Фети, Франсуа-Жозеф

Франсуа-Жозеф Фети

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Франсуа-Жозеф Фети́с (правильно Фети́; фр. François-Joseph Fétis; 25 марта 1784, Монс, Священная Римская империя, — 26 марта 1871, Брюссель, Бельгия) — бельгийский музыковед, музыкальный критик и педагог, дирижёр, композитор. Научная деятельность Фетиса способствовала широкому распространению музыкально-теоретической концепции тональности в Западной Европе и в России.

Биография

Учился музыке у своего отца и уже в девятилетнем возрасте стал органистом в церкви Сент-Водрю в Монсе. В 1800 г. поступил в Парижскую консерваторию, где учился у Франсуа Адриана Буальдьё, Жана Батиста Рея и Луи Бартелеми Прадера. Уже в 1806 г. Фетис начал свои музыковедческие штудии, работая над «Всеобщим биографическим словарём музыкантов» (первое издание 1834). В 1821—1832 гг. Фетис преподавал в Парижской консерватории. Однако наибольшую роль в 1820-30-е гг. играла деятельность Фетиса как музыкального критика: после сотрудничества с рядом французских газет он в 1827 г. основал собственную газету «Музыкальное обозрение» (фр. Revue musicale), в которой был основным автором. Суждения Фетиса вызывали большой общественный резонанс. В целом он тяготел к достаточно консервативному вкусу, что, в частности, выразилось в резком неприятии им музыки Гектора Берлиоза: так, в 1835 г. Фетис писал по случаю премьеры Фантастической симфонии Берлиоза, что композитор «лишён мелодического вкуса и малейшего чувства ритма, а его гармонии, основанные на нагромождении груды звуков наиболее чудовищным образом, умудряются при этом быть плоскими и чрезвычайно скучными».

В 1833 г. по приглашению короля Бельгии Леопольда I Фетис покинул Париж и возглавил Брюссельскую консерваторию, которую за 37 лет руководства превратил в учебное заведение европейского уровня. Фетис не только преподавал, но и дирижировал получившими большую популярность консерваторскими концертами, выступал с многочисленными популярными лекциями.

Научная деятельность

Музыковедческие труды Фетиса носили всеобъемлющий и универсальный характер, усвоенный Фетисом ещё в ранний период его работы, когда он адресовался преимущественно к слабоквалифицированному читателю, создавая нечто вроде популярных энциклопедий: «Галерея известных музыкантов — композиторов, певцов и исполнителей, включающая их литографированные портреты работы лучших художников, автографы и биографические сведения» (фр. Galerie des musiciens célèbres, compositeurs, chanteurs et instrumentistes, contenant leurs portraits lithographiés par les meilleurs artistes, des fac-similés, et leurs notices biographiques), «Учебник для композиторов, дирижёров и руководителей военных оркестров, или Методическое пособие по гармонии, музыкальным инструментам, голосам и всему, что относится к сочинению музыки, её дирижированию и исполнению» (фр. Manuel des compositeurs, directeurs de musique, chefs d'orchestre et de musique militaire, ou Traité méthodique de l'harmonie, des instruments, des voix et de tout ce qui est relatif à la composition, à la direction et à l'exécution de la musique), «Музыка для всех и каждого: Краткое изложение всего, что необходимо для суждения об этом искусстве и для рассуждения о нём без предварительного обучения» (фр. La musique mise à la portée de tout le monde : exposé succinct de tout ce qui est nécessaire pour juger de cet art, et pour en parler sans l'avoir étudié; 1830) и т. п. Однако уже составленный Фетисом «Всеобщий биографический словарь музыкантов» (фр. Biographie universelle des musiciens et bibliographie générale de la musique; 1834) представляет собой, несмотря на ряд фактических ошибок и неточностей, ценное историческое и методологическое пособие; в 2001 г. он был переиздан факсимильно. Развитием этого труда Фетиса стала в дальнейшем его пятитомная «Общая история музыки» (фр. Histoire générale de la musique depuis les temps les plus anciens jusqu'à nos jours; 1869—1876), а также «Очерк истории гармонии, рассматриваемой как искусство и как систематическая наука» (фр. Esquisse de l'histoire de l'harmonie considérée comme art et comme science systématique; 1840) и аналогичное сочинение по контрапункту. Особенную ценность трудам Фетиса по истории музыки придаёт его отход от наивного телеологизма: Фетис был одним из первых, кто начал рассматривать музыку более ранних эпох не как нечто незрелое и подготовительное по отношению к современной музыке, а как по-своему логичное и полноценное культурное явление, отвечающее требованиям своего времени. Отдельный интерес представляет созданный Фетисом в сотрудничестве с Игнацем Мошелесом учебник игры на фортепиано «Метод методов для фортепиано, или Трактат об искусстве игры на этом инструменте, основанный на анализе лучших трудов, прежде написанных на эту тему» (фр. Méthode des méthodes de piano, ou Traité de l'art de jouer de cet instrument basé sur l'analyse des meilleurs ouvrages qui ont été faits à ce sujet; 1840).

