Филиппов, Виктор Сергеевич
Поделись знанием:
С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…
Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.
В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, – то уничтожится возможность жизни.
Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
Почему же это случилось так, а не иначе?
Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», – говорит история.
Но что такое случай? Что такое гений?
Слова случай и гений не обозначают ничего действительно существующего и потому не могут быть определены. Слова эти только обозначают известную степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое то явление; думаю, что не могу знать; потому не хочу знать и говорю: случай. Я вижу силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не понимаю, почему это происходит, и говорю: гений.
Виктор Филиппов | |
Род деятельности: |
Актер |
---|---|
Дата рождения: | |
Место рождения: | |
Гражданство: | |
Дата смерти: | |
Место смерти: |
Виктор Сергеевич Филиппов (1933—1994) — советский актёр театра и кино.
Содержание
Биография
Родился 13 марта 1933 года в Москве.
Окончил ВГИК (1964, мастерская С. Герасимова и Т. Макаровой).
Работал в НИИ самолётостроения, на лётно-испытательной станции, на московском заводе «Подъёмник» (1949—1952). Также некоторое время работал завклубом завода «Электропровод» (1956—1958).[1]
В 1951 году — актёр в Московском театре драмы и комедии. С 1969 года — актер Театра-студии киноактера.
В кино с 1961 года (около 130 ролей, первая роль — солдат в фильме «В трудный час»[2], режиссёра Ивана Гурина). Часто снимался в сюжетах киножурнала «Фитиль».
Умер 2 апреля 1994 года в Москве. Похоронен на 1-м участке Кунцевского кладбища.[3]
Роли в кино
- 1961 — В трудный час — солдат
- 1962 — 49 дней
- 1962 — Люди и звери — инспектор ГАИ
- 1962 — У твоего порога — Евсей Васюта
- 1964 — Живёт такой парень — Иван Егорович Прохоров, председатель колхоза
- 1964 — Мирное время — Бахметьев
- 1965 — Таёжный десант — Борис
- 1966 — Туннель — водитель
- 1967 — Зареченские женихи — Пётр Бычков
- 1967 — Майор Вихрь — партизан
- 1967 — Морские рассказы — Семёнов, начальник портовой полиции
- 1967 — Пароль не нужен — ведущий агитконцерта
- 1968 — Братья Карамазовы — эпизод
- 1968 — В горах моё сердце
- 1968 — По Руси — эпизод
- 1968 — Семь стариков и одна девушка — старшина милиции
- 1968 — Сказы уральских гор — Тимоха
- 1969 — Вальс — человек от Сергея Аркадьевича
- 1969 — Суровые километры — Летюков, шофёр-рвач
- 1969 — Я его невеста
- 1970 — Дороги бывают разные — Николай
- 1970 — Поезд в завтрашний день
- 1971 — Пришёл солдат с фронта — танкист Шура
- 1971 — Путина — конферансье
- 1971 — Седьмое небо — майор Петров
- 1972 — Бой после победы — офицер советской разведки
- 1972 — Инженер Прончатов — сплавщик
- 1972 — Печки-лавочки — сержант милиции
- 1972 — Тайна предков — Евстигней
- 1972 — Человек на своём месте — главный зоотехник колхоза
- 1973 — Это сильнее меня — Михаил Сергеевич Ракитин
- 1973 — И на Тихом океане… — Прокофий Знобов
- 1973 — Неисправимый лгун — водитель поливальной машины
- 1973 — Нейлон 100 % — пациент Бадеева
- 1973 — Райские яблочки — сын Виттори Виртена
- 1974 — Высокое звание — Петро
