Фестиниогская железная дорога

Фестиниогская железная дорога
Ffestiniog Railway, Rheilffordd Ffestiniog
Станция «Тан-и-Булкс». Около 1900 г.
Годы работы:	1836—1946, с 1955
Страна:	Великобритания Великобритания, Уэльс Уэльс
Город управления:	Портмадог
Состояние:	Историческая железная дорога
Подчинение:	Ffestiniog & Welsh Highland Railways
Протяжённость:	12,7 км без ответвлений
Официальный сайт:	[www.ffestiniograilway.co.uk/ stiniograilway.co.uk]

Фестинио́гская желе́зная доро́га или Фестиньогская железная дорога (англ.: Ffestiniog Railway, валл.: Rheilffordd Ffestiniog) — узкоколейная (597 мм) железная дорога длиною в 21,7 км (13,5 миль), соединяющая города Портмадог и Блайнай-Фестиниог в валлийском округе Гуинет. Однопутная, с многочисленными разъездами, линия проложена по гористой местности национального парка Сноудония. Открыта в 1836 г. и первоначально предназначалась для транспортировки сланцев из окрестных карьеров в Портмадог. В 1946 г. прекратила операции без официального закрытия. Движение восстановлено в 1956 г., и теперь линия функционирует как историческая железная дорога.

Маршрут

Начинается Фестиниогская железная дорога в гавани Портмадога, возле сланцевых пристаней, устроенных на полуострове Мадог (Ynys Мadog). Здесь располагается самая южная станция линии — «Портмадогская Портовая» (Porthmadog Harbour railway station), которая ныне представляет собою тупиковый пассажирский вокзал, используемый как Фестиниогской, так и Валлийской нагорной железными дорогами. От Портмадога путь идёт рядом с шоссе на восток — по высокой дамбе, называемой здесь «The Cob» (глыба). К югу от дамбы находится Тремадокский залив, к северу — внушительных размеров польдер Великие Пески (Traeth Mawr).

Сразу за дамбой располагается станция «Бостон Лодж» (Boston Lodge), возле которой размещены мастерские Фестиниогской дороги и её депо. Здесь путь поворачивает на северо-восток и идёт к Минфорту, где по мосту пересекает Кембрийскую линию нормальной, стефенсоновской, колеи, принадлежащую компании «Arriva Trains Wales». На пересечении устроена пересадочная станция, от которой линия бежит к посёлку Пенриндейдрайт, где останавливается у платформы с несколько укороченным в 1870 г. названием: «Пенрин» (Penrhyn). В полутора километрах за Пенрином на дороге устроен разъезд «Риу-Гокс» (Rhiw-Goch), где с 1836 по 1863 гг. производилась смена лошадей, когда Фестиниогская дорога работала на конной тяге. Здесь же, на ферме, лошадей оставляли отдыхать на ночь. Разъезд функционирует исключительно в служебном режиме, и посадка пассажиров на нём не допускается.

За разъездом линия начинает петлять между поросших лесом холмов, пока не выходит к платформе «Plas Halt», заменившей в 1963 г. находившуюся поблизости частную станцию с похожим названием «Plas station». От платформы проложена пешая дорога к усадьбе «Plas Tan-y-Bwlch», где сейчас располагается учебный центр национального парка Сноудония. Дальше путь продолжает идти между холмами, огибая с запада озеро Ллин-Майр (Озеро Мери), и останавливается на станции «Тан-и-Булкс» (Tan-y-Bwlch) — разъезде, расположенном примерно не полпути между Портмадогом и Блайнай-Фестиниогом, и заменившем в 1873 г. прежний, конный, разъезд «Хавод-и-Ллин» (Hafod-y-Llyn).

За разъездом один за другим следуют частные остановочные пункты: «Лес Блейтиай» (Coed-y-Bleiddiau) и «Платформа Кэмпбелла» (Campbell's Platform). Недалеко от первого располагается старый коттедж, в котором с 1860-х гг. жили инспекторы Фестиниогской дороги. С середины XX в. коттедж — место отдыха немногих избранных семейств, в число которых входила и английская семья советского разведчика Кима Филби. Второй остановочный пункт находится рядом с феодальной усадьбой XV в. — Plas Dduallt, которая служила Оливеру Кромвелю во время его кампании против роялистов Северного Уэльса.

Миновав частные платформы, линия выходит к станции «Тиалт» (Dduallt), сразу за которой прежнее и нынешнее направления дороги расходятся. Прежнее направление со снятой колеёй ведёт дорогу к заброшенному и ныне наполовину затопленному тоннелю, открывающемуся прямо в водохранилище Тан-и-Грисиай, новое — заворачивает путь петлёй, проводит мостом над входными стрелками и отправляет к новому, более короткому, тоннелю, устроенному западнее старого. За тоннелем линия следует берегом названного водохранилища, оставляя его вместе со зданием электростанции по правую руку, и входит в посёлок Тан-и-Грисиай. Станция в посёлке располагается через дорогу от водоёма, поезда останавливаются на ней только по требованию.

Последний участок пути линия идет вдоль шоссе на Блайнай-Фестиниог. Перед самым входом в город от неё отходит ветка к ныне не функционирующему вокзалу «Динас» (Dinas), сама же линия — параллельно «Железной дороге Конуинской долины», соединяющейся в Лландидно с «Северо-Уэльской прибрежной железной дорогой» — прибывает на станцию «Блайнай-Фестиниог». Станция — пересадочная: рельсы узкой и стефенсоновской колеи проложены рядом друг с другом, перроны соединены пешеходным мостом. Дальше поезда не ходят, хотя за станцией есть путь до закрытого вокзала «Диффус» (Duffws) и прежде существовало движение до каменоломен к северо-востоку от города.

