Фикельмон, Карл Людвиг

Граф Карл Людвиг Габриэль Бонавентура фон Фикельмон нем. Karl Ludwig Graf von Ficquelmont фр. Charles-Louis comte de Ficquelmont et du Saint-Empire<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Литография Йозефа Крихубера, 1838.</td></tr>
Министр иностранных дел Австрийской империи
13 марта 1848 — 4 мая 1848
Предшественник:	Клеменс фон Меттерних
Преемник:	Иоганн фон Вессенберг-Ампринген
исполняющий обязанности министр-президента Австрийской империи
19 апреля 1848 — 4 мая 1848
Предшественник:	Франц Антон фон Коловрат-Либштейнский
Преемник:	Франц фон Пиллерсдорф
Рождение:	23 марта 1777(1777-03-23) Дьёз, Королевство Франция
Смерть:	7 апреля 1857(1857-04-07) (80 лет) Венеция, Ломбардо-Венецианское королевство, Австрийская империя

Граф Карл Людвиг Габриэль Бонавентура фон Фикельмон (нем. Karl Ludwig Graf von Ficquelmont, фр. Charles-Louis comte de Ficquelmont et du Saint-Empire; 23 марта 1777, замок Дьёз, Франция — 7 апреля 1857, Венеция) — австрийский государственный деятель французского происхождения, дипломат, писатель, генерал кавалерии австрийской службы (3 марта 1843). Министр-президент Австрийской империи в 1848 году.

Биография

Фикельмон происходил из небогатой старинной бельгийско-лотарингской семьи Фикельмонов. Дом Фикельмон известен с XI века. Дед и отец Карла Людвига были французскими подданными, но служили в австрийской армии. Образование Карл-Людвиг получил в коллеже в Нанси. Эмигрировал из Франции вместе с отцом в 1792 году. В этом же году поступил в Австрии в драгунский полк Латура. В звании полковника с 1809 года. В Испании (1812—1813) воевал в армии генерала Кастаньоса в качестве командира полка. Вернулся из Испании в Австрию в 1813 году. Произведён в генерал-майоры 27 февраля 1814. В 1815 году был командиром конницы корпуса генерала Фримона, с ним дошёл до Лиона. По отзыву герцога Веллингтона, Фикельмон был самым лучшим кавалерийским генералом, которого тот когда-либо знал.

Позже, не выходя в отставку, Фикельмон перешёл на дипломатическую службу. Был военным атташе (по другим сведениям — посланником) в Швеции. В 1819 году — австрийский посланник во Флоренции. Там познакомился с семьёй Хитрово и в 1821 году женился на Доротее (Долли) Тизенгаузен, дочери Е. М. Хитрово.

Состоял при штабе армии Фримона в 1821 году во время подавления неаполитанской революции. С 1821 по 1829 гг. был дипломатическим представителем Австрии в Неаполе. В начале 1829 года был послан Меттернихом в Петербург для выяснения возможности сближения Австрии и России в ущерб союзу последней с Англией и Францией. Поручение Фикельмон выполнил успешно, лично встретившись с императором. Весной 1829 года Николай I через русского посла в Вене Д. П. Татищева передал пожелание видеть Фикельмона послом в Санкт-Петербурге. 18 января 1830 Фикельмон был произведён в чин фельдмаршала-лейтенанта австрийской армии. В ноябре 1833 года послу был пожалован орден Андрея Первозванного.

В 1839 году был вызван в Вену и временно замещал Меттерниха на посту канцлера, после возвратился в Петербург. В 1840 году оставил свой пост в России. При отъезде получил бриллиантовые знаки к ордену Андрея Первозванного.

В Вене был назначен на пост Staats und Konferenzminister (приблизительно соответствовал должности министра без портфеля), до 1848 года выполнял различные дипломатические поручения. По мнению его жены, Дарьи Фёдоровны, Фикельмон в этот период был фактически отстранён Меттернихом от серьёзной политической деятельности. Во время революции 1848 года Фикельмон вошёл в состав первого конституционного кабинета. После отставки графа Коловрата ненадолго стал председателем совета министров. Вскоре был пущен слух о том, что Фикельмон «продался России». 22 апреля 1848 года его жена писала Екатерине Тизенгаузен:

…я не в состоянии сказать, как я страдаю от этой ненависти ко всему русскому. Если бы я не была убеждена, что приношу пользу Фикельмону <…> я бы уехала, чтобы не предполагали, что моё влияние может внушить ему пристрастие к России. Это стесняет меня в повседневной жизни, я едва решаюсь видеться со здешними русскими, настолько у меня велика боязнь ему навредить.

В отставку вышел 3 мая 1848 года после демонстрации студентов, направленной против министра-русофила, политического деятеля школы Меттерниха, каким считался Фикельмон. Его дом накануне на несколько часов был осаждён демонстрантами, власти и национальная гвардия устранились от решения конфликта, а войска Фикельмон не вызывал, чтобы избежать кровопролития. Политикой Фикельмон более не занимался. Жил в Вене, а с 1855 года — в Венеции, где вместе с зятем, князем Кляри-и-Альдринген владел дворцом (palazzo Clary). Последние годы жизни отдал литературной деятельности. П. И. Бартенев писал о Фикельмоне:

Подобно графу С. Р. Воронцову, считал он, что лукавство вовсе не надёжное орудие дипломата, который больше выиграет в делах своих, коль скоро успеет снискать уважение в обществе качествами ума и сердца своего.

Фикельмон всегда оставался последовательным русофилом. Об авторе книги «Россия в 1839 году» маркизе де Кюстине он писал:

В его книге, несомненно, есть кой-какая правда; так, я согласен с ним, когда он говорит, что любовь к людям занимает недостаточно большое место в истории России, но его всегда грязная и враждебная мысль бесчестит то подлинно хорошее, что он мог встретить на своём пути.

К Николаю I сохранил на всю жизнь благоговейное отношение, считая его воплощением непреклонной воли. Несмотря на это, в своих произведениях Фикельмон резко критиковал позицию императора в восточном вопросе, что, однако, не помешало ему поддерживать Россию в время Крымской войны.

Произведения Фикельмона

• Aufklärungen über die Zeit vom 20. März bis zum 4. Mai 1848. Leipzig (2. A., 1850)
• Deutschland, Österreich und Preußen. Wien (1851)
• Lord Palmerston, England und der Kontinent. 2 Bde. Wien (1852) — была запрещена в России, возможно, из-за критического отзыва о великом князе Константине Павловиче.
• Russlands Politik und die Donaufürstentümer. Wien (1854)

Zum künftigen frieden. Wien (1856)

• Pensées et réflexions morales et politiques du comte de Ficquelmont ministre d'Etat en Autriche. Paris, 1859. — посмертное издание, подготовленное академиком Барантом.

Награды

• Орден Золотого руна
• Орден Андрея Первозванного

Литература

• Н. А. Раевский. Избранное.— М.: Художественная литература, 1978, с.с. 52 — 342.
• P. de Barante. Pensées et réflexions morales et politiques du comte de Ficquelmont ministre d'Etat en Autriche. Paris, 1859.
• N. Kauchtschwili, Il diario di Dar'ja Fёdorovna Ficquelmont, 1968.

Ссылки

• [www.aeiou.at/aeiou.encyclop.f/f340306.htm Karl Ludwig von Ficquelmont.] Österreich-Lexikon. (нем.)

Отрывок, характеризующий Фикельмон, Карл Людвиг

Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
– Вот я тебя! – сказала графиня.
– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.


Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.
И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.

Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?