Фессенден, Реджинальд Обри

Реджинальд Обри Фессенден
Reginald Aubrey Fessenden
Дата рождения:	6 октября 1866(1866-10-06)
Место рождения:	Восточный Болтон, Квебек, Канада
Дата смерти:	22 июля 1932(1932-07-22) (65 лет)
Место смерти:	Бермуды
Страна:	Канада
Научная сфера:	изобретатель, первопроходец в области радио
Награды и премии:	Медаль почёта IEEE (1921) Медаль Джона Скотта (1922)

Ре́джинальд О́бри Фе́ссенден (англ. Reginald Aubrey Fessenden; 6 октября 1866, Ист-Болтон, провинция Квебек, Канада — 22 июля 1932, Гамильтон, Бермудские острова) — канадский и американский изобретатель, хорошо известный своими работами на ранних этапах развития радио.

Его наследие в области радио включает три значительных достижения: первая передача звука по радио (1900), первая двухсторонняя трансатлантическая радиосвязь (1906) и первая трансляция по радио развлечений и музыки (1906).

Ранние годы

Реджинальд Обри Фессенден родился 6 октября 1866 в Ист-Болтоне, провинция Квебек, Канада. Он был старшим из четырёх детей в семье Джозефа Элиша Фессендена и Клементины Тренхольм Фессенден. Джозеф Фессенден был священником англиканской церкви в Канаде, и на протяжении многих лет семья переезжала с места на место по провинции Онтарио. Подрастая, Реджинальд стал образцовым учеником. В 1877 году в возрасте одиннадцати лет он начал посещать занятия в Тринити колледже в Порт-Хоуп, Онтарио, и учился там два года. Когда ему было четырнадцать лет, колледж Бишопа в Ленноксвилле предложил Реджинальду должность учителя по математике. В то время колледж Бишопа был школой при университете Бишопа, располагался на той же территории и в тех же зданиях. В июне 1878 года в школе обучалось 43 мальчика. Таким образом, хотя Фессенден был ещё подростком, он уже преподавал математику для маленьких детей в школе, одновременно сам обучаясь со студентами в университете Бишопа. Общее число обучающихся в университете в 1883-84 учебном году было двадцать пять студентов (все мужского пола). В возрасте восемнадцати лет Фессенден оставил университет без присуждения степени, хотя он сделал практически все необходимые работы. Из-за отсутствия степени Фессенден пострадал позднее при устройстве на работу. Когда в Университете Мак-Гилла в США было создано электротехническое отделение, Фессендена не утвердили на должность председателя отделения, отдав предпочтение американскому коллеге со степенью.

Последующие два года он работал в качестве главного и единственного учителя в институте Уитни на Бермудских островах. В это время он был помолвлен с Хелен Тротт. Они поженились в сентябре 1890, а позже появился сын, Реджинальд Кеннелли Фессенден.

Начало трудовой деятельности

Классическое образование Фессендена не дало ему достаточный объём научной и технической подготовки. Заинтересованный в повышении своей квалификации в области электротехники, он переехал в 1886 году в Нью-Йорк, в надежде получить работу у известного изобретателя Томаса Эдисона. Как затем Фессенден рассказывал в своей автобиографии, с первой попытки он получил отказ, ибо на его слова в заявлении: «Не знаю ничего об электричестве, но быстро обучаюсь», Эдисон ответил: «У меня хватает людей, которые ничего не понимают в электричестве». Однако Фессенден проявил упорство, и до конца года был нанят на должность помощника испытателя на машиностроительный завод Эдисона, который производил оборудование для прокладки подземных электрических сетей. Он быстро доказал свою ценность и получил ряд повышений с переводом на более ответственную работу. В конце 1886 года Фессенден начал работать непосредственно под руководством Эдисона в новой исследовательской лаборатории в Западном Оранже, штат Нью-Джерси. Тематика проектов была широкой, нужно было находить решение проблем в области химии, металлургии и электричества. Тем не менее, в 1890 году, столкнувшись с финансовыми проблемами, Эдисон вынужден был уволить большинство сотрудников лаборатории, в том числе и Фессендена.

