Филипп IV (король Франции)
| Филипп IV Красивый Philippe IV le Bel<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
| |||
| |||
|---|---|---|---|
| 5 октября 1285 — 29 ноября 1314 | |||
| Коронация: | 6 января 1286, Реймсский собор, Реймс, Франция | ||
| Предшественник: | Филипп III Смелый | ||
| Преемник: | Людовик X Сварливый | ||
| |||
| 16 августа 1284 — 4 апреля 1305 | |||
| (под именем Филипп I) | |||
| Соправитель: | Хуанна I (1284 — 1305) | ||
| Преемник: | Людовик X Сварливый | ||
| Рождение: | 8 апреля/июнь 1268 Фонтенбло, Франция | ||
| Смерть: | 29 ноября 1314 Фонтенбло, Франция | ||
| Место погребения: | аббатство Сен-Дени | ||
| Род: | Капетинги | ||
| Отец: | Филипп III Смелый | ||
| Мать: | Изабелла Арагонская | ||
| Супруга: | (с 16 августа 1284 г.) Иоанна I, королева Наварры | ||
| Дети: | сыновья: Людовик X Сварливый (1289—1316), Филипп V Длинный (ок. 1291—1322), Карл IV Красивый (1294—1328), Роберт (ок. 1296—1308) дочери: Маргарита (1290—1294), Изабелла Французская (1292—1358), Бланка (ок. 1293—1294) | ||
Фили́пп IV Краси́вый (фр. Philippe IV le Bel, 8 апреля/июнь 1268, Фонтенбло — 29 ноября 1314, Фонтенбло) — король Франции с 1285, король Наварры 1284—1305, сын Филиппа III Смелого, из династии Капетингов.
Содержание
Характеристика
Правление Филиппа Красивого (1285—1314) сыграло важную роль в процессе упадка политического могущества феодалов и укрепления монархизма во Франции. Он продолжал дело отца и деда, но условия его эпохи, особенности характера и интриги придворных советников временами приводили к проявлению агрессии и жестокости в политике короля. Правление Филиппа укрепило влияние Франции в Европе. Многие его действия, от войны с Фландрией до казни тамплиеров, были направлены на пополнение бюджета страны и укрепление армии.
Тяжба с английским королём
Советники Филиппа, воспитанные в духе традиций римского права, старались всегда подыскать законную почву для требований и домогательств короля и облекали важнейшие дипломатические споры в форму судебных процессов. Все правление Филиппа наполнено ссорами, «процессами», дипломатическим сутяжничеством самого беззастенчивого свойства.
Так, подтвердив за королём Англии Эдуардом I владение Гиенью, Филипп после ряда придирок вызвал его на суд, зная, что Эдуард, воевавший как раз в это время с шотландцами, явиться не может. Эдуард, боясь войны с Филиппом, прислал к нему посольство и на сорок дней позволил ему занять Гиень. Филипп занял герцогство и не захотел, по условию, оставить его. Начались дипломатические переговоры, которые привели к началу военных действий; но в конце концов Филипп отдал Гиень, с тем чтобы английский король по-прежнему принёс ему присягу и признал себя его вассалом. Происходило это в 1295—1299 гг. Военные действия против Англии окончились потому, что союзники англичан, фламандцы, преследуя свои интересы, стали тревожить север королевства.
Война за Фландрию
Филипп IV сумел расположить к себе фламандское городское население; граф Фландрии остался почти одинок перед вторгшейся французской армией и попал в плен, а Фландрия была присоединена к Франции. В том же 1301 году начались волнения среди покоренных фламандцев, которых притесняли французский наместник Шатийон и другие ставленники Филиппа. Восстание охватило всю страну, и в битве при Куртре (1302) французы были разбиты наголову. После этого война с переменным успехом длилась больше двух лет; только в 1305 году фламандцы были вынуждены уступить Филиппу часть своей территории, признать вассальную зависимость остальных земель, выдать для казни около 3000 граждан, разрушить крепости и т.д. Война с Фландрией затянулась главным образом потому, что внимание Филиппа Красивого было отвлечено борьбой с папой Бонифацием VIII.
