Феспии
| Город
Феспии
Θεσπιαί
Показать/скрыть карты
|
Феспии (др.-греч. Θεσπιαί, лат. Thespiae) или Феспия (др.-греч. Θέσπεια, лат. Thespia) — древнегреческий город на юге Беотии, расположенный в 80 стадиях от Фив. Назван, по легенде, в честь царя Феспия, сына Эрехтея, основан афинянами. Член Беотийского союза.
Географическое положение
Город был расположен у подножия горы Геликон. В отличие от близлежащих селений, располагался в плодородной долине, окруженной холмами. На юге располагался Коринфский залив, позволяющий жителям заниматься торговлей и рыболовством.
История
Во времена греко-персидских войн Феспии активно боролись с гегемонией Фив, поддерживая Афины. Отказались дать персидскому послу воды и земли.
Феспийцы (около семисот человек) под предводительством Демофила принимали участие в Фермопильском сражении (480 до н. э.) на стороне Леонида и погибли вместе с ним. За участие в битве город был разрушен Ксерксом. Жители переселились на Пелопоннес.
Вскоре город был восстановлен, феспийцы (около 1800 человек) приняли участие в битве при Платеях (479 до н. э.).
Во времена Пелопоннесской войны участвовали в сражение при Делии (424 до н. э.) на стороне беотийцев против Афин. Феспийцы понесли большие потери, хотя афиняне и были разбиты.
Во времена Беотийской войны выступали на стороне Спарты против Фив. Потерпели поражение в битве при Левктрах (371 до н. э.), были вынуждены подчиниться Фивам и вступить в Беотийский союз.
После сражения при Херонее (338 до н. э.) под римской властью город получил определенную внутреннюю независимость.
Мифология
Город упомянут в сказаниях о двенадцати подвигах Геракла.
Киферонский лев жил на горе Геликон и пожирал коров царей Амфитриона и Феспия. Когда Геракл собрался охотиться на льва, Феспий радушно принимал его 50 дней и каждую ночь посылал к нему одну из своих дочерей [1]. По другой версии, Геракл сочетался со всеми дочерьми в одну ночь [2].
Наиболее почитаемыми божествами в Феспиях были Эрот и музы. В честь Эрота проводился праздник др.-греч. ᾽Ερωτίδεια, а в честь муз — др.-греч. Μουσει̃α. Праздники включали в себя музыкальные состязания и проходили на горе Геликон[3].
Культура и искусство
Во времена Павсания в Феспиях был театр, агора и несколько святилищ.
Скульптор Пракситель был уроженцем города, для местного храма он создал статую Эрота, но она была увезена в Рим сначала Калигулой, а затем ещё раз Нероном. Статую заменили копией работы афинянина Менодора[3].
Также в городе находились статуи Афродиты и Фрины работы Праксителя, а также медная статуя Эрота работы Лисиппа[4].
Напишите отзыв о статье "Феспии"
Примечания
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека II 4, 9-10.12; 7, 6.8; Диодор Сицилийский. Историческая библиотека IV 29, 3
- ↑ Климент. Протрептик 33, 4
- ↑ 1 2 Любкер Ф. Реальный словарь классических древностей
- ↑ Павсаний, Описание Эллады, [web.archive.org/web/20040831025917/hronologia.narod.ru/beotia.html IX, 27.3—4]
Отрывок, характеризующий Феспии
– Вы, кажется, про Шенграбенское дело рассказывали? Вы были там?– Я был там, – с озлоблением сказал Ростов, как будто бы этим желая оскорбить адъютанта.
Болконский заметил состояние гусара, и оно ему показалось забавно. Он слегка презрительно улыбнулся.
– Да! много теперь рассказов про это дело!
– Да, рассказов, – громко заговорил Ростов, вдруг сделавшимися бешеными глазами глядя то на Бориса, то на Болконского, – да, рассказов много, но наши рассказы – рассказы тех, которые были в самом огне неприятеля, наши рассказы имеют вес, а не рассказы тех штабных молодчиков, которые получают награды, ничего не делая.
– К которым, вы предполагаете, что я принадлежу? – спокойно и особенно приятно улыбаясь, проговорил князь Андрей.
Странное чувство озлобления и вместе с тем уважения к спокойствию этой фигуры соединялось в это время в душе Ростова.
– Я говорю не про вас, – сказал он, – я вас не знаю и, признаюсь, не желаю знать. Я говорю вообще про штабных.
– А я вам вот что скажу, – с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. – Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли, а кроме того, Друбецкой, который говорит, что он ваш старый приятель, нисколько не виноват в том, что моя физиономия имела несчастие вам не понравиться. Впрочем, – сказал он, вставая, – вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня; но не забудьте, – прибавил он, – что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий. Так в пятницу, после смотра, я жду вас, Друбецкой; до свидания, – заключил князь Андрей и вышел, поклонившись обоим.
Ростов вспомнил то, что ему надо было ответить, только тогда, когда он уже вышел. И еще более был он сердит за то, что забыл сказать это. Ростов сейчас же велел подать свою лошадь и, сухо простившись с Борисом, поехал к себе. Ехать ли ему завтра в главную квартиру и вызвать этого ломающегося адъютанта или, в самом деле, оставить это дело так? был вопрос, который мучил его всю дорогу. То он с злобой думал о том, с каким бы удовольствием он увидал испуг этого маленького, слабого и гордого человечка под его пистолетом, то он с удивлением чувствовал, что из всех людей, которых он знал, никого бы он столько не желал иметь своим другом, как этого ненавидимого им адъютантика.
На другой день свидания Бориса с Ростовым был смотр австрийских и русских войск, как свежих, пришедших из России, так и тех, которые вернулись из похода с Кутузовым. Оба императора, русский с наследником цесаревичем и австрийский с эрцгерцогом, делали этот смотр союзной 80 титысячной армии.
С раннего утра начали двигаться щегольски вычищенные и убранные войска, выстраиваясь на поле перед крепостью. То двигались тысячи ног и штыков с развевавшимися знаменами и по команде офицеров останавливались, заворачивались и строились в интервалах, обходя другие такие же массы пехоты в других мундирах; то мерным топотом и бряцанием звучала нарядная кавалерия в синих, красных, зеленых шитых мундирах с расшитыми музыкантами впереди, на вороных, рыжих, серых лошадях; то, растягиваясь с своим медным звуком подрагивающих на лафетах, вычищенных, блестящих пушек и с своим запахом пальников, ползла между пехотой и кавалерией артиллерия и расставлялась на назначенных местах. Не только генералы в полной парадной форме, с перетянутыми донельзя толстыми и тонкими талиями и красневшими, подпертыми воротниками, шеями, в шарфах и всех орденах; не только припомаженные, расфранченные офицеры, но каждый солдат, – с свежим, вымытым и выбритым лицом и до последней возможности блеска вычищенной аммуницией, каждая лошадь, выхоленная так, что, как атлас, светилась на ней шерсть и волосок к волоску лежала примоченная гривка, – все чувствовали, что совершается что то нешуточное, значительное и торжественное. Каждый генерал и солдат чувствовали свое ничтожество, сознавая себя песчинкой в этом море людей, и вместе чувствовали свое могущество, сознавая себя частью этого огромного целого.
