, Тошиби Йахъя ибн Мухаммад, разбил войско королей Леона и Наварры. Это заставило Фернана Гонсалеса в этом же году заключить перемирие с халифом Кордовы, что позволило ему возвратить под свою власть Сан-Эстебан-де-Гормас. В 965 году между королевством Леон, королевством Наварра и графством Барселона с одной стороны и Кордовским халифатом с другой был подписан договор о мире, согласно которому все вышеперечисленные христианские государства обязывались выплачивать дань халифу.

Последние годы жизни Фернана Гонсалеса прошли в мире. Вторжение викингов в Леон и Галисию в 968 году почти не затронуло Кастилию, войн с маврами не было. Об этом периоде жизни графа Кастилии известно в основном только из выданных им хартий. Даже точная дата смерти Фернана Гонсалеса в источниках не зафиксирована. Согласно исследованиям, Фернан Гонсалес скончался в июне 970 года, но уже в хартии, датированной 1 марта этого года, титулом графа Кастилии наделён его сын Гарсия Фернандес. Он был похоронен рядом со своей первой женой Санчей в монастыре Сан-Педро-де-Арланса. В 1841 году их саркофаги были торжественно перенесены в церковь Сан-Косме-и-Сан-Дамиан в Коваррубиасе, где находятся и по сей день.

Преемником Фернана Гонсалеса в графстве Кастилия стал его сын, граф Гарсия Фернандес.

Семья

Фернан Гонсалес дважды вступал в брак. Первой его женой была (с 932 года) Санча (после 900—9 января 952 / 29 ноября 955), дочь короля Наварры Санчо I Гарсеса и Тоды Аснарес. Дети от этого брака:

• Гонсало (ранее 1 августа 935 / 938—после 10 декабря 959) — женат (ранее 29 января 959 года) на Фронильде Гомес (умерла 3 ноября 1009), дочери Гомеса Диаса и Эльдуары
• Санчо (ранее 1 августа 935 / 938—после августа 956) — граф Алавы
• Мунио (Нуньо) (ранее 23 декабря 941—после 6 мая 968) — монах в Карденьи ранее 945 года
• Гарсия Фернандес (умер 1 августа или 30 декабря 995) — граф Кастилии (970—995)
• Муниадонна (умерла после 1015) — замужем (ранее января 970) за Гомесом Диасом (умер после 986), сыном графа Сальдании Диего Муньоса
• Уррака Фернандес (умерла после 1007) — замужем: 1. (с 945) король Леона Ордоньо III (около 926—956); 2. (с 958) король Леона Ордоньо IV (около 926—962); 3. (с 962) король Наварры Санчо II Абарка
• Фронильда (умерла после 1014) — замужем за Роданом, возможно, сыном графа Астуриас-де-Сантильяна Диего Роданисом.

Вторым браком граф Фернан Гонсалес был женат (не позднее 29 ноября 955 года) на Урраке Гарсес (умерла 12 июля 1041), дочери короля Наварры Гарсии I Санчеса. От этого брака у графа Кастилии было два ребёнка: дочь Тода и сын Педро.

Итоги правления

Главными итогами правления Фернана Гонсалеса являются начало процесса обретение графами Кастилии независимости от королей Леона, превращение графства в наследственное владение и расширение территории Кастилии за счёт заселения соседних с графством земель.

Средневековые испано-христианские хроники, считали Фернана Гонсалеса графом, полностью независимым от Королевства Леон, а некоторые и основателем графства Кастилия, но исследования современных учёных, основанных на изучении всего комплекса источников, показали, что картина взаимоотношений Фернана Гонсалеса и королевской власти Леона выглядит намного сложнее. Благодаря участию в нескольких мятежах, Фернану Гонсалесу удалось достигнуть значительной автономии от Леона и передать свою власть по наследству. Однако то, насколько независим был граф, до сих пор точно не установлено: наряду с использованием Фернаном Гонсалесом в хартии от 11 марта 969 года титула «Граф суверенной Кастилии милостью Божией» и заменой в Кастилии королевского суда институтом местных судей, существуют многочисленные свидетельства о признании Фернаном Гонсалесом над собой верховной власти королей Леона. Поэтому можно говорить только о начале процесса, который был завершён уже при его ближайших преемниках.

В средневековых кастильских хрониках и народной памяти Фернан Гонсалес предстаёт как правитель, заботящийся о своих подданных (в ряде источников он носит прозвище Добрый), беспрерывно и почти всегда успешно воюющий с маврами и отстаивающий интересы кастильцев перед властью королей Леона.

Герой кастильского эпоса

Граф Фернан Гонсалес, заложивший основы независимости Кастилии, подобно другим героям-основателям, стал главной фигурой кастильского эпоса. Впервые письменно предания о нём были зафиксированы в сочинённой около 1250 года поэме, автором которой был монах монастыря Сан-Педро-де-Арланса, смотритель усыпальницы графа. В основе поэмы лежали ещё более старые народные сказания о Фернане Гонсалесе. В наиболее полном виде поэма о Фернане Гонсалесе была зафиксирована в Cronica General de 1344, в составе которой сохранилась до наших дней. Впоследствии возник целый цикл романсеро, рассказывающий о жизни графа Кастилии и его ближайших потомков.

Эти сказания не являются историческими документами и рассказывают биографию Фернана Гонсалеса так, как она сохранилась в народной памяти. В них граф представлен исключительно кастильским героем, борющимся против леонцев, наваррцев и мавров. Из фактов, составляющих биографию реального Фернана Гонсалеса, в эпосе осталось не так много исторически достоверных фактов. Среди них борьба графа с королём Леона Санчо I (в эпосе он назван Санчо Ордоньесом), плен у короля Наварры (вероятно, за основу взяты события 960 года), брак на наваррской принцессе Санче (воспоминания о 1-м браке Фернана Гонсалеса), долгие войны с маврами (например, сражение при Симанкасе стало основой сюжета для одного из романсеро).

В последующие века ещё многие испанские поэты и драматурги обращались к образу Фернана Гонсалеса, среди них и Лопе де Вега, написавший в 1623 году одну из своих лучших пьес — «Граф Фернан Гонсалес и освобождение Кастилии». Жизнеописанию Фернана Гонсалеса Вашингтон Ирвинг посвятил один из своих испанских очерков (Chronicle of Fernan Gonzalez, count of Castile).