История

История Фестиниогской дороги началась в 1829 г., когда её будущий директор Генри Арчер по воле случая встретился с владельцем одного из сланцевых карьеров, расположенных возле Блайнай-Фестиниога, Самуэлем Голландом (Samuel Holland), который и предложил идею устройства линии. Арчер совместно с Джеймсом Спунером (James Spooner), именем которого впоследствии был назван один из паровозов дороги, взялся за проект, вложив в него как собственные деньги, так и средства, собранные на Дублинской фондовой бирже. Его усилиями 23 мая 1832 г. был принят Парламентский Акт об основании Фестиниогской железной дороги, и 26 февраля следующего, 1833, года в Портмадоге начались строительные работы.

Конная тяга

Возводили дорогу три года и закончили постройкой в 1836 году. Геодезические работы, произведённые Спунером, позволили провести линию так, что поезда, гружёные сланцем, спускались от Фестиниога в Портмадог под воздействием собственного веса. Две вагонетки в каждом из шести курсирующих поездов оборудовались тормозными площадками, где дежурили кондукторы, в обязанности которых входило замедлить состав при его вхождении на разъездные станции. Спуск к последней перед портом станции «Бостон Лодж» занимал от 90 мин до двух часов, далее поезд следовал конной тягой. Конной же тягой его поднимали обратно, к Фестиниогу, предварительно разделив на несколько секций по 8 вагонеток в каждой. Подъём требовал около шести часов. Наверху лошадей грузили в специализированный вагон, называемый на британских дорогах «dandy», и скатывали вниз, прицепив денди-вагон ко вновь составленному поезду.

Разъездных станций в то время было три: «Туннельный полустанок» (Tunnel Halt), «Хавод-и-Ллин» и «Риу-Гокс», на каждой из которых состав стоял по 10 мин. Первые две из этих станций ныне не существуют: «Туннельный полустанок» на входе в тоннель под горою Мойлуйн-Маур перестал функционировать в связи с переносом пути на новое место, а разъезд «Хавод-и-Ллин» был заменён в 1872 г. разъездом «Тан-и-Булкс». При этом топоним «Хавод-и-Ллин» сохранился в названии разъезда Валлийской нагорной железной дороги, находящегося примерно в 16 км к северо-востоку от прежней станции.

Шесть поездов на конной тяге обеспечивали вывоз 70 тыс. т сланца в год. Перевозка пассажиров не дозволялась Комиссией по торговле (Board of Trade), ибо последняя полагала, что достаточную безопасность для людей могут предоставить только дороги с нормальной, стефенсоновской, колеёй. Несмотря на запрет, туристы с начала 1850-х гг. время от времени дорогой всё же перевозились.

Паровозная тяга

Будучи обеспечены транспортом, сланцевые карьеры увеличили выработку, и к 50-м гг. Фестиниогская дорога перестала справляться с вывозом сырья. Правление дороги обеспокоилось возможной конкуренцией как со стороны железных дорог стефенсоновской колеи, число которых в Уэльсе быстро росло, так и узкоколейных линий, возникших поблизости от Портмадога. Управлявший тогда дорогой Чарльз Спунер (Charles E. Spooner, младший сын Джеймса Спунера) поручил инженеру Чарльзу Голланду (Charles M. Holland, племянник Самуэля Голланда) разработать подходящий для линии паровоз. Задача усложнялась тем, что авторитеты в области паровозостроения, такие, как Роберт Стефенсон, полагали невозможным создание эффективных локомотивов для железных дорог узкой колеи. Голланд, тем не менее, взялся за поручение и после нескольких неудач составил проект двухосного тендерного паровоза, который в 1863 г. был построен на заводах Джорджа Ингланда (George England) в двух экземплярах. Один из них — паровоз «Принцесса», сохранившийся до наших дней, но не в рабочем состоянии.

Двухосные локомотивы поступали на линию партиями по две штуки. Вторая партия пришла в следующем, 1864, году, третья — в 1867 г. Паровозы заменили лошадей при подъёме вагонеток к Фестиниогу, обратно же, в Портмадог, поезда продолжали ходить без локомотивов — под влиянием силы тяжести. Меж тем в 1865 г. узкоколейным дорогам разрешили перевозить людей и составы стали формировать товарно-пассажирскими. При этом соблюдали определённую последовательность: первыми к паровозу прицепляли обычные грузовые вагоны, за ними — пассажирские, а в конец ставили вагонетки для сланцев. Локомотив вытягивал поезд наверх целиком, затем — возле Фестиниога — состав разделяли на части, загружали, и после этого каждую из частей по отдельности скатывали вниз. Последним к Портмадогу спускался паровоз.

Теперь путь в обоих направлениях занимал по 1 часу 50 мин, включая остановки на трёх разъездах: «Тан-и-Грисиай», «Хавод-и-Ллин» и «Пенрин», — общей продолжительностью в 20 мин. Поезда стали отправляться с обеих конечных станций с двухчасовым интервалом. Однако система, требовавшая постоянных маневровых работ, оказалось слишком сложной и вскоре транспорт сланцев отделили от остального движения. Сланцевые вагонетки, сведённые в отдельный состав, продолжали скатывать вниз под влиянием силы тяжести — и так продолжалось вплоть до 1939 г., — а из остальных вагонов формировали товарно-пассажирские поезда, которые и вниз, и вверх водили паровозами.

К 1869 г. пропускная способность Фестиниогской дороги стала вновь неудовлетворительной. Слабосильные двухосные локомотивы не могли вытягивать слишком длинные составы, а однопутность линии не позволяла изменить график движения. Проект устройства второго пути был отвергнут, как слишком дорогой, и ставку сделали на более мощные паровозы. Зять Джорджа Ингланда, Роберт Ферли, построил для дороги в 1869 г. паровоз собственной конструкции (см. Паровоз системы Ферли), названный без лишней скромности «Маленьким Чудом» (Little Wonder).

