Феррара
|
Феррара
Ferrara
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Ферра́ра (итал. Ferrara, эмил.-ром. Frara, лат. Ferraria) — город в итальянском регионе Эмилия-Романья, административный центр одноимённой провинции. Расположен на востоке Паданской равнины, в дельте реки По[2]. Небесный покровитель города — св. Георгий; праздник города отмечается в день кончины святого, 23 апреля.
Содержание
Климат
Зимняя погода в Ферраре по большей части сырая и влажная. Несмотря на минусовые температуры, снежный покров на улицах города не сохраняется благодаря близости моря. Лето жаркое и, вследствие высокой влажности (редко ниже 70 %), очень душное; случаются дожди и грозы. Как и другие города Паданской равнины, Феррара славится туманами, особенно выраженными осенью и весной.
История
Феррара в конце античности и в средневековье
Первые жители Феррары поселились здесь в эпоху варварских вторжений в Италию. Во время нашествия гуннов (452 г.) беженцы из Аквилеи основали среди болот поселение, названное лат. Forum Alieni. После лангобардского завоевания там была построена крепость, известная как Castrum Bizantino (не сохранилась), служившая оплотом против варваров с севера. Между VII и VIII веками, во время непрерывных нашествий варваров, резиденция епископа была перенесена в окрестности этой крепости, на берег рукава По под названием «Волано» (Po di Volano), где ныне находится базилика св. Георгия. С того времени Феррара стала центром епископства, которое сейчас называется архиепископством Феррары и Комаккьо (Arcidiocesi di Ferrara-Comacchio).
При короле Лиутпранде город был взят лангобардами, но когда Пипин Короткий отвоевал у них Равенну и Пентаполь, Феррара в числе других 22 городов была принесена в дар Папе Стефану II (754 г.). Именно в документах, изданных по этому случаю в 753 году королём лангобардов Дезидерием, находится первое упоминанание о Ферраре как диоцезе Равеннского экзархата.
В конце Χ в. церковные власти уступили Феррару тосканским аристократам. Уже во времена Матильды Тосканской в конце XI в. город обладал значительными вольностями и достиг заметного процветания. Некоторые из представителей местной аристократии, особенно фамилия Салингера-Торелли, стали во главе императорской (позже гибеллинской) партии; другие, преимущественно род Аделарди, поддерживали национальную (позже гвельфскую) партию и стояли на стороне Папы. Обе семьи упорно соперничали из-за выборной должности капитана, в руках которого находилось управление городом. Во время великой распри между папством и империей (при Фридрихе Барбароссе) гвельфы восторжествовали в Ферраре, и она примкнула к Ломбардской лиге. Аделарди получили должность подеста, признав таким образом авторитет Рима.
В средние века город, по своим размерам и значению равный Милану, Флоренции и Венеции, привлекал многочисленных беженцев из постоянно враждующих городов Северной Италии. Как и многие другие города, Феррара застраивалась хаотично (эта черта сохранилась до настоящего времени в южной части города). По мнению известного историка Якоба Буркхарда, Феррара (точнее, её северная часть) представляет собой первый в истории европейской застройки современный город с регулярной сеткой улиц (итал. via) и проспектов (итал. corso).
Феррара при герцогах д’Эсте
Дальнейшее осложнение борьбы привело к захвату власти в 1264 году домом д’Эсте — семьёй, ещё раньше утвердившейся в Веронской области. Первым феррарским Эсте стал маркиз Обиццо II (ок.1237-1293). Будучи ревностными гвельфами, Эсте находились в состоянии постоянной войны со своими соперниками-гибеллинами. В борьбу вмешивались папы, императоры, Милан, Венеция, Флоренция, Неаполь. В XIV в. Эсте вследствие размолвки с Римом перешли в лагерь гибеллинов; тем не менее, папы были вынуждены подтвердить их господство, распространившееся на Ровиго, Модену и Реджо. Во второй половине XV века Эсте был удостоены герцогских титулов. Первым герцогом Феррары стал Борсо д’Эсте в 1471 г. (в том же году скончался). Несмотря на то, что честолюбивые притязания Эсте втягивали город в XV и XVI вв. во многие войны, они сумели сохранить авторитет; именно принципат д’Эсте определял на протяжении этих двух столетиий облик и судьбу Феррары.
Богатство и роскошь двора сделали Эсте одной из самых известных и уважаемых аристократических фамилий Европы. Расцвет «феррарской цивилизации» начался с правлением Никколо III (жил между 1384 и 1441 г.), Лионелло (ум. 1450), Борсо, Эрколе I (ум. 1507). Город-герцогство сохранил своё значение и в течение XVI в. при герцогах Альфонсо I (ум. 1531), Эрколе II (ум. 1559) и Альфонсо II (ум. 1597). Феррара представляла собой важный экономический и культурный центр, имевший к тому же немалое военное значение благодаря бастионной системе укреплений, возведенной вокруг города в XVI веке. Удобные пути сообщения с Венецией, Вероной, Болоньей содействовали успеху торговли.