Со своим богатым практическим опытом Фессендену не составило труда найти работу в ряде компаний-производителей, а в 1892 году он получил назначение в качестве профессора в недавно созданный отдел электротехники в университете Пэрдью (Purdue) в Западном Лафайете, штат Индиана, благодаря тому, что он помог корпорации «Вестингауз» установить освещение на Всемирной Выставке в Чикаго. Вскоре после этого Джордж Вестингауз лично нанял Фессендена на вновь созданную должность председателя электротехнического отдела Западного Университета Пенсильвании, современный университет Питтсбурга.

Работы в области радио

В конце 1890-х годов в печати стали появляться сообщения об успехах Гульельмо Маркони в разработке практических радиоприёмников и передатчиков. Фессенден решил тоже поэкспериментировать в этой области, и вскоре пришёл к выводу, что он может разработать гораздо более эффективную систему, чем передатчик на искровом разряднике в сочетании с приёмником типа когерер, за которые боролись Оливер Лодж и Маркони.

Контракт с Бюро Прогнозов Погоды и первая передача звука по радио

В 1900 году Фессенден покинул Питтсбургский университет и перешёл на работу в Бюро Прогнозов Погоды с целью доказать практичность использования сети прибрежных радиостанций для передачи информации о погоде, и тем самым избежать необходимости использования существующих телеграфных линий. Бюро Прогнозов по контракту получало доступ к любым устройствам, изобретённым Фессенденом, но он оставался владельцем своих изобретений. Фессенден быстро достиг существенного прогресса, особенно в конструкции приёмника, поскольку он поставил целью приём звуковых сигналов. Его первый успех пришёл с детектором типа бареттер, за ним последовал электролитический детектор, который состоял из тонкой проволоки, окунутой в азотную кислоту. Через несколько лет электролитические детекторы стали стандартом для чувствительного радиоприема. Продолжая эксперименты, Фессенден разработал также гетеродинный принцип, в котором два сигнала объединяются вместе для получения третьего. Однако, гетеродинный метод в течение десятилетия после изобретения не получил в должной мере практического применения, поскольку для него требуется стабильный вспомогательный сигнал, который стал возможен только с развитием генераторов на электронных лампах.

Начало работ в Бюро Прогнозов проходило в Кобба-Айленде, штат Мэриленд, расположенном на реке Потомак в 80 километрах (50 миль) от Вашингтона вниз по течению. Именно здесь 23 декабря 1900 Фессенден, экспериментируя с высокочастотным искровым передатчиком, провёл успешную передачу речи на расстояние 1,6 км (одна миля), которая, судя по всему, была первым в мире сеансом звуковой радиопередачи. Качество звука было сильно искажённым и непригодным для практической коммерции, но как тестовое испытание эта передача показала, что после технических доработок скоро будет вполне возможно передавать звук с помощью радиосигнала.

Поскольку эксперименты расширялись, были построены дополнительные станции вдоль атлантического побережья в штатах Северная Каролина и Вирджиния. Однако, в разгар многообещающих продвижений, Фессенден был вовлечён в спор со своим спонсором. По его утверждениям, начальник Бюро Уиллис Мур претендовал на половинную долю в разработанных патентах, но Фессенден не согласился, в результате его работа в Бюро Прогноза Погоды закончились в августе 1902 года.

Создание компании NESCO

В этот период два богатых питтсбургских бизнесмена, Хэй Уокер-младший и Томас Гивен, финансировали создание Национальной Электрической Сигнальной Компании (NESCO). Они пригласили Фессендена в эту компанию для проведения научных исследований по разработке как мощных искровых передатчиков для дальней радиотелеграфной службы, так и маломощных передатчиков непрерывной волны для телеграфии и аудиовещания. Новая компания располагалась в Брант Роке, штат Массачусетс.