Симметричный сочленённый танк-паровоз правлению дороги понравился. Показательные соревнования между «Маленьким Чудом» и прежними паровозами Ингланда, проводившиеся в несколько этапов с сентября 1869 по июль 1870 гг., позволили убедиться в несомненных достоинствах нового локомотива и сделать ему всемирную рекламу. На февральском 1870 г. этапе присутствовали представители русских железных дорог, которые не замедлили заказать партию аналогичных паровозов для России, положив тем самым начало серии отечественных паровозов Ф. Паровозы системы Ферли, как двойные, так и одинарные, работали на линии до 1933 г., затем были отстранены от поездной службы, но с реконструкцией Фестиниогской дороги их вновь вывели на работу, которая продолжается и по сей день.

В 1872 г. на дороге появились новые пассажирские вагоны. Прежние были небольшими и двухосными, новые — четырёхосными и значительно более вместительными. Это были первые в мире пассажирские вагоны, экипажная часть которых состояла из двух тележек, крепившихся к металлической раме, на которую устанавливалась собственно вагонная коробка. С 1891 г. Фестиниогская дорога начала почтовые перевозки, для чего была образована собственная почтовая служба, продолжающая действовать и поныне.

К 1900 г. график движения ещё больше уплотнился: ежедневно отправлялось девять пар поездов. Выросла средняя скорость движения и теперь поезда преодолевали расстояние от Портмадога до вокзала «Диффус», что располагался в километре к северо-востоку от Блайнай-Фестиниога, за один час. В это время входили также остановки на станциях «Минфорт», «Пенрин», «Тан-и-Булкс», «Тиалт» (по требованию), «Тан-и-Грисиай», и двух станциях «Блайнай-Фестиниог»: обе — с пересадкой на линии со стефенсоновской колеёй. Такого рода интенсивность стала возможной благодаря установке в 1893 г. тормозов Вестингауза на подвижной состав дороги и вводу в строй новой сигнальной системы.

Закат дороги и её закрытие

С началом Первой мировой войны Фестиниогская железная дорога начала испытывать трудности. Заморская торговля — в том числе, и сланцами — нарушилась, а во внутренних перевозках этого товара чувствовалась серьёзная конкуренция со стороны «Большой западной дороги». Ситуация не изменилась и с окончанием войны, ибо появились новые отделочные материалы. Пассажирские перевозки не приносили ожидаемого дохода, так как туристическая привлекательность Уэльса оставалась невысокой.

В этих условиях контрольный пакет акций дороги был куплен в 1921 г. алюминиевой корпорацией, расположенной в Долгарроге. Ещё в 1918 г. корпорация приобрела «North Wales Power & Traction Co.», которая занималась электрификацией железных дорог в Уэльсе, и постепенно скупила все окрестные узкоколейные линии, став крупнейшим пассажирским перевозчиком региона. Пассажирские перевозки предполагалось всемерно развивать, переводя движение на электрическую тягу. Две из приобретённых железных дорог: «Portmadoc, Beddgelert and South Snowdon Railway» и «North Wales Narrow Gauge Railways», — в 1922 г. объединили в «Валлийскую нагорную железную дорогу» и связали с Фестиниогской железной дорогой соединительной ветвью в Портмадоге. В 1923 г. управляющим Фестиниогской и Валийской дорог стал Гольман Стивенс (Holman Fred Stephens), но пассажирское движение ожидаемых доходов не приносило и в следующем, 1924 г., алюминиевая корпорация закрыла свой железнодорожный проект, попутно избавившись ото всех принадлежавших ей линий.

Положение Валлийской дороги продолжало ухудшаться, и даже Стивенс, будучи известным антикризисным управляющим, не сумел избавить её от банкротства в 1933 г. Фестиниогская дорога пыталась помочь сестринской компании, взяв её в аренду, но в 1937 г. была вынуждена от аренды отказаться из-за растущих убытков, и Валлийская дорога была закрыта.

Пассажирское движение на Фестиниогской дороге продолжало существовать до 15 сентября 1939 г. В этот день — через две недели после начала Второй мировой войны — по линии прошёл последний пассажирский состав общего пользования, а на следующий — последний служебный поезд с пассажирами-рабочими. Грузовые поезда со сланцем продолжали ходить до 1 августа 1946 г., после чего движение на дороге окончательно прекратилось за исключением небольшого участка, примыкающего к Блайнай-Фестиниогу: от Диффуса до карьера на северо-востоке. Участок был арендован владельцем карьера в октябре того же 1946 г. и позволил компании избежать формального закрытия, процедура которого не была оговорена в изначальном Парламентском акте.

Реставрация

Неработавшая линия постепенно приходила в упадок и подвергалась разграблению — в том числе, и «любителями сувениров». Но с 1949 г. началось обратное движение: любители железных дорог, особенно, бирмингемские, начали говорить и писать о необходимости сохранения узкоколейных линий в Уэльсе, в том числе, и линии Фестиниогской. В 1951 г., когда Талиллинская железная дорога первой из уэльских дорог сменила владельцев и начала реставрироваться, в Бристоле произошла встреча железнодорожных энтузиастов по поводу возрождения Фестиниогской дороги. Через три года после этого — 24 июня 1954 г. — группа добровольцев во главе с Алланом Пеглером (Alan Francis Pegler) Фестиниогскую железную дорогу купила и объявила о намерении возродить на ней движение, превратив её в туристическую линию.