Феррарский двор
Феррарский двор отличался сказочным великолепием. Примеру государей следовала аристократия. Установилась небывалая роскошь в жилищах, одежде, украшениях, мебели, обстановке, лошадях, слугах и т. д. Дворцы, виллы, сады, парки со зверинцами носили поэтическое имя «delizie». Маскарады, балы, банкеты, охоты, турниры, спектакли назывались «cortesie». Вся жизнь была как бы сплошным праздником. Рыцарство, которое везде отжило свой век, в Ферраре глубоко проникало в нравы: существовал особый орден «золотой шпоры», устраивались вооруженные состязания, диспуты по вопросам чести. Рукописи французских рыцарских романов в Ферраре читали с восторгом. Провансальские трубадуры находили тёплый примем при феррарском дворе уже в XIII в. В этом обществе суровых солдат и удалых охотников большое влияние благодаря рыцарским привычкам приобрели женщины, не остававшиеся в тени, как в других городах. Они присутствовали на турнирах и охотах, играх, процессиях и представлениях. Нигде в Италии типичные черты феодального общества не проявлялись так ярко, как в Ферраре и Милане. Её властители стремились во всем подражать нравам и обычаям бургундского двора, которые так красочно описал Й. Хёйзинга в книге «Осень средневековья». И позже, в эпоху Возрождения, Феррара оставалась главным центром и рассадником куртуазной культуры. Средневековая литература о рыцарях Круглого Стола нашла в Ферраре своих достойных преемников в лице Боярдо и Ариосто. По верному замечанию Ф. Монье, «рыцарство, которое в других местах превратилось в простое литературное воспоминание, здесь — живая действительность»[3].
В придворном обществе Феррары главенствовали аристократические понятия. На ремесленника, крестьянина смотрели с презрением: он должен только оплачивать всё, что потребуют господа, служить и работать, сколько прикажут. Сами простолюдины называли себя «собаками и холопами его светлости». Имели значение лишь те группы людей, которые примыкали к дворцу и участвовали в его жизни: оруженосцы, стольники, сенешали, пажи, псари, карлики, шуты, музыканты, и, выше этой служилой толпы, дворяне, маркизы и графы, владельцы башен и земель. Своеобразие нравов XV в. этого двора подвергалось впоследствии осуждению за грубость феррарской юстиции, активно применявшей пытки, казни, ослепления, четвертования. В романтические чувствования цивилизованного общества, в сердца их проник «просвещенный разврат», соседствовавший с «волчьим аппетитом варваров».[4]
Период культурного расцвета Феррары можно отсчитывать от 1391 года, основания Альберто V университета Феррары, который связан с именами Парацельса, Коперника и Савонаролы. Сын Альберто V Никколо III увлекался основанием школ, библиотек, музеев, привлекал писателей и артистов, строил памятники. Не только мужчины, но и женщины покровительствовали наукам и искусствам. Такими были жена Эрколе I Элеонора Арагонская, а также её дочери Беатриче и Изабелла д’Эсте, «прекрасные друзья великих произведений литературы и изящных искусств»; позже — известная Лукреция Борджиа (жена Альфонсо I), Рената Французская (жена Эрколе II), сёстры Альфонсо II Элеонора и Лукреция. Усилиями этих и им подобных аристократов Ферарра сделалась очагом итальянского Ренессанса.
С 1995 года город зачислен ЮНЕСКО в список культурного наследия человечества.[5]
Литература и театр
Двор д’Эсте и знатное общество Феррары активно интересовались литературой. Известный знаток древности Гуарино да Верона был приглашен Никколо III в наставники к его сыну Леонелло. Последний сам писал латинские стихи и привлёк в Феррару целую группу поэтов-классиков, среди которых следует выделить Тито Веспасиано Строцци. Джироламо Савонарола, прославившийся как критик церкви, в своих ранних стихах разоблачал порчу нравов и разрушение добрых отношений между людьми.
Университет славился филологами-классиками, библиотека — драгоценными рукописями. Однако общество знатных кавалеров и светских дам настоятельно требовало разработки родной литературной речи. Леон Баттиста Альберти произвёл в Ферраре свои первые опыты «возрождения итальянского языка». От скоро вышедшего из моды гуманизма строгого типа осталось лишь почтение «к всемогуществу, величеству и необходимости литературы».
Поэты, романисты, рассказчики, ораторы стекались со всех сторон и встречали гостеприимный прием у герцогов и знати. Они переводили классические произведения, подражали им, стремились также создать оригинальное направление, знакомящее с характером культуры феррарского общества. Любимыми литературными видами были сонеты, мадригалы, любовные новеллы и песни, даже застольные фарсы. Большой популярностью пользовалась также драма, особенно же комедия: переводные (Плавта, Теренция) и вновь написанные пьесы постоянно ставились на частных сценах во дворцах и на виллах. Альфонсо I построил в Ферраре великолепный общественный театр, и город сделался в XV в. истинным сценическим центром Италии.
Литература феррарского Возрождения, выросшая на празднествах и пирах, рассматривает поэзию как развлечение: «светская и романическая, она является цветком роскоши, детищем радости, источником и орудием игры». Боярдо превосходно воплотил сущность феррарского Кватроченто в знаменитой поэме «Влюблённый Роланд». Затем Ариосто воспевал блестящий мир, нравы которого так великолепно изображены Веронезе в его гигантских картинах. Ариосто провел значительную часть жизни в Ферраре (ум. 1533) и его «Неистовый Роланд» может быть назван зеркалом феррарского прошлого.
Поэтическая деятельность Тассо также была связана с двором Эсте. Феррарский поэт Баттиста Гуарини (ум. в 1612 г.), автор буколической драмы «Верный пастрь», принадлежал к любимейшим в Италии писателям.
В истории Феррары был короткий период, когда там даже интересовались религиозными движениями, охватившими Европу в XVI в. Под влиянием Ренаты, жены Эрколе II, двор герцогов сделался приютом реформаторов и свободных мыслителей. Рената предоставила убежище Кальвину и Клеману Маро, пригласила к себе итальянских религиозных новаторов. Подобная «социальная активность» не гармонировала с господствовавшим при дворе духом, и после смерти Ренаты (в 1575) всё вернулось на круги своя.
