Ферчготт, Роберт

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Роберт Фрэнсис Ферчготт
Robert Francis Furchgott
Место рождения:

Чарльстон, Южная Каролина, США

Место смерти:

Сиэтл, Вашингтон, США

Научная сфера:

Биология

Альма-матер:

Университет Северной Каролины в Чапел-Хилл

Известен как:

первооткрыватель роли оксида азота как сигнальной молекулы в регуляции сердечно-сосудистой системы.

Награды и премии:

Нобелевская премия по физиологии и медицине (1998)

Роберт Фрэнсис Ферчготт (англ. Robert Francis Furchgott ; 4 июня 1916, Чарльстон, Южная Каролина19 мая 2009, Сиэтл, Вашингтон) — американский биохимик, лауреат Нобелевской премии по физиологии и медицине 1998 года «За открытие роли оксида азота как сигнальной молекулы в регуляции сердечно-сосудистой системы». Почётный профессор Государственного университета нижнего Нью-Йорка.





Биография

Роберт Ферчготт родился 4 июня 1916 года в Южной Каролине (США), в городе Чарльстон. Был женат на Ленор Мандельбаум (февраль 1915-апрель 1983 года)[1]. Окончил Университет Северной Каролины в Чэпел Хилл в 1937 году, защитил докторскую диссертацию по биохимии в Северо-Западном университете (Иллинойс) в 1940 году. В 1949-1956 годах работал в медицинской школе Вашингтонского университета в Сент-Луисе (Сент-Луис). В 1956-1988 годах был профессором фармакологии в Государственном университете нижнего Нью-Йорка, позже — почётный профессор.

В 1978 году Ферчготт открыл вещество в эндотелиальных клетках, которое вызывает релаксацию кровеносных сосудов, или эндотелиальный фактор релаксации. К 1986 году он изучил природу этого агента и механизм его действия. Он обнаружил, что открытый им фактор релаксации есть не что иное как оксид азота (NO), важный компонент физиологии сердечно-сосудистой системы. Ферчготт получил за своё открытие международную премию фонда Гарднера (1991), премию Альберта Ласкера фундаментальных медицинских исследований (1996) (вместе с Феридом Мурадом). В 1998 году Роберт Ферчготт вместе с Луисом Игнарро и Феридом Мурадом Нобелевскую премию по физиологии и медицине.

См. также

Напишите отзыв о статье "Ферчготт, Роберт"

Примечания

  1. [www.nobel.se/medicine/laureates/1998/furchgott-autobio.html Автобиография на Нобелевском сайте]

Ссылки

  • [www.nobel.se/medicine/laureates/1998/furchgott-autobio.html Автобиография на Нобелевском сайте]
  • [www.hscbklyn.edu/pharmacology/furch.htm Сайт лаборатории]

Отрывок, характеризующий Ферчготт, Роберт

– Неприятель потушил огни, и слышен непрерывный шум в его лагере, – сказал он. – Что это значит? – Или он удаляется, чего одного мы должны бояться, или он переменяет позицию (он усмехнулся). Но даже ежели бы он и занял позицию в Тюрасе, он только избавляет нас от больших хлопот, и распоряжения все, до малейших подробностей, остаются те же.
– Каким же образом?.. – сказал князь Андрей, уже давно выжидавший случая выразить свои сомнения.
Кутузов проснулся, тяжело откашлялся и оглянул генералов.
– Господа, диспозиция на завтра, даже на нынче (потому что уже первый час), не может быть изменена, – сказал он. – Вы ее слышали, и все мы исполним наш долг. А перед сражением нет ничего важнее… (он помолчал) как выспаться хорошенько.
Он сделал вид, что привстает. Генералы откланялись и удалились. Было уже за полночь. Князь Андрей вышел.

Военный совет, на котором князю Андрею не удалось высказать свое мнение, как он надеялся, оставил в нем неясное и тревожное впечатление. Кто был прав: Долгоруков с Вейротером или Кутузов с Ланжероном и др., не одобрявшими план атаки, он не знал. «Но неужели нельзя было Кутузову прямо высказать государю свои мысли? Неужели это не может иначе делаться? Неужели из за придворных и личных соображений должно рисковать десятками тысяч и моей, моей жизнью?» думал он.
«Да, очень может быть, завтра убьют», подумал он. И вдруг, при этой мысли о смерти, целый ряд воспоминаний, самых далеких и самых задушевных, восстал в его воображении; он вспоминал последнее прощание с отцом и женою; он вспоминал первые времена своей любви к ней! Вспомнил о ее беременности, и ему стало жалко и ее и себя, и он в нервично размягченном и взволнованном состоянии вышел из избы, в которой он стоял с Несвицким, и стал ходить перед домом.
Ночь была туманная, и сквозь туман таинственно пробивался лунный свет. «Да, завтра, завтра! – думал он. – Завтра, может быть, всё будет кончено для меня, всех этих воспоминаний не будет более, все эти воспоминания не будут иметь для меня более никакого смысла. Завтра же, может быть, даже наверное, завтра, я это предчувствую, в первый раз мне придется, наконец, показать всё то, что я могу сделать». И ему представилось сражение, потеря его, сосредоточение боя на одном пункте и замешательство всех начальствующих лиц. И вот та счастливая минута, тот Тулон, которого так долго ждал он, наконец, представляется ему. Он твердо и ясно говорит свое мнение и Кутузову, и Вейротеру, и императорам. Все поражены верностью его соображения, но никто не берется исполнить его, и вот он берет полк, дивизию, выговаривает условие, чтобы уже никто не вмешивался в его распоряжения, и ведет свою дивизию к решительному пункту и один одерживает победу. А смерть и страдания? говорит другой голос. Но князь Андрей не отвечает этому голосу и продолжает свои успехи. Диспозиция следующего сражения делается им одним. Он носит звание дежурного по армии при Кутузове, но делает всё он один. Следующее сражение выиграно им одним. Кутузов сменяется, назначается он… Ну, а потом? говорит опять другой голос, а потом, ежели ты десять раз прежде этого не будешь ранен, убит или обманут; ну, а потом что ж? – «Ну, а потом, – отвечает сам себе князь Андрей, – я не знаю, что будет потом, не хочу и не могу знать: но ежели хочу этого, хочу славы, хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то ведь я не виноват, что я хочу этого, что одного этого я хочу, для одного этого я живу. Да, для одного этого! Я никогда никому не скажу этого, но, Боже мой! что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди – отец, сестра, жена, – самые дорогие мне люди, – но, как ни страшно и неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать, за любовь вот этих людей», подумал он, прислушиваясь к говору на дворе Кутузова. На дворе Кутузова слышались голоса укладывавшихся денщиков; один голос, вероятно, кучера, дразнившего старого Кутузовского повара, которого знал князь Андрей, и которого звали Титом, говорил: «Тит, а Тит?»