Филипп V (король Испании)

Филипп V Felipe V<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Герцог Анжуйский
1683 — 1700
Предшественник:	Луи-Франсуа Французский
Преемник:	Людовик Французский
Король Испании
16 ноября 1700 — 14 января 1724
Предшественник:	Карл II
Преемник:	Луис I
6 сентября 1724 — 9 июля 1746
Предшественник:	Луис I
Преемник:	Фердинанд VI
Вероисповедание:	католицизм
Рождение:	19 декабря 1683(1683-12-19) Версаль, Франция
Смерть:	9 июля 1746(1746-07-09) (62 года) Мадрид, Испания
Место погребения:	дворец Ла-Гранха
Род:	Бурбоны
Отец:	Людовик Великий Дофин
Мать:	Мария Анна Баварская
Супруга:	Мария Луиза Савойская Изабелла Фарнезе
Монограмма:
Награды:

Фили́пп V (исп. Felipe V), до вступления на престол — Филипп, герцог Анжуйский (фр. Philippe duc d’Anjou) (19 декабря 1683 — 9 июля 1746) — король Испании с 1700 по 1746 (за исключением периода отречения от трона в пользу сына Луиса с 14 января по 6 сентября 1724 года), основатель испанской линии Бурбонов. Второй сын Людовика Великого Дофина, внук Людовика XIV и дядя Людовика XV. Через бабку по отцу, Марию Терезию, приходился правнуком испанскому королю Филиппу IV.

Биография

Родился во Франции. Занял испанский престол в возрасте неполных 17-ти лет по завещанию бездетного испанского короля Карла II, своего двоюродного деда. Это решение вызвало протест коалиции европейских держав, боявшихся гегемонии Франции в мире, и Войну за испанское наследство (1700—1713). По её итогам Филипп удержал испанскую корону и заморские колонии, однако отрёкся от прав на французский престол (что предотвращало слияние двух держав) и лишался ряда владений испанских Габсбургов в Европе.

С 1700 до 1715 г. Испания всецело находилась под французским влиянием и составляла как бы провинцию Франции. Филипп во всем следовал инструкциям Людовика XIV.

Со вступлением Филиппа во второй брак, с Елизаветой Фарнезе, и с последовавшей год спустя смертью Людовика XIV французское влияние уступило место другим, главным образом итальянскому, проводниками которого были королева и кардинал Альберони (до 1719 г.), примером чего является Заговор Челламаре, направленный на признание Филиппа, внука умершего Людовика XIV, регентом Франции.

Министры Филиппа главные усилия свои обращали на ограничение влияния церкви и прав духовенства в области суда и государственного управления и на поднятие уровня народного просвещения. Из реформ этого царствования наиболее замечательными были упразднение кастильского закона престолонаследия и введение салического, по которому женщины устранялись от наследования.

Кроме того, правление Филиппа было ознаменовано уничтожением фуэрос Каталонии, после того как в 1714 г. было подавлено восстание каталонцев, поддерживавших права эрцгерцога Карла.

При нём экономика Испании начала в значительной мере восстанавливаться после затяжного кризиса XVII века, что было связано с привлечением в страну иностранных советников (французских и, позже, итальянских), однако войну за французский престол Испания проиграла.

Мысль о возвращении Гибралтара никогда не покидала Филиппа; он надеялся возвратить его при помощи претендента на английский престол Якова III Стюарта. Он также мечтал и о возвращении итальянских провинций, доставшихся Австрии по Утрехтскому договору. В конце концов ему удалось, частью посредством дипломатии, частью при помощи военной силы, добиться того, что Королевство Обеих Сицилий досталось его сыну дон Карлосу.

Он пытался вступить в союз с Россией, после того как между ней и Австрией состоялось соглашение (Венский трактат), направленное против Франции, Англии и Пруссии (Ганноверский союз).

В 1724 году Филипп, страдавший тяжёлым нервным расстройством и «меланхолией», отрёкся в пользу своего старшего сына Луиса I, но юный король умер в том же году от оспы, и отец вновь вернулся на престол, хотя болезнь не оставляла его до конца жизни.

Похоронен по завещанию в дворцовой церкви Ла-Гранха.

Семья

В 1701 году Филипп V женился на Марии Луизе Савойской (1688—1714). У них родились четыре сына, двое из которых умерли в раннем детстве.

1. Луис (1707—1724), король Испании Луис I с 15 января по 31 августа 1724 года. Жена — Луиза Елизавета Орлеанская.
2. Филипп (2 — 18 июля 1709).
3. Филипп (7 июня 1712 — 29 декабря 1719).
4. Фердинанд (1713—1759), король Испании Фердинанд VI (1746—1759). Жена — Барбара Португальская.