Борьба с папой. Авиньонское пленение пап
В первые годы своего понтификата Бонифаций относился довольно дружелюбно к французскому королю, но вскоре они рассорились. Осенью 1296 года Бонифаций издал буллу Clericis laicos, категорически запрещавшую духовенству платить подати мирянам, а мирянам — требовать таких платежей у духовенства без специального соизволения римской курии. Филипп, вечно нуждавшийся в деньгах, видел в этой булле ущерб своим экономическим интересам и прямое противодействие начинавшей господствовать при парижском дворе доктрине о том, что духовенство обязано деньгами помогать нуждам своей страны.
В ответ на буллу Филипп Красивый запретил вывоз из Франции золота и серебра; папа, таким образом, лишился значительной статьи дохода, и это заставило его уступить: Бонифаций издал новую буллу, отменявшую предыдущую, и даже в знак особого благоволения канонизировал деда короля, Людовика IX.
Эта уступчивость не привела к прочному миру с Филиппом, которого соблазняло богатство французской церкви. Легисты, окружавшие короля, — в особенности Гийом Ногарэ и Пьер Дюбуа — советовали королю изъять из ведения церковной юстиции целые категории уголовных дел. В 1300 году отношения между Римом и Францией приняли очень напряжённый характер. Епископ Памьерский Бернар Сессе, посланный Бонифацием к Филиппу в качестве специального легата, вёл себя очень дерзко: как многие уроженцы Лангедока, он ненавидел северных французов. Король начал против него судебный процесс и потребовал, чтобы папа лишил Бернара духовного сана; епископ обвинялся не только в оскорблении короля, но и в измене и иных преступлениях.
Папа в декабре 1301 года ответил Филиппу обвинением его самого в посягательстве на духовную власть и потребовал его к своему суду. В булле Ausculta fili он подчёркивал всю полноту папской власти и её преимущество над любой светской властью. Король (по преданию, сжёгши эту буллу) созвал в апреле 1302 года Генеральные штаты, первые во французской истории. Дворяне и представители городов выразили безусловную поддержку королевской политике. Духовные лица обратились к папе с просьбой разрешить им не ездить в Рим, куда он звал их на собор, готовившийся против Филиппа. Бонифаций не согласился, но священники всё же в Рим не поехали ввиду королевского запрета.
На соборе, который состоялся осенью 1302 года, в булле Unam Sanctam Бонифаций снова подтвердил своё мнение о супрематии духовной власти над светской, «духовного меча» над «мирским». В 1303 году он освободил часть подвластных Филиппу земель от вассальной присяги, а король в ответ созвал собрание высших духовных лиц и светских баронов, перед которым Ногарэ обвинил Бонифация во всевозможных злодействах.
После этого Ногарэ с небольшой свитой выехал в Италию, чтобы арестовать папу, у которого были там смертельные враги, сильно облегчившие задачу французского агента. Папа уехал в Ананьи, не зная, что жители города готовы изменить ему. Ногарэ и его спутники свободно вошли в город, проникли во дворец и здесь вели себя грубо, едва не применив насилие (есть версия о пощёчине, данной папе). Через два дня настроение жителей Ананьи изменилось, и они освободили папу. Спустя несколько дней Бонифаций VIII умер, а через 10 месяцев умер и его преемник, Бонифаций IX. Эта смерть произошла очень кстати для французского короля, поэтому слухи обвинили его в отравлении.
Новый папа, француз Климент V, избранный в 1304 году после девятимесячной избирательной борьбы, перенёс свою резиденцию в Авиньон. Этот город не подчинялся Филиппу, но находился под влиянием французского правительства. Таким образом Филипп сделал курию орудием в своих руках.