- 1974 — Если хочешь быть счастливым — Владимир Гусаров, механик
- 1974 — Птицы над городом — сосед Букина
- 1974 — Скворец и Лира — радист
- 1974 — Стоянка — три часа — Николай
- 1974 — Хождение по мукам — извозчик
- 1975 — Без права на ошибку — Афонин, железнодорожник
- 1975 — На ясный огонь — белогвардейский офицер
- 1975 — Не может быть! — гитарист
- 1976 — Жить по-своему — работник завода
- 1976 — Подранки — милиционер, сосед Фроси
- 1976 — Преступление — шофёр
- 1976 — Солдаты свободы — генерал-майор Веденин
- 1976 — Солнце, снова солнце — эпизод
- 1977 — Инкогнито из Петербурга — купец с караваем
- 1977 — Приезжая — колхозник у клуба
- 1977 — Служебный роман — Боровских, сослуживец
- 1977 — Смешные люди! — эпизод
- 1977 — Схватка в пурге — эпизод
- 1977 — Счёт человеческий
- 1978 — Бархатный сезон — помощник Николаса
- 1978 — Близкая даль — Таболов
- 1978 — Живите в радости — член правления колхоза
- 1978 — На новом месте
- 1978 — Пока безумствует мечта — граф Аладушкин
- 1979 — Выстрел в спину — эпизод
- 1979 — Город принял — дежурный, майор милиции
- 1980 — Белый ворон — чтец-декламатор
- 1980 — Из жизни отдыхающих — бригадир тракторной бригады
- 1980 — Иначе нельзя — эпизод
- 1980 — О бедном гусаре замолвите слово — Фёдор Степанович Спиридонов, провинциальный актёр
- 1980 — Рафферти — эпизод
- 1981 — Любовь моя вечная
- 1981 — От зимы до зимы — Волков, начальник отдела кадров
- 1981 — Отставной козы барабанщик — эпизод
- 1981 — Факты минувшего дня — Клыбин
- 1982 — Мишка, Малыш и другие — Сергей Алексеевич Колунов, отец Кеши
- 1982 — Домой! — военный моряк
- 1982 — Если любишь… — Петрович
- 1982 — Нас венчали не в церкви — хромоногий
- 1982 — Не хочу быть взрослым — прохожий «с избыточным весом»
- 1982 — Открытое сердце — дядя Коля
- 1982 — Предчувствие любви — посетитель пивбара
- 1982 — Формула света
- 1982 — Человек, который закрыл город — Михаил Петрович, руководитель строительства
- 1983 — Летаргия — Дадашев
- 1983 — Люблю. Жду. Лена — геолог
- 1983 — Петля — заведующий автобазой
- 1983 — Спокойствие отменяется — генерал
- 1983 — Срок давности — бурильщик
- 1983 — Такая жёсткая игра — хоккей — Лаврыч
- 1983 — Тревожное воскресенье — эпизод
- 1984 — Мёртвые души — купец
- 1984 — Первая конная — Маслак
- 1984 — Поручить генералу Нестерову…
- 1984 — Расставания — Степан Егорович Федоткин, начальник перегоночной базы
- 1984 — Хроника одного лета — Геннадий Михайлович Филатов, председатель райпотребсоюза
- 1984 — Человек-невидимка — человек в гостинице
- 1984 — Я за тебя отвечаю
- 1985 — Из жизни Потапова — генерал
- 1985 — Как стать счастливым — дядя Боря
- 1985 — Салон красоты — ведущий телепередачи
- 1985 — Самая обаятельная и привлекательная — капитан милиции
- 1985 — Секунда на подвиг — Бобырь
- 1986 — Аэропорт со служебного входа — Бабкин, бригадир автолифтового хозяйства
- 1986 — В распутицу
- 1986 — Хорошо сидим! — Ситюлин, капитан дорожной милиции
- 1987 — Акселератка — эпизод
- 1987 — Ночной экипаж — эпизод
- 1988 — Вам что, наша власть не нравится?! — Шинкарёв
- 1988 — Верными останемся
- 1988 — Двое и одна — эпизод
- 1988 — Запретная зона — эпизод
- 1988 — Лапта — игрок в лапту
- 1988 — Происшествие в Утиноозёрске — парикмахер