Это не помешало Британскому электрическому ведомству (British Electricity Authority, BEA) принять в том же 1954 г. решение об строительстве Фестиниогской ГЭС, при котором часть пути Фестиниогской дороги подлежала затоплению водами водохранилища Тан-и-Грисиай. Между дорогой и BEA (позже CEGB) началась тяжба, продлившаяся 18 лет и позволившая дороге получить в 1972 г. денежную, а 1973 г. и земельную компенсацию в согласии с соответствующим Парламентским актом.

18 августа 1954 г. инспектор железных дорог полковник Мак-Маллен (McMullen) в сопровождении нового правления дороги во главе с Пеглером обошёл пешком и осмотрел всю линию, после чего, 20 сентября, началась её реставрация: Морис Джонс (Morris Jones), последний из механиков, работавших на прежней Фестиниогской дороге, при помощи двух добровольцев приступил к восстановлению последнего из работавших на линии паровозов — «Принца». Менеджмент компании в это время осуществлял прежний её менеджер Роберт Эванс (Robert Evans), к юбилею которого 6 ноября 1954 г. приурочили выход на линию первого поезда от Минфорта до Портмадога. Этот состав был служебным — регулярное движение открылось между Портмадогом и станцией «Бостон Лодж» только через год, 23 июля 1955 г. К этому времени Эванс ушёл в отставку и его место занял один из добровольцев, участвовавших в восстановлении «Принца» — Аллан Гарровей (Allan Garraway).

Участки дороги открывались для пассажирского движения по мере их готовности: 19 мая 1956 г. сервис восстановили до Минфорта, 5 июня 1957 г. — до Пенрина, 5 апреля 1958 г. — до Тан-и-Булкса, затем — перерыв в 10 лет, и 6 апреля 1968 г. — до Тиалта. Того же 6 апреля была восстановлена почтовая служба дороги. Одновременно чинился и вводился в строй подвижной состав: вслед за «Принцем», начавшим поездную службу в августе 1955 г., в сентябре 1956 г. отремонтировали двойной Ферли «Ливингстон Томпсон» (Livingston Thompson), названный после восстановления «Тальесиным», за ним в 1961 г. из ремонта вышел ещё один двойной Ферли — старейший — «Мертин Эмрис» (Merddin Emrys), в 1963 г. дорога приобрела два карьерных паровоза: «Линда» (Linda) и «Блэнч» (Blanche), а в 1965 и 1967 гг. соответственно: «Бритомарт» (Britomart) и «Маунтинер» (Mountaineer).

Наибольшую сложность вызвала реконструкция самых северных участков дороги: от Тиалта до Тан-и-Грисиайя, а затем — до Блайнай-Фестиниога. За Тиалтом пришлось изменять путевой профиль, поднимая линию к новому тоннелю, расположенному несколько выше прежнего. Для этого пришлось устроить над станцией петлю с мостом и возвести насыпь. Тоннель пробивали в гранитной толще взрывами и укрепляли его свод шприц-бетонированием c 1975 по 1977 гг. под руководством трёх горных инженеров из Корнуолла. 25 июня 1977 г. временной конечной станцией стал ныне не существующий разъезд «Ллин Истрадай» (Llyn Ystradau) — по ту сторону горного хребта, — где высадка пассажиров не дозволялась, ибо он находился на территории ГЭС, а ровно через год, 24 июня 1978 г., поезда пошли до Тан-и-Грисиайя.

Участок до Блайнай-Фестиниога потребовал восстановления множества мостов, а главное, устройства единой с Британскими железными дорогами станции, которую следовало возвести взамен двух пересадочных, существовавших прежде. Работа заняла четыре года, и в марте 1982 г. станцию открыли для составов стефенсоновской колеи, а в 25 мая 1982 г. — ровно через 150 лет после принятия парламентского акта о Фестиниогской дороге — для поездов этой линии. Официального открытия, с участием спикера палаты общин, пришлось ждать ещё год — до 30 апреля 1983 г.

Отношения с Валлийской нагорной дорогой

Реставрация линии потребовала крупных вложений, требовавших компенсации, но когда туристические поезда начали, наконец, приносить прибыль, Фестиниогская дорога столкнулась с возможностью конкуренции со стороны начавшей возрождение Валлийской нагорной дороги. Валлийская дорога, начинавшаяся также в Портмадоге, была официально закрыта в 1937 г., разобрана в 1941 г. для удовлетворения военных потребностей и в 1964 г. стала предметом интереса со стороны вновь образовавшейся компании «Welsh Highland Light Railway Ltd.» — WHLR Ltd. (Лёгкая нагорная Валлийская железная дорога лтд.), позже — WHR Ltd. Компания постоянно сталкивалась с трудностями по приобретению прав на закрытую линию и не могла начать реставрацию. К 1980 г. ей удалось построить небольшой участок длиною в 1,6 км и открыть на нём движение, но это не было реконструкцией, ибо возведённая линия никогда не была частью изначальной Валлийской нагорной дороги.

WHR Ltd. поддержавалась Советом графства Гвинед в своём стремлении воссоздать дорогу. Противостояло же ей Агентство по обслуживанию банкротств, которое заботилось об интересах держателей долгов Валлийской линии и желало выгодно продать землю — под устройство пешеходных и велосипедных дорожек парка Сноудония. Фестиниогская дорога вмешалось в конфликт интересов в 1988 г., анонимно предложив выкупить землю у Агентства и передать её Совету с условием не восстанавливать на ней железную дорогу.

Агентство однако склонялось к непосредственной передаче земли Совету графства, как государственной, а значит, более надёжной структуре. Тогда Фестиниогская дорога изменила свой подход к проблеме и, видя невозможность конкурента уничтожить, решила его поглотить, выдвинув проект по полному восстановлению Валлийской дороги, но как части свой собственной структуры.

