Фиатирская архиепископия

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Собор Всех святых в Лондоне

Основная информация
Страна Великобритания
Площадь 244 820 км²
Численность населения 61 113 205
Епархиальный центр Лондон
Основана 1922
Количество приходов 108
Количество монастырей 1
Кафедральный храм Собор Всех святых в Лондоне
Сан правящего архиерея архиепископ
Титул правящего архиерея Фиатирский
Архиерей
Правящий архиерей Григорий (Феохарус-Хадзитофи)
с 16 апреля 1988 года
Викарные епископы Каллист (Уэр)
Хризостом (Маврояннопулос)
Феодорит (Поликсогопулос)
Афанасий (Феохарус)

Фиати́рская и Великобрита́нская архиепископи́я (греч. Αρχιεπισκοπής Θυατείρων και Μεγάλης Βρετανίας, англ. The Archdiocese of Thyateira and Great Britain) — епархия Константинопольского патриархата на территории Великобритании и Ирландии с центром в Лондоне. Крупнейшая православная деноминация в Великобритании, насчитывающая более 100 приходов.

Кафедральный собор — Собор Всех святых в Лондоне.

Правящий архиерей — архиепископ Григорий (Феохарус-Хадзитофи)1988 года).





История

Греки в Великобритании до Первой мировой войны

Греки жили в Великобритании с незапамятных времён. Изначально они прибыли сюда в качестве моряков и купцов, а затем в качестве наёмников (особенно после падения Константинополя турками в 1453 году), а затем, как студенты в течение долгих лет османского владычества в Греции и на греческих островах (1453—1821)[1].

Первая организованная греческая православная община, тем не менее, была создана в Лондоне в 1670-х годах, когда группа около 100 беженцев, вероятно, из Мани под руководством священника по имени Даниила Вулгариса, пытался получить разрешение от Церкви Англии и государственной власти Англии, создать Греческий православный религиозный центр в самом центре Лондона. Разрешение было выдано в 1677 году архиепископу Иосифу (Георгиринесу) из Самоса, который приехал в Лондон, чтобы издать одну из его книг. Церковь была построена в конце концов в Soho Fields, на участке, предложенном тогдашним епископом Лондона Генри Комптоном, на деньги, собранные архиепископом Иосифом от различных жертвователей. Эта церковь, однако, была конфискована без причины со стороны властей в 1684 году и переданы гугенотам к неудовольствию греческого архиепископа, который дал волю своему гневу по поводу этой вопиющей несправедливости в брошюре, копия которого ныне находится в настоящее время в Британской библиотеке[1].

После этого греческая община Лондона окормлялась при русской посольской церкви вплоть до 1837 года, когда они создали свой собственный греческую православную часовню в Финсбери-Сёркус, в Лондонском Сити. В 1850 году они построили новую церковь в London Street в Лондоском Сити, а в 1877 году церковь святой Софии — премудрости Божией на Москоу-роуд в Бэйсуотере[1].

К тому времени число греков, которые осели в Великобритании возросло, особенно в течение первых десятилетий XIX века. Одни селились не только в Лондоне, но и в других крупных торговых городах. В 1860-х годах греческие церкви были построены в Манчестере и Ливерпуле. В 1906 году была построены церковь в Кардиффе[1].

Таким образом, к началу Первой мировой войны в 1914 году, в Великобритании существовало четыре процветающие греческие православные общины, которые имели свои собственные храмы: Свято-Софийский в Лондоне, Благовещенский в Манчестере, Свято-Никольский в Ливерпуле и Свято-Никольский в Кардиффе[1].

Однако со времени своего основания эти четыре греческих православные общины не имели прямой связи с какой-либо из греческих патриархатов или автокефальных церквей. С 1908 по 1922 году эти общины, наряду с другими приходами в Западной Европе и Америке, находились в ведении Элладской православной церкви[1].

