Фест (город)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Город
Фест
Φαιστός
Страна
Греция
Периферия
Крит
Ном
Координаты
Часовой пояс
Автомобильный код
HK, HP
Фест, (греч. Φαιστός, в надписях линейным А и Б: PA-I-TO) — древний город на острове Крит, один из центров минойской цивилизации. Расположен у южного побережья центральной части острова, на плато Месара (префектура Ираклион). Древнейшие поселения относятся к IV тысячелетию до н. э., с начала II тысячелетия до нашей эры Фест становится одним из крупнейших центров минойской цивилизации.

Дворец Феста, второй по величине после Кносского, разрушен в XV веке до н. э. в результате сильнейшего землетрясения, однако город продолжал существовать, хотя и утратил значение, вплоть до византийской эпохи.

Обнаружен и раскопан археологической экспедицией Федерико Хальберра в начале ХХ века. Частичные раскопки дворцов и портовых сооружений проводились с 1900 года. Одно из важнейших открытий экспедиции — Фестский диск. Доступ на места раскопок платный.





География

Руины Феста находятся на территории современной префектуры Ираклион, недалеко от южного побережья центральной части острова на плодородной земле плато Мессара. Центральную часть поселения занимает дворцовый комплекс.

Ещё один, меньший по размерам минойский дворцовый комплекс находится в 3 км к северо-западу от Феста, на соседнем холме. Его минойское название неизвестно, до наших дней дошло только византийское — Агиа Триада. Дворцы были связаны мощёной дорогой.

Античная гавань поселения, Комо, находилась примерно в 6 км юго-западу от Фестского дворца на берегу Ливийского моря, к северу от сегодняшней деревни Матала.

История

Уже в позднем неолите, примерно с 4000 году до н. э. плато Месара и холм Фест (также называемый Кастри) были заселены. Первые обнаруженные здесь раннеминойские артефакты, датируются 3000 годом до н. э. По преданиям город Фест был основан владыкой Крита Миносом, название своё получил позднее в честь сына (или внука) Геракла — героя Феста, убитого Идоменеем, внуком Миноса, также критским царём. Первым царём Феста, согласно легендам, был Радамант, брат Миноса. По Гомеру, город принял участие в Троянской войне во времена владычества Идоменея. В нижних культурных слоях были обнаружены остатки поселений неолита и Додворцового периода (2600—2000 гг. до н. э.). В частности, в южной части центрального двора Фестского дворца была найдена круглая неолитическая хижина.

Первый дворец в Фесте появился в Раннедворцовый период (1900—1700 годах до н. э.), с расцветом минойской культуры. Археологи датируют его 1900—1850 годами до н. э. В это время Фест по своей значимости для минойского мира по крайней мере не уступал Кноссу.

Первый раз Дворец был разрушен в 1700 году до н. э. в результате крупнейшего землетрясения. Единичные попытки восстановления дворца в XVII веке до н. э. не увенчались успехом.

Около 1600 года до н. э. в Фесте началась постройка нового роскошного дворца, но она так и не была завершена. В это же время появился дворец в Агиа Триада, который был обширнее фестского и расположен в непосредственной близости к городу. Исследователи полагают, что в это время туда была перенесена резиденция властителя, а «старый» Фест стал религиозным и торговым центром.

Новодворцовый период минойской истории продолжался примерно с 1700 года по 1430 год до н. э. После извержения вулкана на острове Санторин между 1628 и 1500 годами до н. э. и последовавших мощнейшего землетрясения и огромного цунами дворец в очередной раз был разрушен. Пожар 1450 года до н. э., уничтожил Фестский дворец окончательно, как и другие дворцы Крита. До настоящего времени точная причина пожаров в 1450 года до н. э. не установлена. После пожара 1450 года до н. э. дворец не восстанавливали. После 1450 года до н. э. наступил закат минойской цивилизации. Современные учёные связывают это с массовым исходом минойцев с Крита.

В 1450—1425 годах до н. э. остров был захвачен микенскими греками. Фест, как господствующий город южного Крита, заключённый между горными массивами Крионеритис и Дикти, с важнейшей гаванью Комо, был основной целью наступления ахейцев.

Поселение на склонах холма продолжало существовать и в послеминойскую эпоху — в геометрический и классический периоды древнегреческой истории. Администрация города находилась, вероятно, в Агиа Триада, где были мегароны царя и царицы, а также рыночная площадь.