По мотивам «Поэмы о Фернане Гонсалесе» в 1963 году режиссёром Хавьером Сето был снят совместный испано-американский кинофильм «Долина мечей» (исп. El Valle de las Espadas, также «Кастилец» англ. The Castilian).

Именем Фернана Гонсалеса названы улицы в нескольких городах Испании, в том числе в Мадриде и Бургосе.

Примечания

Источники

Литература

• Кудрявцев А. Е. Испания в Средние века. — Л.: ОГИЗ. Ленинградское социально-экономическое издательство, 1937. — 256 с.
• Корсунский А. Р. История Испании IX—XIII веков. — М.: «Высшая школа», 1976. — 239 с.
• Альтамира-и-Кревеа Р. История средневековой Испании. — СПб.: «Евразия», 2003. — 608 с. — ISBN 58071-0128-6.
• Мюллер А. История ислама. От мусульманской Персии до падения мусульманской Испании. — М.: «Астрель», АСТ, 2004. — 894 с. — ISBN 5-17-022031-6, ISBN 5-271-08184-2.
• Романсы о Фернане Гонсалесе // Песнь о Роланде. Коронование Людовика. Нимская телега. Песнь о Сиде. Романсеро. Серия «Библиотека всемирной литературы». — М.: «Художественная литература», 1976. — С. 401—415. — 656 с.
• Fray Valentin de la Cruz. Fernán González. — Madrid, 1971.
• Martínez Diez G. El Condado de Castilla. — Valladolid, 2004. — ISBN 84-9718-275-8.

Ссылки

Источники

• [www.vostlit.info/Texts/rus5/Annal_Toled_I/frametext.htm Первые Толедские анналы]. Проверено 3 сентября 2008. [www.webcitation.org/654ZqrQfc Архивировано из первоисточника 30 января 2012]. На сайте [www.vostlit.info Восточная литература]
• [www.vostlit.info/Texts/rus14/Chronica_latina_castile/frametext1.htm Латинская хроника королей Кастилии Часть 1]. Проверено 3 сентября 2008. [www.webcitation.org/654ZrbhNq Архивировано из первоисточника 30 января 2012]. На сайте [www.vostlit.info Восточная литература]
• [www.bardulia.webcindario.com/acp.php Annales Castellanes Primeros] (лат.). Проверено 3 сентября 2008. [www.webcitation.org/654ZsJd0d Архивировано из первоисточника 30 января 2012].
• [www.bardulia.webcindario.com/acs.php Annales Castellanes Segundos] (лат.). Проверено 3 сентября 2008. [www.webcitation.org/654Zt7sRt Архивировано из первоисточника 30 января 2012].

Фуэро Фернана Гонсалеса

• [www.bardulia.webcindario.com/fuerocan1.php Fuero de Canales de la Sierra (934)] (исп.). Проверено 3 сентября 2008. [www.webcitation.org/654ZtrMXA Архивировано из первоисточника 30 января 2012].
• [www.bardulia.webcindario.com/fueropen1.php Fuero apócrifo de Peñafiel (942)] (исп.). — фуэро, приписываемое Фернану Гонсалесу. Проверено 3 сентября 2008.
• [www.bardulia.webcindario.com/fueromel1.php Fuero apócrifo de Melgar de Fernamental (950)] (исп.). — фуэро, приписываемое Фернану Гонсалесу. Проверено 3 сентября 2008.

Карты

• [www.allmonarchs.net/maps/showmap.php?MapName=repoblacion_valle_del_duero_ix-x.jpg&List=1 Заселение долины Дуэро в IX—X веках]. Проверено 3 сентября 2008. [www.webcitation.org/654ZvisQU Архивировано из первоисточника 30 января 2012].

Современные материалы

• [www.covadonga.narod.ru/Castilla.html Реконкиста. Правители Кастилии]. Проверено 3 сентября 2008. [www.webcitation.org/654ZwQexC Архивировано из первоисточника 30 января 2012].
• [www.covadonga.narod.ru/X.htm Реконкиста. Хронология. X век]. Проверено 3 сентября 2008. [www.webcitation.org/654ZzAMfL Архивировано из первоисточника 30 января 2012].
• [www.gremlinmage.narod.ru/medieval/romans_fernan.html Романсеро о Фернане Гонсалесе](недоступная ссылка — история). Проверено 3 сентября 2008. [web.archive.org/20060508161111/www.gremlinmage.narod.ru/medieval/romans_fernan.html Архивировано из первоисточника 8 мая 2006].
• [www.bardulia.webcindario.com/historia.php Historia del Condado de Castilla] (исп.). Проверено 3 сентября 2008. [www.webcitation.org/654Zzf2jt Архивировано из первоисточника 30 января 2012].
• [www.fernangonzalez.es/ Fernán González, el Buen Conde] (исп.). Проверено 3 сентября 2008. [www.webcitation.org/611HGc6gg Архивировано из первоисточника 18 августа 2011].
• [www.diariodeleon.es/especiales/2004/historialeon/index.jsp Historia de Leon] (исп.)(недоступная ссылка — история). Проверено 3 сентября 2008. [web.archive.org/20070929100031/www.diariodeleon.es/especiales/2004/historialeon/index.jsp Архивировано из первоисточника 29 сентября 2007].
• [www.arteguias.com/biografia/fernangonzalez.htm Fernán González, Conde de Castilla] (исп.). Проверено 3 сентября 2008. [www.webcitation.org/654a0KcmD Архивировано из первоисточника 30 января 2012].
• [www.bardulia.webcindario.com/fuentes.php Fuentes históricas] (исп.). — библиография первоисточников по истории Кастилии VIII—X веков. Проверено 3 сентября 2008. [www.webcitation.org/654a2gBFQ Архивировано из первоисточника 30 января 2012].
• [www.fmg.ac/Projects/MedLands/CASTILE.htm#FernanGonzalezdied970A Foundation for Medieval Genealogy] (англ.). Проверено 3 сентября 2008. [www.webcitation.org/654a3Qmz3 Архивировано из первоисточника 30 января 2012].
• [www.manfred-hiebl.de/mittelalter-genealogie/mittelalter/koenige/kastilien/ferdinand_gonzales_graf_970.html Genealogie Mittelalter] (нем.). Проверено 3 сентября 2008. [www.webcitation.org/654a4PfkX Архивировано из первоисточника 30 января 2012].