Разгром ордена Тамплиеров
 |
Нейтральность этого раздела поставлена под сомнение. На странице обсуждения должны быть подробности.
|
Начало этого противостояния, унесшего множество жизней, как отмечали современники, положил случай. Королю Филиппу Красивому доложили, что его аудиенции добивается некий человек, ожидающий смертного приговора. Он утверждал, что обладает сведениями государственной важности, но сообщить он может их только лично королю. Этот человек в итоге был допущен. Он рассказал, что сидя в камере смертников вдвоем с неким приговоренным, услышал из его исповеди следующее (в то время в Европе бытовала судебная мера не допускать до церковного причастия людей, совершивших особо тяжкие преступления, поэтому такие преступники нередко перед казнью исповедовали свои грехи друг другу). Этот некто входил в Орден Тамплиеров и рассказал о грандиозном заговоре этого ордена против светских монархий. Обладая огромными финансовыми возможностями, Орден постепенно с помощью кредитов, а также взяток и подкупов взял под контроль едва ли не половину знати и дворянских родов Франции, Италии и Испании, фактически создав своё государство в других государствах. Также осуждённый утверждал, что основанный поначалу как христианский, Орден давно отступил от христианства. На своих собраниях тамплиеры (в том числе и сам свидетель) занимались спиритизмом и гаданием. Члены ордена при вступлении в него плевали на крест, вслух отрекались от власти церкви над собой.
Выслушав доносчика, Филипп распорядился помиловать его и «наградить кошелем монет за ценные сведения».
Связавшись с Римом, Филипп втайне даже от самых приближенных с несколькими доверенными ему людьми разработал операцию по аресту членов ордена. Население в целом негативно относилось к рыцарям, их поместья и замки традиционно пользовались дурной славой. Например, крестьяне южных провинций обвиняли тамплиеров в воровстве девушек и молодых мальчиков для привлечения к участию в оргиях, которые проводились якобы рыцарями ордена.
На многочисленных судах, состоявшихся после ареста, вскрылись «подробности», которые взбудоражили общественное мнение Европы. Помимо открытого неповиновения государственной власти в лице короля со стороны глав ордена и, прежде всего, его магистра Жака де Моле, были доказаны многочисленные факты уклонения от уплаты налогов, финансовые махинации с недвижимостью (в основном с землей в южных провинциях), ростовщичество, факты дачи взяток, спекулятивное повышение цен на продукты в неурожайные годы, скупка краденого и многие другие преступления, основная масса доказательств по коим была собрана королевскими судьями с применением обычных в то время при судопроизводстве пыток.
Орден был ликвидирован и запрещен, его имущество — конфисковано. Но многие исследователи полагают, что далеко не все богатства тамплиеров удалось отследить и изъять. Считается, что значительная часть денег была вывезена за пределы Франции (прежде всего, в Испанию и Италию). Учитывая тот короткий срок, за который ордену удалось обосноваться в Испании, эту версию можно считать правдоподобной.
Папа довольно слабо настаивал на обвинении (если учесть тяжесть проступков с точки зрения католической догматики), многие тамплиеры ушли от ответственности в провинциях, где большое влияние имел папа либо итальянская знать. Возможно, папская курия была их заёмщиком.
Финансовая деятельность
Основным нервом всей деятельности Филиппа было постоянное стремление наполнить пустую королевскую казну. Для этого созывались несколько раз Генеральные штаты и отдельно городские представители; для этого же продавались и отдавались в аренду различные должности, производились насильственные займы у городов, облагались высокими налогами товары (так, в 1286 году был введён габель, просуществовавший до 1790 года) и имения, чеканилась низкопробная монета. Население страны, особенно не занятое в торговле, жило очень бедно.
В 1306 году Филипп даже вынужден был бежать на время из Парижа, пока не прошла народная ярость из-за королевского ордонанса о максимуме цен.