Второй раз он женился 24 декабря 1714 года на Елизавете Фарнезе (1692—1766), в этом браке родились:

1. Карл (1716—1788), король Неаполя (как Карл VII) и Сицилии (1734—1759), король Испании Карл III (1759—1788). Жена — Мария Амалия Саксонская.
2. Франсиско (21 марта — 21 апреля 1717).
3. Марианна Виктория (1718—1781), замужем за королём Португалии Жозе I.
4. Филипп (1720—1765), герцог Пармский. Жена — Мария Луиза Елизавета Французская.
5. Мария Терезия (1726—1746), замужем за Людовиком Фердинандом, дофином Франции.
6. Луис (1727—1785). Отказался от религиозной карьеры, женился морганатическим браком и получил для себя и потомства титул графа Чинчона.
7. Мария Антония (1729—1785), в 1750 году вышла замуж за сардинского короля Виктора Амадея III.

Ссылки

• Филипп V, испанский король // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Филипп V (король Испании)

Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.
Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.
Не только в этих случаях, но беспрестанно этот старый человек дошедший опытом жизни до убеждения в том, что мысли и слова, служащие им выражением, не суть двигатели людей, говорил слова совершенно бессмысленные – первые, которые ему приходили в голову.
Но этот самый человек, так пренебрегавший своими словами, ни разу во всю свою деятельность не сказал ни одного слова, которое было бы не согласно с той единственной целью, к достижению которой он шел во время всей войны. Очевидно, невольно, с тяжелой уверенностью, что не поймут его, он неоднократно в самых разнообразных обстоятельствах высказывал свою мысль. Начиная от Бородинского сражения, с которого начался его разлад с окружающими, он один говорил, что Бородинское сражение есть победа, и повторял это и изустно, и в рапортах, и донесениях до самой своей смерти. Он один сказал, что потеря Москвы не есть потеря России. Он в ответ Лористону на предложение о мире отвечал, что мира не может быть, потому что такова воля народа; он один во время отступления французов говорил, что все наши маневры не нужны, что все сделается само собой лучше, чем мы того желаем, что неприятелю надо дать золотой мост, что ни Тарутинское, ни Вяземское, ни Красненское сражения не нужны, что с чем нибудь надо прийти на границу, что за десять французов он не отдаст одного русского.
И он один, этот придворный человек, как нам изображают его, человек, который лжет Аракчееву с целью угодить государю, – он один, этот придворный человек, в Вильне, тем заслуживая немилость государя, говорит, что дальнейшая война за границей вредна и бесполезна.
Но одни слова не доказали бы, что он тогда понимал значение события. Действия его – все без малейшего отступления, все были направлены к одной и той же цели, выражающейся в трех действиях: 1) напрячь все свои силы для столкновения с французами, 2) победить их и 3) изгнать из России, облегчая, насколько возможно, бедствия народа и войска.
Он, тот медлитель Кутузов, которого девиз есть терпение и время, враг решительных действий, он дает Бородинское сражение, облекая приготовления к нему в беспримерную торжественность. Он, тот Кутузов, который в Аустерлицком сражении, прежде начала его, говорит, что оно будет проиграно, в Бородине, несмотря на уверения генералов о том, что сражение проиграно, несмотря на неслыханный в истории пример того, что после выигранного сражения войско должно отступать, он один, в противность всем, до самой смерти утверждает, что Бородинское сражение – победа. Он один во все время отступления настаивает на том, чтобы не давать сражений, которые теперь бесполезны, не начинать новой войны и не переходить границ России.
Теперь понять значение события, если только не прилагать к деятельности масс целей, которые были в голове десятка людей, легко, так как все событие с его последствиями лежит перед нами.
Но каким образом тогда этот старый человек, один, в противность мнения всех, мог угадать, так верно угадал тогда значение народного смысла события, что ни разу во всю свою деятельность не изменил ему?
Источник этой необычайной силы прозрения в смысл совершающихся явлений лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе во всей чистоте и силе его.
Только признание в нем этого чувства заставило народ такими странными путями из в немилости находящегося старика выбрать его против воли царя в представители народной войны. И только это чувство поставило его на ту высшую человеческую высоту, с которой он, главнокомандующий, направлял все свои силы не на то, чтоб убивать и истреблять людей, а на то, чтобы спасать и жалеть их.
Простая, скромная и потому истинно величественная фигура эта не могла улечься в ту лживую форму европейского героя, мнимо управляющего людьми, которую придумала история.
Для лакея не может быть великого человека, потому что у лакея свое понятие о величии.