Фик, Генрих фон

Генрих фон Фик

Генрих фон Фик (нем. Fick, von Heinrich) (1679, Гамбург, Германия — 1750 или 1751) — государственный деятель, действительный статский советник (1726), вице-президент Коммерц-коллегии (1726).

На русскую службу был принят в конце 1715 года; когда Адам Вейде, по поручению Петра I, во время стоянки русских войск в Мекленбург-Шверине, собирал сведения об устройстве коллегий на западе, то Бассевич рекомендовал ему Фика, как очень способного человека и знатока шведских «коллегий и прав». Пётр I отправил его в Швецию, поручив собрать материалы для проектированной коллегиальной реформы и пригласить в Россию опытных чиновников-шведов. Фик прекрасно исполнил это секретное поручение во враждебной стране, сопряженное со значительной опасностью; он собрал обстоятельные сведения об устройстве шведских коллегий, с полным знанием дела, как это видно из его записок; «но охотников ехать в Россию он нашел недостаточно и нигде не мог найти лиц, которые могли бы занять места асессоров в русских коллегиях». В декабре 1716 года Фик вернулся из Швеции, и 23 января 1717 года он был принят на русскую службу с обязательством служить в течение 12 лет. В том же году, состоя под начальством А. Вейде, он был отправлен в новую командировку в Пруссию, Голштинию и Голландию, для поиска чиновников в русскую службу.

Генрих фон Фик стал одним из разработчиков реформ государственного управления (1717—1722). Коллегиальная реформа первоначально поручена была Петром I Брюсу, в помощники ему был определён Фик; 28 июня 1717 года им было поручено «в генеральных терминах положить, какие дела к какой коллегии принадлежат, и что им вырабатывать и до чего не касаться», затем определить штаты коллегий и размеры жалованья. Через полгода, на основании шведских штатов, привезенных Фиком, им был составлен примерный реестр состава коллегий и утверждён Петром 11 декабря 1717 года. Брюс устранился от организации коллегий в самом начале следующего года, и в мае руководство этим делом окончательно перешло в руки Фика. В 1719 году были составлены и утверждены регламенты первых двух коллегий, камер-коллегии и Штатс-контор-коллегии.

В 1718 году Фик поднял важный вопрос о необходимости согласовать губернское устройство с центральным, коллегиальным. Доклад Фика вызвал приказание государя о разработке в сенате губернской реформы; в основание этой работы сената, начатой с осени 1718 года, было положено описание шведского губернского устройства, сделанное Фиком, и параллельные выписки о соответствующих русских губернских властях.

В связь с коллегиальной и губернской реформой Фик ставил вопрос об устройстве школ — «академий»; в докладе, поданном государю 9 мая 1718 года, он указал на составленную им записку «о нетрудном обучении и воспитании людей, чтобы оных в малое время в такое совершенство поставить, дабы Вашему Величеству гражданские и воинские чины в коллегиях, губерниях, судах, канцеляриях, магистратах и прочая своими природными подданными наполнить, також и собственной своей земли из детей искусных купеческих людей, художников, ремесленников, шкиперов, матросов получить могли». Пётр I написал на этом докладе резолюцию: «сделать академии, а ныне приискать из русских людей, кто учен и к тому склонность имеет», но дело остановилось за недостатком учителей.

До смерти Петра I он оставался советником камер-коллегии, а другие менее его замечательные деятели-иноземцы занимали места вице-президентов коллегий. Это было, быть может, следствием его вражды с Меньшиковым, с которым у Фика были столкновения.

24 ноября 1726 года Екатерина I даровала ему чин статского советника и 14 декабря того же года Фик был назначен вице-президентом Коммерц-коллегии и, исправляя должность президента, занимал это место до 1732 года.

24 февраля 1727 года мануфактур-коллегия была присоединена к коммерц-коллегии и Фик принял деятельное участие в преобразовании этих коллегий и написал проект необходимых изменений в устройстве коммерц-коллегии, в 100 пунктов (депеши Мардефельда).