Отрывок, характеризующий Фернан Гонсалес

Посидев несколько времени и дотронувшись, сам не зная для чего, рукой до шероховатости блика портрета, он встал и опять позвал Боссе и дежурного. Он приказал вынести портрет перед палатку, с тем, чтобы не лишить старую гвардию, стоявшую около его палатки, счастья видеть римского короля, сына и наследника их обожаемого государя.
Как он и ожидал, в то время как он завтракал с господином Боссе, удостоившимся этой чести, перед палаткой слышались восторженные клики сбежавшихся к портрету офицеров и солдат старой гвардии.
– Vive l'Empereur! Vive le Roi de Rome! Vive l'Empereur! [Да здравствует император! Да здравствует римский король!] – слышались восторженные голоса.
После завтрака Наполеон, в присутствии Боссе, продиктовал свой приказ по армии.
– Courte et energique! [Короткий и энергический!] – проговорил Наполеон, когда он прочел сам сразу без поправок написанную прокламацию. В приказе было:
«Воины! Вот сражение, которого вы столько желали. Победа зависит от вас. Она необходима для нас; она доставит нам все нужное: удобные квартиры и скорое возвращение в отечество. Действуйте так, как вы действовали при Аустерлице, Фридланде, Витебске и Смоленске. Пусть позднейшее потомство с гордостью вспомнит о ваших подвигах в сей день. Да скажут о каждом из вас: он был в великой битве под Москвою!»
– De la Moskowa! [Под Москвою!] – повторил Наполеон, и, пригласив к своей прогулке господина Боссе, любившего путешествовать, он вышел из палатки к оседланным лошадям.
– Votre Majeste a trop de bonte, [Вы слишком добры, ваше величество,] – сказал Боссе на приглашение сопутствовать императору: ему хотелось спать и он не умел и боялся ездить верхом.
Но Наполеон кивнул головой путешественнику, и Боссе должен был ехать. Когда Наполеон вышел из палатки, крики гвардейцев пред портретом его сына еще более усилились. Наполеон нахмурился.
– Снимите его, – сказал он, грациозно величественным жестом указывая на портрет. – Ему еще рано видеть поле сражения.
Боссе, закрыв глаза и склонив голову, глубоко вздохнул, этим жестом показывая, как он умел ценить и понимать слова императора.


Весь этот день 25 августа, как говорят его историки, Наполеон провел на коне, осматривая местность, обсуживая планы, представляемые ему его маршалами, и отдавая лично приказания своим генералам.
Первоначальная линия расположения русских войск по Ко лоче была переломлена, и часть этой линии, именно левый фланг русских, вследствие взятия Шевардинского редута 24 го числа, была отнесена назад. Эта часть линии была не укреплена, не защищена более рекою, и перед нею одною было более открытое и ровное место. Очевидно было для всякого военного и невоенного, что эту часть линии и должно было атаковать французам. Казалось, что для этого не нужно было много соображений, не нужно было такой заботливости и хлопотливости императора и его маршалов и вовсе не нужно той особенной высшей способности, называемой гениальностью, которую так любят приписывать Наполеону; но историки, впоследствии описывавшие это событие, и люди, тогда окружавшие Наполеона, и он сам думали иначе.
Наполеон ездил по полю, глубокомысленно вглядывался в местность, сам с собой одобрительно или недоверчиво качал головой и, не сообщая окружавшим его генералам того глубокомысленного хода, который руководил его решеньями, передавал им только окончательные выводы в форме приказаний. Выслушав предложение Даву, называемого герцогом Экмюльским, о том, чтобы обойти левый фланг русских, Наполеон сказал, что этого не нужно делать, не объясняя, почему это было не нужно. На предложение же генерала Компана (который должен был атаковать флеши), провести свою дивизию лесом, Наполеон изъявил свое согласие, несмотря на то, что так называемый герцог Эльхингенский, то есть Ней, позволил себе заметить, что движение по лесу опасно и может расстроить дивизию.
Осмотрев местность против Шевардинского редута, Наполеон подумал несколько времени молча и указал на места, на которых должны были быть устроены к завтрему две батареи для действия против русских укреплений, и места, где рядом с ними должна была выстроиться полевая артиллерия.
Отдав эти и другие приказания, он вернулся в свою ставку, и под его диктовку была написана диспозиция сражения.
Диспозиция эта, про которую с восторгом говорят французские историки и с глубоким уважением другие историки, была следующая:
«С рассветом две новые батареи, устроенные в ночи, на равнине, занимаемой принцем Экмюльским, откроют огонь по двум противостоящим батареям неприятельским.
В это же время начальник артиллерии 1 го корпуса, генерал Пернетти, с 30 ю орудиями дивизии Компана и всеми гаубицами дивизии Дессе и Фриана, двинется вперед, откроет огонь и засыплет гранатами неприятельскую батарею, против которой будут действовать!
24 орудия гвардейской артиллерии,
30 орудий дивизии Компана
и 8 орудий дивизии Фриана и Дессе,
Всего – 62 орудия.
Начальник артиллерии 3 го корпуса, генерал Фуше, поставит все гаубицы 3 го и 8 го корпусов, всего 16, по флангам батареи, которая назначена обстреливать левое укрепление, что составит против него вообще 40 орудий.
Генерал Сорбье должен быть готов по первому приказанию вынестись со всеми гаубицами гвардейской артиллерии против одного либо другого укрепления.
В продолжение канонады князь Понятовский направится на деревню, в лес и обойдет неприятельскую позицию.
Генерал Компан двинется чрез лес, чтобы овладеть первым укреплением.
По вступлении таким образом в бой будут даны приказания соответственно действиям неприятеля.
Канонада на левом фланге начнется, как только будет услышана канонада правого крыла. Стрелки дивизии Морана и дивизии вице короля откроют сильный огонь, увидя начало атаки правого крыла.
Вице король овладеет деревней [Бородиным] и перейдет по своим трем мостам, следуя на одной высоте с дивизиями Морана и Жерара, которые, под его предводительством, направятся к редуту и войдут в линию с прочими войсками армии.
Все это должно быть исполнено в порядке (le tout se fera avec ordre et methode), сохраняя по возможности войска в резерве.
В императорском лагере, близ Можайска, 6 го сентября, 1812 года».
Диспозиция эта, весьма неясно и спутанно написанная, – ежели позволить себе без религиозного ужаса к гениальности Наполеона относиться к распоряжениям его, – заключала в себе четыре пункта – четыре распоряжения. Ни одно из этих распоряжений не могло быть и не было исполнено.
В диспозиции сказано, первое: чтобы устроенные на выбранном Наполеоном месте батареи с имеющими выравняться с ними орудиями Пернетти и Фуше, всего сто два орудия, открыли огонь и засыпали русские флеши и редут снарядами. Это не могло быть сделано, так как с назначенных Наполеоном мест снаряды не долетали до русских работ, и эти сто два орудия стреляли по пустому до тех пор, пока ближайший начальник, противно приказанию Наполеона, не выдвинул их вперед.
Второе распоряжение состояло в том, чтобы Понятовский, направясь на деревню в лес, обошел левое крыло русских. Это не могло быть и не было сделано потому, что Понятовский, направясь на деревню в лес, встретил там загораживающего ему дорогу Тучкова и не мог обойти и не обошел русской позиции.
Третье распоряжение: Генерал Компан двинется в лес, чтоб овладеть первым укреплением. Дивизия Компана не овладела первым укреплением, а была отбита, потому что, выходя из леса, она должна была строиться под картечным огнем, чего не знал Наполеон.
Четвертое: Вице король овладеет деревнею (Бородиным) и перейдет по своим трем мостам, следуя на одной высоте с дивизиями Марана и Фриана (о которых не сказано: куда и когда они будут двигаться), которые под его предводительством направятся к редуту и войдут в линию с прочими войсками.
Сколько можно понять – если не из бестолкового периода этого, то из тех попыток, которые деланы были вице королем исполнить данные ему приказания, – он должен был двинуться через Бородино слева на редут, дивизии же Морана и Фриана должны были двинуться одновременно с фронта.
Все это, так же как и другие пункты диспозиции, не было и не могло быть исполнено. Пройдя Бородино, вице король был отбит на Колоче и не мог пройти дальше; дивизии же Морана и Фриана не взяли редута, а были отбиты, и редут уже в конце сражения был захвачен кавалерией (вероятно, непредвиденное дело для Наполеона и неслыханное). Итак, ни одно из распоряжений диспозиции не было и не могло быть исполнено. Но в диспозиции сказано, что по вступлении таким образом в бой будут даны приказания, соответственные действиям неприятеля, и потому могло бы казаться, что во время сражения будут сделаны Наполеоном все нужные распоряжения; но этого не было и не могло быть потому, что во все время сражения Наполеон находился так далеко от него, что (как это и оказалось впоследствии) ход сражения ему не мог быть известен и ни одно распоряжение его во время сражения не могло быть исполнено.