Живопись
Наиболее именитые итальянские представители Ренессанса — Брунеллески, Донателло, Пьеро делла Франческа, Беллини, Мантенья, Тициан — посещали Феррару только мимоходом. В город привлекались мастера не только из Италии, но и из других стран Европы.[6] Рождение собственной феррарской школы (Officina Ferrarese) с её особенным, полным аллегорий языком связывают с деятельностью маркиза Феррары Леонелло д’Эсте и его сына Борсо. Эти аристократы стремились украсить свои резиденции необычными картинами и фресками, не предназначенными для всеобщего обозрения. Первым известным их заказом стал цикл из 9 картин с изображениями девяти муз для студиоло дворца Бельфоре, начатый Анджело Макканьино из Сиены в 1447 году и законченный Козимо Тура; в картинах последнего проявились все важнейшие черты феррарской школы. Фрески Палаццо Скифанойя, заказанные Борсо д’Эсте в 1469—1471 гг. у Козимо Тура, Франческо дель Косса и Эрколе деи Роберти, представляют собой ещё более сложный «астрологический» ансамбль на сюжет 12 месяцев, аллегорическим толкованием которого исследователи занимаются до сих пор. Тура, кроме того, расписал капеллу великолепного загородного дворца герцога Борсо (Delizia di Belriguardo).
Музыка
Во второй половине XVI веке органистом и капельмейстером при дворе д’Эсте был один из самых значительных мадригалистов Италии Луццаско Луццаски, который занимался организацией закрытых концертов для высшего света с участием виртуозных певиц (т. н. Concerto delle Dame) и вопитал многих учеников, наиболее известным из которых был Дж. Фрескобальди. В 1594-96 годах при дворе жил (женившийся на кузине Альфонсо Леоноре д’Эсте) композитор Джезуальдо ди Веноза. В Ферраре Джезуальдо написал Третью и Четвертую книги мадригалов, которые определили эволюцию его музыкального языка, прежде всего, в направлении большей хроматизации и прочих композиционно-технических особенностей, ставших характерными для его зрелого стиля.
Феррара после падения дома Эсте
В 1598 году ввиду отсутствия законных детей у герцога Альфонсо II папа Климент VIII снова завладел феодом, и город вошел в Папское государство. С потерей независимости начался упадок Феррары. Жители города стали переезжать в Модену; за последующие 20 лет численность населения сократилась на треть.[5]
После наполеоновских войн Феррара должна была сохраниться за папами, но оказалась занятой австрийским отрядом. После его изгнания в 1859 году в городе произошло восстание против Рима, и он вместе с остальной Эмилией примкнул к вновь созданному итальянскому королевству в 1860 году.
Архитектура города и его достопримечательности
Первоначально поселение на территории города Феррары возникло между VII и VIII веками вокруг византийской крепости и местопребывания епископа примерно в том месте, где ныне стоит базилика Сан-Джорджо (Basilica di San Giorgio fuori le mura); в то время рукав Волано (Po di Volano) реки По был более полноводным, и это место представляло собой остров между руслом и указанным рукавом.
Старый город
Около 1000 года возникло новое поселение в районе Виа делле Вольте (итал. Via delle Volte — «Улицы сводов», шедшей тогда вдоль левого берега Волано — небольшой реки, русло которй пролегало по линии современных Виа Рипагранде (итал. Via Ripagrande) и Виа Карло Майр (итал. Via Carlo Mayr). Этот старейший в Ферраре район сохранил средневековый колорит города. Виа делле Вольте получила своё название от подвесных арок (итал. volte), соединяющих дома по разные стороны улицы на высоте второго этажа. Со временем район севернее Виа делле Вольте стал центром Феррары. С 1135 года здесь располагалась резиденция местного архиепископа, рядом с которой возникла ярмарочная площадь (площадь Трав, ныне Piazza Trento e Trieste).
• Кафедральный собор св. Георгия (итал. Duomo di San Giorgio) строился в XII—XIV веках. Его трёхчастная старейшая часть создана в стиле ломбардской романтики из розового мрамора, с заметным добавлением готических элементов. Существующий ныне собор несёт на себе отпечаток всех исторических эпох, прожитых городом. Фасад собора характерен слиянием элементов готической и романской архитектуры. Возведение колокольни в стиле классического Ренессанса было начато в 1412 году и завершено по проекту Альберти. Атриум, расположенный с левой стороны от входа в Музей Оперы, хранит образцы ретороманской скульптуры, гобеленов и ковчегов. В алтарной нише собора находится картина Филиппо Липпи «Страшный суд» (1580 год).
• Pallazzo Communale / Palazzo Municipale. В 1245 году напротив собора была возведена первая резиденция герцогов Эсте — Палаццо Муничипале, а улица между ним и собором с дворцом епископа, называвшаяся Via degli Adelardi, дала начало одному из центральных современных проспектов города — Corso Martiri della Libertà. Здесь же в центре города в XIV в. был возведён дворец Palazzo della Ragione (сгорел в начале XX в.). Бронзовые статуи над входом были изготовлены по распоряжению Никколо III и его сына Борсо.