Администрация была сильно централизована; в особенности это давало себя чувствовать в провинциях, где ещё сильны были феодальные традиции. Права феодалов были значительно ограничены (например, в чеканке монет). Короля не любили за слишком алчную экономическую политику.
Энергичная внешняя политика Филиппа относительно Англии, Германии, Савойи и всех пограничных владений, часто приводившая к увеличению французских владений, была единственным его достижением, которое ценили и современники, и последующие поколения.
Смерть
Филипп IV Красивый скончался 29 ноября 1314 года на 47-м году жизни в месте своего рождения — Фонтенбло, через 25 дней после несчастного случая, случившегося с ним на охоте в лесу Пон-сен-Максанс. Многие связывали его смерть с проклятием великого магистра ордена тамплиеров Жака де Моле, который перед своей казнью 18 марта 1314 года в Париже предрёк Филиппу смерть менее чем через год. Но скорее всего, виной всему был обширный инсульт. Похоронен в Базилике аббатства Сен-Дени под Парижем. Преемником стал его сын Людовик X Сварливый.
Семья и дети
Был женат с 16 августа 1284 на Жанне I (11 января 1272—4 апреля 1305), королеве Наварры и графине Шампанской с 1274. Этот брак дал возможность присоединить к королевскому домену Шампань, а также привёл к первому объединению Франции и Наварры в рамках личной унии (до 1328 года).
От этого союза родились семеро детей:
- Людовик X (4 октября 1289—5 июня 1316), король Франции (с 1314) и Наварры (с 1307 года)
- Маргарита (1288—1300) (была обещана в 1294 г. Фердинанду IV)
- Филипп V (17 ноября 1291—3 января 1322), король Франции и Наварры (с 1316 года)
- Бланка (1290—1294)
- Карл IV (18 июня 1294—1 февраля 1328), король Франции и Наварры (с 1322 года)
- Изабелла (1292 — 22 августа 1358), жена с 25 января 1308 года английского короля Эдуарда II и мать Эдуарда III. От Изабеллы происходят претензии Плантагенетов на французскую корону, послужившие предлогом к началу Столетней войны.
- Роберт Французский (1297—август 1308).
Будучи ещё довольно молодым вдовцом (37 лет), Филипп IV не женился повторно.
Филипп IV в искусстве
Филипп IV является одним из центральных героев романа «Железный король» (цикл «Проклятые короли») французского писателя Мориса Дрюона.
Киновоплощения
- Жорж Маршаль в минисериале «Проклятые короли», 1972 год
- Чеки Карио в минисериале «Проклятые короли», 2005 год.
См. также
Напишите отзыв о статье "Филипп IV (король Франции)"
Литература
- При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).
- Dominique Poirel. Philippe le Bel. Perrin, collection: Passé Simple, Paris, 1991. 461 p. ISBN 978-2-262-00749-2
- Sylvie Le Clech. Philippe IV le Bel et les derniers Capétiens. Tallandier, collection : La France au fil de ses rois, 2002 ISBN 978-2-235-02315-3
- Georges Bordonove. Philippe le Bel, roi de fer. Le Grand livre du mois, Paris, 1984 ISBN 978-2-7242-3271-4
- Joseph Strayer. The reign of Philip the Fair. 1980.
- Favier, Jean. Philippe le Bel
- Boutaric. La France sous Philippe le Bel. П. 1861
- Jolly. Philippe le Bel. П., 1869
- B. Zeller. Philippe le Bel et ses trois fils. Π., 1885
- Морис Дрюон. Железный король. Первая книга из серии «Проклятые короли» (Железный король. Узница Шато-Гайара. Пер.с франц. М., 1981)
- Курганов Ф.А. Борьба папы Бонифация VIII с французским королём Филиппом IV Красивым. Казань, 1862
Ссылки
- [www.monsalvat.globalfolio.net/rus/dominator/philippe_le_bel/index.php Собрание материалов о Филиппе IV Красивом]
- [www.krugosvet.ru/enc/istoriya/FILIPP_IV_KRASIVI.html Филипп 1268–1314 IV Красивый] — статья из энциклопедии «Кругосвет»
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Филипп IV (король Франции)
– Так она здесь еще? – сказал князь Андрей. – А князь Курагин? – спросил он быстро.– Он давно уехал. Она была при смерти…
– Очень сожалею об ее болезни, – сказал князь Андрей. – Он холодно, зло, неприятно, как его отец, усмехнулся.