Ранее, в 1983 г., часть менеджеров WHR Ltd., столкнувшись с неспособностью своей компании возродить железную дорогу, образовала «Trackbed Consolidation Ltd.» (TCL), которая надеялась найти другой путь для восстановления линии. TCL и связанный с нею «WestCo» (Западный консорциум) решили аккумулировать не менее 75% долговых обязательств и акций Валлийской дороги, что позволило бы им начать работы на дороге без оглядки на другие структуры и компании. Аккумуляция не удалась, ибо самый крупный держатель долгов, Министерство транспорта (42%), отказалось их продать. В этой ситуации проект Фестиниогской дороги оказался весьма кстати — у неё было достаточно денег и TCL с «WestCo», передав ей уже накопленные долговые обязательства и акции, приобретали в её лице надёжного подрядчика для восстановительных работ и такого же надёжного управляющего.

Поскольку ценных бумаг у Фестиниогской дороги было всё-таки недостаточно для того, чтобы стать мажоритарным акционером Валлийской линии и начать её реконструкцию, в 1991 г. дело было передано в Высокий суд Соединённого Королевства с целью определить компанию-реконструктора. В суде Фестиниогской дороге противостояли WHR Ltd. и Совет графства Гвинед. После трёх лет разбирательств, в 1994 г., Валлийскую дорогу передали Фестиниогской, ибо у судьи возникли сомнения, что WHR Ltd. произведёт реконструкцию добросовестно и в полном объёме.

В 1998 г. между Фестиниогской дорогой и WHR Ltd. было подписано соглашение, по которому WHR Ltd. получила права участвовать в реконструкции Валлийской линии и использовать часть её пути для движения своих поездов. Соглашение также определило наименования участков восстанавливаемой линии: «Валлийская нагорная железная дорога (Портмадог)» — для участка, принадлежащего WHR Ltd., и «Валлийская нагорная железная дорога (Карнарвон)» — для участка, принадлежащего Фестиниогской дороге.

В настоящее время реконструкция Валлийской дороги продолжается с намерением начать сквозное движение к середине 2011 г. На уже открытых участках поездная работа осуществляется локомотивами как Валлийской, так и Фестиниогской дорог.

Нынешнее состояние

В настоящее время компания продолжает осуществлять движение туристических поездов между станциями «Блайнай-Фестиниог» и «Портмадогская Портовая». Если не считать перевозку отдельных туристов и туристических групп, когда пассажирское движение на дороге ещё было запрещено, впервые туристическим объектом она была объявлена в 1876 г.: в этом году «Лондонская и Северо-западная железная дорога» (London and North Western Railway) упомянула о линии в своём путеводителе. Текст сопровождался рисунком, где дама в уэльском национальном костюме едет поездом в сопровождении двух кондукторов Фестиниогской дороги. На заднем плане видны порожние сланцевые вагонетки.

В 1964 г. Уэльская комиссия по туризму выдала компании сертификат, подтверждающий её туристический статус, а ныне дорогу «продвигают» на рынке по маркетинговой схеме «Великие узкоколейки Уэльса» (Great Little Trains of Wales).

Компания приобретает раритетный подвижной состав, реставрирут его в своём депо возле станции «Бостон Лодж» и приспособляет для движения на линии. Основную часть парка составляют узкоколейные паровозы различного года выпуска, но для служебной работы дорога предпочитает использовать небольшие тепловозы, часть из которых тоже можно причислить к раритетным. Кроме покупки и восстановления техники, компания сама строит паровозы, что проделывает в том же депо «Бостон Лодж». Одним из последних построенных там локомотивов является «Дэвид Ллойд Джордж» (David Lloyd George) — двойной Ферли с нефтяным отоплением, выпущенный из ворот в 1992 г.

Бюджет компании только частью состоит из доходов, получаемых от пассажирских перевозок. Значительную его долю составляют разного рода пожертвования и гранты, получаемые от коммерческих, общественных и государственных организаций.

См. также

• Почтовая служба «Фестиниог Рэйлвэй»
• Паровоз системы Ферли
• Валлийская нагорная железная дорога
• Кройсорский трамвай
• Горсетайский трамвай
• Великие узкоколейки Уэльса

Литература

• Boyd, James I. C. The Festiniog Railway 1800—1974; Vol. 1 — History and Route. — Blandford: The Oakwood Press, 1975. ISBN 0-8536-1167-X.

• Boyd, James I. C. The Festiniog Railway 1800—1974; Vol. 2 — Locomotives and Rolling Stock; Quarries and Branches: Rebirth 1954-74. — Blandford: The Oakwood Press, 1975. ISBN 0-8536-1168-8.