Многие историки говорят, что Бородинское сражение не выиграно французами потому, что у Наполеона был насморк, что ежели бы у него не было насморка, то распоряжения его до и во время сражения были бы еще гениальнее, и Россия бы погибла, et la face du monde eut ete changee. [и облик мира изменился бы.] Для историков, признающих то, что Россия образовалась по воле одного человека – Петра Великого, и Франция из республики сложилась в империю, и французские войска пошли в Россию по воле одного человека – Наполеона, такое рассуждение, что Россия осталась могущественна потому, что у Наполеона был большой насморк 26 го числа, такое рассуждение для таких историков неизбежно последовательно.
Ежели от воли Наполеона зависело дать или не дать Бородинское сражение и от его воли зависело сделать такое или другое распоряжение, то очевидно, что насморк, имевший влияние на проявление его воли, мог быть причиной спасения России и что поэтому тот камердинер, который забыл подать Наполеону 24 го числа непромокаемые сапоги, был спасителем России. На этом пути мысли вывод этот несомненен, – так же несомненен, как тот вывод, который, шутя (сам не зная над чем), делал Вольтер, говоря, что Варфоломеевская ночь произошла от расстройства желудка Карла IX. Но для людей, не допускающих того, чтобы Россия образовалась по воле одного человека – Петра I, и чтобы Французская империя сложилась и война с Россией началась по воле одного человека – Наполеона, рассуждение это не только представляется неверным, неразумным, но и противным всему существу человеческому. На вопрос о том, что составляет причину исторических событий, представляется другой ответ, заключающийся в том, что ход мировых событий предопределен свыше, зависит от совпадения всех произволов людей, участвующих в этих событиях, и что влияние Наполеонов на ход этих событий есть только внешнее и фиктивное.
Как ни странно кажется с первого взгляда предположение, что Варфоломеевская ночь, приказанье на которую отдано Карлом IX, произошла не по его воле, а что ему только казалось, что он велел это сделать, и что Бородинское побоище восьмидесяти тысяч человек произошло не по воле Наполеона (несмотря на то, что он отдавал приказания о начале и ходе сражения), а что ему казалось только, что он это велел, – как ни странно кажется это предположение, но человеческое достоинство, говорящее мне, что всякий из нас ежели не больше, то никак не меньше человек, чем великий Наполеон, велит допустить это решение вопроса, и исторические исследования обильно подтверждают это предположение.
В Бородинском сражении Наполеон ни в кого не стрелял и никого не убил. Все это делали солдаты. Стало быть, не он убивал людей.
Солдаты французской армии шли убивать русских солдат в Бородинском сражении не вследствие приказания Наполеона, но по собственному желанию. Вся армия: французы, итальянцы, немцы, поляки – голодные, оборванные и измученные походом, – в виду армии, загораживавшей от них Москву, чувствовали, что le vin est tire et qu'il faut le boire. [вино откупорено и надо выпить его.] Ежели бы Наполеон запретил им теперь драться с русскими, они бы его убили и пошли бы драться с русскими, потому что это было им необходимо.
Когда они слушали приказ Наполеона, представлявшего им за их увечья и смерть в утешение слова потомства о том, что и они были в битве под Москвою, они кричали «Vive l'Empereur!» точно так же, как они кричали «Vive l'Empereur!» при виде изображения мальчика, протыкающего земной шар палочкой от бильбоке; точно так же, как бы они кричали «Vive l'Empereur!» при всякой бессмыслице, которую бы им сказали. Им ничего больше не оставалось делать, как кричать «Vive l'Empereur!» и идти драться, чтобы найти пищу и отдых победителей в Москве. Стало быть, не вследствие приказания Наполеона они убивали себе подобных.
И не Наполеон распоряжался ходом сраженья, потому что из диспозиции его ничего не было исполнено и во время сражения он не знал про то, что происходило впереди его. Стало быть, и то, каким образом эти люди убивали друг друга, происходило не по воле Наполеона, а шло независимо от него, по воле сотен тысяч людей, участвовавших в общем деле. Наполеону казалось только, что все дело происходило по воле его. И потому вопрос о том, был ли или не был у Наполеона насморк, не имеет для истории большего интереса, чем вопрос о насморке последнего фурштатского солдата.
Тем более 26 го августа насморк Наполеона не имел значения, что показания писателей о том, будто вследствие насморка Наполеона его диспозиция и распоряжения во время сражения были не так хороши, как прежние, – совершенно несправедливы.
Выписанная здесь диспозиция нисколько не была хуже, а даже лучше всех прежних диспозиций, по которым выигрывались сражения. Мнимые распоряжения во время сражения были тоже не хуже прежних, а точно такие же, как и всегда. Но диспозиция и распоряжения эти кажутся только хуже прежних потому, что Бородинское сражение было первое, которого не выиграл Наполеон. Все самые прекрасные и глубокомысленные диспозиции и распоряжения кажутся очень дурными, и каждый ученый военный с значительным видом критикует их, когда сражение по ним не выиграно, и самью плохие диспозиции и распоряжения кажутся очень хорошими, и серьезные люди в целых томах доказывают достоинства плохих распоряжений, когда по ним выиграно сражение.
Диспозиция, составленная Вейротером в Аустерлицком сражении, была образец совершенства в сочинениях этого рода, но ее все таки осудили, осудили за ее совершенство, за слишком большую подробность.
Наполеон в Бородинском сражении исполнял свое дело представителя власти так же хорошо, и еще лучше, чем в других сражениях. Он не сделал ничего вредного для хода сражения; он склонялся на мнения более благоразумные; он не путал, не противоречил сам себе, не испугался и не убежал с поля сражения, а с своим большим тактом и опытом войны спокойно и достойно исполнял свою роль кажущегося начальствованья.