– Но господин Курагин, стало быть, не удостоил своей руки графиню Ростову? – сказал князь Андрей. Он фыркнул носом несколько раз.
– Он не мог жениться, потому что он был женат, – сказал Пьер.
Князь Андрей неприятно засмеялся, опять напоминая своего отца.
– А где же он теперь находится, ваш шурин, могу ли я узнать? – сказал он.
– Он уехал в Петер…. впрочем я не знаю, – сказал Пьер.
– Ну да это всё равно, – сказал князь Андрей. – Передай графине Ростовой, что она была и есть совершенно свободна, и что я желаю ей всего лучшего.
Пьер взял в руки связку бумаг. Князь Андрей, как будто вспоминая, не нужно ли ему сказать еще что нибудь или ожидая, не скажет ли чего нибудь Пьер, остановившимся взглядом смотрел на него.
– Послушайте, помните вы наш спор в Петербурге, – сказал Пьер, помните о…
– Помню, – поспешно отвечал князь Андрей, – я говорил, что падшую женщину надо простить, но я не говорил, что я могу простить. Я не могу.
– Разве можно это сравнивать?… – сказал Пьер. Князь Андрей перебил его. Он резко закричал:
– Да, опять просить ее руки, быть великодушным, и тому подобное?… Да, это очень благородно, но я не способен итти sur les brisees de monsieur [итти по стопам этого господина]. – Ежели ты хочешь быть моим другом, не говори со мною никогда про эту… про всё это. Ну, прощай. Так ты передашь…
Пьер вышел и пошел к старому князю и княжне Марье.
Старик казался оживленнее обыкновенного. Княжна Марья была такая же, как и всегда, но из за сочувствия к брату, Пьер видел в ней радость к тому, что свадьба ее брата расстроилась. Глядя на них, Пьер понял, какое презрение и злобу они имели все против Ростовых, понял, что нельзя было при них даже и упоминать имя той, которая могла на кого бы то ни было променять князя Андрея.
За обедом речь зашла о войне, приближение которой уже становилось очевидно. Князь Андрей не умолкая говорил и спорил то с отцом, то с Десалем, швейцарцем воспитателем, и казался оживленнее обыкновенного, тем оживлением, которого нравственную причину так хорошо знал Пьер.
В этот же вечер, Пьер поехал к Ростовым, чтобы исполнить свое поручение. Наташа была в постели, граф был в клубе, и Пьер, передав письма Соне, пошел к Марье Дмитриевне, интересовавшейся узнать о том, как князь Андрей принял известие. Через десять минут Соня вошла к Марье Дмитриевне.
– Наташа непременно хочет видеть графа Петра Кирилловича, – сказала она.
– Да как же, к ней что ль его свести? Там у вас не прибрано, – сказала Марья Дмитриевна.
– Нет, она оделась и вышла в гостиную, – сказала Соня.
Марья Дмитриевна только пожала плечами.
– Когда это графиня приедет, измучила меня совсем. Ты смотри ж, не говори ей всего, – обратилась она к Пьеру. – И бранить то ее духу не хватает, так жалка, так жалка!
Наташа, исхудавшая, с бледным и строгим лицом (совсем не пристыженная, какою ее ожидал Пьер) стояла по середине гостиной. Когда Пьер показался в двери, она заторопилась, очевидно в нерешительности, подойти ли к нему или подождать его.