Отрывок, характеризующий Фестиниогская железная дорога

Заметив Анну Михайловну с сыном, князь Василий поклоном отпустил доктора и молча, но с вопросительным видом, подошел к ним. Сын заметил, как вдруг глубокая горесть выразилась в глазах его матери, и слегка улыбнулся.
– Да, в каких грустных обстоятельствах пришлось нам видеться, князь… Ну, что наш дорогой больной? – сказала она, как будто не замечая холодного, оскорбительного, устремленного на нее взгляда.
Князь Василий вопросительно, до недоумения, посмотрел на нее, потом на Бориса. Борис учтиво поклонился. Князь Василий, не отвечая на поклон, отвернулся к Анне Михайловне и на ее вопрос отвечал движением головы и губ, которое означало самую плохую надежду для больного.
– Неужели? – воскликнула Анна Михайловна. – Ах, это ужасно! Страшно подумать… Это мой сын, – прибавила она, указывая на Бориса. – Он сам хотел благодарить вас.
Борис еще раз учтиво поклонился.
– Верьте, князь, что сердце матери никогда не забудет того, что вы сделали для нас.
– Я рад, что мог сделать вам приятное, любезная моя Анна Михайловна, – сказал князь Василий, оправляя жабо и в жесте и голосе проявляя здесь, в Москве, перед покровительствуемою Анною Михайловной еще гораздо большую важность, чем в Петербурге, на вечере у Annette Шерер.
– Старайтесь служить хорошо и быть достойным, – прибавил он, строго обращаясь к Борису. – Я рад… Вы здесь в отпуску? – продиктовал он своим бесстрастным тоном.
– Жду приказа, ваше сиятельство, чтоб отправиться по новому назначению, – отвечал Борис, не выказывая ни досады за резкий тон князя, ни желания вступить в разговор, но так спокойно и почтительно, что князь пристально поглядел на него.
– Вы живете с матушкой?
– Я живу у графини Ростовой, – сказал Борис, опять прибавив: – ваше сиятельство.
– Это тот Илья Ростов, который женился на Nathalie Шиншиной, – сказала Анна Михайловна.
– Знаю, знаю, – сказал князь Василий своим монотонным голосом. – Je n'ai jamais pu concevoir, comment Nathalieie s'est decidee a epouser cet ours mal – leche l Un personnage completement stupide et ridicule.Et joueur a ce qu'on dit. [Я никогда не мог понять, как Натали решилась выйти замуж за этого грязного медведя. Совершенно глупая и смешная особа. К тому же игрок, говорят.]
– Mais tres brave homme, mon prince, [Но добрый человек, князь,] – заметила Анна Михайловна, трогательно улыбаясь, как будто и она знала, что граф Ростов заслуживал такого мнения, но просила пожалеть бедного старика. – Что говорят доктора? – спросила княгиня, помолчав немного и опять выражая большую печаль на своем исплаканном лице.
– Мало надежды, – сказал князь.
– А мне так хотелось еще раз поблагодарить дядю за все его благодеяния и мне и Боре. C'est son filleuil, [Это его крестник,] – прибавила она таким тоном, как будто это известие должно было крайне обрадовать князя Василия.
Князь Василий задумался и поморщился. Анна Михайловна поняла, что он боялся найти в ней соперницу по завещанию графа Безухого. Она поспешила успокоить его.
– Ежели бы не моя истинная любовь и преданность дяде, – сказала она, с особенною уверенностию и небрежностию выговаривая это слово: – я знаю его характер, благородный, прямой, но ведь одни княжны при нем…Они еще молоды… – Она наклонила голову и прибавила шопотом: – исполнил ли он последний долг, князь? Как драгоценны эти последние минуты! Ведь хуже быть не может; его необходимо приготовить ежели он так плох. Мы, женщины, князь, – она нежно улыбнулась, – всегда знаем, как говорить эти вещи. Необходимо видеть его. Как бы тяжело это ни было для меня, но я привыкла уже страдать.
Князь, видимо, понял, и понял, как и на вечере у Annette Шерер, что от Анны Михайловны трудно отделаться.
– Не было бы тяжело ему это свидание, chere Анна Михайловна, – сказал он. – Подождем до вечера, доктора обещали кризис.
– Но нельзя ждать, князь, в эти минуты. Pensez, il у va du salut de son ame… Ah! c'est terrible, les devoirs d'un chretien… [Подумайте, дело идет о спасения его души! Ах! это ужасно, долг христианина…]
Из внутренних комнат отворилась дверь, и вошла одна из княжен племянниц графа, с угрюмым и холодным лицом и поразительно несоразмерною по ногам длинною талией.
Князь Василий обернулся к ней.
– Ну, что он?
– Всё то же. И как вы хотите, этот шум… – сказала княжна, оглядывая Анну Михайловну, как незнакомую.
– Ah, chere, je ne vous reconnaissais pas, [Ах, милая, я не узнала вас,] – с счастливою улыбкой сказала Анна Михайловна, легкою иноходью подходя к племяннице графа. – Je viens d'arriver et je suis a vous pour vous aider a soigner mon oncle . J`imagine, combien vous avez souffert, [Я приехала помогать вам ходить за дядюшкой. Воображаю, как вы настрадались,] – прибавила она, с участием закатывая глаза.
Княжна ничего не ответила, даже не улыбнулась и тотчас же вышла. Анна Михайловна сняла перчатки и в завоеванной позиции расположилась на кресле, пригласив князя Василья сесть подле себя.
– Борис! – сказала она сыну и улыбнулась, – я пройду к графу, к дяде, а ты поди к Пьеру, mon ami, покаместь, да не забудь передать ему приглашение от Ростовых. Они зовут его обедать. Я думаю, он не поедет? – обратилась она к князю.
– Напротив, – сказал князь, видимо сделавшийся не в духе. – Je serais tres content si vous me debarrassez de ce jeune homme… [Я был бы очень рад, если бы вы меня избавили от этого молодого человека…] Сидит тут. Граф ни разу не спросил про него.
Он пожал плечами. Официант повел молодого человека вниз и вверх по другой лестнице к Петру Кирилловичу.