• Замок герцогов д’Эсте (итал. Castello Estense) считается символом Феррары. В XIII в. севернее собора располагалась маленькая крепость — т. н. Башня Львов (Torre dei Leoni), которая в конце XIV в. была перестроена в существующий ныне замок герцогов д’Эсте архитектором Бартолино из Навары по заказу маркиза Никколо II д’Эсте. Начало строительству было положено в 1385 г., однако постройка здания, представлявшего собой окружённую рвом крепость с четырьмя мощными башнями по углам, затянулась на 200 лет. В XV в. замок стал резиденцией правителей Феррары. Замок Эсте — первая в Италии правительственная резиденция, защищённая пушками[7]. В настоящее время все помещения замка открыты для посещения (в некоторых залах проводятся художественные выставки). В октябре 2006 года было принято решение об открытии в замке герцогов д’Эсте филиала российского Эрмитажа.
Расширения Старого города
При Никколо II д'Эсте (1338—1388) произошло первое расширение города вниз по течению рукава Волано, напоминанием о котором остался дворец Каза Ромей (Casa Romei) и палаццо Ренаты Французской (итал. Palazzo Renata di Francia), где расположился Феррарский университет, основанный сыном Ренаты Альберто V д’Эсте. Последний также возвёл на востоке города новую герцогскую резиденцию — Палаццо Скифанойя, знаменитое, в первую очередь, аллегорическими фресками на астрологические темы.
В 1492 году герцог Эрколе I д'Эсте поручил архитектору Бьяджо Россетти (Biagio Rossetti) (около 1447—1516) перестроить город, исходя из новой гуманистической концепции «идеального города» с прямоугольной сеткой улиц и зелеными насаждениями. Территория города увеличилась почти вдвое.
Завершение этого проекта ознаменовало рождение современного градостроительства, поскольку Феррара оказалась первым европейским городом, преобразованным по единому плану. Это и стало поводом для объявления ЮНЕСКО центра города достоянием человечества.
Прежде всего была засыпана канава Джовекка (Giovecca), отделявшая старый город от северных территорий, и на её месте устроен широкий проспект (ныне corso delle Giovecca), по которому идёт граница между средневековым городом, тянущимся вдоль левого берега рукава По, и новым, названным Расширением Эрколе (Addizione Erculea). Этот новый город был рассечён двумя широкими проспектами: с юга на север — улицей Ангелов (ныне corso Ercole I d’Este) и с востока на запад — улицей дей Приони (via dei Prioni), переходящей в улицу Равновесия (via degli Equinozi, ныне ось проспектов corso Biagio Rossetti, corso Porta Mare и corso Porta Po).
На пересечении этих двух проспектов, названном Перекрёстком Ангелов (Quadrivio degli Angeli), были возведены Алмазный дворец, дворец Turchi di Bagno (Palazzo Turchi di Bagno) и дворец Prosperi-Sacrati (Palazzo Prosperi-acrati).
• Алмазный дворец (итал. Palazzo dei Diamanti). Построен в XVI веке. Стены дворца выложены мраморными квадратами (всего 12300). В 1832 году Алмазный дворец был выкуплен муниципалитетом города Феррара. На первом этаже Палаццо деи Диаманти расположена Галерея современного искусства, а второй отдан Национальной картинной галерее Феррары (Пинакотеке). Основное место в экспозиции Пинакотеки занимают картины местной школы живописи, а также полотна старых мастеров из других областей Италии. Среди феррарских в экспозиции «Мученичество св. Маврелия» Козимо Туры и «Мадонна с младенцем» Джентиле да Фабриано, «Мадонна с младенцем среди роз» Эрколе де Роберти; среди прочих итальянских — «Христос с фигуркой Мадонны» Мантеньи и «Успение Марии» Карпаччо.
• Городские стены. В эпоху Возрождения город был окружён стенами, соответствовавшими всем фортификационным требованиям XVI в. Попасть в него можно было с трёх сторон, через южные (Porta Paola), восточные (Porta S. Giovanni) и северные (Porta degli Angeli) ворота. При Бьяджо Россетти был выстроен защищавший Расширение Эрколе северный участок стен с небольшими полукруглыми башнями и двумя большими круглыми башнями (Torrione) дель-Барко в северо-западном угле и св. Джованни на востоке, типичными для военной архитектуры начала XVI века. Средневековые участки стен много раз перестраивались в XVI в., а между 1575 и 1585 годами при Альфонсо II д'Эсте городские стены были усилены бастионами в форме «туза пик». Общая длина городских стен составляет 9 км.[8]
В XVII—XVIII веках были построены многие общественные здания и подавляющее большинство церквей. В 1612 году Джовани Баттиста Алеотти (Giovan Battista Aleotti) перестроил южные городские ворота Porta Paola и, пристроив к двум бастионам юго-западного угла городских стен ещё три, возвёл рядом пятиугольную крепость, ставшую символом папского периода истории Феррары (крепость была разрушена по этой причине в XIX веке). Ему же принадлежит проект единственной церкви Феррары, выдержанной полностью в стиле барокко — церкви Сан-Карло (Chiesa di San Carlo (Ferrara)).
Плодотворной была идея устроения внутри (каменного и бедного растительностью) города скверов и парков. В частности, засажена деревьями Новая площадь (современное название — Piazza Ariostea), древнее место проведения городского праздника (Palio di Ferrara).
Города-побратимы
- Краснодар,
Россия - Лерида,
Испания - Сент-Этьен,
Франция - Суонси,
Великобритания - Тарту,
Эстония - Формия,
Италия - Барановичи,
Белоруссия - Даугавпилс, LAT
Напишите отзыв о статье "Феррара"
Примечания
- ↑ [servizi.comune.fe.it/index.phtml?id=3284 Месячный отчёт о населении Феррары]
- ↑ Изначально Феррара находилась непосредственно на берегу По, но после катастрофического наводнения 1152 года река ушла от города.
