Фиваидский легион
Поделись знанием:
«Нет, жизнь не кончена в 31 год, вдруг окончательно, беспеременно решил князь Андрей. Мало того, что я знаю всё то, что есть во мне, надо, чтобы и все знали это: и Пьер, и эта девочка, которая хотела улететь в небо, надо, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, чтоб не жили они так независимо от моей жизни, чтоб на всех она отражалась и чтобы все они жили со мною вместе!»
Возвратившись из своей поездки, князь Андрей решился осенью ехать в Петербург и придумал разные причины этого решенья. Целый ряд разумных, логических доводов, почему ему необходимо ехать в Петербург и даже служить, ежеминутно был готов к его услугам. Он даже теперь не понимал, как мог он когда нибудь сомневаться в необходимости принять деятельное участие в жизни, точно так же как месяц тому назад он не понимал, как могла бы ему притти мысль уехать из деревни. Ему казалось ясно, что все его опыты жизни должны были пропасть даром и быть бессмыслицей, ежели бы он не приложил их к делу и не принял опять деятельного участия в жизни. Он даже не понимал того, как на основании таких же бедных разумных доводов прежде очевидно было, что он бы унизился, ежели бы теперь после своих уроков жизни опять бы поверил в возможность приносить пользу и в возможность счастия и любви. Теперь разум подсказывал совсем другое. После этой поездки князь Андрей стал скучать в деревне, прежние занятия не интересовали его, и часто, сидя один в своем кабинете, он вставал, подходил к зеркалу и долго смотрел на свое лицо. Потом он отворачивался и смотрел на портрет покойницы Лизы, которая с взбитыми a la grecque [по гречески] буклями нежно и весело смотрела на него из золотой рамки. Она уже не говорила мужу прежних страшных слов, она просто и весело с любопытством смотрела на него. И князь Андрей, заложив назад руки, долго ходил по комнате, то хмурясь, то улыбаясь, передумывая те неразумные, невыразимые словом, тайные как преступление мысли, связанные с Пьером, с славой, с девушкой на окне, с дубом, с женской красотой и любовью, которые изменили всю его жизнь. И в эти то минуты, когда кто входил к нему, он бывал особенно сух, строго решителен и в особенности неприятно логичен.
– Mon cher, [Дорогой мой,] – бывало скажет входя в такую минуту княжна Марья, – Николушке нельзя нынче гулять: очень холодно.
– Ежели бы было тепло, – в такие минуты особенно сухо отвечал князь Андрей своей сестре, – то он бы пошел в одной рубашке, а так как холодно, надо надеть на него теплую одежду, которая для этого и выдумана. Вот что следует из того, что холодно, а не то чтобы оставаться дома, когда ребенку нужен воздух, – говорил он с особенной логичностью, как бы наказывая кого то за всю эту тайную, нелогичную, происходившую в нем, внутреннюю работу. Княжна Марья думала в этих случаях о том, как сушит мужчин эта умственная работа.
Князь Андрей приехал в Петербург в августе 1809 года. Это было время апогея славы молодого Сперанского и энергии совершаемых им переворотов. В этом самом августе, государь, ехав в коляске, был вывален, повредил себе ногу, и оставался в Петергофе три недели, видаясь ежедневно и исключительно со Сперанским. В это время готовились не только два столь знаменитые и встревожившие общество указа об уничтожении придворных чинов и об экзаменах на чины коллежских асессоров и статских советников, но и целая государственная конституция, долженствовавшая изменить существующий судебный, административный и финансовый порядок управления России от государственного совета до волостного правления. Теперь осуществлялись и воплощались те неясные, либеральные мечтания, с которыми вступил на престол император Александр, и которые он стремился осуществить с помощью своих помощников Чарторижского, Новосильцева, Кочубея и Строгонова, которых он сам шутя называл comite du salut publique. [комитет общественного спасения.]
Теперь всех вместе заменил Сперанский по гражданской части и Аракчеев по военной. Князь Андрей вскоре после приезда своего, как камергер, явился ко двору и на выход. Государь два раза, встретив его, не удостоил его ни одним словом. Князю Андрею всегда еще прежде казалось, что он антипатичен государю, что государю неприятно его лицо и всё существо его. В сухом, отдаляющем взгляде, которым посмотрел на него государь, князь Андрей еще более чем прежде нашел подтверждение этому предположению. Придворные объяснили князю Андрею невнимание к нему государя тем, что Его Величество был недоволен тем, что Болконский не служил с 1805 года.
