Фетида

Фети́да (др.-греч. Θέτις, лат. Thetis) в древнегреческой мифологии — морская нимфа, дочь Нерея и Дориды, по фессалийскому сказанию — дочь кентавра Хирона. «Нижняя часть её туловища мыслилась чешуйчатой, как у рыб».

Фетида-помощница

Из послегомеровских сказаний известно, что при помощи Фетиды аргонавты успешно пробились через пролив мимо Сциллы и Харибды. Фетида была послана Герой на помощь аргонавтам. Она плавала на дельфине .

Она помогла Дионису, спасавшемуся от Ликурга. Также она помогла Гефесту на Лемносе.

Пророчество

Выросла на попечении Геры, и, по одному из сказаний, избежала соития с Зевсом ради Геры, и тот обрек её на связь со смертным, её брак устроила Гера.

По другому сказанию, Фетиде было предсказано, что её сын будет сильнее отца, о чем не знал никто, кроме Прометея. Это предрекли либо Мойры , либо Фемида, либо Протей, либо это сообщила Зевсу Нюкта.

Зевс преследовал её, желая овладеть ею, и достиг Кавказа, там он встретил Прометея , который раскрыл ему пророчество, и Зевс, испугавшись, что рожденный Фетидой от него сын свергнет его, решил выдать её замуж за смертного. Таким смертным стал царь Пелей, однако невеста отнюдь не стремилась к браку.

Согласно Пиндару, за право жениться на ней спорили Зевс и Посейдон , но Прометей отговорил Зевса .

Замужество

Фетида избегала некоторое время Пелея, обращаясь то в огонь, то в воду, то во льва, то в змею (согласно Овидию, в птицу, дерево, тигрицу), но Пелей по совету Хирона или Протея одолевал успешно все препятствия и побеждал чудовищ , пока наконец не овладел Фетидой .

На высотах горы Пелиона , в пещере кентавра Хирона была отпразднована их свадьба, на которой присутствовали все олимпийцы, принесшие новобрачным великолепные дары. Согласно Птолемею Гефестиону, Зевс подарил Фетиде крылья Арки, Гефест Пелею меч, Афродита — фиалу с фигурой Эрота, Гера — хламиду, Афина — свирель . По Катуллу, Аполлон и Артемида не пришли на свадьбу, на свадьбе Мойры предсказали судьбу.

От этого брака родился единственный сын Ахилл . Согласно псевдо-Гесиодовскому сказанию, у Фетиды было несколько сыновей, но каждый раз, как она становилась матерью, она погружала новорожденного в котел с кипящей водой (либо в огонь), чтобы испытать, бессмертен ли младенец. Таким образом Пелей лишился нескольких сыновей, пока не родился Ахилл, который был вовремя спасен отцом. Когда Пелей не позволил бросить Ахилла, Фетида покинула мужа . Согласно Ликофрону, шесть детей погибли, седьмым был Ахилл .

Фетида и её сын

Покинув наконец Пелея, Фетида как морская богиня поселилась в морской глубине, откуда продолжала следить за участью своего сына. Так, при её содействии Ахилл, которому было предсказано, что Троя будет взята только с его помощью, но что он сам погибнет, — переодетый девушкой был поручен заботам скиросского царя Ликомеда, с дочерями которого он и воспитывался (см. Деидамия). И в Илиаде она принимает близкое участие в судьбе Ахилла.

В культе, литературе и искусстве

Её святилище недалеко от Фарсала. Фетида имела несколько святилищ, в том числе в эллинской Фтии (Фессалия) и в Спарте.

Действующее лицо трагедии Эсхила «Суд об оружии» (фр.174-177 Радт), трагедии Еврипида «Андромаха». В произведениях греческого искусства Фетида встречается нередко, особенно на вазовых изображениях. Была известна её статуя работы Скопаса, изваянная для группы морских божеств.

Также в любовно-фантастическом романе «Заговор богинь» Ф. К. Каст она показана любящей матерью, готовой на все ради спасения сына Ахиллеса от судьбы, предсказанной ему Зевсом, согласно которой он должен умереть под стенами Трои, не дожив даже до своей тридцатой зимы.

Именем Фетиды назван астероид (17) Фетида, открытый в 1852 году.