- ↑ Гращенков В. Н. Портрет в итальянской живописи Раннего Возрождения. М., 1996. С. 207
- ↑ См. характеристику феррарских нравов XV в. в книге Ph. Monnier, «Le Quattrocento, essai sur l’histoire littéraire du XV s. italien», т. II, стр. 1901. Там же ценные библиографические указания.
- ↑ 1 2 Baedecker. Italien. Verlag Karl Baedeker. ISBN 3-8297-1091-7
- ↑ Campori, «I pittori degli Estensi nel sec. XV», Модена, 1886
- ↑ См. L. N. Citadeila, «Il castello di Ferrara», Φ. 1875
- ↑ Baedecker. Italien. Verlag Karl Baedeker. ISBN 3-8297-1091-7
См. также
- Список знаменитостей Феррары (нем.)
Литература
- Феррара, город в Италии // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- Bruno Zevi, Saper vedere la città. Ferrara di Biagio Rossetti, «la prima città moderna europea», Biblioteca Einaudi, 2006, ISBN 88-06-18259-5
- Carlo Bassi, Perché Ferrara è bella. Guida alla comprensione della città, Corbo Editore, 1994, ISBN 978-88-85325-34-0
- Lucio Scardino, Itinerari di Ferrara moderna, Alinea Editrice, 1995, ISBN 88-8125-031-4
- Pierluigi De Vecchi ed Elda Cerchiari, I tempi dell’arte, volume 2, Bompiani, Milano 1999. ISBN 88-451-7212-0
- Stefano Zuffi, Il Quattrocento, Electa, Milano 2004. ISBN 88-370-2315-4
Ссылки
- [www.talusha1.narod.ru/travel/italy/italy2006_txt.htm#p3_1 Душа Италии: Болонья — Равенна — Феррара — Модена — Римини] (рус.)
- [guide.travelitalia.com/it/guide/ferrara/ Guida Ferrara] на guide.travelitalia.com (итал.)
- [www.artecultura.fe.it/index.phtml?id=43 Storia di Ferrara] на www.artecultura.fe.it (итал.)
- [style-epohi.ru/idealnyj-gorod-ferrar.html Идеальный город - Феррара] (рус.). Стиль Эпохи (5 января 2011). Проверено 17 января 2012. [www.webcitation.org/65IbDbI6N Архивировано из первоисточника 8 февраля 2012].
Отрывок, характеризующий Феррара
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.
Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.
Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея:
«Ваш сын, – писал он, – надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного».
В штабе Кутузова, между товарищами сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и в петербургском обществе, имел две совершенно противоположные репутации.
Одни, меньшая часть, признавали князя Андрея чем то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись.
Выйдя в приемную из кабинета Кутузова, князь Андрей с бумагами подошел к товарищу,дежурному адъютанту Козловскому, который с книгой сидел у окна.
– Ну, что, князь? – спросил Козловский.
– Приказано составить записку, почему нейдем вперед.
– А почему?
Князь Андрей пожал плечами.
– Нет известия от Мака? – спросил Козловский.
– Нет.
– Ежели бы правда, что он разбит, так пришло бы известие.
– Вероятно, – сказал князь Андрей и направился к выходной двери; но в то же время навстречу ему, хлопнув дверью, быстро вошел в приемную высокий, очевидно приезжий, австрийский генерал в сюртуке, с повязанною черным платком головой и с орденом Марии Терезии на шее. Князь Андрей остановился.
– Генерал аншеф Кутузов? – быстро проговорил приезжий генерал с резким немецким выговором, оглядываясь на обе стороны и без остановки проходя к двери кабинета.
– Генерал аншеф занят, – сказал Козловский, торопливо подходя к неизвестному генералу и загораживая ему дорогу от двери. – Как прикажете доложить?
Неизвестный генерал презрительно оглянулся сверху вниз на невысокого ростом Козловского, как будто удивляясь, что его могут не знать.
– Генерал аншеф занят, – спокойно повторил Козловский.
Лицо генерала нахмурилось, губы его дернулись и задрожали. Он вынул записную книжку, быстро начертил что то карандашом, вырвал листок, отдал, быстрыми шагами подошел к окну, бросил свое тело на стул и оглянул бывших в комнате, как будто спрашивая: зачем они на него смотрят? Потом генерал поднял голову, вытянул шею, как будто намереваясь что то сказать, но тотчас же, как будто небрежно начиная напевать про себя, произвел странный звук, который тотчас же пресекся. Дверь кабинета отворилась, и на пороге ее показался Кутузов. Генерал с повязанною головой, как будто убегая от опасности, нагнувшись, большими, быстрыми шагами худых ног подошел к Кутузову.
– Vous voyez le malheureux Mack, [Вы видите несчастного Мака.] – проговорил он сорвавшимся голосом.
Лицо Кутузова, стоявшего в дверях кабинета, несколько мгновений оставалось совершенно неподвижно. Потом, как волна, пробежала по его лицу морщина, лоб разгладился; он почтительно наклонил голову, закрыл глаза, молча пропустил мимо себя Мака и сам за собой затворил дверь.
Слух, уже распространенный прежде, о разбитии австрийцев и о сдаче всей армии под Ульмом, оказывался справедливым. Через полчаса уже по разным направлениям были разосланы адъютанты с приказаниями, доказывавшими, что скоро и русские войска, до сих пор бывшие в бездействии, должны будут встретиться с неприятелем.