Пьер так и не успел выбрать себе карьеры в Петербурге и, действительно, был выслан в Москву за буйство. История, которую рассказывали у графа Ростова, была справедлива. Пьер участвовал в связываньи квартального с медведем. Он приехал несколько дней тому назад и остановился, как всегда, в доме своего отца. Хотя он и предполагал, что история его уже известна в Москве, и что дамы, окружающие его отца, всегда недоброжелательные к нему, воспользуются этим случаем, чтобы раздражить графа, он всё таки в день приезда пошел на половину отца. Войдя в гостиную, обычное местопребывание княжен, он поздоровался с дамами, сидевшими за пяльцами и за книгой, которую вслух читала одна из них. Их было три. Старшая, чистоплотная, с длинною талией, строгая девица, та самая, которая выходила к Анне Михайловне, читала; младшие, обе румяные и хорошенькие, отличавшиеся друг от друга только тем, что у одной была родинка над губой, очень красившая ее, шили в пяльцах. Пьер был встречен как мертвец или зачумленный. Старшая княжна прервала чтение и молча посмотрела на него испуганными глазами; младшая, без родинки, приняла точно такое же выражение; самая меньшая, с родинкой, веселого и смешливого характера, нагнулась к пяльцам, чтобы скрыть улыбку, вызванную, вероятно, предстоящею сценой, забавность которой она предвидела. Она притянула вниз шерстинку и нагнулась, будто разбирая узоры и едва удерживаясь от смеха.
– Bonjour, ma cousine, – сказал Пьер. – Vous ne me гесоnnaissez pas? [Здравствуйте, кузина. Вы меня не узнаете?]
– Я слишком хорошо вас узнаю, слишком хорошо.
– Как здоровье графа? Могу я видеть его? – спросил Пьер неловко, как всегда, но не смущаясь.
– Граф страдает и физически и нравственно, и, кажется, вы позаботились о том, чтобы причинить ему побольше нравственных страданий.
– Могу я видеть графа? – повторил Пьер.
– Гм!.. Ежели вы хотите убить его, совсем убить, то можете видеть. Ольга, поди посмотри, готов ли бульон для дяденьки, скоро время, – прибавила она, показывая этим Пьеру, что они заняты и заняты успокоиваньем его отца, тогда как он, очевидно, занят только расстроиванием.
Ольга вышла. Пьер постоял, посмотрел на сестер и, поклонившись, сказал:
– Так я пойду к себе. Когда можно будет, вы мне скажите.
Он вышел, и звонкий, но негромкий смех сестры с родинкой послышался за ним.
На другой день приехал князь Василий и поместился в доме графа. Он призвал к себе Пьера и сказал ему:
– Mon cher, si vous vous conduisez ici, comme a Petersbourg, vous finirez tres mal; c'est tout ce que je vous dis. [Мой милый, если вы будете вести себя здесь, как в Петербурге, вы кончите очень дурно; больше мне нечего вам сказать.] Граф очень, очень болен: тебе совсем не надо его видеть.
С тех пор Пьера не тревожили, и он целый день проводил один наверху, в своей комнате.
В то время как Борис вошел к нему, Пьер ходил по своей комнате, изредка останавливаясь в углах, делая угрожающие жесты к стене, как будто пронзая невидимого врага шпагой, и строго взглядывая сверх очков и затем вновь начиная свою прогулку, проговаривая неясные слова, пожимая плечами и разводя руками.
– L'Angleterre a vecu, [Англии конец,] – проговорил он, нахмуриваясь и указывая на кого то пальцем. – M. Pitt comme traitre a la nation et au droit des gens est condamiene a… [Питт, как изменник нации и народному праву, приговаривается к…] – Он не успел договорить приговора Питту, воображая себя в эту минуту самим Наполеоном и вместе с своим героем уже совершив опасный переезд через Па де Кале и завоевав Лондон, – как увидал входившего к нему молодого, стройного и красивого офицера. Он остановился. Пьер оставил Бориса четырнадцатилетним мальчиком и решительно не помнил его; но, несмотря на то, с свойственною ему быстрою и радушною манерой взял его за руку и дружелюбно улыбнулся.
– Вы меня помните? – спокойно, с приятной улыбкой сказал Борис. – Я с матушкой приехал к графу, но он, кажется, не совсем здоров.
– Да, кажется, нездоров. Его всё тревожат, – отвечал Пьер, стараясь вспомнить, кто этот молодой человек.
Борис чувствовал, что Пьер не узнает его, но не считал нужным называть себя и, не испытывая ни малейшего смущения, смотрел ему прямо в глаза.
– Граф Ростов просил вас нынче приехать к нему обедать, – сказал он после довольно долгого и неловкого для Пьера молчания.
– А! Граф Ростов! – радостно заговорил Пьер. – Так вы его сын, Илья. Я, можете себе представить, в первую минуту не узнал вас. Помните, как мы на Воробьевы горы ездили c m me Jacquot… [мадам Жако…] давно.
– Вы ошибаетесь, – неторопливо, с смелою и несколько насмешливою улыбкой проговорил Борис. – Я Борис, сын княгини Анны Михайловны Друбецкой. Ростова отца зовут Ильей, а сына – Николаем. И я m me Jacquot никакой не знал.
Пьер замахал руками и головой, как будто комары или пчелы напали на него.
– Ах, ну что это! я всё спутал. В Москве столько родных! Вы Борис…да. Ну вот мы с вами и договорились. Ну, что вы думаете о булонской экспедиции? Ведь англичанам плохо придется, ежели только Наполеон переправится через канал? Я думаю, что экспедиция очень возможна. Вилльнев бы не оплошал!
Борис ничего не знал о булонской экспедиции, он не читал газет и о Вилльневе в первый раз слышал.
– Мы здесь в Москве больше заняты обедами и сплетнями, чем политикой, – сказал он своим спокойным, насмешливым тоном. – Я ничего про это не знаю и не думаю. Москва занята сплетнями больше всего, – продолжал он. – Теперь говорят про вас и про графа.
Пьер улыбнулся своей доброю улыбкой, как будто боясь за своего собеседника, как бы он не сказал чего нибудь такого, в чем стал бы раскаиваться. Но Борис говорил отчетливо, ясно и сухо, прямо глядя в глаза Пьеру.
– Москве больше делать нечего, как сплетничать, – продолжал он. – Все заняты тем, кому оставит граф свое состояние, хотя, может быть, он переживет всех нас, чего я от души желаю…
– Да, это всё очень тяжело, – подхватил Пьер, – очень тяжело. – Пьер всё боялся, что этот офицер нечаянно вдастся в неловкий для самого себя разговор.
– А вам должно казаться, – говорил Борис, слегка краснея, но не изменяя голоса и позы, – вам должно казаться, что все заняты только тем, чтобы получить что нибудь от богача.
«Так и есть», подумал Пьер.
– А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будем просить и не примем от него.
Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.
– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…
Но Борис опять перебил его:
– Я рад, что высказал всё. Может быть, вам неприятно, вы меня извините, – сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоб быть успокоиваемым им, – но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею правило говорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?
И Борис, видимо свалив с себя тяжелую обязанность, сам выйдя из неловкого положения и поставив в него другого, сделался опять совершенно приятен.
– Нет, послушайте, – сказал Пьер, успокоиваясь. – Вы удивительный человек. То, что вы сейчас сказали, очень хорошо, очень хорошо. Разумеется, вы меня не знаете. Мы так давно не видались…детьми еще… Вы можете предполагать во мне… Я вас понимаю, очень понимаю. Я бы этого не сделал, у меня недостало бы духу, но это прекрасно. Я очень рад, что познакомился с вами. Странно, – прибавил он, помолчав и улыбаясь, – что вы во мне предполагали! – Он засмеялся. – Ну, да что ж? Мы познакомимся с вами лучше. Пожалуйста. – Он пожал руку Борису. – Вы знаете ли, я ни разу не был у графа. Он меня не звал… Мне его жалко, как человека… Но что же делать?
– И вы думаете, что Наполеон успеет переправить армию? – спросил Борис, улыбаясь.
Пьер понял, что Борис хотел переменить разговор, и, соглашаясь с ним, начал излагать выгоды и невыгоды булонского предприятия.
Лакей пришел вызвать Бориса к княгине. Княгиня уезжала. Пьер обещался приехать обедать затем, чтобы ближе сойтись с Борисом, крепко жал его руку, ласково глядя ему в глаза через очки… По уходе его Пьер долго еще ходил по комнате, уже не пронзая невидимого врага шпагой, а улыбаясь при воспоминании об этом милом, умном и твердом молодом человеке.
Как это бывает в первой молодости и особенно в одиноком положении, он почувствовал беспричинную нежность к этому молодому человеку и обещал себе непременно подружиться с ним.
Князь Василий провожал княгиню. Княгиня держала платок у глаз, и лицо ее было в слезах.
– Это ужасно! ужасно! – говорила она, – но чего бы мне ни стоило, я исполню свой долг. Я приеду ночевать. Его нельзя так оставить. Каждая минута дорога. Я не понимаю, чего мешкают княжны. Может, Бог поможет мне найти средство его приготовить!… Adieu, mon prince, que le bon Dieu vous soutienne… [Прощайте, князь, да поддержит вас Бог.]
– Adieu, ma bonne, [Прощайте, моя милая,] – отвечал князь Василий, повертываясь от нее.
– Ах, он в ужасном положении, – сказала мать сыну, когда они опять садились в карету. – Он почти никого не узнает.
– Я не понимаю, маменька, какие его отношения к Пьеру? – спросил сын.
– Всё скажет завещание, мой друг; от него и наша судьба зависит…
– Но почему вы думаете, что он оставит что нибудь нам?
– Ах, мой друг! Он так богат, а мы так бедны!
– Ну, это еще недостаточная причина, маменька.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Как он плох! – восклицала мать.