Роторно-искровой передатчик и первая двусторонняя трансатлантическая связь

В январе 1906 Фессенден провёл первую успешную двустороннюю трансатлантическую радиосвязь, осуществив обмен кодами Морзе между станцией, построенной в Брант Роке, и идентичной станцией в Мачриханише, Шотландия, с использованием своего роторно-искрового передатчика. Маркони в это время достиг только односторонней связи. Однако, передатчики Фессендена не могли посылать сигнал на такое большое расстояние в светлое время суток, как и в летний сезон, так что работа была приостановлена до конца года. А 6 декабря 1906 года «из-за неосторожности одного из подрядчиков, работающих по замене силовых кабелей», радиобашня в Мачриханише рухнула, внезапно оборвав работу по трансатлантической связи, прежде чем она смогла перейти в стадию коммерческой эксплуатации.

Передатчик-альтернатор и первое радиовещание

Разработка роторно-искровых передатчиков было временной мерой, до появления более совершенных устройств. Фессенден чувствовал, что, в конечном счёте, передатчик с непрерывным излучением, который производит чисто синусоидальный сигнал на одной частоте, будет гораздо более эффективным, в частности потому, что его можно использовать для качественной передачи звука. Его конструкторская идея состояла в том, чтобы использовать электрический генератор (альтернатор). Альтернаторы, как правило, работают на таких скоростях, при которых производится переменный ток частотой не более нескольких сотен герц, а нужно разогнать его так, чтобы он создавал токи частотой в десятки килогерц. Таким образом, высокоскоростной альтернатор будет производить стабильный радиосигнал при подключении его к антенне. Затем, вставив угольный микрофон в передающую линию, можно ожидать, что выходной сигнал будет изменяться в соответствии с громкостью звука перед микрофоном, другими словами, будет использована амплитудная модуляция для наложения звука на радиосигнал передатчика. Однако, пройдёт много лет напряжённых экспериментов, пока прототип альтернатора не будет готов, и затем ещё через несколько лет появятся мощные передатчики, необходимые для передачи радиосигнала на большие расстояния.

Фессенден заключил контракт с «Дженерал Электрик» с целью помощи в проектировании и производстве серии альтернаторов высокой частоты. В 1903 г. Чарльз Штейнметц из «Дженерал Электрик» представил альтернатор на 10 кГц, который показал пригодность для экспериментов, но в качестве радиопередатчика его нельзя было использовать. Запрос Фессендена на более быстрый и более мощный альтернатор был передан Эрнсту Александерсону, который в августе 1906 г. создал усовершенствованный образец, работающий на частоте около 50 кГц, хотя и с гораздо меньшей мощностью, чем роторно-искровой передатчик Фессендена.

С помощью альтернатора достигалась цель по передаче звуковых сигналов, но не было никаких способов усиления сигнала, сигнал был слишком слабым. 21 декабря 1906 года Фессенден сделал обстоятельную демонстрацию альтернатора в Брант Роке, показав его возможности для беспроводной телефонной связи, в том числе для соединения участков проводной телефонной сети между собой.

Через несколько дней состоялись ещё две демонстрации, на которых были сделаны первые радиопередачи музыки для широкой аудитории. (Начиная с 1904 года ВМС США ежедневно передавали в эфир сигналы точного времени и сообщения о погоде, но они использовали искровые передатчики, а информацию передавали в коде Морзе). Вечером 24 декабря 1906 года накануне Рождества Фессенден использовал альтернатор для передачи короткой радиопрограммы, которая включала песню O Святая ночь в собственном исполнении на скрипке, а также чтение отрывка из Библии. 31 декабря, в канун Нового года состоялась вторая короткая передача. Основной аудиторией этих передач было неизвестное количество судовых радиооператоров вдоль атлантического побережья. Хотя в настоящее время эти два эфира рассматриваются как важная веха в истории радио, в то время им не придали особого значения и вскоре о них забыли. Лишь 29 января 1932 года Фессенден упомянул об этом в письме своему бывшему коллеге Самуэлю Кинтеру. Ни в судовых журналах, ни в периодической печати тех дней об этом событии не найдено никакой информации. Кроме того, Фессенден, судя по всему, больше не делал новых радиопередач, предназначенных для широкой аудитории, он вообще рассматривал альтернатор прежде всего в качестве средства для беспроводной телефонной связи. Тем не менее, в ретроспективе было важно заглянуть в будущее радио.