Князь Андрей был один из тех редких офицеров в штабе, который полагал свой главный интерес в общем ходе военного дела. Увидав Мака и услыхав подробности его погибели, он понял, что половина кампании проиграна, понял всю трудность положения русских войск и живо вообразил себе то, что ожидает армию, и ту роль, которую он должен будет играть в ней.
Невольно он испытывал волнующее радостное чувство при мысли о посрамлении самонадеянной Австрии и о том, что через неделю, может быть, придется ему увидеть и принять участие в столкновении русских с французами, впервые после Суворова.
Но он боялся гения Бонапарта, который мог оказаться сильнее всей храбрости русских войск, и вместе с тем не мог допустить позора для своего героя.
Взволнованный и раздраженный этими мыслями, князь Андрей пошел в свою комнату, чтобы написать отцу, которому он писал каждый день. Он сошелся в коридоре с своим сожителем Несвицким и шутником Жерковым; они, как всегда, чему то смеялись.
– Что ты так мрачен? – спросил Несвицкий, заметив бледное с блестящими глазами лицо князя Андрея.
– Веселиться нечему, – отвечал Болконский.
В то время как князь Андрей сошелся с Несвицким и Жерковым, с другой стороны коридора навстречу им шли Штраух, австрийский генерал, состоявший при штабе Кутузова для наблюдения за продовольствием русской армии, и член гофкригсрата, приехавшие накануне. По широкому коридору было достаточно места, чтобы генералы могли свободно разойтись с тремя офицерами; но Жерков, отталкивая рукой Несвицкого, запыхавшимся голосом проговорил:
– Идут!… идут!… посторонитесь, дорогу! пожалуйста дорогу!
Генералы проходили с видом желания избавиться от утруждающих почестей. На лице шутника Жеркова выразилась вдруг глупая улыбка радости, которой он как будто не мог удержать.
– Ваше превосходительство, – сказал он по немецки, выдвигаясь вперед и обращаясь к австрийскому генералу. – Имею честь поздравить.
Он наклонил голову и неловко, как дети, которые учатся танцовать, стал расшаркиваться то одной, то другой ногой.
Генерал, член гофкригсрата, строго оглянулся на него; не заметив серьезность глупой улыбки, не мог отказать в минутном внимании. Он прищурился, показывая, что слушает.
– Имею честь поздравить, генерал Мак приехал,совсем здоров,только немного тут зашибся, – прибавил он,сияя улыбкой и указывая на свою голову.
Генерал нахмурился, отвернулся и пошел дальше.
– Gott, wie naiv! [Боже мой, как он прост!] – сказал он сердито, отойдя несколько шагов.
Несвицкий с хохотом обнял князя Андрея, но Болконский, еще более побледнев, с злобным выражением в лице, оттолкнул его и обратился к Жеркову. То нервное раздражение, в которое его привели вид Мака, известие об его поражении и мысли о том, что ожидает русскую армию, нашло себе исход в озлоблении на неуместную шутку Жеркова.
– Если вы, милостивый государь, – заговорил он пронзительно с легким дрожанием нижней челюсти, – хотите быть шутом , то я вам в этом не могу воспрепятствовать; но объявляю вам, что если вы осмелитесь другой раз скоморошничать в моем присутствии, то я вас научу, как вести себя.
Несвицкий и Жерков так были удивлены этой выходкой, что молча, раскрыв глаза, смотрели на Болконского.
– Что ж, я поздравил только, – сказал Жерков.
– Я не шучу с вами, извольте молчать! – крикнул Болконский и, взяв за руку Несвицкого, пошел прочь от Жеркова, не находившего, что ответить.
– Ну, что ты, братец, – успокоивая сказал Несвицкий.
– Как что? – заговорил князь Андрей, останавливаясь от волнения. – Да ты пойми, что мы, или офицеры, которые служим своему царю и отечеству и радуемся общему успеху и печалимся об общей неудаче, или мы лакеи, которым дела нет до господского дела. Quarante milles hommes massacres et l'ario mee de nos allies detruite, et vous trouvez la le mot pour rire, – сказал он, как будто этою французскою фразой закрепляя свое мнение. – C'est bien pour un garcon de rien, comme cet individu, dont vous avez fait un ami, mais pas pour vous, pas pour vous. [Сорок тысяч человек погибло и союзная нам армия уничтожена, а вы можете при этом шутить. Это простительно ничтожному мальчишке, как вот этот господин, которого вы сделали себе другом, но не вам, не вам.] Мальчишкам только можно так забавляться, – сказал князь Андрей по русски, выговаривая это слово с французским акцентом, заметив, что Жерков мог еще слышать его.
Он подождал, не ответит ли что корнет. Но корнет повернулся и вышел из коридора.
Гусарский Павлоградский полк стоял в двух милях от Браунау. Эскадрон, в котором юнкером служил Николай Ростов, расположен был в немецкой деревне Зальценек. Эскадронному командиру, ротмистру Денисову, известному всей кавалерийской дивизии под именем Васьки Денисова, была отведена лучшая квартира в деревне. Юнкер Ростов с тех самых пор, как он догнал полк в Польше, жил вместе с эскадронным командиром.
11 октября, в тот самый день, когда в главной квартире всё было поднято на ноги известием о поражении Мака, в штабе эскадрона походная жизнь спокойно шла по старому. Денисов, проигравший всю ночь в карты, еще не приходил домой, когда Ростов, рано утром, верхом, вернулся с фуражировки. Ростов в юнкерском мундире подъехал к крыльцу, толконув лошадь, гибким, молодым жестом скинул ногу, постоял на стремени, как будто не желая расстаться с лошадью, наконец, спрыгнул и крикнул вестового.