См. также

• Тефида

Ссылки

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Фетида

– Слушаю с, – отвечал официант, – пожалуйте в портретную.
Через несколько минут к Пьеру вышли официант и Десаль. Десаль от имени княжны передал Пьеру, что она очень рада видеть его и просит, если он извинит ее за бесцеремонность, войти наверх, в ее комнаты.
В невысокой комнатке, освещенной одной свечой, сидела княжна и еще кто то с нею, в черном платье. Пьер помнил, что при княжне всегда были компаньонки. Кто такие и какие они, эти компаньонки, Пьер не знал и не помнил. «Это одна из компаньонок», – подумал он, взглянув на даму в черном платье.
Княжна быстро встала ему навстречу и протянула руку.
– Да, – сказала она, всматриваясь в его изменившееся лицо, после того как он поцеловал ее руку, – вот как мы с вами встречаемся. Он и последнее время часто говорил про вас, – сказала она, переводя свои глаза с Пьера на компаньонку с застенчивостью, которая на мгновение поразила Пьера.
– Я так была рада, узнав о вашем спасенье. Это было единственное радостное известие, которое мы получили с давнего времени. – Опять еще беспокойнее княжна оглянулась на компаньонку и хотела что то сказать; но Пьер перебил ее.
– Вы можете себе представить, что я ничего не знал про него, – сказал он. – Я считал его убитым. Все, что я узнал, я узнал от других, через третьи руки. Я знаю только, что он попал к Ростовым… Какая судьба!
Пьер говорил быстро, оживленно. Он взглянул раз на лицо компаньонки, увидал внимательно ласково любопытный взгляд, устремленный на него, и, как это часто бывает во время разговора, он почему то почувствовал, что эта компаньонка в черном платье – милое, доброе, славное существо, которое не помешает его задушевному разговору с княжной Марьей.
Но когда он сказал последние слова о Ростовых, замешательство в лице княжны Марьи выразилось еще сильнее. Она опять перебежала глазами с лица Пьера на лицо дамы в черном платье и сказала:
– Вы не узнаете разве?
Пьер взглянул еще раз на бледное, тонкое, с черными глазами и странным ртом, лицо компаньонки. Что то родное, давно забытое и больше чем милое смотрело на него из этих внимательных глаз.
«Но нет, это не может быть, – подумал он. – Это строгое, худое и бледное, постаревшее лицо? Это не может быть она. Это только воспоминание того». Но в это время княжна Марья сказала: «Наташа». И лицо, с внимательными глазами, с трудом, с усилием, как отворяется заржавелая дверь, – улыбнулось, и из этой растворенной двери вдруг пахнуло и обдало Пьера тем давно забытым счастием, о котором, в особенности теперь, он не думал. Пахнуло, охватило и поглотило его всего. Когда она улыбнулась, уже не могло быть сомнений: это была Наташа, и он любил ее.
В первую же минуту Пьер невольно и ей, и княжне Марье, и, главное, самому себе сказал неизвестную ему самому тайну. Он покраснел радостно и страдальчески болезненно. Он хотел скрыть свое волнение. Но чем больше он хотел скрыть его, тем яснее – яснее, чем самыми определенными словами, – он себе, и ей, и княжне Марье говорил, что он любит ее.
«Нет, это так, от неожиданности», – подумал Пьер. Но только что он хотел продолжать начатый разговор с княжной Марьей, он опять взглянул на Наташу, и еще сильнейшая краска покрыла его лицо, и еще сильнейшее волнение радости и страха охватило его душу. Он запутался в словах и остановился на середине речи.
Пьер не заметил Наташи, потому что он никак не ожидал видеть ее тут, но он не узнал ее потому, что происшедшая в ней, с тех пор как он не видал ее, перемена была огромна. Она похудела и побледнела. Но не это делало ее неузнаваемой: ее нельзя было узнать в первую минуту, как он вошел, потому что на этом лице, в глазах которого прежде всегда светилась затаенная улыбка радости жизни, теперь, когда он вошел и в первый раз взглянул на нее, не было и тени улыбки; были одни глаза, внимательные, добрые и печально вопросительные.
Смущение Пьера не отразилось на Наташе смущением, но только удовольствием, чуть заметно осветившим все ее лицо.


– Она приехала гостить ко мне, – сказала княжна Марья. – Граф и графиня будут на днях. Графиня в ужасном положении. Но Наташе самой нужно было видеть доктора. Ее насильно отослали со мной.
– Да, есть ли семья без своего горя? – сказал Пьер, обращаясь к Наташе. – Вы знаете, что это было в тот самый день, как нас освободили. Я видел его. Какой был прелестный мальчик.
Наташа смотрела на него, и в ответ на его слова только больше открылись и засветились ее глаза.
– Что можно сказать или подумать в утешенье? – сказал Пьер. – Ничего. Зачем было умирать такому славному, полному жизни мальчику?
– Да, в наше время трудно жить бы было без веры… – сказала княжна Марья.
– Да, да. Вот это истинная правда, – поспешно перебил Пьер.
– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.