Пьер поспешно подошел к ней. Он думал, что она ему, как всегда, подаст руку; но она, близко подойдя к нему, остановилась, тяжело дыша и безжизненно опустив руки, совершенно в той же позе, в которой она выходила на середину залы, чтоб петь, но совсем с другим выражением.
– Петр Кирилыч, – начала она быстро говорить – князь Болконский был вам друг, он и есть вам друг, – поправилась она (ей казалось, что всё только было, и что теперь всё другое). – Он говорил мне тогда, чтобы обратиться к вам…
Пьер молча сопел носом, глядя на нее. Он до сих пор в душе своей упрекал и старался презирать ее; но теперь ему сделалось так жалко ее, что в душе его не было места упреку.
– Он теперь здесь, скажите ему… чтобы он прост… простил меня. – Она остановилась и еще чаще стала дышать, но не плакала.
– Да… я скажу ему, – говорил Пьер, но… – Он не знал, что сказать.
Наташа видимо испугалась той мысли, которая могла притти Пьеру.
– Нет, я знаю, что всё кончено, – сказала она поспешно. – Нет, это не может быть никогда. Меня мучает только зло, которое я ему сделала. Скажите только ему, что я прошу его простить, простить, простить меня за всё… – Она затряслась всем телом и села на стул.
Еще никогда не испытанное чувство жалости переполнило душу Пьера.
– Я скажу ему, я всё еще раз скажу ему, – сказал Пьер; – но… я бы желал знать одно…
«Что знать?» спросил взгляд Наташи.
– Я бы желал знать, любили ли вы… – Пьер не знал как назвать Анатоля и покраснел при мысли о нем, – любили ли вы этого дурного человека?
– Не называйте его дурным, – сказала Наташа. – Но я ничего – ничего не знаю… – Она опять заплакала.
И еще больше чувство жалости, нежности и любви охватило Пьера. Он слышал как под очками его текли слезы и надеялся, что их не заметят.
– Не будем больше говорить, мой друг, – сказал Пьер.
Так странно вдруг для Наташи показался этот его кроткий, нежный, задушевный голос.
– Не будем говорить, мой друг, я всё скажу ему; но об одном прошу вас – считайте меня своим другом, и ежели вам нужна помощь, совет, просто нужно будет излить свою душу кому нибудь – не теперь, а когда у вас ясно будет в душе – вспомните обо мне. – Он взял и поцеловал ее руку. – Я счастлив буду, ежели в состоянии буду… – Пьер смутился.
– Не говорите со мной так: я не стою этого! – вскрикнула Наташа и хотела уйти из комнаты, но Пьер удержал ее за руку. Он знал, что ему нужно что то еще сказать ей. Но когда он сказал это, он удивился сам своим словам.
– Перестаньте, перестаньте, вся жизнь впереди для вас, – сказал он ей.
– Для меня? Нет! Для меня всё пропало, – сказала она со стыдом и самоунижением.
– Все пропало? – повторил он. – Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире, и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей.
Наташа в первый раз после многих дней заплакала слезами благодарности и умиления и взглянув на Пьера вышла из комнаты.
Пьер тоже вслед за нею почти выбежал в переднюю, удерживая слезы умиления и счастья, давившие его горло, не попадая в рукава надел шубу и сел в сани.
– Теперь куда прикажете? – спросил кучер.
«Куда? спросил себя Пьер. Куда же можно ехать теперь? Неужели в клуб или гости?» Все люди казались так жалки, так бедны в сравнении с тем чувством умиления и любви, которое он испытывал; в сравнении с тем размягченным, благодарным взглядом, которым она последний раз из за слез взглянула на него.
– Домой, – сказал Пьер, несмотря на десять градусов мороза распахивая медвежью шубу на своей широкой, радостно дышавшей груди.