Фиатирская митрополия с юрисдикцией над Европой

В 1922 году решением Священного Синода Константинопольского Патриархата, по инициативе Патриарха Мелетия (Метаксакиса), образовал Фиатирскую архиепископию с юрисдикцией над Западной и Центральной Европой, названный в честь древней Фиатирской митрополии в Малой Азии. Правящим архиереем стал соратник Патриарха Мелетия, Герман (Стринопулос)[1], титул которого был: «митрополит Фиатирский, ипертим и экзарх Западной и Центральной Европы». Его кафедра находилась в Лондоне.

В соответствии с выдвинутой Патриархом Мелетием идеей о том, что вся православная диаспора должна быть подчинена Константинопольскому Патриархату, юрисдикция Фиатирской митрополии была заявлена над всеми православными приходами Западной и Центральной Европы, число которых значительно возросло по сравнению с началом Первой Мировой Войны, однако на деле в Фиатирская митрополия объединяла преимущественно греческие приходы.

В 1951 году митрооплит Герман (Стринопулос), и Фиатирскую митрополию возглавил митрополит Афинагор (Каввадас), который в 1954 году был наделён саном архиепископа, а Фиатирская митрополия стала стала соответственно архиепископией.

В ту пору Фиатирская митрополия позиционировал себя как церковь для греков и не занималась миссионерством. По воспоминаниям митрополита Каллиста (Уэра), в конце 1950-х, когда он, будучи англиканином, захотел перейти в православие, викарный епископ Иаков (Вирвос) стал отговаривать его от перехода в православие, говоря: «Мы всего лишь церковь для эмигрантов, для греков и русских, и здесь нет места англичанину. Тебе стоит оставаться в Англиканской Церкви, это очень хорошая Церковь. У нас хорошие отношения с англиканами. Тебе следует оставаться там»[2].

Обширная Фиатирская архиепископия, число приходов которой увеличивалось во время управления ею архиепископа Афинагора (Каввадаса), в итоге к моменту его смерти стала малоуправляемой. В управлении ею архиепископу Афинагору помогали в общей сложности пять викарных епископов: епископ Ригийский Мелетий (Карабинис) для Франции, митрополит Мелитский Иаков (Кукузис), епископ Фермонский Хризостом (Цитер) для Австрии, епископ Апамейский Иаков (Вирвос) для Великобритании и епископ Равеннский Георгий (Вяльбе) для окормления эстонцев за рубежом; кроме того в ведении архиепископа Афинагора перешёл епископ Матфей (Семашко), оформлявший польскую паству в Западной Европе[3].

Фиатирская и Великобританская архиепископия

В октябре 1963 года приходы в континентальной Европе отошли в состав новообразованных Галльской, Германской и Австрийской митрополий. В ведении Фиатирской митрополии остались Великобритания, Ирландия, Швеция, Норвегия, Исландия и Мальта.

В начале 1960-х годов в Великобритании было 11 греческих приходов при общем количестве греческого населения в 150—200 тысяч человек. С прибытием митрополита Афинагора (Коккинакиса) (1963—1979) число церквей увеличилось.

24 февраля 1968 году Фиатирская и Великобританская митрополия стала архиепископией.

12 августа 1969 года решением Священного Синода Константинопольского патриархата территория Швеции, Норвегии и Исландии отошла к новообразованной Шведской митрополии с центром в городе Стокгольме (туда также вошла и Дания из Германской митрополии)[4]. Фиатирская кафедра, в ведении которой остались Великобритания, Ирландия и Мальта, стала именоваться Фиатирской и Великобританской митрополией[3].

В марте 2005 года территория Мальты была передана в состав Итальянской митрополии[5].

Современное положение

Фиатирская архиепископия имеет в настоящее время 108 приходов на территории Великобритании и Ирландии, один крупный монастырь и несколько мелких монашеских общин.

Официальный печатный орган Архиепископии — журнал «Ορθόδοξος Κήρυξ» («Православный вестник»), выходящий шесть раз в год. При архиепископии существует ряд общеобразовательных и катехизических школ, а также школа византийской музыки.