«Я сам знаю, как мы не властны в своих симпатиях и антипатиях, думал князь Андрей, и потому нечего думать о том, чтобы представить лично мою записку о военном уставе государю, но дело будет говорить само за себя». Он передал о своей записке старому фельдмаршалу, другу отца. Фельдмаршал, назначив ему час, ласково принял его и обещался доложить государю. Через несколько дней было объявлено князю Андрею, что он имеет явиться к военному министру, графу Аракчееву.
В девять часов утра, в назначенный день, князь Андрей явился в приемную к графу Аракчееву.
Лично князь Андрей не знал Аракчеева и никогда не видал его, но всё, что он знал о нем, мало внушало ему уважения к этому человеку.
«Он – военный министр, доверенное лицо государя императора; никому не должно быть дела до его личных свойств; ему поручено рассмотреть мою записку, следовательно он один и может дать ход ей», думал князь Андрей, дожидаясь в числе многих важных и неважных лиц в приемной графа Аракчеева.
Князь Андрей во время своей, большей частью адъютантской, службы много видел приемных важных лиц и различные характеры этих приемных были для него очень ясны. У графа Аракчеева был совершенно особенный характер приемной. На неважных лицах, ожидающих очереди аудиенции в приемной графа Аракчеева, написано было чувство пристыженности и покорности; на более чиновных лицах выражалось одно общее чувство неловкости, скрытое под личиной развязности и насмешки над собою, над своим положением и над ожидаемым лицом. Иные задумчиво ходили взад и вперед, иные шепчась смеялись, и князь Андрей слышал sobriquet [насмешливое прозвище] Силы Андреича и слова: «дядя задаст», относившиеся к графу Аракчееву. Один генерал (важное лицо) видимо оскорбленный тем, что должен был так долго ждать, сидел перекладывая ноги и презрительно сам с собой улыбаясь.
Но как только растворялась дверь, на всех лицах выражалось мгновенно только одно – страх. Князь Андрей попросил дежурного другой раз доложить о себе, но на него посмотрели с насмешкой и сказали, что его черед придет в свое время. После нескольких лиц, введенных и выведенных адъютантом из кабинета министра, в страшную дверь был впущен офицер, поразивший князя Андрея своим униженным и испуганным видом. Аудиенция офицера продолжалась долго. Вдруг послышались из за двери раскаты неприятного голоса, и бледный офицер, с трясущимися губами, вышел оттуда, и схватив себя за голову, прошел через приемную.
Вслед за тем князь Андрей был подведен к двери, и дежурный шопотом сказал: «направо, к окну».
Князь Андрей вошел в небогатый опрятный кабинет и у стола увидал cорокалетнего человека с длинной талией, с длинной, коротко обстриженной головой и толстыми морщинами, с нахмуренными бровями над каре зелеными тупыми глазами и висячим красным носом. Аракчеев поворотил к нему голову, не глядя на него.
– Вы чего просите? – спросил Аракчеев.
– Я ничего не… прошу, ваше сиятельство, – тихо проговорил князь Андрей. Глаза Аракчеева обратились на него.
– Садитесь, – сказал Аракчеев, – князь Болконский?
– Я ничего не прошу, а государь император изволил переслать к вашему сиятельству поданную мною записку…
– Изволите видеть, мой любезнейший, записку я вашу читал, – перебил Аракчеев, только первые слова сказав ласково, опять не глядя ему в лицо и впадая всё более и более в ворчливо презрительный тон. – Новые законы военные предлагаете? Законов много, исполнять некому старых. Нынче все законы пишут, писать легче, чем делать.
| Фиваидский легион неизвестно | |
 «Легенда о св. Маврикии», Эль Греко | |
| Годы существования |
неизвестно — 286 год |
|---|---|
| Страна | |
| Тип |
Пехота при поддержке кавалерии |
| Численность |
6600 человек |
| Дислокация | |
| Участие в |
подавление восстания багаудов |
| Командиры | |
| Известные командиры | |
Фиваидский легион (Фивейский легион, Фиванский легион, лат. Legio Thebaica, также известный как Агаунские мученики) — фигурирующий в христианской агиографии римский легион эпохи Диоклетиана, солдаты которого были замучены римским императором Максимианом в 286 году. Состоял из 6600 (по другой версии — из 6666) солдат-христиан и возглавлялся святым Маврикием.