Было морозно и ясно. Над грязными, полутемными улицами, над черными крышами стояло темное, звездное небо. Пьер, только глядя на небо, не чувствовал оскорбительной низости всего земного в сравнении с высотою, на которой находилась его душа. При въезде на Арбатскую площадь, огромное пространство звездного темного неба открылось глазам Пьера. Почти в середине этого неба над Пречистенским бульваром, окруженная, обсыпанная со всех сторон звездами, но отличаясь от всех близостью к земле, белым светом, и длинным, поднятым кверху хвостом, стояла огромная яркая комета 1812 го года, та самая комета, которая предвещала, как говорили, всякие ужасы и конец света. Но в Пьере светлая звезда эта с длинным лучистым хвостом не возбуждала никакого страшного чувства. Напротив Пьер радостно, мокрыми от слез глазами, смотрел на эту светлую звезду, которая, как будто, с невыразимой быстротой пролетев неизмеримые пространства по параболической линии, вдруг, как вонзившаяся стрела в землю, влепилась тут в одно избранное ею место, на черном небе, и остановилась, энергично подняв кверху хвост, светясь и играя своим белым светом между бесчисленными другими, мерцающими звездами. Пьеру казалось, что эта звезда вполне отвечала тому, что было в его расцветшей к новой жизни, размягченной и ободренной душе.
С конца 1811 го года началось усиленное вооружение и сосредоточение сил Западной Европы, и в 1812 году силы эти – миллионы людей (считая тех, которые перевозили и кормили армию) двинулись с Запада на Восток, к границам России, к которым точно так же с 1811 го года стягивались силы России. 12 июня силы Западной Европы перешли границы России, и началась война, то есть совершилось противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие. Миллионы людей совершали друг, против друга такое бесчисленное количество злодеяний, обманов, измен, воровства, подделок и выпуска фальшивых ассигнаций, грабежей, поджогов и убийств, которого в целые века не соберет летопись всех судов мира и на которые, в этот период времени, люди, совершавшие их, не смотрели как на преступления.
Что произвело это необычайное событие? Какие были причины его? Историки с наивной уверенностью говорят, что причинами этого события были обида, нанесенная герцогу Ольденбургскому, несоблюдение континентальной системы, властолюбие Наполеона, твердость Александра, ошибки дипломатов и т. п.
Следовательно, стоило только Меттерниху, Румянцеву или Талейрану, между выходом и раутом, хорошенько постараться и написать поискуснее бумажку или Наполеону написать к Александру: Monsieur mon frere, je consens a rendre le duche au duc d'Oldenbourg, [Государь брат мой, я соглашаюсь возвратить герцогство Ольденбургскому герцогу.] – и войны бы не было.
Понятно, что таким представлялось дело современникам. Понятно, что Наполеону казалось, что причиной войны были интриги Англии (как он и говорил это на острове Св. Елены); понятно, что членам английской палаты казалось, что причиной войны было властолюбие Наполеона; что принцу Ольденбургскому казалось, что причиной войны было совершенное против него насилие; что купцам казалось, что причиной войны была континентальная система, разорявшая Европу, что старым солдатам и генералам казалось, что главной причиной была необходимость употребить их в дело; легитимистам того времени то, что необходимо было восстановить les bons principes [хорошие принципы], а дипломатам того времени то, что все произошло оттого, что союз России с Австрией в 1809 году не был достаточно искусно скрыт от Наполеона и что неловко был написан memorandum за № 178. Понятно, что эти и еще бесчисленное, бесконечное количество причин, количество которых зависит от бесчисленного различия точек зрения, представлялось современникам; но для нас – потомков, созерцающих во всем его объеме громадность совершившегося события и вникающих в его простой и страшный смысл, причины эти представляются недостаточными. Для нас непонятно, чтобы миллионы людей христиан убивали и мучили друг друга, потому что Наполеон был властолюбив, Александр тверд, политика Англии хитра и герцог Ольденбургский обижен. Нельзя понять, какую связь имеют эти обстоятельства с самым фактом убийства и насилия; почему вследствие того, что герцог обижен, тысячи людей с другого края Европы убивали и разоряли людей Смоленской и Московской губерний и были убиваемы ими.