Местные общины, более или менее, самоуправляемы, а Архиепископия, выступающет в качестве направляющего или скорее консультативным принципала, в то время как общественные и церковные лидеры используют всю свою энергию и инициативу, чтобы убедиться, что местное сообщество успешно в каждом аспект религиозной и общественной деятельности. Таким образом, каждая местная община непосредственно владеет всем имуществом, приобретённым для её религиозных и образовательных потребностей, хотя епархия всегда в полной мере осведомлена о делах и играет ведущую роль в разнообразной деятельности своих приходов. Назначение любого священника или старосты должно получить предварительное одобрение архиепископа, а общая деятельность сообщества должна соответствовать правилам и положениям Архиепископии, которая, в свою очередь, находится под прямой юрисдикцией Константинопольского Патриархата[1].

Управляющие епархией

Викарии

Напишите отзыв о статье "Фиатирская архиепископия"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 7 8 [www.nostos.com/church/ Greek Orthodox Church]
  2. [rusk.ru/st.php?idar=65711 Русская линия / Библиотека периодической печати / «В Русской Православной Церкви Заграницей меня всегда восхищала ее верность литургическим и аскетическим духовным традициям р...]
  3. 1 2 [www.thyateira.org.uk/index.php?option=com_content&task=view&id=13&Itemid=152 Archdiocese of Thyateira and Great Britain — The Archdiocese of Thyateira and Great Britain and Orthodoxy in the British Isles]
  4. [www.ec-patr.org/dioceses.php?lang=&id=16 Οἰκουμενικόν Πατριαρχεῖον]
  5. www.ec-patr.org/dioceses.php?lang=&id=10

Ссылки

  • [www.thyateira.org.uk/ Официальный сайт Фиатирской архиепископии]  (англ.)  (греч.)


Отрывок, характеризующий Фиатирская архиепископия

Но затихшее море вдруг поднимается. Дипломатам кажется, что они, их несогласия, причиной этого нового напора сил; они ждут войны между своими государями; положение им кажется неразрешимым. Но волна, подъем которой они чувствуют, несется не оттуда, откуда они ждут ее. Поднимается та же волна, с той же исходной точки движения – Парижа. Совершается последний отплеск движения с запада; отплеск, который должен разрешить кажущиеся неразрешимыми дипломатические затруднения и положить конец воинственному движению этого периода.
Человек, опустошивший Францию, один, без заговора, без солдат, приходит во Францию. Каждый сторож может взять его; но, по странной случайности, никто не только не берет, но все с восторгом встречают того человека, которого проклинали день тому назад и будут проклинать через месяц.
Человек этот нужен еще для оправдания последнего совокупного действия.
Действие совершено. Последняя роль сыграна. Актеру велено раздеться и смыть сурьму и румяны: он больше не понадобится.
И проходят несколько лет в том, что этот человек, в одиночестве на своем острове, играет сам перед собой жалкую комедию, мелочно интригует и лжет, оправдывая свои деяния, когда оправдание это уже не нужно, и показывает всему миру, что такое было то, что люди принимали за силу, когда невидимая рука водила им.
Распорядитель, окончив драму и раздев актера, показал его нам.
– Смотрите, чему вы верили! Вот он! Видите ли вы теперь, что не он, а Я двигал вас?
Но, ослепленные силой движения, люди долго не понимали этого.
Еще большую последовательность и необходимость представляет жизнь Александра I, того лица, которое стояло во главе противодвижения с востока на запад.
Что нужно для того человека, который бы, заслоняя других, стоял во главе этого движения с востока на запад?
Нужно чувство справедливости, участие к делам Европы, но отдаленное, не затемненное мелочными интересами; нужно преобладание высоты нравственной над сотоварищами – государями того времени; нужна кроткая и привлекательная личность; нужно личное оскорбление против Наполеона. И все это есть в Александре I; все это подготовлено бесчисленными так называемыми случайностями всей его прошедшей жизни: и воспитанием, и либеральными начинаниями, и окружающими советниками, и Аустерлицем, и Тильзитом, и Эрфуртом.
Во время народной войны лицо это бездействует, так как оно не нужно. Но как скоро является необходимость общей европейской войны, лицо это в данный момент является на свое место и, соединяя европейские народы, ведет их к цели.
Цель достигнута. После последней войны 1815 года Александр находится на вершине возможной человеческой власти. Как же он употребляет ее?
Александр I, умиротворитель Европы, человек, с молодых лет стремившийся только к благу своих народов, первый зачинщик либеральных нововведений в своем отечестве, теперь, когда, кажется, он владеет наибольшей властью и потому возможностью сделать благо своих народов, в то время как Наполеон в изгнании делает детские и лживые планы о том, как бы он осчастливил человечество, если бы имел власть, Александр I, исполнив свое призвание и почуяв на себе руку божию, вдруг признает ничтожность этой мнимой власти, отворачивается от нее, передает ее в руки презираемых им и презренных людей и говорит только:
– «Не нам, не нам, а имени твоему!» Я человек тоже, как и вы; оставьте меня жить, как человека, и думать о своей душе и о боге.