Содержание
Предание
Согласно преданию, восходящему к св. Евхарию Лионскому[1], местом дислокации легиона была Фиваида, в Египте. Отсюда этот легион был отправлен императором Максимианом в Галлию, для подавления восстания багаудов. Командовал легионом св. Маврикий (Mauritius). Его помощниками были Кандид (Candidus) и Экзюперий (Exuperius), которые тоже почитаются святыми. После разгрома багаудов легион был отведён в город Агаунум, нынешний Сен-Морис д’Агон (Saint-Maurice или Saint-Maurice-en-Valais)[2], а император Максимиан издал приказ, чтобы все в честь победы совершали жертвоприношения римским богам. Легионеры твёрдо и единодушно отказались от этого, за что были подвергнуты децимации и предупреждены, что император не остановится пока приказ не будет выполнен. Тогда св. Маврикий обратился к легиону с призывом не поддаться угрозам и быть верными клятве, данной при крещении, по примеру уже казнённых товарищей. Его слова нашли отклик в сердцах этих отважных солдат и от имени легиона было отправлено письмо Максимиану следующего содержания:
«Император, мы — твои солдаты, но также и солдаты истинного Бога. Мы несем тебе военную службу и повиновение, но мы не можем отказываться от Того, кто наш Создатель и Властитель, даже при том, что ты отвергаешь Его. Во всем, что не противоречит Его закону, мы с величайшей охотой повинуемся тебе, как мы это делали до настоящего времени. Мы с готовностью выступаем против своих врагов, кем бы они ни были, но мы не можем обагрять наши руки кровью невинных людей (христиане). Мы приняли присягу Богу прежде, чем мы приняли присягу тебе. Ты не сможешь придать никакого доверия нашей второй присяге, если мы нарушим другую, первую. Вы приказали нам казнить христиан — смотрите, мы — такие же. Мы признаем Бога Отца, Создателя всего сущего, и Его Сына, Господа и Бога Иисуса Христа. Мы видели наших товарищей, усеченных мечом, мы не оплакиваем их, а, скорее, радуемся их чести. Ни это, ни любое другое происшествие не соблазнили нас восстать. В наших руках оружие, но мы не сопротивляемся, потому что мы предпочли бы умереть невинными, чем жить во грехе»[3].
Так как акт устрашения не возымел действия, его многократно повторяли до тех пор пока не был истреблён весь легион.
Согласно посланию Евхария Лионского, тела Агаунских мучеников были обнаружены и идентифицированы епископом города Октодурума (нынешний Мартиньи) Феодором в 350 г. Последний построил в их честь базилику в Агаунуме, которая стала местом паломничества и чьи остатки можно наблюдать и сейчас. Она стала частью аббатства, построенного в 515 году на земле, пожертвованной королём Бургундии Сигизмундом. Это же послание является самым ранним упоминанием об Агаунских мучениках, «которые прославили Агаунум своей кровью» и описывает последовательность свидетельств за период в 150 лет, со времени мученичества до времени Евхария. Он совершил паломничество в Агаунум. Евхарий упоминает свидетельства паломничества и дорогих подарков от верующих из разных провинций империи, различные чудеса, такие как изгнание бесов и случаи излечения, а сам рассказ о мучениках предваряет словами:
«Мы часто слышим, не так ли, что некоторый град или весь удостоены высокой чести за одного-единственного мученика, который там умер. И это весьма справедливо, потому что в каждом случае святой отдал свою драгоценную душу Всевышнему Богу. Во сколько же раз должно быть более почитаемо святое место Агаунум, где так много тысяч мучеников были усечены мечом ради Христа»[3]
Именно Евхарий говорит, что численность легиона была равна «шести тысячам и шестистам мужам»[4].
Писатель VI века Григорий Турский в книге «Liber in gloria martyrum» («Книга о славе мучеников») упоминает базилику в Кёльне,«в которой 50 человек из знаменитого Фиваидского легиона, претерпевшие мученическую кончину за имя Христово. Из-за того, что церковь, с её великолепным строением и мозаикой сияет, будто-то позолоченная, жители предпочитают называть её „Базилика Золотых Святых“»[5]
Предание о Фиваидском легионе и житие св. Маврикия стали очень популярными в Средневековье и упоминались в «Золотой легенде» Иакова Ворагинского. В этом сборнике число легионеров равняется 6666[6].
Критика предания
Против историчности Фиваидского легиона приводят следующие доводы[7]:
- 1) Максимиан не мог вызвать войска с Востока, так как в 285—305 гг. управлял Западом — провинциями Италия, Испания и Африка, и, соответственно, не имел права распоряжаться войсками на Востоке.