Продолжение работ и увольнение из NESCO

Технические достижения, полученные Фессенденом, не были подкреплены финансовыми успехами. Уокер и Гивен надеялись продать NESCO крупным компаниям, таким как AT&T, но не смогли найти покупателя. Создание Фессенденом своей Компании Беспроводной Связи в Монреале возможно привело к подозрению, что он пытается блокировать Уокера и Гивена как потенциально прибыльных конкурентов. Возрастающее напряжение между Фессенденом и владельцами компании привело к тому, что в январе 1911 года он был уволен из NESCO. Он, в свою очередь, подал в суд иск за нарушение NESCO контракта. Фессенден выиграл судебный процесс и получил компенсацию, однако владельцы NESCO подали на апелляцию. Чтобы сохранить имущество, NESCO пошла на банкротство, правовой тупик продолжался более 15 лет. В 1917 году NESCO вышла из банкротства, и вскоре была переименована в Международную Радиотелеграфную Компанию. В 1920 году её купила фирма «Вестингауз», а в следующем году её активы, в том числе многочисленные патенты Фессендена, были проданы RCA, которая также унаследовала судебные иски от Фессендена. Наконец, 1 марта 1928 года Фессенден урегулировал отношения с RCA, получив крупные денежные выплаты.

Влияние на последователей

После того, как Фессенден покинул NESCO, Александерсон продолжал совершенствование альтернаторов в General Electric, в основном с целью применения их для дальней радиотелеграфной связи. Он потратил много лет, но он в итоге разработал мощный альтернатор Александерсона, способный передавать сигнал через Атлантику. К 1916 году альтернатор Фессендена-Александерсона являлся более надёжным для трансатлантической связи, чем искровая аппаратура. После 1920 года широко распространившееся радиовещание стало использовать не альтернаторы, а генераторы на электронных лампах, но в их основе лежит генерация непрерывной волны с амплитудной модуляцией — то, что Фессенден помогал освоить, начиная с 1906 года. В 1921 году Институт Радиоинженеров наградил Фессендена Медалью Почета, а в следующем году город Филадельфия присудил ему медаль Иоанна Скотта и денежный приз в размере 800 долларов за изобретение «телеграфной и телефонной связи непрерывной волны», и отдала дань уважения ему, как «Человеку, чьи труды оказали большую пользу».

Последние годы

Хотя Фессенден прекратил свою деятельность в области радио после увольнения из NESCO в 1911 году, он продолжал работать в других сферах. Ещё в 1904 он помогал в сооружении электростанции на Ниагарском водопаде, работая в гидроэнергетической комиссии провинции Онтарио. Но самый большой вклад он сделал в области гидролокационных систем. Он разработал так называемый генератор Фессендена для подводных лодок, с помощью которого подводные лодки могут посылать сигналы друг другу. Он предложил метод для обнаружения айсбергов, позволяющий избежать новых катастроф, типа трагедии «Титаника». После начала Первой мировой войны Фессенден предложил свои услуги канадскому правительству, и был отправлен в Лондон, где он разработал устройство для обнаружения артиллерии противника. Другой прибор он разработал для поиска вражеских подводных лодок.

Фессенден в конечном итоге стал владельцем более 500 патентов. Его часто можно было найти на реке или озере, плавающим на спине, с сигарой, торчащей изо рта и шляпой, сдвинутой на глаза. У себя дома он любил лежать на ковре, с кошкой на груди. В этом состоянии расслабленности Фессенден воображал, изобретал, прокладывал пути к новым идеям. Он разработал вариант микрофильма, который помог ему сохранить компактные записи своих изобретений, проектов и патентов. Он запатентовал основные идеи в сейсмологии, имеющей важное значение в разведке нефти. В 1915 году он изобрел эхолот — гидролокаторное устройство для определения глубины до подводного объекта с помощью звуковых волн. За это изобретение он получил золотую медаль журнала Scientific American в 1929 году. Фессенден также получил патенты на трассирующие пули, пейджинг, телевизионные аппараты, турбоэлектрический привод для судов и на многое другое.