– А, Бондаренко, друг сердечный, – проговорил он бросившемуся стремглав к его лошади гусару. – Выводи, дружок, – сказал он с тою братскою, веселою нежностию, с которою обращаются со всеми хорошие молодые люди, когда они счастливы.
– Слушаю, ваше сиятельство, – отвечал хохол, встряхивая весело головой.
– Смотри же, выводи хорошенько!
Другой гусар бросился тоже к лошади, но Бондаренко уже перекинул поводья трензеля. Видно было, что юнкер давал хорошо на водку, и что услужить ему было выгодно. Ростов погладил лошадь по шее, потом по крупу и остановился на крыльце.
«Славно! Такая будет лошадь!» сказал он сам себе и, улыбаясь и придерживая саблю, взбежал на крыльцо, погромыхивая шпорами. Хозяин немец, в фуфайке и колпаке, с вилами, которыми он вычищал навоз, выглянул из коровника. Лицо немца вдруг просветлело, как только он увидал Ростова. Он весело улыбнулся и подмигнул: «Schon, gut Morgen! Schon, gut Morgen!» [Прекрасно, доброго утра!] повторял он, видимо, находя удовольствие в приветствии молодого человека.
– Schon fleissig! [Уже за работой!] – сказал Ростов всё с тою же радостною, братскою улыбкой, какая не сходила с его оживленного лица. – Hoch Oestreicher! Hoch Russen! Kaiser Alexander hoch! [Ура Австрийцы! Ура Русские! Император Александр ура!] – обратился он к немцу, повторяя слова, говоренные часто немцем хозяином.
Немец засмеялся, вышел совсем из двери коровника, сдернул
колпак и, взмахнув им над головой, закричал:
– Und die ganze Welt hoch! [И весь свет ура!]
Ростов сам так же, как немец, взмахнул фуражкой над головой и, смеясь, закричал: «Und Vivat die ganze Welt»! Хотя не было никакой причины к особенной радости ни для немца, вычищавшего свой коровник, ни для Ростова, ездившего со взводом за сеном, оба человека эти с счастливым восторгом и братскою любовью посмотрели друг на друга, потрясли головами в знак взаимной любви и улыбаясь разошлись – немец в коровник, а Ростов в избу, которую занимал с Денисовым.
– Что барин? – спросил он у Лаврушки, известного всему полку плута лакея Денисова.
– С вечера не бывали. Верно, проигрались, – отвечал Лаврушка. – Уж я знаю, коли выиграют, рано придут хвастаться, а коли до утра нет, значит, продулись, – сердитые придут. Кофею прикажете?
– Давай, давай.
Через 10 минут Лаврушка принес кофею. Идут! – сказал он, – теперь беда. – Ростов заглянул в окно и увидал возвращающегося домой Денисова. Денисов был маленький человек с красным лицом, блестящими черными глазами, черными взлохмоченными усами и волосами. На нем был расстегнутый ментик, спущенные в складках широкие чикчиры, и на затылке была надета смятая гусарская шапочка. Он мрачно, опустив голову, приближался к крыльцу.
– Лавг'ушка, – закричал он громко и сердито. – Ну, снимай, болван!
– Да я и так снимаю, – отвечал голос Лаврушки.
– А! ты уж встал, – сказал Денисов, входя в комнату.
– Давно, – сказал Ростов, – я уже за сеном сходил и фрейлен Матильда видел.
– Вот как! А я пг'одулся, бг'ат, вчег'а, как сукин сын! – закричал Денисов, не выговаривая р . – Такого несчастия! Такого несчастия! Как ты уехал, так и пошло. Эй, чаю!
Денисов, сморщившись, как бы улыбаясь и выказывая свои короткие крепкие зубы, начал обеими руками с короткими пальцами лохматить, как пес, взбитые черные, густые волосы.
– Чог'т меня дег'нул пойти к этой кг'ысе (прозвище офицера), – растирая себе обеими руками лоб и лицо, говорил он. – Можешь себе пг'едставить, ни одной каг'ты, ни одной, ни одной каг'ты не дал.
Денисов взял подаваемую ему закуренную трубку, сжал в кулак, и, рассыпая огонь, ударил ею по полу, продолжая кричать.
– Семпель даст, паг'оль бьет; семпель даст, паг'оль бьет.
Он рассыпал огонь, разбил трубку и бросил ее. Денисов помолчал и вдруг своими блестящими черными глазами весело взглянул на Ростова.
– Хоть бы женщины были. А то тут, кг'оме как пить, делать нечего. Хоть бы дг'аться ског'ей.
– Эй, кто там? – обратился он к двери, заслышав остановившиеся шаги толстых сапог с бряцанием шпор и почтительное покашливанье.
– Вахмистр! – сказал Лаврушка.
Денисов сморщился еще больше.
– Сквег'но, – проговорил он, бросая кошелек с несколькими золотыми. – Г`остов, сочти, голубчик, сколько там осталось, да сунь кошелек под подушку, – сказал он и вышел к вахмистру.
Ростов взял деньги и, машинально, откладывая и ровняя кучками старые и новые золотые, стал считать их.
– А! Телянин! Здог'ово! Вздули меня вчег'а! – послышался голос Денисова из другой комнаты.
– У кого? У Быкова, у крысы?… Я знал, – сказал другой тоненький голос, и вслед за тем в комнату вошел поручик Телянин, маленький офицер того же эскадрона.
Ростов кинул под подушку кошелек и пожал протянутую ему маленькую влажную руку. Телянин был перед походом за что то переведен из гвардии. Он держал себя очень хорошо в полку; но его не любили, и в особенности Ростов не мог ни преодолеть, ни скрывать своего беспричинного отвращения к этому офицеру.