- 2) В конце III в. в римской армии не было легионов с названием «Фиваидский». В египетских Фивах в это время были размещены легионы, один из которых в первой пол. IV в. назывался II Flavia Constantia (Annee Epigraphique, 1987, 975b), а второй — I Maximiniana. Эти легионы располагались в верхнем Египте постоянно и никогда не переводились в другие регионы империи. Формирование этих легионов датируется 297 годом, что на 11 лет позже вышеуказанных событий[8].
- 4) Евхарий сообщает о 6 600 легионерах-мучениках, тогда как в позднеантичном легионе после реформы Диоклетиана служило 1—2 тыс. человек (если не считать легионы лимитанов, сохранивших старую численность, но редко переводившиеся и считавшиеся очень непрестижными).
- 5) ключевые фигуры рассказа Эвгерия — Мавриций, Экзуперий и Кандид наделены автором титулами, которых не было в позднеантичном легионе, но были в дворцовых частях.
- 6) после 68 г. в римской армии почти не применялась децимация (казнь каждого десятого из солдат провинившейся части) как вид наказания воинов (к 2-й пол. IV в. Юлиан, решив децимировать проштрафившуюся часть, казнил только десять, а не каждого десятого).
Святые, связываемые с Фиваидским легионом
- Александр († ок. 296, или 300 или 303, Рим или Бергамо) — воин, мученик из Бергамо. День памяти — 26 августа, 5 мая (перенесение мощей), 30 апреля (Армянская церковь), 25 февраля (Коптская церковь).
- Верена (лат. Verena; IV век) — отшельница. День памяти — 1 сентября.
- Иннокентий — воин, мученик. День памяти — 22 сентября[9].
- Кандид († 286), мученик. День памяти — 22 сентября.
- Маврикий († 286), мученик. День памяти — 22 сентября.
- Секунд — воин, мученик. День памяти — 26 августа.
- Феликс и Регула († 286) — мученики. День памяти — 11 сентября.
- Фиделий († ок. 304) — воин, мученик. День памяти — 28 октября, 13 марта (вместе со святыми Фелином и Грацианом, а также Карпофором).
- Фортунат — воин, мученик. День памяти — 16 октября и третье воскресение октября.
- Экзюперий († 286), мученик. День памяти — 22 сентября.
Напишите отзыв о статье "Фиваидский легион"
Примечания
- ↑ [drevo-info.ru/articles/13962.html Краткая справка о св. Евхарии]
- ↑ [www.saint-maurice.ch/index.php?SESSID=cc4b7f351c60bda6d7926d06680fc5ed Официальный сайт города]
- ↑ 1 2 [drevo-info.ru/articles/3347.html Фивейский Легион] // Древо
- ↑ [www.kennydominican.joyeurs.com/LatinPatrology/EucheriusPassioAgausensiumMartyrum.htm В оригинале «sex millia ac sexcentos viros»]
- ↑ [www.droit.u-clermont1.fr/pages_statiques/Recherche/CentreRecherche/LeCentredEtudesRomanistiquesDAuvergne/GERHMA/gm.pdf В оригинале: «Est apud Agripinensim urbem basilica, in qua dicuntur quinquaginta viri ex illa legione sacra Thebeorum pro Christi nomine martyrium consummasse. Et quia admirabili opere ex musivo quodam modo deaurata resplendet, Sanctos Aureos ipsam basilicam incolae vocitare voluerunt»]
- ↑ six thousand six hundred and sixty-six, [www.catholic-forum.com/saints/golden277.htm The Golden Legend]
- ↑ А. В. Колобов. [kidm-psu08.ucoz.ru/publ/8-1-0-15 Римская армия и христианство (II — начало IV в. н.э.)]
- ↑ Список легионов
- ↑ [saints.sqpn.com/saint-innocent-the-theban/ Saint Innocent the Theban]
Ссылки
- Gregorius Turonensis. [www.droit.u-clermont1.fr/pages_statiques/Recherche/CentreRecherche/LeCentredEtudesRomanistiquesDAuvergne/GERHMA/gm.pdf LIBER IN GLORIA MARTYRUM]
- [www.kennydominican.joyeurs.com/LatinPatrology/EucheriusPassioAgausensiumMartyrum.htm SANCTI EUCHERII LUGDUNENSIS EPISCOPI. PASSIO AGAUNENSIUM MARTYRUM, SS. MAURICII AC SOCIORUM EJUS]
- Колобов А. В. [kidm-psu08.ucoz.ru/publ/8-1-0-15 Римская армия и христианство (II — начало IV в. н.э.)]