Из трудов Фетиса, посвящённых гармонии, наиболее важен «Полный трактат о теории и практике гармонии» (Traité complet de la théorie et de la pratique de l’harmonie. Paris, 1844), на который часто ссылаются просто как на «Трактат о гармонии». Историю «тональности» (в широком смысле, то есть лада) Фетис представлял себе в четырёх исторических фазах. Музыка «однотонального строя» (фр. ordre unitonique), к которой он относил cantus planus католиков, была спокойной и бесстрастной, лишённой энергии движения, а потому и модуляции. В музыке «транзитонального» (то есть переходного) строя (фр. ordre transitonique), которую Фетис связал с именем Клаудио Монтеверди и датой около 1600 г., появился доминантсептаккорд (с разрешением) и модуляция; «транзитональная» музыка уже содержала «энергию стремления», необходимую для оперной драматургии. В музыке Моцарта (Россини и ряда других композиторов), отнесённой Фетисом к «плюритональному строю» (фр. ordre pluritonique), модуляция приобрела изысканное многообразие благодаря хроматике и явившемуся уменьшённому септаккорду. Наконец, романтическую музыку Берлиоза и особенно Вагнера с их «ненасытным стремлением к модуляции» (особенно к энгармонической) Фетис отнёс к «омнитональному строю» (фр. ordre omnitonique); в развитии романтической гармонии он прозорливо предрекал фазу, когда энергия центробежного движения привёдет к разрушению самого существа тональности — иерархического отношения тоники и тональной периферии. «Трактат по гармонии» Фетиса сразу по выходе книги приобрёл популярность. Только во Франции между 1844 и 1903 гг. он выдержал двадцать (!) изданий.

Композиции

Композиторское наследие Фетиса не имеет такого значения, как музыковедческое, хотя некоторые его учебные произведения, этюды пользовались популярностью. В 1866 году определённый резонанс имела Симфоническая фантазия для органа с оркестром, созданная композитором к 50-летию воссоздания Королевской академии наук Бельгии. Фетис также известен как мистификатор, автор ряда произведений, приписанных им другим авторам — особенно барочным и ренессансным, например, Концерт для лютни Валентина Штробеля и ария «Pietà Signore» Алессандро Страделлы.

Труды (выборка)

• Traité au contrepoint et de la fugue. Paris, 1824, 2-е дополненное изд., 1846 // Трактат о контрапункте и фуге
• Traité élémentaire de musique contenant la théorie de toutes les parties de cet art. Bruxelles, 1831 // Элементарная теория музыки
• Traité du chant en choeur. Paris, 1837; Eng. trans., 1854 // Трактат о хоровом пении
• (соавтор I. Moscheles) Méthode des méthodes de piano. Paris, 1840; Eng. trans., 1841 // Наилучший метод игры на фортепиано
• Méthode élémentaire de plain-chant. Paris, 1843, 5te ed., 1862 // Основы григорианского пения
• Traité complet de la théorie et de la pratique de l’harmonie. Paris, 1844; 20-е издание, Paris, 1903; англ. перевод Hillsdale, NY, 2008 // Полный трактат о теории и практике гармонии (Трактат о гармонии)
• Biographie universelle des musiciens et bibliographie générale de la musique. Bruxelles, 1835–44, 2-е расширенное издание, 1860–65 // Всеобщий биографический словарь музыкантов и полная музыкальная библиография
• Mémoire sur l’harmonie simultanée des sons chez les grecs et les romains. Bruxelles, 1858 // Записка о полнозвучной гармонии у греков и римлян
• Méthode des méthodes de chant. Paris, 1869 // Наилучший метод пения
• Histoire générale de la musique. 5 vls. Paris, 1869–76 (труд не окончен) // Общая история музыки

Литература

• Wangermée R. F.-J. Fétis, musicologue et compositeur. Bruxelles, 1951.
• Arlin M. Fétis' сontribution to practical and historical music theory // Revue belge de Musicologie, vol. 26/27 (1972-73), p.106-115.
• Schellhous R. Fétis's tonality as a metaphysical principle // Music Theory Spectrum 13 (1991), p. 219-240.
• Christensen T. Fétis and emerging tonal consciousness // Music theory in the Age of Romanticism, ed. by Ian Bent. Cambridge, New York, 1996, p. 37-56.

Ссылки

• Biographie universelle des musiciens (2-е издание):
  • [books.google.com/books?id=HgYVAAAAQAAJ&pg=PP7 Vol. 1 (1860)]: Aaron – Bohrer (+vol. 2)
  • [books.google.com/books?id=HgYVAAAAQAAJ&pg=PA481 Vol. 2 (1861)]: Boildieu – Derossi (+vol. 1)
  • [books.google.com/books?id=ssmzj4ZblG4C&pg=PP7 Vol. 3 (1862)]: Désargus – Giardini
  • [books.google.com/books?id=UjzRp4Qs_KYC&pg=PP7 Vol. 4 (1862)]: Gibbons – Kazynski
  • [books.google.com/books?id=dQYVAAAAQAAJ&pg=PP7 Vol. 5 (1863)]: Kechlina – Martini (+vol. 6)
  • [books.google.com/books?id=dQYVAAAAQAAJ&pg=PA483 Vol. 6 (1864)]: Martini – Pérolle (+vol. 5)
  • [books.google.com/books?id=6gYVAAAAQAAJ&pg=PP7 Vol. 7 (1864)]: Perotti – Scultetus (+vol. 8)
  • [books.google.com/books?id=6gYVAAAAQAAJ&pg=PA551 Vol. 8 (1865)]: Sebastiani – Zyka (+vol. 7)
• Biographie universelle des musiciens. Supplement de Arthur Pougin:
  • [books.google.com/books?id=QwYVAAAAQAAJ&pg=PP7 Vol. 1 (1878)]: Abadie – Holmes
  • [books.google.com/books?id=vdsuAAAAIAAJ&pg=PP11 Vol. 2 (1880)]: Holmes – Zwingli
• [www.youtube.com/watch?v=Xk12LNzvCf4 «Pietà, Signore» Алессандро Страделлы] (сочинение Фетиса)
• [www.kholopov.ru/arc/fetis-traite-harmonie.pdf «Трактат о гармонии» Фетиса] (9-е изд., 1867)

Отрывок, характеризующий Фети, Франсуа-Жозеф

Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)