- 1989 — Во бору брусника — Михаил, средний сын Егорова
- 1989 — Криминальный квартет — Севастьянов, милиционер-взяточник
- 1989 — Частный детектив, или Операция «Кооперация» — Захребетный, член исполкома
- 1990 — Дина — Александр Иванович Сальников
- 1990 — Мордашка — отец Гены
- 1990 — …По прозвищу «Зверь» — майор охраны колонии
- 1990 — Пропал друг — продавец шапок
- 1990 — Сделано в СССР — учитель
- 1991 — 1000 долларов в одну сторону — милиционер
- 1991 — Гениальная идея — швейцар
- 1991 — Не будите спящую собаку
- 1991 — Пока гром не грянет — эпизод
- 1991 — Умирать не страшно — мужчина, забравший девочек в детдом
- 1991 — Щен из созвездия Гончих Псов — милиционер
- 1992 — Исполнитель приговора — Геннадий Петрович Любков
- 1992 — Наш американский Боря
- 1993 — Стрелец неприкаянный
Озвучивание
- 1966 — Как солдат от войска отстал
- 1966 — Почему ты молчишь? — худощавый (роль Мамедсадыха Нуриева)
- 1967 — Мой друг Нодар — Гогия (роль Джемала Ганидзе)
- 1971 — Лаутары — лаутар (роль Вилли Мусояна)
- 1971 — Незадачливые похитители
- 1971 — Перед рассветом
- 1972 — Мой друг Мелекуш — Бяшим (роль Акмурада Бяшимова)
- 1973 — Аврора — Матрос
- 1973 — Горький урок
- 1973 — Капкан — молодой сотрудник румынской госбезопасности (роль Мирча Дьякону)
- 1974 — Когда женщина оседлает коня — Ата-ага (роль П. Атаева)
- 1975 — Незваные гости — Закро (роль Карло Саканделидзе)
- 1975 — Соло для слона с оркестром — репортёр «Санди Экспресс» (роль Франтишека Филиповского)
- 1976 — Дрессировщики (киноальманах) (1-й фильм — «Побег») — Алексей Сергеевич Соколов (роль А. Соколова, в титрах не указано)
- 1976 — Настоящий тбилисец и другие
- 1985 — Два билета в Индию, указан в титрах мультфильма без указания персонажа[4].
Напишите отзыв о статье "Филиппов, Виктор Сергеевич"
Примечания
- ↑ [bozaboza.narod.ru/filippovvikt.html Филиппов Виктор Сергеевич (1933—1994)]
- ↑ [www.kino-teatr.net/kino/movie/sov/782/annot В трудный час]
- ↑ [cemeterys.ru/page-747.html Филиппов Виктор Сергеевич (1933—1994)]
- ↑ [www.kino-teatr.net./mult/movie/sov/101659/titr/ Фильм Два билета в Индию (1985) — актеры и роли — советские мультфильмы — Кино-Театр. РУ]
Ссылки
- [www.kino-teatr.net/kino/acter/m/sov/4506/bio/ Филиппов Виктор Сергеевич]
- [akter.kulichki.com/filippov_v.htm ФИЛИППОВ Виктор Сергеевич]
- [www.viprutv.com/people/673/Viktor-Filippov Филиппов Виктор Сергеевич — фильмография]
Отрывок, характеризующий Филиппов, Виктор Сергеевич
С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…
Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.
В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, – то уничтожится возможность жизни.
Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
Почему же это случилось так, а не иначе?
Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», – говорит история.
Но что такое случай? Что такое гений?
Слова случай и гений не обозначают ничего действительно существующего и потому не могут быть определены. Слова эти только обозначают известную степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое то явление; думаю, что не могу знать; потому не хочу знать и говорю: случай. Я вижу силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не понимаю, почему это происходит, и говорю: гений.