- [drevo-info.ru/articles/3347.html Фивейский легион в Открытой православной энциклопедии «Древо»]
- (итал.) [www.cartantica.it/pages/LegioneTebea.asp Legione Tebea] (references to and images of all of the saints associated with the Theban Legion)
Отрывок, характеризующий Фиваидский легион
«Да, здесь, в этом лесу был этот дуб, с которым мы были согласны», подумал князь Андрей. «Да где он», подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и сам того не зная, не узнавая его, любовался тем дубом, которого он искал. Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого недоверия и горя, – ничего не было видно. Сквозь жесткую, столетнюю кору пробились без сучков сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что этот старик произвел их. «Да, это тот самый дуб», подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное, весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое, укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь, и луна, – и всё это вдруг вспомнилось ему.«Нет, жизнь не кончена в 31 год, вдруг окончательно, беспеременно решил князь Андрей. Мало того, что я знаю всё то, что есть во мне, надо, чтобы и все знали это: и Пьер, и эта девочка, которая хотела улететь в небо, надо, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, чтоб не жили они так независимо от моей жизни, чтоб на всех она отражалась и чтобы все они жили со мною вместе!»
Возвратившись из своей поездки, князь Андрей решился осенью ехать в Петербург и придумал разные причины этого решенья. Целый ряд разумных, логических доводов, почему ему необходимо ехать в Петербург и даже служить, ежеминутно был готов к его услугам. Он даже теперь не понимал, как мог он когда нибудь сомневаться в необходимости принять деятельное участие в жизни, точно так же как месяц тому назад он не понимал, как могла бы ему притти мысль уехать из деревни. Ему казалось ясно, что все его опыты жизни должны были пропасть даром и быть бессмыслицей, ежели бы он не приложил их к делу и не принял опять деятельного участия в жизни. Он даже не понимал того, как на основании таких же бедных разумных доводов прежде очевидно было, что он бы унизился, ежели бы теперь после своих уроков жизни опять бы поверил в возможность приносить пользу и в возможность счастия и любви. Теперь разум подсказывал совсем другое. После этой поездки князь Андрей стал скучать в деревне, прежние занятия не интересовали его, и часто, сидя один в своем кабинете, он вставал, подходил к зеркалу и долго смотрел на свое лицо. Потом он отворачивался и смотрел на портрет покойницы Лизы, которая с взбитыми a la grecque [по гречески] буклями нежно и весело смотрела на него из золотой рамки. Она уже не говорила мужу прежних страшных слов, она просто и весело с любопытством смотрела на него. И князь Андрей, заложив назад руки, долго ходил по комнате, то хмурясь, то улыбаясь, передумывая те неразумные, невыразимые словом, тайные как преступление мысли, связанные с Пьером, с славой, с девушкой на окне, с дубом, с женской красотой и любовью, которые изменили всю его жизнь. И в эти то минуты, когда кто входил к нему, он бывал особенно сух, строго решителен и в особенности неприятно логичен.
– Mon cher, [Дорогой мой,] – бывало скажет входя в такую минуту княжна Марья, – Николушке нельзя нынче гулять: очень холодно.
– Ежели бы было тепло, – в такие минуты особенно сухо отвечал князь Андрей своей сестре, – то он бы пошел в одной рубашке, а так как холодно, надо надеть на него теплую одежду, которая для этого и выдумана. Вот что следует из того, что холодно, а не то чтобы оставаться дома, когда ребенку нужен воздух, – говорил он с особенной логичностью, как бы наказывая кого то за всю эту тайную, нелогичную, происходившую в нем, внутреннюю работу. Княжна Марья думала в этих случаях о том, как сушит мужчин эта умственная работа.
Князь Андрей приехал в Петербург в августе 1809 года. Это было время апогея славы молодого Сперанского и энергии совершаемых им переворотов. В этом самом августе, государь, ехав в коляске, был вывален, повредил себе ногу, и оставался в Петергофе три недели, видаясь ежедневно и исключительно со Сперанским. В это время готовились не только два столь знаменитые и встревожившие общество указа об уничтожении придворных чинов и об экзаменах на чины коллежских асессоров и статских советников, но и целая государственная конституция, долженствовавшая изменить существующий судебный, административный и финансовый порядок управления России от государственного совета до волостного правления. Теперь осуществлялись и воплощались те неясные, либеральные мечтания, с которыми вступил на престол император Александр, и которые он стремился осуществить с помощью своих помощников Чарторижского, Новосильцева, Кочубея и Строгонова, которых он сам шутя называл comite du salut publique. [комитет общественного спасения.]