Примерно с 1200 года до н. э. на Крите существовала микенская культура, вероятно представлявшая собой смешение местной минойской с культурой ахейских иммигрантов. Микенская культура постепенно приходила в упадок и примерно с 1000 года до н. э. Крит стал заселяться дорийцами. Этот отрезок времени — почти что белое пятно в историографии Феста и Греции в целом.

С конца гомерического и начала архаического периода Фест развивается как и другие греческие города, и становится крупным городом-государством — полисом. Уже в геометрический век (в 900—750 годах до н. э.), в западной части бывшего дворцового двора появилсь жилые кварталы, существовавшие и в архаический (750—500 годах до н. э.) и классический периоды (500—336 годах до н. э.). В VII веке до н. э. возникали новые улицы, возводилась храмы, в том числе храм богини Реи к югу от центрального двора старого дворца.

Фест контролировал залив Месара от мыса Мелисса у Агиа Павлос до мыса Литино, к югу от Маталы. Граница с основным конкурентом, полисом Гортин, проходила по области Мирес. В классический и последующий эллинистический (336—146 годах до н. э.) периоды Фест входил в союз городов Крита. В 180 году до н. э. город оказался в подчинении своего восточного соседа Гортина, ставшем во время римского владычества (с 67 года до н. э.) столицей Крита. Города-государства управлялись из Рима и Фест продолжал существовать как скромное поселение, в тени Гортина.

Археология

Первые раскопки в Фесте начинались в 1900 году. Их проводила Итальянская археологическая школа в Афинах под руководством Федерико Хальберра и Луиджи Пернье. Чтобы добраться до культурных слоёв минойской эпохи, более поздние постройки были снесены. Были открыты части как старого, так и нового дворца. Руины нового дворца знимали большую часть площади раскопок. Некоторые здания послеминойского периода были сохранены, например более поздний греческий храм Реи и одна из построек в верхней части двора.

Важнейший результат работы экспедиции — открытие в 1908 году знаменитого Фестского диска, с отпечатанными знаками неизвестного письма. Большей частью исследователей диск датирует 1700 годом до н. э. В настоящее время он находится в Археологическом музее Ираклиона, как и большая часть найденной в Фесте керамики.

С 1952 года раскопки в Фесте проводил Доро Леви. Он исследовал, в первую очередь, старый дворец и окрестности города. С 1970-х годов работа сосредоточена на освобождении окрестностей дворцового холма, на склонах которого обнаружено много построек геометрического и классического периодов. Эти раскопки продолжаются и по сей день.

Дворец

Руины Фестского дворца занимают площадь 8400 м², по своим размерам он уступал только дворцу в Кноссе.

Туризм

Территория дворца открыта для туристов, вход платный. Лагерь археологов, расположенный поверх дворцового комплекса, перестроен в туристический павильон.

См. также

Напишите отзыв о статье "Фест (город)"

Литература

  • Искусство эгейского мира, Н. A. Сидорова, М., 1972
  • Искусство и история Крита, М. Иоццо — Флоренция,Италия : Casa Editrice Bonechi, 1997. — 160 с.
  • [books.google.com/books?id=PkYOAAAAQAAJ&printsec=frontcover&dq=%22Palaces+of+Minoan+Crete%22&hl=en&ei=pleITpyCGcKBOtvXgdUB&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=1&ved=0CC8Q6AEwAA#v=onepage&q=Phaistos&f=false Palaces of Minoan Crete], Gerald Cadogan — Routledge, 1991—164 pages  (англ.)
  • [books.google.com/books?id=A8hS5CVor2UC&printsec=frontcover&dq=%22architecture+of+minoan+crete%22&hl=en&ei=_laITtvMIcOeOveWhNUB&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=1&ved=0CCwQ6AEwAA#v=onepage&q=Phaistos&f=false Architecture of Minoan Crete: constructing identity in the Aegean Bronze Age], John C. McEnroe, University of Texas Press, 2010—202 pages  (англ.)
  • Phaistos, Hagia Triada, Gortyn: Brief illustrated archeological guide, Costis Davaras — Editions Hanibal, 1987, 64p  (англ.)
  • Festos — der minoische Palast (miniguides). Mediterraneo Editions, 2001  (нем.)

Ссылки

Отрывок, характеризующий Фест (город)

Из за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по них картечью.
Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это , как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из под маленькой ручки смотрел на французов.
– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя ; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
– Ишь, задышала опять, задышала, – говорил он про себя.
Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.
– Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! – говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:
– Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.


Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.