Вернувшись после второй озабоченной поездки по линии, Наполеон сказал:
– Шахматы поставлены, игра начнется завтра.
Велев подать себе пуншу и призвав Боссе, он начал с ним разговор о Париже, о некоторых изменениях, которые он намерен был сделать в maison de l'imperatrice [в придворном штате императрицы], удивляя префекта своею памятливостью ко всем мелким подробностям придворных отношений.
Он интересовался пустяками, шутил о любви к путешествиям Боссе и небрежно болтал так, как это делает знаменитый, уверенный и знающий свое дело оператор, в то время как он засучивает рукава и надевает фартук, а больного привязывают к койке: «Дело все в моих руках и в голове, ясно и определенно. Когда надо будет приступить к делу, я сделаю его, как никто другой, а теперь могу шутить, и чем больше я шучу и спокоен, тем больше вы должны быть уверены, спокойны и удивлены моему гению».
Окончив свой второй стакан пунша, Наполеон пошел отдохнуть пред серьезным делом, которое, как ему казалось, предстояло ему назавтра.
Он так интересовался этим предстоящим ему делом, что не мог спать и, несмотря на усилившийся от вечерней сырости насморк, в три часа ночи, громко сморкаясь, вышел в большое отделение палатки. Он спросил о том, не ушли ли русские? Ему отвечали, что неприятельские огни всё на тех же местах. Он одобрительно кивнул головой.
Дежурный адъютант вошел в палатку.
– Eh bien, Rapp, croyez vous, que nous ferons do bonnes affaires aujourd'hui? [Ну, Рапп, как вы думаете: хороши ли будут нынче наши дела?] – обратился он к нему.
– Sans aucun doute, Sire, [Без всякого сомнения, государь,] – отвечал Рапп.
Наполеон посмотрел на него.
– Vous rappelez vous, Sire, ce que vous m'avez fait l'honneur de dire a Smolensk, – сказал Рапп, – le vin est tire, il faut le boire. [Вы помните ли, сударь, те слова, которые вы изволили сказать мне в Смоленске, вино откупорено, надо его пить.]
Наполеон нахмурился и долго молча сидел, опустив голову на руку.
– Cette pauvre armee, – сказал он вдруг, – elle a bien diminue depuis Smolensk. La fortune est une franche courtisane, Rapp; je le disais toujours, et je commence a l'eprouver. Mais la garde, Rapp, la garde est intacte? [Бедная армия! она очень уменьшилась от Смоленска. Фортуна настоящая распутница, Рапп. Я всегда это говорил и начинаю испытывать. Но гвардия, Рапп, гвардия цела?] – вопросительно сказал он.
– Oui, Sire, [Да, государь.] – отвечал Рапп.
Наполеон взял пастильку, положил ее в рот и посмотрел на часы. Спать ему не хотелось, до утра было еще далеко; а чтобы убить время, распоряжений никаких нельзя уже было делать, потому что все были сделаны и приводились теперь в исполнение.
– A t on distribue les biscuits et le riz aux regiments de la garde? [Роздали ли сухари и рис гвардейцам?] – строго спросил Наполеон.
– Oui, Sire. [Да, государь.]
– Mais le riz? [Но рис?]
Рапп отвечал, что он передал приказанья государя о рисе, но Наполеон недовольно покачал головой, как будто он не верил, чтобы приказание его было исполнено. Слуга вошел с пуншем. Наполеон велел подать другой стакан Раппу и молча отпивал глотки из своего.
– У меня нет ни вкуса, ни обоняния, – сказал он, принюхиваясь к стакану. – Этот насморк надоел мне. Они толкуют про медицину. Какая медицина, когда они не могут вылечить насморка? Корвизар дал мне эти пастильки, но они ничего не помогают. Что они могут лечить? Лечить нельзя. Notre corps est une machine a vivre. Il est organise pour cela, c'est sa nature; laissez y la vie a son aise, qu'elle s'y defende elle meme: elle fera plus que si vous la paralysiez en l'encombrant de remedes. Notre corps est comme une montre parfaite qui doit aller un certain temps; l'horloger n'a pas la faculte de l'ouvrir, il ne peut la manier qu'a tatons et les yeux bandes. Notre corps est une machine a vivre, voila tout. [Наше тело есть машина для жизни. Оно для этого устроено. Оставьте в нем жизнь в покое, пускай она сама защищается, она больше сделает одна, чем когда вы ей будете мешать лекарствами. Наше тело подобно часам, которые должны идти известное время; часовщик не может открыть их и только ощупью и с завязанными глазами может управлять ими. Наше тело есть машина для жизни. Вот и все.] – И как будто вступив на путь определений, definitions, которые любил Наполеон, он неожиданно сделал новое определение. – Вы знаете ли, Рапп, что такое военное искусство? – спросил он. – Искусство быть сильнее неприятеля в известный момент. Voila tout. [Вот и все.]
Рапп ничего не ответил.
– Demainnous allons avoir affaire a Koutouzoff! [Завтра мы будем иметь дело с Кутузовым!] – сказал Наполеон. – Посмотрим! Помните, в Браунау он командовал армией и ни разу в три недели не сел на лошадь, чтобы осмотреть укрепления. Посмотрим!
Он поглядел на часы. Было еще только четыре часа. Спать не хотелось, пунш был допит, и делать все таки было нечего. Он встал, прошелся взад и вперед, надел теплый сюртук и шляпу и вышел из палатки. Ночь была темная и сырая; чуть слышная сырость падала сверху. Костры не ярко горели вблизи, во французской гвардии, и далеко сквозь дым блестели по русской линии. Везде было тихо, и ясно слышались шорох и топот начавшегося уже движения французских войск для занятия позиции.
Наполеон прошелся перед палаткой, посмотрел на огни, прислушался к топоту и, проходя мимо высокого гвардейца в мохнатой шапке, стоявшего часовым у его палатки и, как черный столб, вытянувшегося при появлении императора, остановился против него.
– С которого года в службе? – спросил он с той привычной аффектацией грубой и ласковой воинственности, с которой он всегда обращался с солдатами. Солдат отвечал ему.
– Ah! un des vieux! [А! из стариков!] Получили рис в полк?
– Получили, ваше величество.
Наполеон кивнул головой и отошел от него.