После урегулирования иска к RCA, Фессенден приобрёл небольшой дом на Бермудских островах. Он умер там в 1932 году, и погребён на кладбище местной церкви Святого Марка. Газета Нью-Йорк Геральд Трибюн в редакционной статье после его смерти написала:

Иногда случается, даже в сфере науки, что один человек может быть прав против всего остального мира. Профессор Фессенден был таким человеком. Чтобы доказать свою теорию, ему приходилось ожесточённо бороться. Вопреки бурным протестам признанных авторитетов, он отстаивал мысль о том, что то, что мы теперь называем радио, работает путём непрерывного излучения волн через эфир к передающей станции, аналогично тому, как световые волны излучаются пламенем. Маркони и другие настаивали на том, что то, что происходит при радиосвязи, похоже на эффект хлыста (резкая смена направления движения кончика хлыста вызывает хлопок). Прогресс радио последующего десятилетия показал ошибочность такого представления. Теория хлыста постепенно ушла из сознания людей и была заменена теорией непрерывной волны — недоверие человеку, который оказался прав.

Цитаты

Изобретатель — это тот, кто может видеть применимость чего-либо на практике за пять лет до того, как это станет очевидным всем специалистам данной отрасли.

«The Inventions of Reginald A. Fessenden». (January, 1925). Radio News, p. 1142.

Ссылки

• Пестриков В. М. Эра безламповых устройств беспроводной передачи информации: монография/В. М. Пестриков. — Севастополь: Вебер, 2011, — 185с.