Когда Анна Михайловна уехала с сыном к графу Кириллу Владимировичу Безухому, графиня Ростова долго сидела одна, прикладывая платок к глазам. Наконец, она позвонила.
– Что вы, милая, – сказала она сердито девушке, которая заставила себя ждать несколько минут. – Не хотите служить, что ли? Так я вам найду место.
Графиня была расстроена горем и унизительною бедностью своей подруги и поэтому была не в духе, что выражалось у нее всегда наименованием горничной «милая» и «вы».
– Виновата с, – сказала горничная.
– Попросите ко мне графа.
Граф, переваливаясь, подошел к жене с несколько виноватым видом, как и всегда.
– Ну, графинюшка! Какое saute au madere [сотэ на мадере] из рябчиков будет, ma chere! Я попробовал; не даром я за Тараску тысячу рублей дал. Стоит!
Он сел подле жены, облокотив молодецки руки на колена и взъерошивая седые волосы.
– Что прикажете, графинюшка?
– Вот что, мой друг, – что это у тебя запачкано здесь? – сказала она, указывая на жилет. – Это сотэ, верно, – прибавила она улыбаясь. – Вот что, граф: мне денег нужно.
Лицо ее стало печально.
– Ах, графинюшка!…
И граф засуетился, доставая бумажник.
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…


Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.

Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.
Пьер приехал перед самым обедом и неловко сидел посредине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу. Графиня хотела заставить его говорить, но он наивно смотрел в очки вокруг себя, как бы отыскивая кого то, и односложно отвечал на все вопросы графини. Он был стеснителен и один не замечал этого. Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно смотрели на этого большого толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.
– Вы недавно приехали? – спрашивала у него графиня.
– Oui, madame, [Да, сударыня,] – отвечал он, оглядываясь.
– Вы не видали моего мужа?
– Non, madame. [Нет, сударыня.] – Он улыбнулся совсем некстати.
– Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю, очень интересно.
– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.
– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.