– Ну, что, молодой кавалерист, как вам мой Грачик служит? – спросил он. (Грачик была верховая лошадь, подъездок, проданная Теляниным Ростову.)
Поручик никогда не смотрел в глаза человеку, с кем говорил; глаза его постоянно перебегали с одного предмета на другой.
– Я видел, вы нынче проехали…
– Да ничего, конь добрый, – отвечал Ростов, несмотря на то, что лошадь эта, купленная им за 700 рублей, не стоила и половины этой цены. – Припадать стала на левую переднюю… – прибавил он. – Треснуло копыто! Это ничего. Я вас научу, покажу, заклепку какую положить.
– Да, покажите пожалуйста, – сказал Ростов.
– Покажу, покажу, это не секрет. А за лошадь благодарить будете.
– Так я велю привести лошадь, – сказал Ростов, желая избавиться от Телянина, и вышел, чтобы велеть привести лошадь.
В сенях Денисов, с трубкой, скорчившись на пороге, сидел перед вахмистром, который что то докладывал. Увидав Ростова, Денисов сморщился и, указывая через плечо большим пальцем в комнату, в которой сидел Телянин, поморщился и с отвращением тряхнулся.
– Ох, не люблю молодца, – сказал он, не стесняясь присутствием вахмистра.
Ростов пожал плечами, как будто говоря: «И я тоже, да что же делать!» и, распорядившись, вернулся к Телянину.
Телянин сидел всё в той же ленивой позе, в которой его оставил Ростов, потирая маленькие белые руки.
«Бывают же такие противные лица», подумал Ростов, входя в комнату.
– Что же, велели привести лошадь? – сказал Телянин, вставая и небрежно оглядываясь.
– Велел.
– Да пойдемте сами. Я ведь зашел только спросить Денисова о вчерашнем приказе. Получили, Денисов?
– Нет еще. А вы куда?
– Вот хочу молодого человека научить, как ковать лошадь, – сказал Телянин.
Они вышли на крыльцо и в конюшню. Поручик показал, как делать заклепку, и ушел к себе.
Когда Ростов вернулся, на столе стояла бутылка с водкой и лежала колбаса. Денисов сидел перед столом и трещал пером по бумаге. Он мрачно посмотрел в лицо Ростову.
– Ей пишу, – сказал он.
Он облокотился на стол с пером в руке, и, очевидно обрадованный случаю быстрее сказать словом всё, что он хотел написать, высказывал свое письмо Ростову.
– Ты видишь ли, дг'уг, – сказал он. – Мы спим, пока не любим. Мы дети пг`axa… а полюбил – и ты Бог, ты чист, как в пег'вый день создания… Это еще кто? Гони его к чог'ту. Некогда! – крикнул он на Лаврушку, который, нисколько не робея, подошел к нему.
– Да кому ж быть? Сами велели. Вахмистр за деньгами пришел.
Денисов сморщился, хотел что то крикнуть и замолчал.
– Сквег'но дело, – проговорил он про себя. – Сколько там денег в кошельке осталось? – спросил он у Ростова.
– Семь новых и три старых.
– Ах,сквег'но! Ну, что стоишь, чучела, пошли вахмистг'а, – крикнул Денисов на Лаврушку.
– Пожалуйста, Денисов, возьми у меня денег, ведь у меня есть, – сказал Ростов краснея.
– Не люблю у своих занимать, не люблю, – проворчал Денисов.
– А ежели ты у меня не возьмешь деньги по товарищески, ты меня обидишь. Право, у меня есть, – повторял Ростов.
– Да нет же.
И Денисов подошел к кровати, чтобы достать из под подушки кошелек.
– Ты куда положил, Ростов?
– Под нижнюю подушку.
– Да нету.
Денисов скинул обе подушки на пол. Кошелька не было.
– Вот чудо то!
– Постой, ты не уронил ли? – сказал Ростов, по одной поднимая подушки и вытрясая их.
Он скинул и отряхнул одеяло. Кошелька не было.
– Уж не забыл ли я? Нет, я еще подумал, что ты точно клад под голову кладешь, – сказал Ростов. – Я тут положил кошелек. Где он? – обратился он к Лаврушке.
– Я не входил. Где положили, там и должен быть.
– Да нет…
– Вы всё так, бросите куда, да и забудете. В карманах то посмотрите.
– Нет, коли бы я не подумал про клад, – сказал Ростов, – а то я помню, что положил.
Лаврушка перерыл всю постель, заглянул под нее, под стол, перерыл всю комнату и остановился посреди комнаты. Денисов молча следил за движениями Лаврушки и, когда Лаврушка удивленно развел руками, говоря, что нигде нет, он оглянулся на Ростова.
– Г'остов, ты не школьнич…
Ростов почувствовал на себе взгляд Денисова, поднял глаза и в то же мгновение опустил их. Вся кровь его, бывшая запертою где то ниже горла, хлынула ему в лицо и глаза. Он не мог перевести дыхание.
– И в комнате то никого не было, окромя поручика да вас самих. Тут где нибудь, – сказал Лаврушка.
– Ну, ты, чог'това кукла, повог`ачивайся, ищи, – вдруг закричал Денисов, побагровев и с угрожающим жестом бросаясь на лакея. – Чтоб был кошелек, а то запог'ю. Всех запог'ю!
Ростов, обходя взглядом Денисова, стал застегивать куртку, подстегнул саблю и надел фуражку.