Теперь всех вместе заменил Сперанский по гражданской части и Аракчеев по военной. Князь Андрей вскоре после приезда своего, как камергер, явился ко двору и на выход. Государь два раза, встретив его, не удостоил его ни одним словом. Князю Андрею всегда еще прежде казалось, что он антипатичен государю, что государю неприятно его лицо и всё существо его. В сухом, отдаляющем взгляде, которым посмотрел на него государь, князь Андрей еще более чем прежде нашел подтверждение этому предположению. Придворные объяснили князю Андрею невнимание к нему государя тем, что Его Величество был недоволен тем, что Болконский не служил с 1805 года.
«Я сам знаю, как мы не властны в своих симпатиях и антипатиях, думал князь Андрей, и потому нечего думать о том, чтобы представить лично мою записку о военном уставе государю, но дело будет говорить само за себя». Он передал о своей записке старому фельдмаршалу, другу отца. Фельдмаршал, назначив ему час, ласково принял его и обещался доложить государю. Через несколько дней было объявлено князю Андрею, что он имеет явиться к военному министру, графу Аракчееву.
В девять часов утра, в назначенный день, князь Андрей явился в приемную к графу Аракчееву.
Лично князь Андрей не знал Аракчеева и никогда не видал его, но всё, что он знал о нем, мало внушало ему уважения к этому человеку.
«Он – военный министр, доверенное лицо государя императора; никому не должно быть дела до его личных свойств; ему поручено рассмотреть мою записку, следовательно он один и может дать ход ей», думал князь Андрей, дожидаясь в числе многих важных и неважных лиц в приемной графа Аракчеева.
Князь Андрей во время своей, большей частью адъютантской, службы много видел приемных важных лиц и различные характеры этих приемных были для него очень ясны. У графа Аракчеева был совершенно особенный характер приемной. На неважных лицах, ожидающих очереди аудиенции в приемной графа Аракчеева, написано было чувство пристыженности и покорности; на более чиновных лицах выражалось одно общее чувство неловкости, скрытое под личиной развязности и насмешки над собою, над своим положением и над ожидаемым лицом. Иные задумчиво ходили взад и вперед, иные шепчась смеялись, и князь Андрей слышал sobriquet [насмешливое прозвище] Силы Андреича и слова: «дядя задаст», относившиеся к графу Аракчееву. Один генерал (важное лицо) видимо оскорбленный тем, что должен был так долго ждать, сидел перекладывая ноги и презрительно сам с собой улыбаясь.
Но как только растворялась дверь, на всех лицах выражалось мгновенно только одно – страх. Князь Андрей попросил дежурного другой раз доложить о себе, но на него посмотрели с насмешкой и сказали, что его черед придет в свое время. После нескольких лиц, введенных и выведенных адъютантом из кабинета министра, в страшную дверь был впущен офицер, поразивший князя Андрея своим униженным и испуганным видом. Аудиенция офицера продолжалась долго. Вдруг послышались из за двери раскаты неприятного голоса, и бледный офицер, с трясущимися губами, вышел оттуда, и схватив себя за голову, прошел через приемную.
Вслед за тем князь Андрей был подведен к двери, и дежурный шопотом сказал: «направо, к окну».
Князь Андрей вошел в небогатый опрятный кабинет и у стола увидал cорокалетнего человека с длинной талией, с длинной, коротко обстриженной головой и толстыми морщинами, с нахмуренными бровями над каре зелеными тупыми глазами и висячим красным носом. Аракчеев поворотил к нему голову, не глядя на него.
– Вы чего просите? – спросил Аракчеев.
– Я ничего не… прошу, ваше сиятельство, – тихо проговорил князь Андрей. Глаза Аракчеева обратились на него.
– Садитесь, – сказал Аракчеев, – князь Болконский?
– Я ничего не прошу, а государь император изволил переслать к вашему сиятельству поданную мною записку…
– Изволите видеть, мой любезнейший, записку я вашу читал, – перебил Аракчеев, только первые слова сказав ласково, опять не глядя ему в лицо и впадая всё более и более в ворчливо презрительный тон. – Новые законы военные предлагаете? Законов много, исполнять некому старых. Нынче все законы пишут, писать легче, чем делать.