В половине шестого Наполеон верхом ехал к деревне Шевардину.
Начинало светать, небо расчистило, только одна туча лежала на востоке. Покинутые костры догорали в слабом свете утра.
Вправо раздался густой одинокий пушечный выстрел, пронесся и замер среди общей тишины. Прошло несколько минут. Раздался второй, третий выстрел, заколебался воздух; четвертый, пятый раздались близко и торжественно где то справа.
Еще не отзвучали первые выстрелы, как раздались еще другие, еще и еще, сливаясь и перебивая один другой.
Наполеон подъехал со свитой к Шевардинскому редуту и слез с лошади. Игра началась.


Вернувшись от князя Андрея в Горки, Пьер, приказав берейтору приготовить лошадей и рано утром разбудить его, тотчас же заснул за перегородкой, в уголке, который Борис уступил ему.
Когда Пьер совсем очнулся на другое утро, в избе уже никого не было. Стекла дребезжали в маленьких окнах. Берейтор стоял, расталкивая его.
– Ваше сиятельство, ваше сиятельство, ваше сиятельство… – упорно, не глядя на Пьера и, видимо, потеряв надежду разбудить его, раскачивая его за плечо, приговаривал берейтор.
– Что? Началось? Пора? – заговорил Пьер, проснувшись.
– Изволите слышать пальбу, – сказал берейтор, отставной солдат, – уже все господа повышли, сами светлейшие давно проехали.
Пьер поспешно оделся и выбежал на крыльцо. На дворе было ясно, свежо, росисто и весело. Солнце, только что вырвавшись из за тучи, заслонявшей его, брызнуло до половины переломленными тучей лучами через крыши противоположной улицы, на покрытую росой пыль дороги, на стены домов, на окна забора и на лошадей Пьера, стоявших у избы. Гул пушек яснее слышался на дворе. По улице прорысил адъютант с казаком.
– Пора, граф, пора! – прокричал адъютант.
Приказав вести за собой лошадь, Пьер пошел по улице к кургану, с которого он вчера смотрел на поле сражения. На кургане этом была толпа военных, и слышался французский говор штабных, и виднелась седая голова Кутузова с его белой с красным околышем фуражкой и седым затылком, утонувшим в плечи. Кутузов смотрел в трубу вперед по большой дороге.
Войдя по ступенькам входа на курган, Пьер взглянул впереди себя и замер от восхищенья перед красотою зрелища. Это была та же панорама, которою он любовался вчера с этого кургана; но теперь вся эта местность была покрыта войсками и дымами выстрелов, и косые лучи яркого солнца, поднимавшегося сзади, левее Пьера, кидали на нее в чистом утреннем воздухе пронизывающий с золотым и розовым оттенком свет и темные, длинные тени. Дальние леса, заканчивающие панораму, точно высеченные из какого то драгоценного желто зеленого камня, виднелись своей изогнутой чертой вершин на горизонте, и между ними за Валуевым прорезывалась большая Смоленская дорога, вся покрытая войсками. Ближе блестели золотые поля и перелески. Везде – спереди, справа и слева – виднелись войска. Все это было оживленно, величественно и неожиданно; но то, что более всего поразило Пьера, – это был вид самого поля сражения, Бородина и лощины над Колочею по обеим сторонам ее.
Над Колочею, в Бородине и по обеим сторонам его, особенно влево, там, где в болотистых берегах Во йна впадает в Колочу, стоял тот туман, который тает, расплывается и просвечивает при выходе яркого солнца и волшебно окрашивает и очерчивает все виднеющееся сквозь него. К этому туману присоединялся дым выстрелов, и по этому туману и дыму везде блестели молнии утреннего света – то по воде, то по росе, то по штыкам войск, толпившихся по берегам и в Бородине. Сквозь туман этот виднелась белая церковь, кое где крыши изб Бородина, кое где сплошные массы солдат, кое где зеленые ящики, пушки. И все это двигалось или казалось движущимся, потому что туман и дым тянулись по всему этому пространству. Как в этой местности низов около Бородина, покрытых туманом, так и вне его, выше и особенно левее по всей линии, по лесам, по полям, в низах, на вершинах возвышений, зарождались беспрестанно сами собой, из ничего, пушечные, то одинокие, то гуртовые, то редкие, то частые клубы дымов, которые, распухая, разрастаясь, клубясь, сливаясь, виднелись по всему этому пространству.
Эти дымы выстрелов и, странно сказать, звуки их производили главную красоту зрелища.
Пуфф! – вдруг виднелся круглый, плотный, играющий лиловым, серым и молочно белым цветами дым, и бумм! – раздавался через секунду звук этого дыма.
«Пуф пуф» – поднимались два дыма, толкаясь и сливаясь; и «бум бум» – подтверждали звуки то, что видел глаз.
Пьер оглядывался на первый дым, который он оставил округлым плотным мячиком, и уже на месте его были шары дыма, тянущегося в сторону, и пуф… (с остановкой) пуф пуф – зарождались еще три, еще четыре, и на каждый, с теми же расстановками, бум… бум бум бум – отвечали красивые, твердые, верные звуки. Казалось то, что дымы эти бежали, то, что они стояли, и мимо них бежали леса, поля и блестящие штыки. С левой стороны, по полям и кустам, беспрестанно зарождались эти большие дымы с своими торжественными отголосками, и ближе еще, по низам и лесам, вспыхивали маленькие, не успевавшие округляться дымки ружей и точно так же давали свои маленькие отголоски. Трах та та тах – трещали ружья хотя и часто, но неправильно и бедно в сравнении с орудийными выстрелами.
Пьеру захотелось быть там, где были эти дымы, эти блестящие штыки и пушки, это движение, эти звуки. Он оглянулся на Кутузова и на его свиту, чтобы сверить свое впечатление с другими. Все точно так же, как и он, и, как ему казалось, с тем же чувством смотрели вперед, на поле сражения. На всех лицах светилась теперь та скрытая теплота (chaleur latente) чувства, которое Пьер замечал вчера и которое он понял совершенно после своего разговора с князем Андреем.
– Поезжай, голубчик, поезжай, Христос с тобой, – говорил Кутузов, не спуская глаз с поля сражения, генералу, стоявшему подле него.
Выслушав приказание, генерал этот прошел мимо Пьера, к сходу с кургана.
– К переправе! – холодно и строго сказал генерал в ответ на вопрос одного из штабных, куда он едет. «И я, и я», – подумал Пьер и пошел по направлению за генералом.
Генерал садился на лошадь, которую подал ему казак. Пьер подошел к своему берейтору, державшему лошадей. Спросив, которая посмирнее, Пьер взлез на лошадь, схватился за гриву, прижал каблуки вывернутых ног к животу лошади и, чувствуя, что очки его спадают и что он не в силах отвести рук от гривы и поводьев, поскакал за генералом, возбуждая улыбки штабных, с кургана смотревших на него.