Для нас, потомков, – не историков, не увлеченных процессом изыскания и потому с незатемненным здравым смыслом созерцающих событие, причины его представляются в неисчислимом количестве. Чем больше мы углубляемся в изыскание причин, тем больше нам их открывается, и всякая отдельно взятая причина или целый ряд причин представляются нам одинаково справедливыми сами по себе, и одинаково ложными по своей ничтожности в сравнении с громадностью события, и одинаково ложными по недействительности своей (без участия всех других совпавших причин) произвести совершившееся событие. Такой же причиной, как отказ Наполеона отвести свои войска за Вислу и отдать назад герцогство Ольденбургское, представляется нам и желание или нежелание первого французского капрала поступить на вторичную службу: ибо, ежели бы он не захотел идти на службу и не захотел бы другой, и третий, и тысячный капрал и солдат, настолько менее людей было бы в войске Наполеона, и войны не могло бы быть.
Ежели бы Наполеон не оскорбился требованием отступить за Вислу и не велел наступать войскам, не было бы войны; но ежели бы все сержанты не пожелали поступить на вторичную службу, тоже войны не могло бы быть. Тоже не могло бы быть войны, ежели бы не было интриг Англии, и не было бы принца Ольденбургского и чувства оскорбления в Александре, и не было бы самодержавной власти в России, и не было бы французской революции и последовавших диктаторства и империи, и всего того, что произвело французскую революцию, и так далее. Без одной из этих причин ничего не могло бы быть. Стало быть, причины эти все – миллиарды причин – совпали для того, чтобы произвести то, что было. И, следовательно, ничто не было исключительной причиной события, а событие должно было совершиться только потому, что оно должно было совершиться. Должны были миллионы людей, отрекшись от своих человеческих чувств и своего разума, идти на Восток с Запада и убивать себе подобных, точно так же, как несколько веков тому назад с Востока на Запад шли толпы людей, убивая себе подобных.
Действия Наполеона и Александра, от слова которых зависело, казалось, чтобы событие совершилось или не совершилось, – были так же мало произвольны, как и действие каждого солдата, шедшего в поход по жребию или по набору. Это не могло быть иначе потому, что для того, чтобы воля Наполеона и Александра (тех людей, от которых, казалось, зависело событие) была исполнена, необходимо было совпадение бесчисленных обстоятельств, без одного из которых событие не могло бы совершиться. Необходимо было, чтобы миллионы людей, в руках которых была действительная сила, солдаты, которые стреляли, везли провиант и пушки, надо было, чтобы они согласились исполнить эту волю единичных и слабых людей и были приведены к этому бесчисленным количеством сложных, разнообразных причин.
Фатализм в истории неизбежен для объяснения неразумных явлений (то есть тех, разумность которых мы не понимаем). Чем более мы стараемся разумно объяснить эти явления в истории, тем они становятся для нас неразумнее и непонятнее.
Каждый человек живет для себя, пользуется свободой для достижения своих личных целей и чувствует всем существом своим, что он может сейчас сделать или не сделать такое то действие; но как скоро он сделает его, так действие это, совершенное в известный момент времени, становится невозвратимым и делается достоянием истории, в которой оно имеет не свободное, а предопределенное значение.
Есть две стороны жизни в каждом человеке: жизнь личная, которая тем более свободна, чем отвлеченнее ее интересы, и жизнь стихийная, роевая, где человек неизбежно исполняет предписанные ему законы.
Человек сознательно живет для себя, но служит бессознательным орудием для достижения исторических, общечеловеческих целей. Совершенный поступок невозвратим, и действие его, совпадая во времени с миллионами действий других людей, получает историческое значение. Чем выше стоит человек на общественной лестнице, чем с большими людьми он связан, тем больше власти он имеет на других людей, тем очевиднее предопределенность и неизбежность каждого его поступка.