Как солнце и каждый атом эфира есть шар, законченный в самом себе и вместе с тем только атом недоступного человеку по огромности целого, – так и каждая личность носит в самой себе свои цели и между тем носит их для того, чтобы служить недоступным человеку целям общим.
Пчела, сидевшая на цветке, ужалила ребенка. И ребенок боится пчел и говорит, что цель пчелы состоит в том, чтобы жалить людей. Поэт любуется пчелой, впивающейся в чашечку цветка, и говорит, цель пчелы состоит во впивании в себя аромата цветов. Пчеловод, замечая, что пчела собирает цветочную пыль к приносит ее в улей, говорит, что цель пчелы состоит в собирании меда. Другой пчеловод, ближе изучив жизнь роя, говорит, что пчела собирает пыль для выкармливанья молодых пчел и выведения матки, что цель ее состоит в продолжении рода. Ботаник замечает, что, перелетая с пылью двудомного цветка на пестик, пчела оплодотворяет его, и ботаник в этом видит цель пчелы. Другой, наблюдая переселение растений, видит, что пчела содействует этому переселению, и этот новый наблюдатель может сказать, что в этом состоит цель пчелы. Но конечная цель пчелы не исчерпывается ни тою, ни другой, ни третьей целью, которые в состоянии открыть ум человеческий. Чем выше поднимается ум человеческий в открытии этих целей, тем очевиднее для него недоступность конечной цели.
Человеку доступно только наблюдение над соответственностью жизни пчелы с другими явлениями жизни. То же с целями исторических лиц и народов.