Генерал, за которым скакал Пьер, спустившись под гору, круто повернул влево, и Пьер, потеряв его из вида, вскакал в ряды пехотных солдат, шедших впереди его. Он пытался выехать из них то вправо, то влево; но везде были солдаты, с одинаково озабоченными лицами, занятыми каким то невидным, но, очевидно, важным делом. Все с одинаково недовольно вопросительным взглядом смотрели на этого толстого человека в белой шляпе, неизвестно для чего топчущего их своею лошадью.
– Чего ездит посерёд батальона! – крикнул на него один. Другой толконул прикладом его лошадь, и Пьер, прижавшись к луке и едва удерживая шарахнувшуюся лошадь, выскакал вперед солдат, где было просторнее.
Впереди его был мост, а у моста, стреляя, стояли другие солдаты. Пьер подъехал к ним. Сам того не зная, Пьер заехал к мосту через Колочу, который был между Горками и Бородиным и который в первом действии сражения (заняв Бородино) атаковали французы. Пьер видел, что впереди его был мост и что с обеих сторон моста и на лугу, в тех рядах лежащего сена, которые он заметил вчера, в дыму что то делали солдаты; но, несмотря на неумолкающую стрельбу, происходившую в этом месте, он никак не думал, что тут то и было поле сражения. Он не слыхал звуков пуль, визжавших со всех сторон, и снарядов, перелетавших через него, не видал неприятеля, бывшего на той стороне реки, и долго не видал убитых и раненых, хотя многие падали недалеко от него. С улыбкой, не сходившей с его лица, он оглядывался вокруг себя.
– Что ездит этот перед линией? – опять крикнул на него кто то.
– Влево, вправо возьми, – кричали ему. Пьер взял вправо и неожиданно съехался с знакомым ему адъютантом генерала Раевского. Адъютант этот сердито взглянул на Пьера, очевидно, сбираясь тоже крикнуть на него, но, узнав его, кивнул ему головой.
– Вы как тут? – проговорил он и поскакал дальше.
Пьер, чувствуя себя не на своем месте и без дела, боясь опять помешать кому нибудь, поскакал за адъютантом.
– Это здесь, что же? Можно мне с вами? – спрашивал он.
– Сейчас, сейчас, – отвечал адъютант и, подскакав к толстому полковнику, стоявшему на лугу, что то передал ему и тогда уже обратился к Пьеру.
– Вы зачем сюда попали, граф? – сказал он ему с улыбкой. – Все любопытствуете?
– Да, да, – сказал Пьер. Но адъютант, повернув лошадь, ехал дальше.
– Здесь то слава богу, – сказал адъютант, – но на левом фланге у Багратиона ужасная жарня идет.
– Неужели? – спросил Пьер. – Это где же?
– Да вот поедемте со мной на курган, от нас видно. А у нас на батарее еще сносно, – сказал адъютант. – Что ж, едете?
– Да, я с вами, – сказал Пьер, глядя вокруг себя и отыскивая глазами своего берейтора. Тут только в первый раз Пьер увидал раненых, бредущих пешком и несомых на носилках. На том самом лужке с пахучими рядами сена, по которому он проезжал вчера, поперек рядов, неловко подвернув голову, неподвижно лежал один солдат с свалившимся кивером. – А этого отчего не подняли? – начал было Пьер; но, увидав строгое лицо адъютанта, оглянувшегося в ту же сторону, он замолчал.
Пьер не нашел своего берейтора и вместе с адъютантом низом поехал по лощине к кургану Раевского. Лошадь Пьера отставала от адъютанта и равномерно встряхивала его.
– Вы, видно, не привыкли верхом ездить, граф? – спросил адъютант.
– Нет, ничего, но что то она прыгает очень, – с недоуменьем сказал Пьер.
– Ээ!.. да она ранена, – сказал адъютант, – правая передняя, выше колена. Пуля, должно быть. Поздравляю, граф, – сказал он, – le bapteme de feu [крещение огнем].
Проехав в дыму по шестому корпусу, позади артиллерии, которая, выдвинутая вперед, стреляла, оглушая своими выстрелами, они приехали к небольшому лесу. В лесу было прохладно, тихо и пахло осенью. Пьер и адъютант слезли с лошадей и пешком вошли на гору.
– Здесь генерал? – спросил адъютант, подходя к кургану.
– Сейчас были, поехали сюда, – указывая вправо, отвечали ему.
Адъютант оглянулся на Пьера, как бы не зная, что ему теперь с ним делать.
– Не беспокойтесь, – сказал Пьер. – Я пойду на курган, можно?
– Да пойдите, оттуда все видно и не так опасно. А я заеду за вами.
Пьер пошел на батарею, и адъютант поехал дальше. Больше они не видались, и уже гораздо после Пьер узнал, что этому адъютанту в этот день оторвало руку.
Курган, на который вошел Пьер, был то знаменитое (потом известное у русских под именем курганной батареи, или батареи Раевского, а у французов под именем la grande redoute, la fatale redoute, la redoute du centre [большого редута, рокового редута, центрального редута] место, вокруг которого положены десятки тысяч людей и которое французы считали важнейшим пунктом позиции.
Редут этот состоял из кургана, на котором с трех сторон были выкопаны канавы. В окопанном канавами место стояли десять стрелявших пушек, высунутых в отверстие валов.
В линию с курганом стояли с обеих сторон пушки, тоже беспрестанно стрелявшие. Немного позади пушек стояли пехотные войска. Входя на этот курган, Пьер никак не думал, что это окопанное небольшими канавами место, на котором стояло и стреляло несколько пушек, было самое важное место в сражении.