В важных событиях послепетровского времени, в учреждении Верховного тайного совета и в ограничительной попытке верховников при воцарении Анны Иоанновны, Фик не играл выдающейся роли, но своими идеями, вынесенными с запада, оказал на них заметное влияние. Мысль о необходимости учредить, для завершения коллегиальной реформы, «Высокий тайный совет», высказана была Фиком ещё в 1723 году, в записке, поданной в сенат 9 ноября. В 1730 году он помогал Д. М. Голицыну в составлении планов ограничения самодержавия, за что был арестован; для суда над ним была образована особая комиссия при Департаменте эстляндских и лифляндских дел коллегии юстиции (30 декабря 1731 года), которая признала его виновным в одобрении и защите ограничительных условий, в порицании воображаемых беспорядков предшествовавших царствований и в приписывании их фаворитам. 12 января 1732 года он был приговорён к вечной ссылке и лишению всех пожалованных имений.

Сослан в Сибирь; 23 февраля 1732 года его доставили в Якутск, откуда отправили в Жиганск, далее перевели в Средневилюйское (по другим данным — в Верхневилюйское0 зимовье. По вступлении на престол императрицы Елизаветы, Фик был возвращён из ссылки в 1743 году; ему отдали обратно конфискованные имения и вознаградили чином. По заказу правительства он составлял справки по законодательству, мореплаванию, экономике, финансам, юстиции зарубежных стран. В 1744 году подал «Всеподданнейшее предложение и известие» о положении народов Северо-Восточной Сибири, ставшее важным источником по этнографии якутов и тунгусов первой половины XVIII в.

Литература

• Фик, Генрих // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• [www.bbl-digital.de/eintrag// H(e)inrich Claus von Fick] в словаре Baltisches Biographisches Lexikon digital  (нем.)

Ссылки

• Прокопенко Я. И. [www.academia.edu/4641182/Политический_инженер_Генрих_фон_Фик_и_феномен_реформ_Петра_I_Феномен_реформ_на_западе_и_востоке_Европы_в_начале_Нового_времени_XVI-XVIII_вв._ред._М.М._Кром_Л.А._Пименова._СПб._2013 Политический инженер Генрих фон Фик и феномен реформ Петра I] // Феномен реформ на западе и востоке Европы в начале Нового времени (XVI—XVIII вв.) / ред. М. М. Кром, Л. А. Пименова. — СПб., 2013.