Свадьба Наташи, вышедшей в 13 м году за Безухова, было последнее радостное событие в старой семье Ростовых. В тот же год граф Илья Андреевич умер, и, как это всегда бывает, со смертью его распалась старая семья.
События последнего года: пожар Москвы и бегство из нее, смерть князя Андрея и отчаяние Наташи, смерть Пети, горе графини – все это, как удар за ударом, падало на голову старого графа. Он, казалось, не понимал и чувствовал себя не в силах понять значение всех этих событий и, нравственно согнув свою старую голову, как будто ожидал и просил новых ударов, которые бы его покончили. Он казался то испуганным и растерянным, то неестественно оживленным и предприимчивым.
Свадьба Наташи на время заняла его своей внешней стороной. Он заказывал обеды, ужины и, видимо, хотел казаться веселым; но веселье его не сообщалось, как прежде, а, напротив, возбуждало сострадание в людях, знавших и любивших его.
После отъезда Пьера с женой он затих и стал жаловаться на тоску. Через несколько дней он заболел и слег в постель. С первых дней его болезни, несмотря на утешения докторов, он понял, что ему не вставать. Графиня, не раздеваясь, две недели провела в кресле у его изголовья. Всякий раз, как она давала ему лекарство, он, всхлипывая, молча целовал ее руку. В последний день он, рыдая, просил прощения у жены и заочно у сына за разорение именья – главную вину, которую он за собой чувствовал. Причастившись и особоровавшись, он тихо умер, и на другой день толпа знакомых, приехавших отдать последний долг покойнику, наполняла наемную квартиру Ростовых. Все эти знакомые, столько раз обедавшие и танцевавшие у него, столько раз смеявшиеся над ним, теперь все с одинаковым чувством внутреннего упрека и умиления, как бы оправдываясь перед кем то, говорили: «Да, там как бы то ни было, а прекрасжейший был человек. Таких людей нынче уж не встретишь… А у кого ж нет своих слабостей?..»
Именно в то время, когда дела графа так запутались, что нельзя было себе представить, чем это все кончится, если продолжится еще год, он неожиданно умер.
Николай был с русскими войсками в Париже, когда к нему пришло известие о смерти отца. Он тотчас же подал в отставку и, не дожидаясь ее, взял отпуск и приехал в Москву. Положение денежных дел через месяц после смерти графа совершенно обозначилось, удивив всех громадностию суммы разных мелких долгов, существования которых никто и не подозревал. Долгов было вдвое больше, чем имения.
Родные и друзья советовали Николаю отказаться от наследства. Но Николай в отказе от наследства видел выражение укора священной для него памяти отца и потому не хотел слышать об отказе и принял наследство с обязательством уплаты долгов.
Кредиторы, так долго молчавшие, будучи связаны при жизни графа тем неопределенным, но могучим влиянием, которое имела на них его распущенная доброта, вдруг все подали ко взысканию. Явилось, как это всегда бывает, соревнование – кто прежде получит, – и те самые люди, которые, как Митенька и другие, имели безденежные векселя – подарки, явились теперь самыми требовательными кредиторами. Николаю не давали ни срока, ни отдыха, и те, которые, по видимому, жалели старика, бывшего виновником их потери (если были потери), теперь безжалостно накинулись на очевидно невинного перед ними молодого наследника, добровольно взявшего на себя уплату.
Ни один из предполагаемых Николаем оборотов не удался; имение с молотка было продано за полцены, а половина долгов оставалась все таки не уплаченною. Николай взял предложенные ему зятем Безуховым тридцать тысяч для уплаты той части долгов, которые он признавал за денежные, настоящие долги. А чтобы за оставшиеся долги не быть посаженным в яму, чем ему угрожали кредиторы, он снова поступил на службу.
Ехать в армию, где он был на первой вакансии полкового командира, нельзя было потому, что мать теперь держалась за сына, как за последнюю приманку жизни; и потому, несмотря на нежелание оставаться в Москве в кругу людей, знавших его прежде, несмотря на свое отвращение к статской службе, он взял в Москве место по статской части и, сняв любимый им мундир, поселился с матерью и Соней на маленькой квартире, на Сивцевом Вражке.
Наташа и Пьер жили в это время в Петербурге, не имея ясного понятия о положении Николая. Николай, заняв у зятя деньги, старался скрыть от него свое бедственное положение. Положение Николая было особенно дурно потому, что своими тысячью двумястами рублями жалованья он не только должен был содержать себя, Соню и мать, но он должен был содержать мать так, чтобы она не замечала, что они бедны. Графиня не могла понять возможности жизни без привычных ей с детства условий роскоши и беспрестанно, не понимая того, как это трудно было для сына, требовала то экипажа, которого у них не было, чтобы послать за знакомой, то дорогого кушанья для себя и вина для сына, то денег, чтобы сделать подарок сюрприз Наташе, Соне и тому же Николаю.
Соня вела домашнее хозяйство, ухаживала за теткой, читала ей вслух, переносила ее капризы и затаенное нерасположение и помогала Николаю скрывать от старой графини то положение нужды, в котором они находились. Николай чувствовал себя в неоплатном долгу благодарности перед Соней за все, что она делала для его матери, восхищался ее терпением и преданностью, но старался отдаляться от нее.
Он в душе своей как будто упрекал ее за то, что она была слишком совершенна, и за то, что не в чем было упрекать ее. В ней было все, за что ценят людей; но было мало того, что бы заставило его любить ее. И он чувствовал, что чем больше он ценит, тем меньше любит ее. Он поймал ее на слове, в ее письме, которым она давала ему свободу, и теперь держал себя с нею так, как будто все то, что было между ними, уже давным давно забыто и ни в каком случае не может повториться.