Пьеру, напротив, казалось, что это место (именно потому, что он находился на нем) было одно из самых незначительных мест сражения.
Войдя на курган, Пьер сел в конце канавы, окружающей батарею, и с бессознательно радостной улыбкой смотрел на то, что делалось вокруг него. Изредка Пьер все с той же улыбкой вставал и, стараясь не помешать солдатам, заряжавшим и накатывавшим орудия, беспрестанно пробегавшим мимо него с сумками и зарядами, прохаживался по батарее. Пушки с этой батареи беспрестанно одна за другой стреляли, оглушая своими звуками и застилая всю окрестность пороховым дымом.
В противность той жуткости, которая чувствовалась между пехотными солдатами прикрытия, здесь, на батарее, где небольшое количество людей, занятых делом, бело ограничено, отделено от других канавой, – здесь чувствовалось одинаковое и общее всем, как бы семейное оживление.
Появление невоенной фигуры Пьера в белой шляпе сначала неприятно поразило этих людей. Солдаты, проходя мимо его, удивленно и даже испуганно косились на его фигуру. Старший артиллерийский офицер, высокий, с длинными ногами, рябой человек, как будто для того, чтобы посмотреть на действие крайнего орудия, подошел к Пьеру и любопытно посмотрел на него.
Молоденький круглолицый офицерик, еще совершенный ребенок, очевидно, только что выпущенный из корпуса, распоряжаясь весьма старательно порученными ему двумя пушками, строго обратился к Пьеру.
– Господин, позвольте вас попросить с дороги, – сказал он ему, – здесь нельзя.
Солдаты неодобрительно покачивали головами, глядя на Пьера. Но когда все убедились, что этот человек в белой шляпе не только не делал ничего дурного, но или смирно сидел на откосе вала, или с робкой улыбкой, учтиво сторонясь перед солдатами, прохаживался по батарее под выстрелами так же спокойно, как по бульвару, тогда понемногу чувство недоброжелательного недоуменья к нему стало переходить в ласковое и шутливое участие, подобное тому, которое солдаты имеют к своим животным: собакам, петухам, козлам и вообще животным, живущим при воинских командах. Солдаты эти сейчас же мысленно приняли Пьера в свою семью, присвоили себе и дали ему прозвище. «Наш барин» прозвали его и про него ласково смеялись между собой.
Одно ядро взрыло землю в двух шагах от Пьера. Он, обчищая взбрызнутую ядром землю с платья, с улыбкой оглянулся вокруг себя.
– И как это вы не боитесь, барин, право! – обратился к Пьеру краснорожий широкий солдат, оскаливая крепкие белые зубы.
– А ты разве боишься? – спросил Пьер.
– А то как же? – отвечал солдат. – Ведь она не помилует. Она шмякнет, так кишки вон. Нельзя не бояться, – сказал он, смеясь.
Несколько солдат с веселыми и ласковыми лицами остановились подле Пьера. Они как будто не ожидали того, чтобы он говорил, как все, и это открытие обрадовало их.
– Наше дело солдатское. А вот барин, так удивительно. Вот так барин!
– По местам! – крикнул молоденький офицер на собравшихся вокруг Пьера солдат. Молоденький офицер этот, видимо, исполнял свою должность в первый или во второй раз и потому с особенной отчетливостью и форменностью обращался и с солдатами и с начальником.
Перекатная пальба пушек и ружей усиливалась по всему полю, в особенности влево, там, где были флеши Багратиона, но из за дыма выстрелов с того места, где был Пьер, нельзя было почти ничего видеть. Притом, наблюдения за тем, как бы семейным (отделенным от всех других) кружком людей, находившихся на батарее, поглощали все внимание Пьера. Первое его бессознательно радостное возбуждение, произведенное видом и звуками поля сражения, заменилось теперь, в особенности после вида этого одиноко лежащего солдата на лугу, другим чувством. Сидя теперь на откосе канавы, он наблюдал окружавшие его лица.
К десяти часам уже человек двадцать унесли с батареи; два орудия были разбиты, чаще и чаще на батарею попадали снаряды и залетали, жужжа и свистя, дальние пули. Но люди, бывшие на батарее, как будто не замечали этого; со всех сторон слышался веселый говор и шутки.
– Чиненка! – кричал солдат на приближающуюся, летевшую со свистом гранату. – Не сюда! К пехотным! – с хохотом прибавлял другой, заметив, что граната перелетела и попала в ряды прикрытия.
– Что, знакомая? – смеялся другой солдат на присевшего мужика под пролетевшим ядром.
Несколько солдат собрались у вала, разглядывая то, что делалось впереди.
– И цепь сняли, видишь, назад прошли, – говорили они, указывая через вал.
– Свое дело гляди, – крикнул на них старый унтер офицер. – Назад прошли, значит, назади дело есть. – И унтер офицер, взяв за плечо одного из солдат, толкнул его коленкой. Послышался хохот.
– К пятому орудию накатывай! – кричали с одной стороны.
– Разом, дружнее, по бурлацки, – слышались веселые крики переменявших пушку.
– Ай, нашему барину чуть шляпку не сбила, – показывая зубы, смеялся на Пьера краснорожий шутник. – Эх, нескладная, – укоризненно прибавил он на ядро, попавшее в колесо и ногу человека.
– Ну вы, лисицы! – смеялся другой на изгибающихся ополченцев, входивших на батарею за раненым.
– Аль не вкусна каша? Ах, вороны, заколянились! – кричали на ополченцев, замявшихся перед солдатом с оторванной ногой.