Отрывок, характеризующий Фессенден, Реджинальд Обри

В конце января Пьер приехал в Москву и поселился в уцелевшем флигеле. Он съездил к графу Растопчину, к некоторым знакомым, вернувшимся в Москву, и собирался на третий день ехать в Петербург. Все торжествовали победу; все кипело жизнью в разоренной и оживающей столице. Пьеру все были рады; все желали видеть его, и все расспрашивали его про то, что он видел. Пьер чувствовал себя особенно дружелюбно расположенным ко всем людям, которых он встречал; но невольно теперь он держал себя со всеми людьми настороже, так, чтобы не связать себя чем нибудь. Он на все вопросы, которые ему делали, – важные или самые ничтожные, – отвечал одинаково неопределенно; спрашивали ли у него: где он будет жить? будет ли он строиться? когда он едет в Петербург и возьмется ли свезти ящичек? – он отвечал: да, может быть, я думаю, и т. д.
О Ростовых он слышал, что они в Костроме, и мысль о Наташе редко приходила ему. Ежели она и приходила, то только как приятное воспоминание давно прошедшего. Он чувствовал себя не только свободным от житейских условий, но и от этого чувства, которое он, как ему казалось, умышленно напустил на себя.
На третий день своего приезда в Москву он узнал от Друбецких, что княжна Марья в Москве. Смерть, страдания, последние дни князя Андрея часто занимали Пьера и теперь с новой живостью пришли ему в голову. Узнав за обедом, что княжна Марья в Москве и живет в своем не сгоревшем доме на Вздвиженке, он в тот же вечер поехал к ней.
Дорогой к княжне Марье Пьер не переставая думал о князе Андрее, о своей дружбе с ним, о различных с ним встречах и в особенности о последней в Бородине.
«Неужели он умер в том злобном настроении, в котором он был тогда? Неужели не открылось ему перед смертью объяснение жизни?» – думал Пьер. Он вспомнил о Каратаеве, о его смерти и невольно стал сравнивать этих двух людей, столь различных и вместе с тем столь похожих по любви, которую он имел к обоим, и потому, что оба жили и оба умерли.
В самом серьезном расположении духа Пьер подъехал к дому старого князя. Дом этот уцелел. В нем видны были следы разрушения, но характер дома был тот же. Встретивший Пьера старый официант с строгим лицом, как будто желая дать почувствовать гостю, что отсутствие князя не нарушает порядка дома, сказал, что княжна изволили пройти в свои комнаты и принимают по воскресеньям.
– Доложи; может быть, примут, – сказал Пьер.
– Слушаю с, – отвечал официант, – пожалуйте в портретную.
Через несколько минут к Пьеру вышли официант и Десаль. Десаль от имени княжны передал Пьеру, что она очень рада видеть его и просит, если он извинит ее за бесцеремонность, войти наверх, в ее комнаты.
В невысокой комнатке, освещенной одной свечой, сидела княжна и еще кто то с нею, в черном платье. Пьер помнил, что при княжне всегда были компаньонки. Кто такие и какие они, эти компаньонки, Пьер не знал и не помнил. «Это одна из компаньонок», – подумал он, взглянув на даму в черном платье.
Княжна быстро встала ему навстречу и протянула руку.
– Да, – сказала она, всматриваясь в его изменившееся лицо, после того как он поцеловал ее руку, – вот как мы с вами встречаемся. Он и последнее время часто говорил про вас, – сказала она, переводя свои глаза с Пьера на компаньонку с застенчивостью, которая на мгновение поразила Пьера.
– Я так была рада, узнав о вашем спасенье. Это было единственное радостное известие, которое мы получили с давнего времени. – Опять еще беспокойнее княжна оглянулась на компаньонку и хотела что то сказать; но Пьер перебил ее.
– Вы можете себе представить, что я ничего не знал про него, – сказал он. – Я считал его убитым. Все, что я узнал, я узнал от других, через третьи руки. Я знаю только, что он попал к Ростовым… Какая судьба!
Пьер говорил быстро, оживленно. Он взглянул раз на лицо компаньонки, увидал внимательно ласково любопытный взгляд, устремленный на него, и, как это часто бывает во время разговора, он почему то почувствовал, что эта компаньонка в черном платье – милое, доброе, славное существо, которое не помешает его задушевному разговору с княжной Марьей.
Но когда он сказал последние слова о Ростовых, замешательство в лице княжны Марьи выразилось еще сильнее. Она опять перебежала глазами с лица Пьера на лицо дамы в черном платье и сказала:
– Вы не узнаете разве?
Пьер взглянул еще раз на бледное, тонкое, с черными глазами и странным ртом, лицо компаньонки. Что то родное, давно забытое и больше чем милое смотрело на него из этих внимательных глаз.
«Но нет, это не может быть, – подумал он. – Это строгое, худое и бледное, постаревшее лицо? Это не может быть она. Это только воспоминание того». Но в это время княжна Марья сказала: «Наташа». И лицо, с внимательными глазами, с трудом, с усилием, как отворяется заржавелая дверь, – улыбнулось, и из этой растворенной двери вдруг пахнуло и обдало Пьера тем давно забытым счастием, о котором, в особенности теперь, он не думал. Пахнуло, охватило и поглотило его всего. Когда она улыбнулась, уже не могло быть сомнений: это была Наташа, и он любил ее.
В первую же минуту Пьер невольно и ей, и княжне Марье, и, главное, самому себе сказал неизвестную ему самому тайну. Он покраснел радостно и страдальчески болезненно. Он хотел скрыть свое волнение. Но чем больше он хотел скрыть его, тем яснее – яснее, чем самыми определенными словами, – он себе, и ей, и княжне Марье говорил, что он любит ее.
«Нет, это так, от неожиданности», – подумал Пьер. Но только что он хотел продолжать начатый разговор с княжной Марьей, он опять взглянул на Наташу, и еще сильнейшая краска покрыла его лицо, и еще сильнейшее волнение радости и страха охватило его душу. Он запутался в словах и остановился на середине речи.
Пьер не заметил Наташи, потому что он никак не ожидал видеть ее тут, но он не узнал ее потому, что происшедшая в ней, с тех пор как он не видал ее, перемена была огромна. Она похудела и побледнела. Но не это делало ее неузнаваемой: ее нельзя было узнать в первую минуту, как он вошел, потому что на этом лице, в глазах которого прежде всегда светилась затаенная улыбка радости жизни, теперь, когда он вошел и в первый раз взглянул на нее, не было и тени улыбки; были одни глаза, внимательные, добрые и печально вопросительные.
Смущение Пьера не отразилось на Наташе смущением, но только удовольствием, чуть заметно осветившим все ее лицо.