Отрывок, характеризующий Фик, Генрих фон

Балашев застал маршала Даву в сарае крестьянскои избы, сидящего на бочонке и занятого письменными работами (он поверял счеты). Адъютант стоял подле него. Возможно было найти лучшее помещение, но маршал Даву был один из тех людей, которые нарочно ставят себя в самые мрачные условия жизни, для того чтобы иметь право быть мрачными. Они для того же всегда поспешно и упорно заняты. «Где тут думать о счастливой стороне человеческой жизни, когда, вы видите, я на бочке сижу в грязном сарае и работаю», – говорило выражение его лица. Главное удовольствие и потребность этих людей состоит в том, чтобы, встретив оживление жизни, бросить этому оживлению в глаза спою мрачную, упорную деятельность. Это удовольствие доставил себе Даву, когда к нему ввели Балашева. Он еще более углубился в свою работу, когда вошел русский генерал, и, взглянув через очки на оживленное, под впечатлением прекрасного утра и беседы с Мюратом, лицо Балашева, не встал, не пошевелился даже, а еще больше нахмурился и злобно усмехнулся.
Заметив на лице Балашева произведенное этим приемом неприятное впечатление, Даву поднял голову и холодно спросил, что ему нужно.
Предполагая, что такой прием мог быть сделан ему только потому, что Даву не знает, что он генерал адъютант императора Александра и даже представитель его перед Наполеоном, Балашев поспешил сообщить свое звание и назначение. В противность ожидания его, Даву, выслушав Балашева, стал еще суровее и грубее.
– Где же ваш пакет? – сказал он. – Donnez le moi, ije l'enverrai a l'Empereur. [Дайте мне его, я пошлю императору.]
Балашев сказал, что он имеет приказание лично передать пакет самому императору.
– Приказания вашего императора исполняются в вашей армии, а здесь, – сказал Даву, – вы должны делать то, что вам говорят.
И как будто для того чтобы еще больше дать почувствовать русскому генералу его зависимость от грубой силы, Даву послал адъютанта за дежурным.
Балашев вынул пакет, заключавший письмо государя, и положил его на стол (стол, состоявший из двери, на которой торчали оторванные петли, положенной на два бочонка). Даву взял конверт и прочел надпись.
– Вы совершенно вправе оказывать или не оказывать мне уважение, – сказал Балашев. – Но позвольте вам заметить, что я имею честь носить звание генерал адъютанта его величества…
Даву взглянул на него молча, и некоторое волнение и смущение, выразившиеся на лице Балашева, видимо, доставили ему удовольствие.
– Вам будет оказано должное, – сказал он и, положив конверт в карман, вышел из сарая.
Через минуту вошел адъютант маршала господин де Кастре и провел Балашева в приготовленное для него помещение.
Балашев обедал в этот день с маршалом в том же сарае, на той же доске на бочках.
На другой день Даву выехал рано утром и, пригласив к себе Балашева, внушительно сказал ему, что он просит его оставаться здесь, подвигаться вместе с багажами, ежели они будут иметь на то приказания, и не разговаривать ни с кем, кроме как с господином де Кастро.
После четырехдневного уединения, скуки, сознания подвластности и ничтожества, особенно ощутительного после той среды могущества, в которой он так недавно находился, после нескольких переходов вместе с багажами маршала, с французскими войсками, занимавшими всю местность, Балашев привезен был в Вильну, занятую теперь французами, в ту же заставу, на которой он выехал четыре дня тому назад.
На другой день императорский камергер, monsieur de Turenne, приехал к Балашеву и передал ему желание императора Наполеона удостоить его аудиенции.
Четыре дня тому назад у того дома, к которому подвезли Балашева, стояли Преображенского полка часовые, теперь же стояли два французских гренадера в раскрытых на груди синих мундирах и в мохнатых шапках, конвой гусаров и улан и блестящая свита адъютантов, пажей и генералов, ожидавших выхода Наполеона вокруг стоявшей у крыльца верховой лошади и его мамелюка Рустава. Наполеон принимал Балашева в том самом доме в Вильве, из которого отправлял его Александр.


Несмотря на привычку Балашева к придворной торжественности, роскошь и пышность двора императора Наполеона поразили его.
Граф Тюрен ввел его в большую приемную, где дожидалось много генералов, камергеров и польских магнатов, из которых многих Балашев видал при дворе русского императора. Дюрок сказал, что император Наполеон примет русского генерала перед своей прогулкой.
После нескольких минут ожидания дежурный камергер вышел в большую приемную и, учтиво поклонившись Балашеву, пригласил его идти за собой.
Балашев вошел в маленькую приемную, из которой была одна дверь в кабинет, в тот самый кабинет, из которого отправлял его русский император. Балашев простоял один минуты две, ожидая. За дверью послышались поспешные шаги. Быстро отворились обе половинки двери, камергер, отворивший, почтительно остановился, ожидая, все затихло, и из кабинета зазвучали другие, твердые, решительные шаги: это был Наполеон. Он только что окончил свой туалет для верховой езды. Он был в синем мундире, раскрытом над белым жилетом, спускавшимся на круглый живот, в белых лосинах, обтягивающих жирные ляжки коротких ног, и в ботфортах. Короткие волоса его, очевидно, только что были причесаны, но одна прядь волос спускалась книзу над серединой широкого лба. Белая пухлая шея его резко выступала из за черного воротника мундира; от него пахло одеколоном. На моложавом полном лице его с выступающим подбородком было выражение милостивого и величественного императорского приветствия.
Он вышел, быстро подрагивая на каждом шагу и откинув несколько назад голову. Вся его потолстевшая, короткая фигура с широкими толстыми плечами и невольно выставленным вперед животом и грудью имела тот представительный, осанистый вид, который имеют в холе живущие сорокалетние люди. Кроме того, видно было, что он в этот день находился в самом хорошем расположении духа.
Он кивнул головою, отвечая на низкий и почтительный поклон Балашева, и, подойдя к нему, тотчас же стал говорить как человек, дорожащий всякой минутой своего времени и не снисходящий до того, чтобы приготавливать свои речи, а уверенный в том, что он всегда скажет хорошо и что нужно сказать.