– Она приехала гостить ко мне, – сказала княжна Марья. – Граф и графиня будут на днях. Графиня в ужасном положении. Но Наташе самой нужно было видеть доктора. Ее насильно отослали со мной.
– Да, есть ли семья без своего горя? – сказал Пьер, обращаясь к Наташе. – Вы знаете, что это было в тот самый день, как нас освободили. Я видел его. Какой был прелестный мальчик.
Наташа смотрела на него, и в ответ на его слова только больше открылись и засветились ее глаза.
– Что можно сказать или подумать в утешенье? – сказал Пьер. – Ничего. Зачем было умирать такому славному, полному жизни мальчику?
– Да, в наше время трудно жить бы было без веры… – сказала княжна Марья.
– Да, да. Вот это истинная правда, – поспешно перебил Пьер.
– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?
– Да, это было счастье, – сказала она тихим грудным голосом, – для меня наверное это было счастье. – Она помолчала. – И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту, как я пришла к нему… – Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленах и вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить:
– Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, – говорила она, дрожа и задыхаясь. И, не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: все то, что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.
Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая.
Княжна, сморщившись от желания удержать слезы, сидела подле Наташи и слушала в первый раз историю этих последних дней любви своего брата с Наташей.
Этот мучительный и радостный рассказ, видимо, был необходим для Наташи.
Она говорила, перемешивая ничтожнейшие подробности с задушевнейшими тайнами, и, казалось, никогда не могла кончить. Несколько раз она повторяла то же самое.
За дверью послышался голос Десаля, спрашивавшего, можно ли Николушке войти проститься.
– Да вот и все, все… – сказала Наташа. Она быстро встала, в то время как входил Николушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и с стоном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты.
Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг один остался во всем мире.
Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив его внимание на племянника, который вошел в комнату.
Лицо Николушки, похожее на отца, в минуту душевного размягчения, в котором Пьер теперь находился, так на него подействовало, что он, поцеловав Николушку, поспешно встал и, достав платок, отошел к окну. Он хотел проститься с княжной Марьей, но она удержала его.
– Нет, мы с Наташей не спим иногда до третьего часа; пожалуйста, посидите. Я велю дать ужинать. Подите вниз; мы сейчас придем.
Прежде чем Пьер вышел, княжна сказала ему:
– Это в первый раз она так говорила о нем.


Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.
– Вы пьете водку, граф? – сказала княжна Марья, и эти слова вдруг разогнали тени прошедшего.
– Расскажите же про себя, – сказала княжна Марья. – Про вас рассказывают такие невероятные чудеса.
– Да, – с своей, теперь привычной, улыбкой кроткой насмешки отвечал Пьер. – Мне самому даже рассказывают про такие чудеса, каких я и во сне не видел. Марья Абрамовна приглашала меня к себе и все рассказывала мне, что со мной случилось, или должно было случиться. Степан Степаныч тоже научил меня, как мне надо рассказывать. Вообще я заметил, что быть интересным человеком очень покойно (я теперь интересный человек); меня зовут и мне рассказывают.
Наташа улыбнулась и хотела что то сказать.
– Нам рассказывали, – перебила ее княжна Марья, – что вы в Москве потеряли два миллиона. Правда это?
– А я стал втрое богаче, – сказал Пьер. Пьер, несмотря на то, что долги жены и необходимость построек изменили его дела, продолжал рассказывать, что он стал втрое богаче.
– Что я выиграл несомненно, – сказал он, – так это свободу… – начал он было серьезно; но раздумал продолжать, заметив, что это был слишком эгоистический предмет разговора.
– А вы строитесь?
– Да, Савельич велит.
– Скажите, вы не знали еще о кончине графини, когда остались в Москве? – сказала княжна Марья и тотчас же покраснела, заметив, что, делая этот вопрос вслед за его словами о том, что он свободен, она приписывает его словам такое значение, которого они, может быть, не имели.
– Нет, – отвечал Пьер, не найдя, очевидно, неловким то толкование, которое дала княжна Марья его упоминанию о своей свободе. – Я узнал это в Орле, и вы не можете себе представить, как меня это поразило. Мы не были примерные супруги, – сказал он быстро, взглянув на Наташу и заметив в лице ее любопытство о том, как он отзовется о своей жене. – Но смерть эта меня страшно поразила. Когда два человека ссорятся – всегда оба виноваты. И своя вина делается вдруг страшно тяжела перед человеком, которого уже нет больше. И потом такая смерть… без друзей, без утешения. Мне очень, очень жаль еe, – кончил он и с удовольствием заметил радостное одобрение на лице Наташи.
– Да, вот вы опять холостяк и жених, – сказала княжна Марья.
Пьер вдруг багрово покраснел и долго старался не смотреть на Наташу. Когда он решился взглянуть на нее, лицо ее было холодно, строго и даже презрительно, как ему показалось.
– Но вы точно видели и говорили с Наполеоном, как нам рассказывали? – сказала княжна Марья.
Пьер засмеялся.
– Ни разу, никогда. Всегда всем кажется, что быть в плену – значит быть в гостях у Наполеона. Я не только не видал его, но и не слыхал о нем. Я был гораздо в худшем обществе.
Ужин кончался, и Пьер, сначала отказывавшийся от рассказа о своем плене, понемногу вовлекся в этот рассказ.
– Но ведь правда, что вы остались, чтоб убить Наполеона? – спросила его Наташа, слегка улыбаясь. – Я тогда догадалась, когда мы вас встретили у Сухаревой башни; помните?
Пьер признался, что это была правда, и с этого вопроса, понемногу руководимый вопросами княжны Марьи и в особенности Наташи, вовлекся в подробный рассказ о своих похождениях.
Сначала он рассказывал с тем насмешливым, кротким взглядом, который он имел теперь на людей и в особенности на самого себя; но потом, когда он дошел до рассказа об ужасах и страданиях, которые он видел, он, сам того не замечая, увлекся и стал говорить с сдержанным волнением человека, в воспоминании переживающего сильные впечатления.
Княжна Марья с кроткой улыбкой смотрела то на Пьера, то на Наташу. Она во всем этом рассказе видела только Пьера и его доброту. Наташа, облокотившись на руку, с постоянно изменяющимся, вместе с рассказом, выражением лица, следила, ни на минуту не отрываясь, за Пьером, видимо, переживая с ним вместе то, что он рассказывал. Не только ее взгляд, но восклицания и короткие вопросы, которые она делала, показывали Пьеру, что из того, что он рассказывал, она понимала именно то, что он хотел передать. Видно было, что она понимала не только то, что он рассказывал, но и то, что он хотел бы и не мог выразить словами. Про эпизод свой с ребенком и женщиной, за защиту которых он был взят, Пьер рассказал таким образом:
– Это было ужасное зрелище, дети брошены, некоторые в огне… При мне вытащили ребенка… женщины, с которых стаскивали вещи, вырывали серьги…
Пьер покраснел и замялся.
– Тут приехал разъезд, и всех тех, которые не грабили, всех мужчин забрали. И меня.
– Вы, верно, не все рассказываете; вы, верно, сделали что нибудь… – сказала Наташа и помолчала, – хорошее.
Пьер продолжал рассказывать дальше. Когда он рассказывал про казнь, он хотел обойти страшные подробности; но Наташа требовала, чтобы он ничего не пропускал.
Пьер начал было рассказывать про Каратаева (он уже встал из за стола и ходил, Наташа следила за ним глазами) и остановился.
– Нет, вы не можете понять, чему я научился у этого безграмотного человека – дурачка.
– Нет, нет, говорите, – сказала Наташа. – Он где же?
– Его убили почти при мне. – И Пьер стал рассказывать последнее время их отступления, болезнь Каратаева (голос его дрожал беспрестанно) и его смерть.